Домби и сын.
Часть первая.
Глава I. Домби и сын.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть первая. Глава I. Домби и сын. (старая орфография)

ДОМБИ И СЫН.

РОМАН
ЧАРЛЗА ДИККЕНСА.

Перевод с английского (*).

(*) Три месяца назад, при обозрении новостей английской литературы, мы объявили (О. З. 1847, том LII, июнь, Отд. VII, стр. 18), что новый роман Чарлза Диккенса "Домби и Сын" переводится нами и скоро появится в "Отечественных Записках". Приступая теперь к печатанию нового произведения знаменитого романиста, не лишним считаем прибавить, что Диккенс издает этот роман тетрадями, выходящими в свет с конца прошлого года в неопределенное время. Обещано 20 тетрадей; теперь вышло и переведено у нас 10. Мы приняли меры, чтобы каждая тетрадь доставлена была нам тотчас по выходе её в Лондоне, и каждая из них, немедленно по получении её в Петербурге, будет являться и в нашем журнале. Ред.

ГЛАВА I.
Домби и сын.

Домби сидел в углу завешенной спальни, в больших креслах подле кровати, а сын лежал на крошечной постельке, устроенной на низкой кушетке, прямо против огня камина и близехонько к нему. Домби было сорок-восемь лет, а сыну около сорока-восьми минут. Домби был несколько-лыс, красноват, и хотя хорошо сложен, но обладал такою холодною, серьёзною и важною наружностью, что не мог нравиться.Сын был совершенно-лыс, совершенно-красен и хотя безспорно всякий мог назвать его прекрасным младенцем, но он казался вообще слабым и ненадежным. На лице Домби время и заботы оставили заметные следы; лицо сына было исчерчено тысячью маленьких морщинок, которые то же обманчивое время должно было разгладить плоскою стороною своей косы, как-будто подготовляя поверхность к новым и более-глубоким бороздам.

Домби, восхищенный исполнением своего давнишняго желания, играл тяжелою часовою цепочкой, висевшею из-под его синяго фрака, которого металлическия пуговицы блестели отражением отдаленного огня камина. Сын, скорчив миньятюрные кулачки, как-будто грозил ими существованию за то, что оно так неожиданно его постигло.

-- Дом наш будет снова не только на словах, по и на деле домом Домби и Сына, сказал мистер Домби. - Дом...бы и Сын!

Мысль эта была так утешительна, что он даже прибавил, хотя не без некоторого промедления, как человек не очень-привычный выражаться с нежностью: - Да, мистрисс Домби, моя... моя милая.

Легкий румянец удивления промелькнул на лице больной жены, которой взоры обратились на него.

-- Мы окрестим его Полем, моя... мистрисс Домби, разумеется.

-- Разумеется, отозвалась она и снова закрыла глаза.

-- Это имя его отца и деда, мистрисс Домби... Я бы желал, чтоб дед его был теперь жив! - И потом он присовокупил точь-в-точь таким же голосом, как и прежде: - Дом...би и Сын!

Эти три слова могут дать понятие о жизни мистера Домби. Земля была создана только для того, чтоб было где торговать фирме Домби и Сына; солнце и луна - чтоб светить им; реки и моря - чтоб по ним плавали их корабли; радуги обещали им хорошую погоду; ветры дули исключительно или в пользу их предприятий, или против них; звезды и планеты вращались в своих орбитах не иначе, как для сохранения системы мира, которой центром были Домби и Сын.

Мистер Домби вырос на жизненном пути так же, как отец его, из сына в Домби, и в-продолжение почти двадцати лет был единственным представителем фирмы этого старинного торгового дома. Он был женат десять лет на девушке, которой счастие заключалось в прошедшем, которой сердце было уже разбито и растерзано, которой было все равно, за кого бы ее ни выдали. Домби и Сын часто торговали кожами, но о сердцах не заботились нисколько, предоставляя этот фантастический товар мальчикам и девочкам, пансионам и романам.

Мистер Домби разсуждал, что супружеский союз с ним должен, по порядку вещей, быть почетным и счастливым для всякой женщины, снабженной хоть тенью здравого разсудка; что надежда произвести на свет нового партнера такому торговому дому должна удовлетворить честолюбие наименее-честолюбивой из всего женского пола; что мистрисс Домби вступила в брак, доставившие ей богатство и завидное положение в свете; что она ежедневно убеждалась более-и-более в важности этих преимуществ; что мистрисс Домби сидела в голове его стола и принимала гостей со всем должным приличием; что, наконец, мистрисс Домби должна была быть счастливою, волею или неволею.

Он допускал только одно препятствие к её полному благополучию: они были женаты целые десять лет, и до сего дня, когда он поигрывал тяжелою золотою цепочкой своих часов, сидя в больших креслах подле её кровати, у них не было потомства...

То-есть, такого потомства, о котором бы стоило говорить. Правда, лет шесть тому назад родилась у них дочь, которая теперь робко и украдкою сидела в углу, чтоб взглянуть на больную мать; но что значит дочь для Домби и Сына! В капитале достоинства фирмы Домби и Сына, дочь могла быть только мелкою монетой, негодною для торговых оборотов, - ничем больше.

Чаша благополучия мистера Домби была теперь так полна, что он решился даже пожертвовать каплями двумя в пользу дочери,

-- Флоренса, сказал он ей: - ты можешь подойдти и взглянуть на своего маленького братца, если хочешь. Только не дотрогивайся до него!

же обратились к больной матери, и она не шевельнулась, не отвечала ни слова.

Через несколько секунд мистрисс Домби открыла глаза и увидела дочь, которая бросилась к ней в то же мгновение и, поднявшись на ципочки, чтоб лучше скрыть лицо свое в её объятиях, прильнула к ней с отчаянною нежностью, несоответствовавшею летам её.

-- О, Боже мой! воскликнул мистер Домби, поднимаясь с недовольным видом. - Какое неблагоразумное и лихорадочное движение! Я пойду попрошу сюда доктора Пенса. Пойду вниз. Считаю лишним, прибавил он, взглянув на кушетку перед камином: - напомнить вам, чтоб вы особенно берегли этого молодого джентльмена, мистрисс...

-- Блоккитт, сэр? робко подсказала нянька, которая не осмеливалась высказать свое имя как факт, но обнаружила его только в виде скромного предположения.

-- Этого молодого джентльмена, мистрисс Блоккитт.

-- Конечно, сударь, нет. Я помню, когда родилась мисс Флоренса...

-- Да, да, да, прервал мистер Домби, наклонясь над своим наследником и слегка сдвинув брови. - Мисс Флоренса была совершенно-здорова, но тут другое дело: этому молодому джентльмену предстоит исполнить особенное предначертание судьбы, совершенно особенное! - При этих словах, он взял ручейку младенца и приложил ее к своим губам; но потом, как-будто боясь, что этим действием насколько унизил свое величие, он выпрямился и вышел довольно-неловко из комнаты.

Доктор Паркер Пепс, один из придворных медиков, пользовавшийся величайшею знаменитостью за искусное содействие размножению знатных семейств, прохаживался взад и вперед по гостиной, закинув руки за спину. Домашний доктор смотрел на него с благоговением.

-- Что, сударь? спросил доктор Паркер Пепс голосом, которого природная звонкость, подобно дверной скобе, была как-будто обвернута чем-то по случаю слабости родильницы: - какова наша больная? Встревожил ее ваш приход?

-- То-есть, взволновал ее? отозвался домашний медик робко, кланяясь в то же время своему величавому собрату, как-будто желая выразить: "извините, что я при вас осмеливаюсь говорить; но это такие пациенты, каких немного".

Мистер Домби совершенно сконфузился от этого вопроса. Он так мало думал о больной, что был решительно не в состоянии отвечать, и сказал, что сочтет себя весьма-довольным, если доктор Паркер Пепс потрудится подняться опять на верх.

-- Хорошо! Мы не должны скрывать от вас, сударь, отвечал доктор Паркер Пепс: - что у её милости герцогини... извините, я смешиваю имена, я хотел сказать: у вашей любезной супруги - большой недостаток в физических силах. У нея некоторый род томления, общее отсутствие эластицизма... чего бы мы... не желали...

-- Видеть, дополнил домашний врач с новым благоговейным наклонением головы.

-- Совершенно так; чего бы мы не желали видеть. Кажется, комплекция лэди Канкеби... извините, я хотел сказать: мистрисс Домби - я все перемешиваю имена моих пациенток...

-- Не мудрено, их так много! пробормотал домашний врач: - практика знаменитого доктора Паркера Пепса в аристократических домах...

-- Благодарствуйте: совершенно так. Кажется, сколько я мог заметить, вся система нашей больной получила толчок, от которого она может поправиться только большим и напряженным усилием. Доктор Пилькинс, прекрасно знающий свое дело (домашний врач поклонился с восторгом), полагает, так же, как и я, что в теперешнем случае надобно заставить природу сделать напряженное усилие... и если наша интересная графиня Домби - извините! то-есть, мистрисс Домби... не будет...

-- В состоянии... подсказал домашний врач.

-- Перенести это усилие, продолжал доктор Паркер Пепс: - то может произойдти кризис, который будет нам обоим весьма-горестен.

Оба медика посмотрели при этих словах в землю и потом, через несколько секунд, пошли наверх. Домашний врач отворял двери аристократическому акушеру и провожал его с самою благоговейною почтительностью.

он чувствовал, что ему было бы очень жаль, еслиб жена его умерла: он ощущал бы эту потерю, как потерю какой-нибудь части мебели или столового серебра, или вообще вещи, которую стоит иметь и которой нельзя лишиться без искренняго сожаления. Разумеется, сожаление это было бы холодное, деловое, без порывов, - словом, джентльменское.

Размышления его об этом предмете были вскоре прерваны сначала шорохом платья на лестнице, а потом появлением с разлета дамы уже больше, чем средних лет, но разодетой в самый юношеский туалет и претуго зашнурованной. Она бросилась ему на шею, обвила обеими руками и воскликнула с выражением глубокого, но с трудом подавляемого чувства:

-- Милый Поль! Он совершенный Домби!

-- Хорошо, хорошо! возразил брат (мистер Домби был её брат): - мне кажется, что в нем есть что-то Фамильное. Успокойся, Луиза.

-- О, я теперь сама совершенный ребенок! сказала Луиза, усаживаясь и вынимая носовой платок: - но он... он такой совершенный Домби! Я в жизнь свою не видала ничего подобного!

-- Но какова Фанни? Что делает Фанни?

-- Милый Поль! О, это ничего, совершенно ничего, даю тебе слово. У нея, конечно, большая слабость, истощение, но это ничего в сравнении с тем, что было со мною, когда родился мой Джордж или мой Фредрик. Нужно усилие - вот и все. О, еслиб милая Фанни была Домби! Но я уверена, что она сделает это усилие. Она обязана сделать его. Милый Поль, тебе, конечно, смешно смотреть, как я дрожу с головы до ног, но я так взволнована, что должна попросить рюмку вина и сухарик.

Раздался легкий стук в двери.

-- Мистрисс Чикк, произнес за дверьми самый сладкий женский голос: - как вы себя теперь чувствуете, мой милый друг?

-- Поль, сказала Луиза топотом, вставая: - это мисс Токс. Самое добрейшее создание! Без нея я ни за что не попала бы сюда! Мисс Токс, мой брат, мистер Домби. Поль, мой друг, моя искреннейшая приятельница, мисс Токс.

Представленная таким образом дама была длинная, тощая, вылинявшая, но до бесконечности вежливая фигура. От долгой привычки с восторгом внимать всему говоримому в её присутствии и глядеть на говорящих так, как-будто-бы она гравировала на душе своей их образы, чтоб не разставаться с ними во всю жизнь, голова её установилась в наклонном на одну сторону положении. Руки её приобрели спазмодическую привычку подниматься сами-собою от невольного удивления, и глаза страдали тем же недугом. Голос был сладок и умилен до невероятности; а на носу, поразительно орлином, была шишечка в самом центре переносья, от которого нос загибался вниз, как-будто в непреклонной решимости не вздергиваться никогда ни на кого и ни от чего.

Наряд мисс Токс, хотя хороший и совершенно-приличный, носил на себе какой-то отпечаток угловатости и скудости. Она обыкновенно носила какие-то странные, крошечные, плевелистые цветочки на шляпках и чепчиках; в волосах её появлялись иногда самые удивительные травы, а воротнички, манжеты, косыночки и кушаки - словом, все части туалета, имевшия два конца, которым предназначалось соединяться, - никогда не соединялись без особенного усилия, как-будто эти концы жили между собою не в ладах. Зимния принадлежности её наряда, на-пример, муфты, боа, пелеринки, торчали всегда как-то странно и не имели никакой гибкости. У нея была страсть к колечкам, а в полном парадном костюме она носила на шее самые тощия бусы с замочком, изображавшим старый безжизненный, совершенно рыбий глаз. Все это вместе внушало мысль, что мисс Токс, как говорится, дама ограниченной независимости.

-- Позвольте уверить вас, сказала она с глубочайшим реверансом: - что честь быть представленною мистеру Домби была отличием, которого я долго искала, но весьма-мало надеялась в теперешнюю минуту. Моя милая, мистрисс Чикк, могу ли сказать:. моя милая Луиза?

Мистрисс Чикк взяла ее за руку, удержала слезу и сказала тихим голосом: "Бог с тобой!"

-- Так, милая Луиза, сердечный друг мой,.как вы себя теперь чувствуете?

-- Лучше. Выпейте рюмку вина. Вы были почти столько же растроганы, как и я; вам это будет полезно.

Разумеется, мистер Домби поспешил предложить ей рюмку вина.

-- Мисс Токс, Поль, продолжала мистрисс Чикк, не выпуская руки своей подруги: - зная с каким тревожным волнением я ожидала сегодняшняго события, приготовила для Фанни маленький подарок своей работы, который я обещала передать ей. Это не больше, как булавочная подушечка для туалетного столика; но самое лучшее в ней девиз. Считаю обязанностью сказать, что по моему "приветь маленькому Домби", истинная поэзия.

-- Это надпись подушечки? спросил брат.

-- Да.

-- Я знала, что вы будете в восхищении от моего брата, милая мисс Токс.

Руки и глаза мисс Токс выразили вполне степень этого восхищения.

-- А богатство его, моя милая!..

-- О!

-- Не...об...ятно!..

-- Но манеры его, моя милая Луиза! Какое достоинство, какая важность! Настоящий герцог Йоркский!

-- Что с тобою, милый Поль? Ты так бледен! не-уже-ли положение её так дурно? воскликнула мистрисс Чикк вошедшему в это время брату.

-- Мне прискорбно говорить об этом, Луиза, но они уверяют, что Фанни...

-- О, не верь им! Положись на мою опытность: нужно только усилие со стороны Фанни. И к этому усилию, продолжала она, снимая шляпку и поправляя чепчик и перчатки: - ее надобно ободрить, подстрекнуть, даже принудить. Пойдем к ней, Поль.

Мистер Домби последовал за нею в комнату больной, которая лежала в постели и прижимала к себе дочь. Девочка прильнула к ней с прежнею лихорадочною горячностью, не поднимая головы, не отнимая своей нежной щечки от лица её, не обращая внимания ни на что, не произнося но слова, не пролив ни одной слезы.

-- Она не может успокоиться без этой девочки, шепнул доктор Пенс мистеру Домби: - а потому мы сочли за лучшее допустить ее снова к ней.

Мертвое, торжественное молчание царствовало вокруг постели умирающей. Оба медика смотрели на нее с таким состраданием, с такою безнадежностью, что мистрисс Чикк была сама тронута. Вскоре, однако, собравшись с духом, она села подле кровати, и тихим, но ясным голосом, как говорят те, которые хотят разбудить человека сонного, проговорила:

-- Фанни! Фанни!

Словам её отвечало только чиканье часов мистера Домби и доктора Паркера Пепса.

-- Фанни, моя милая! Вот пришел к вам мистер Домби. Скажите ему хоть слово. Они хотят положить к вам малютку, знаете, вашего новорожденного, но для этого вам надобно приподняться. Вы можете приподняться? Как вы думаете?

Она приклонила ухо к постели и слушала, оглядываясь на присутствующих и приподняв палец.

-- Что, милая Фанни? Что вы сказали? Я не разслушала.

Ни слова, ни звука в ответ.

-- Послушайте, милая Фанни, продолжала мистрисс Чикк, говоря не столь нежным голосом: - я разсержусь на вас, если вы не приподниметесь. Вам необходимо сделать над собою усилие, попробуйте!

Одно только чиканье часов отвечало на эти убеждения.

-- Фанни! воскликнула Луиза встревоженным голосом. - Взгляните только на меня! Откройте глаза! Боже мой! Господа, что тут делать?

матери из объятий.

Он снова прошептал ей на ухо то же самое.

Милый голос этот как-будто возбудил признак жизни на лице умирающей. Закрытые веки её слегка задрожали, и на губах мелькнула слабая тень улыбки.

-- Мама! воскликнула девочка, громко рыдая: - о, милая, милая мама!..