Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XLVII, у мистера Ральфа Никкльби происходит тайное совещание с одним старым другом, с которым они сообща обсуждают проект, обещающий большую наживу им обоим.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XLVII, у мистера Ральфа Никкльби происходит тайное совещание с одним старым другом, с которым они сообща обсуждают проект, обещающий большую наживу им обоим. (старая орфография)

ГЛАВА XLVII,
у мистера Ральфа Никкльби происходит тайное совещание с одним старым другом, с которым они сообща обсуждают проект, обещающий большую наживу им обоим.

-- Три четверти третьяго, - пробормотал Ньюмэн Ногс, прислушиваясь к звону часов на соседней колокольне, - а я обедаю в два. Нет, это он нарочно, положительно нарочно делает мне на зло! Это так на него похоже.

Этот монолог Ньюмэн Ногс произнес, взгромоздившись на верхушку высокого табурета, в своей каморке и, по обыкновению, его воркотня относилась к Ральфу Никкльби.

-- Я убежден, что у него ни к чему больше нет аппетита, кроме фунтов, шиллингов и пенсов - продолжал мистер Ногс, - но зато до них он жаден, как волк. Хорошо было бы, если бы его можно было заставить проглотить по одной монетке всех английских образцов! Пенни еще куда ни шло пожалуй, проскочил бы, зато уж крона - ха, ха!

Нарисованная пылким воображением мистера Ногса восхитительная картина с изображением Ральфа, глотающого шестишиллинговую монету, привела его в такой восторг, что, приотворив свою конторку, он осторожно извлек оттуда плоскую бутылочку, известную под названием "карманного пистолета", встряхнул ее над самым своим ухом и, с блаженной улыбкой прислушавшись к услаждающему сердце бульканью, отпил из нея изрядный глоток, после чего лицо его приняло еще более блаженное выражение. Тщательно заткнув бутылочку пробкой, мистер Ногс с наслаждением причмокнул губами, но, так как приятный вкус живительной влаги весьма скоро испарился, он снова принялся за свою воркотню.

-- Теперь должно быть без пяти минут три, никак не меньше, - сердито пробурчал он, - а завтракал я в восемь, да и как завтракал-то, одна только слава. А обедать должен был в два. Ведь у меня могло быть жаркое к обеду, которое, окончательно пережарилось бы теперь. Правда, у меня его нет, но он-то почем это знает? "Ждите меня! Дождитесь моего возвращения!" и это изо дня в день. А вам-то, сэр, зачем всегда нужда выходить в мое обеденное время, позвольте спросить? Или вы не обязаны знать, что это еще хуже раздражает человека? Как по вашему?

Хотя слова эти были сказаны громко, они были обращены в пустое пространство. Тем не менее уже одно то, что обида была высказана вслух, произвело на Ньюмэна такое сильное впечатление, что, схватив свою шляпу, он яростно напялил ее на голову и, с неменьшим азартом натянув на руки свои неизносимые перчатки, решительно объявил, что, чтобы там ни случилось, он сейчас же уходит обедать.

Это решение было немедленно приведено в исполнение; но в ту минуту, когда мистер Ногс был уже в корридоре, звук поворачивающагося в наружной двери клоча заставил его поспешно забить отступление.

-- Пришел, - пробормотал Ньюмэн, - да еще и не один. Теперь небось скажет: "Подождите, пока проводите джентльмэна". Дудки, брат! Так я и стал тебя дожидаться.

С этими словами он юркнул в большой пустой шкап с двумя дверцами и осторожно притворил их за собою в надежде благополучно проскользнуть оттуда на улицу, когда Ральф войдет в свой кабинет.

-- Ногс! - крикнул Ральф. - Эй, Ногс! Куда он запропастился?

Ногс притаился в своем шкапу и молчал.

-- Ушел таки негодяй обедать, - пробормотал Ральф. - Уф!.. Грайд, идите сюда! Конторщик мой вышел, а у меня в комнате солнце так и жарит в окна. Здесь прохладнее, если вы, впрочем, не боитесь простудиться.

-- Ничуть, мистер Никкльби, ничуть. Для меня вполне безразлично, где ни сидеть. Да, здесь прелестно, право, прелестно!

Это говорил худой, сгорбленный, весь съежившийся, как сморчок, старикашка лет семидесяти или семидесяти пяти. На нем был серый сюртук сх очень тугим воротником, старомодный жилет из черной шелковой рубчатой материи и коротенькия панталоны, выказывавшия все безобразие его тонких, как спички, кривых ног. Единственными украшениями этого наряда служили: стальная цепочка с висевшими на ней массивными золотыми печатями вместо брелок и черная лента, которой были связаны сзади седые волосы старика по старинной моде. У него были выдающиеся и заостренные нос и подбородок; запавшия от недостатка зубов щеки и губы; желтое, как лимон, сморщенное лицо, слегка окрашенное на щеках мелкими синими жилками; вместо бороды - редкие пучки седых волос и такия же седые клочковатые брови, неоспоримо доказывавшия бедность той почвы, на которой они росли. Во всей наружности и в манерах этого человека была какая-то кошачья вкрадчивость, а главным выражением его лица, сосредоточивавшимся в маленьких, подмигивающих глазках, были лукавство, алчность и сластолюбие.

Таков был Артур Грайд, старый приятель Ральфа. В лице его не было морщинки, а в платье - складочки, от которых не веяло бы самым отвратительным скряжничеством, которые не говорили бы о его принадлежности к той самой профессии, к какой принадлежал и Ральф Никкльби. Таков был Артурь Грайд, сидевший в настоящую минуту на стуле против Ральфа, который, спокойно скрестив на груди руки, смотрел на него сверху вниз со своего высокого табурета, ломая голову над вопросом, зачем к нему могла явиться эта старая лиса.

-- Ну, как вы поживаете? - начал Грайд с таким видом, точно его чрезвычайно как интересовало здоровье Ральфа. - Я так давно, так давно вас не видел!

-- Ну, не так, чтобы ужь очень давно, - ответил Ральф с лукавой улыбкой, доказывавшей, что он прекрасно понимает, что его друг явился вовсе не затем, чтобы справиться насчет его здоровья.

-- Да, мне вообще везет, - заметил Грайд.

-- И очень, если верить слухам, - сказал Ральф сухо. - А глас народа, говорят, глас Божий.

В ответ на это старый плут как-то странно зашевелил побородком и улыбнулся, но промолчал. Молчал и Ральф; казалось, оба подстерегают удобную минуту, чтобы напасть друг на друга врасплох.

-- Ну, Грайд, откуда нынче ветер дует? - сказал, наконец, Ральф.

-- Ах, какой вы, однако, ужасный человек, мистер Никкильби! - воскликнул старик, видимо довольный, что Ральф заговорил первый. - Какой ужасный человек! Так-таки вот и берете быка за рога!

-- Это только так кажется по сравнению с вами, потому что вы вечно ходите вокруг да около, - ответил Ральф. - Может быть, ваша метода и лучше, но у меня на это не хватает терпения.

-- Что вы! Где ужь мне с вами тягаться, мистер Никкльби, - прошамкал старик. - Вы гений, сущий гений! Вы видите человека насквозь!

-- Да, настолько, чтобы суметь держать ухо востро, когда люди, подобные вам, начинают льстить и заигрывать, - отрезал Ральф. - Вспомните, я не раз был свидетелем, как вы охаживали людей. Я не забыл, к чему приводят ваши любезности.

-- Хи, хи, хи! - закатился Артур тоненьким смехом. - Еще бы "вы" забыли! Разве возможно? Зато вы и не имеете соперников в своей профессии. Удивительно это, однако, приятная вещь, что вы помните добрые старые времена, право!

-- Ну-с, и так, я опять спрашиваю, откуда ветер подул? - сказал Ральф совершенно спокойно. - В чем дело?

-- Нет, вы только взгляните на этого человека! - воскликнул Грайд в восторге. - Вечно у него дела на уме, даже в разговоре со старым приятелем. Ах, какой это человек, какой человек!

-- Что собственно вам понадобилось от старого приятеля, вот что мне хотелось бы знать, - сказал Ральф, не слушая его. - А вам несомненно от него чего-нибудь нужно, иначе вы вряд ли вспомнили бы о нем.

-- Ах, какой человек! Вечно-то он всех подозревает, даже меня, своего старого друга, - снова забарабанил Артур, всплеснув руками, - Что за человек! Ха, ха, ха! Что это за человек! Разве можно сыскать другого ему подобного? Это гигант, гигант да и только, среди нас, бедных пигмеев!

Ральф со спокойной улыбкой смотрел на все эти кривлянья старой лисы, между тем как у Ньюмэна в его шкапу сердце замирало, потому что он видел, что надо было проститься с надеждой пообедать.

-- Надо ужь видно, сделать ему удовольствие, - сказал наконец Артур, - все равно, он все выпытает, он у нас на это мастер. Он хочет тотчас же приступить к делу, не теряя времени даром. Что ж, пожалуй, он прав. Время, говорят, деньги, время - деньги.

-- Мне кажется, это изречение придумал кто-нибудь из нашей братии, - заметил Ральф. - Время - деньги... Да! И даже немалые для тех, кто дерет жидовские проценты. Еще бы, разумеется, деньги. Знаем и мы кое-кого, для кого время - целое состояние.

В ответ на эту шутку Грайд опять всплеснул руками и покачал головой со своим обычным припевом: "Ах, что это за человек, что за человек!", после чего придвинул свой стул поближе к Ральфу и, заглядывая снизу вверх в его безстрастное лицо, произнес:

-- Ну, а что бы вы мне сказали, если бы я объявил вам, что... что я... что я задумал жениться?

-- Сказал бы, - ответил Ральф, спокойно глядя на него сверху вниз, - сказал бы, что по той или другой причине вы желаете меня провести, что было бы, впрочем, не первой и не последней вашей попыткой в этом роде, и нисколько не удивило бы меня. Да вы и сами знаете, что я не поддамся такому обману.

-- И я так же серьезно вам повторяю то, что только что говорил, - ответил Ральф. - Постойте! Взгляните-ка на меня! а ведь и впрямь у вас в глазах бегают какие-то чертенята... Что бы это значило?

-- Поверьте, я не стал бы вас морочить; я знаю, что это безполезно, - пищал Грайд в каком-то экстазе. - Я был бы безумцем, если бы затеял подобную вещь. Что бы я, "я" стал обманывать мистера Никкльби! Чтобы пигмей вздумал бороться с гигантом! Нет, я опять-таки совершенно серьезно вас спрашиваю, ха, ха, ха, что вы скажете, если я объявляю вам, что надумал жениться?

-- На какой-нибудь старой ведьме, конечно, - сказал Ральф.

-- Нет, нет, - с живостью перебил его Артур, с восхищением потирая руки. - Вот ужь не отгадали, опять не отгадали. Ошиблись, еще раз ошиблись, мистер Никкльби! На прелестной, свеженькой, молоденькой девятнадцатилетней девушке, с черными глазками, с длинными, как стрелы, ресницами, свежими, румяными губками, которые манят вас к поцелуям; с блестящими локонами, которые так и тянет погладить; с такою тонкою талией, что ее можно обхватить двумя пальцами; крохотной ножкой, которая как будто вовсе не касается земли, когда ходит! Вот какая у меня будет жена, сэр! А что, ведь недурно?

-- Знаете, это как будто похоже на правду, - проговорил Ральф, выслушав с презрительною улыбкой восторженную речь старого сластолюбца. - А как её имя?

-- Ах, что это за человек, что за человек! - завизжал опять старый Грайд. - Он уже догадывается, что мне нужна его помощь; он уже знает, что это принесет и ему самому немалую выгоду. Все-то он видит, все знает!.. Её имя... А что, никто нас здесь не подслушает?

-- Какой же чорт нас может подслушать? - ответил Ральф с досадой.

-- Это я так только подумал: не может ли кто-нибудь случаем проходить по лестнице и остановиться, - сказал мистер Грайд, выглядывая за дверь и тщательно ее притворяя, - или не может ли вернуться ваш клерк и полюбопытствовать. А этого народа страсть к подслушиванью, и мне бы очень не хотелось, чтобы мистер Ногс...

-- Чорт бы его побрал, этого Ногса! - резко перебил его Ральф. Говорите, в чем дело, раз уже начали.

-- Я вполне присоединяюсь к вашему пожеланию относительно мистера Ногса, могу вас уверить, - сказал Грайд. - А зовут ее...

-- Ну-с, кончите ли вы, наконец, черт вас возьми! - воскликнул Ральф, выведеный из себя бесконечными прелюдиями своего собеседника.

-- Зовут ее Мадлена Брэй.

Каковы бы ни были причины, заставлявшия Артура Грайда подозревать, что это имя произведет впечатление на Ральфа, и каков бы ни быль в действительности произведенный им эффект, Ральф не выразил ни малейшого изумления. Спокойно повторил несколько раз это имя, как будто что-то припоминая, он, наконец, сказал:

-- Брэй, Брэй... Но нет, не может же это быть тот молодой Брэй, который... Конечно, нет, у того никогда не было дочери.

-- Как, вы не помните Брэя? - воскликнул Грайд.

-- Нет, положительно не припоминаю, - задумчиво ответил Ральф.

-- Не помните Вальтера Брэя? Этого светского шалопая, который еще так дурно обращался со своей хорошенькой женой.

-- Если вы думаете подобной характеристикой напомнить мне какое-нибудь определенное лицо, - заметил Ральф, пожимая плечами, - то можно сказать наверняка, что я его смешаю с девяносто девятью шалопаями из той сотни, которую я знал.

-- Тю-тю! Да ведь это тот самый Брэй, который проживает во владениях Королевской тюрьмы, - сказал Грайд. - Не могли же вы забыть этого Брэя. Ведь у нас у обоих были с ним дела. Он еще и посейчас остался вам должен.

Как ни натурален был тон этих слов, но естественность тона не провела бы во всякое другое время такую хитрую старую лису, как Артур Грайд. Он тотчас сообразил бы, что Ральф просто-на-просто желает заставить его проговориться, но в эту минуту Грайд сам был до того увлечен своими планами, что вполне поверил другу и, как дурак, попался в разставленную ему ловушку.

-- Так я и знал, что вы не могли совсем его забыть, стоило вам только напомнить.

-- Вы были правы, - ответил Ральф. - Впрочем, вышло это лишь потому, что старикашка Артур Грайд и женитьба - две вещи совершенно несовместимые. Старикашка Грайд и черные глазки с длинными ресницами, розовые, свежия губки, манящия к поцелую, локоны, которые так и тянет погладить, талия, как у стрекозы, и ножка, которая не ходит, а летает да ведь все это вместе выходит просто чудовищно! Но старикашка Грайд, который женится на дочери несостоятельного должника, проживающого в пределах Королевской Тюрьмы, - это уже нечто окончательно непостижимое. Послушайте, милый друг, если вам действительно нужна моя помощь (а она вам нужна иначе вы не стали бы и откровенничать со мной), говорите все без утайки. А главное, не припутывайте вы ни к селу, ни к городу какую-то там мою выгоду в деле, где вся выгода, очевидно, на вашей стороне, и, вероятно, немалая, потому что иначе вы не стали бы и огород городить.

Не только в словах Ральфа, но и в тоне его и во взгляде было столько ядовитой насмешки, что даже остывшая кровь старого ростовщика закипела и окрасила его щеки. Тем не менее он сдержался и ответил обидчику только покачиванием головы да своим неизменным: "Ах, что это за человек, что за человек!", как будто ему доставляло огромное удовольствие служить посмешищем для друга. Однако, заметив по выражению лица Ральфа, что дольше тянуть рассказ может быть и опасно, он немедленно принял серьезный тон и приступил к изложению сути дела.

Во-первых, он сообщил Ральфу, что Мадлена Брэй живет исключительно для отца, покоряясь каждому его желанию и капризу, так как он у нея единственный близкий человек на земле. На это Ральф заметил, что он уже слышал что-то в этом роде и что, вероятно, девушка не знает света, потому что иначе она не была бы такой дурой.

Во-вторых, мистер Грайд сделал краткую характеристику самого Брэя, сказав, что если он и любит дочь, насколько вообще такой человек способен любить, то во всяком случае больше всех любит себя. На это Ральф ответил, что это весьма естественно и понятно и следовательно здесь решительно почему удивляться.

В третьих, наконец, Артурь поведал своему другу, что девушка - восхитительное создание и что он искренно желал бы взять ее в жены. Это призвание Ральф даже и не удостоил ответом, если не считать улыбки и взгляда, которыми он подарил сидевшого перед ним старого сморчка, - улыбки и взгляда, надо сознаться, весьма выразительных.

-- А теперь приступим к плану кампании, на котором я остановился, - сказал Грайд. - Я сообщил о нем вам, но еще ни словом не заикался её отцу. Но вы уже догадались и об этом? Ах, что это за человек, что за человек! Огонь, сущий огонь!

-- А с огнем не играют, помните это, - сказал Ральф в нетерпении.

-- На все-то у него готов ответ! - воскликнул Грайд с восхищением, всплеснув руками и закатив глаза под лоб. - Ничем, ничем его не удивишь! Ах, какое это счастье иметь такой ум, да еще в соединении с таким капиталом. И затем, разом изменив тон, он добавил: - За последние шесть месяцев я несколько раз был у Брэя. Тут-то я и у видел ее. Ах, что это за прелесть, что за красота! Впрочем, это не относится к делу... Как вам известно, я представил на него ко взысканию вексель в семьсот фунтов; за это он и сидит.

-- Вы так говорите, точно вы его единственный кредитор, - сказал Ральфь, вынимая из кармана записную книжку. - У меня ведь тоже на него вексель на девятьсот семьдесят пять фунтов четыре шиллинга три пенса.

-- Нас только двое, мистер Никкльби, - с живостью сказал Грайд. - Только двое, вы да я. Больше ведь никто не рискнул тратиться и платить за его содержание; все остальные кредиторы надеются, что мы с вами и вдвоем его удержим. Мы оба попались в одну и ту же ловушку, да еще как попались-то! Я было думал, что совсем разорюсь. Ведь дернула же меня нелегкая дать ему деньги под вексель за подписью только одного поручителя! Положим, одно его имя чего стоило! Одно это имя было почти то же, что деньги... И надо же было случиться, чтобы как раз в то время, когда я хотел подать ко взысканию, он умер и, как оказалось, совершенно разоренным. Ах, я и теперь без ужаса не могу вспомнить об этой потере!

-- Да будет уж вам причитать, - сказал Ральфь Никкльби. - Сколько бы вы ни плакались, все равно вас никто не услышит.

-- А все же никогда, знаете, не мешает практиковаться, все равно слышат ли вас, или нет, - отвечал Артур, захихикав. - Практика, говорят, ведет к совершенствованию... И так, если предложу себя Брэю в зятья с обязательством, что в ту минуту, когда его дочь станет моею женою, он не только будет свободен от всяких долгов, но еще получит приличную пенсию, которая даст ему возможность жить за-границей, как и подобает настоящему джентльмену (долго он не протянет; я спрашивал его доктора, тот говорит, что у него порок сердца, и что он должен умереть очень скоро)... так если бы, говорю я, ему представить в должном свете все преимущества такого условия, как вы думаете, будет он в состоянии устоять? А если он не устоит против меня, неужели вы думаете, что она устоит против него? Неужели вы скажете, что она не даст своего согласия стать мистрисс Артур Грайд прелестною, восхитительною мистрисс Артур Грайд, стать ею через неделю, через месяц, через день, если бы я этого потребовал?

-- Ну-с, еще что? Вы еще не все сказали? - спросил Ральф, покачивая головой. Его спокойный, насмешливый тон составлял резкий контраст с восторженным визгом его собеседника. - Не затем же вы явились ко мне, чтобы поделиться вашею радостью.

-- О, Боже, как вы всегда любите расхолодить человека! воскликнул Артур и подвинул свой стул еще ближе к Ральфу. - Конечно, не за тем, я этого и не говорю! Я пришел, чтобы спросить вас, сколько бы взяли с меня за вашу часть долга, если бы у нас с Брэем дело наладилось? Пять шиллингов за фунт достаточно будет?.. Шесть шиллингов восемь пенсов... Ну, десять, хотите? Я готов даже на десять для такого старого друга, как вы; ведь мы с вами всегда были друзьями; знаю, что и вы не захотите обидеть меня. Ну, что же, но рукам, что ли?

-- Вы еще не все выложили. Говорите, что дальше, - сказал Ральф еще безстрастнее прежнего.

-- Да, да, но вы сами не даете мне договорит, - отвечал Грайд. - Мне нужен в этом деле помощник, человек, который мог говорить убедительно, упросить, уломать, в случае надобности настоять на своем, а лучше вас этого никто не сумеет сделать. Я для этого не гожусь, потому что я человек нервный и робкий. Надеюсь, что если вы получите кругленькую сумму взамен долга, который вы считали безнадежным, вы не откажетесь оказать мне эту дружескую услугу. Не так ли?

-- Да, но и это еще не все, - сказали Ральф. - Договаривайте.

-- А я вам говорю, что не все; я знаю, что говорю.

-- Ах, - воскликнул Грайд, как будто озаренный внезапно какою-то новою мыслью, - это вы о том, что касается меня и моих планов! Да, да, вы нравы... Но стоит ли об этом говорить?

-- Мне кажется, это было бы лучше, - ответил сухо Ральф.

-- Мне просто не хотелось вас безпокоить, так как я думал, что вас может интересовать только то, что касается вашего личного участия в этом деле, - отвечал Артур. - Но, конечно, с вашей стороны очень мило интересоваться мною и моими делами, очень мило, и я вам несказанно благодарен!.. Так вот видите ли, в чем дело: предположим, что я имею некоторые сведения насчет небольшого капитала, так себе безделица, сущие пустяки, - капитала, который по закону должен достаться этой прелестной молодой девушке, о котором никто ничего не знает и не подозревает и который легко перейдет в полное владение её мужа, если он осведомлен по этому вопросу так, как, например, я. Впрочем, весь этот капитал такая мелочь, которая...

-- Которая совершенно меняет все дело, - резко перебил его Ральф. - Теперь дайте мне хорошенько подумать, и я вам сейчас скажу, на каких условиях я возьмусь вам помочь в вашем предприятии.

-- Только не будьте жестоки, Никкльби! - воскликнул Артур дрожащим от волнения голосом, с мольбой простирая руки к своему другу. - Не будьте жестоки! И все-то состояние такая безделица, что не стоит и говорить. Берите десять шиллингов, и делу конец. Это много, страшно много, но вы были со мною так милы... Берите десять, и по рукам. Согласны?

Не обращая никакого внимания на эти мольбы, Ральф несколько минут сидел нахмурив брови и задумчиво глядя на своего собеседника; наконец, как будто придя к какому-то решению, он прервал молчание и, надо отдать ему справедливость, без всяких безполезных предисловий прямо при ступил к делу.

-- Если вы женитесь на этой девушке без моей помощи, - казал он, - я получу с вас весь мой долг сполна, потому что только при этом условии вы можете освободить старика. И так, я должен получить всю сумму полностью, ибо ясно, как день, что иначе я не только ничего не выигрываю, но даже проигрываю, принимая участие в этом деле. Это пункт первый предъявленных мною условий. Пункт второй: за мои хлопоты по устройству вашего счастия я получаю пятьсот фунтов. Это очень немного, принимая в разсчет, что розовые губки, прелестные локоны и все прочее остается в вашем полном владении. Пункт третий и последний: я требую, чтобы мне была немедленно выдана росписка в том, что вы обязуетесь уплатить обе эти суммы в день вашего бракосочетания с мисс Мадленой Брэй. Вы только-что сами говорили, что я умею настоять на своем. Ну, так вот я настаиваю на этом; я предлагаю вам условия и знайте, ничего не спущу. Соглашайтесь или нет, ваше дело. Во всяком случае, если вы женитесь, я ничего не теряю, потому что получаю свой долг сполна.

Ральф оставался глухим ко всем доводам, ко всем мольбам Грайда хоть что-нибудь уступить. Повидимому, он даже не хотел больше говорить об этом предмете, и в то время, как старый Артур ужасался чудовищности его требований и торговался, как жид, постепенно надбавляя и надбавляя цену, он сидел, не поднимая на него глаз и углубившись в какие-то записи своей карманной книжки. Убедившись, наконец, что его друг все равно останется непреклонным, Артур Грайд скрепя сердце согласился на все его требования, и достойные друзья немедленно принялись писать обязательство по всем правилам, на форменном бланке (которые у Ральфа для таких случаев всегда имелись в запасе), причем Грайд с своей стороны поставил условием, что мистер Никкльби сейчас же отправится с ними к мистеру Брэю и, если к тому представится случай, начнет с ним переговоры.

Таким образом оба джентльмена вскоре ушли, и как только за ними захлопнулась дверь, Ньюмэн Ногс, с бутылкой в руках, выполз из шкафа, откуда он не раз, с риском быть пойманным, высовывал свой красный нос в тех местах разговора, которые интересовали его особенно сильно.

-- Теперь у меня пропал аппетит, - сказал Ньюмэн, засовывая бутылку в карман. - Накормили до отвала, можно сказать.

Высказав это замечание самым горестным тоном, Ньюмэн в один прыжок очутился у двери и тем же способом вернулся на прежнее место.

-- Не знаю, кто эта девушка и что она из себя представляет,--продолжал он, - но мне так ее жаль, что просто все сердце обливается кровью, когда я думаю о ней. А между тем, чем я могу ей помочь? Чем могу помочь сотне людей, против которых ежедневно замышляются козни? Но то, что я слышал сейчас, это уж такая гадость, какую трудно себе и представить. И зачем я это узнал? Только напрасно буду терзаться. Хотя и то взять: хуже от этого никому не будет, кроме меня самого. Грайд и Никкльби! Вот так парочка! Ах, негодяи, негодяи, негодяи!

Каждое повторение этого слова сопровождалось ударом кулака по злополучной шляпе мистера Ногса. За третьим разом Ньюмэн, у которого, надо заметить, мысли несколько путались вследствие того, что, сидя в своем заключении, он довольно таки часто прикладывался к бутылке, отправился искать утешения в вареной говядине с зеленью, которая его ждала в соседнем трактире.

Между тем заговорщики направились к тому самому дому, где несколько дней тому назад мы видели Николая. Осведомившись, дома ли мистер Брэй, и получив ответ, что мистер Брэй дома и принимает, а мисс Брэй куда-то вышла, друзья поспешили войти и, после весьма искусного подхода, мистер Ральф изложил цель их визита.

-- Вы должны ему простить прошлую его вину перед вами, мистер Брэй, - сказал Ральф, обращаясь к больному, который все еще не мог придти в себя от изумления и, откинувшись на спинку кресла, переводил ошеломленный взгляд с него на Грайда. - Да и чем он в сущности виноват, что имел несчастие стать причиной вашего заточения? К тому же виноваты в этом мы оба. Людям надо чем-нибудь жить; вы человек бывалый и должны видеть вещи в их настоящем свете. Теперь мы предлагаем вам вознаграждение, лучшее, какое только в нашей власти. Что я говорю вознаграждение! Мы делаем вам блестящее предложение, за которое с радостью уцепились бы многие титулованные отцы. У мистера Артура Грайда княжеское состояние. Подумайте, какое это для вас будет счастье!

-- Моя дочь, сэр, - ответил Брэй высокомерно, - моя дочь при её воспитании будет богатой наградой для всякого, кто на ней женится, каково бы ни было его состояние.

-- Это именно то, что я вам говорил, - сказал коварный Ральф, обращаясь к своему другу. - Именно то, что облегчает все дело. Ни одна из сторон не будет ничем обязана другой. У вас деньги, у мисс Мадлены молодость и красота. У нея молодость, у вас деньги. У нея нет денег, у вас нет молодости. Одно другого стоит, вы квиты, чего же лучше?

-- Браки, говорят, устраиваются на небесах, - добавил Грайд, отвратительно осклабившись в сторону своего будущого тестя. - Следовательно, если этот брак состоится, он предопределен свыше.

отказ.

-- Разве я могу отказать или вообще так или иначе решить этот вопрос? - с раздражением перебил его Брей, сознавая в душе, что в сущности то или другое решение зависит именно от него. - Это дело моей дочери, никак не мое. Вы сами это знаете.

-- Конечно, конечно, - ответил Ральф наставительно, - но на вашей стороне право дать ей совет, привести тот или другой довод в пользу моего друга, наконец, намекнуть, что таково ваше желание.

-- Намекнуть! - воскликнул больной, в котором попеременно говорили то гордость, то жалость к дочери, но который прежде всего и при всяких обстоятельствах оставался черствым эгоистом. - Стану я еще церемониться с ней! Или вы полагаете, как и друзья её матери, будь они прокляты, что то, что она для меня делает, не есть её прямой дочерний долг? Или вы думаете, что моя болезнь и мои несчастия служат достаточною причиною для того, чтобы мы с нею поменялись ролями и она бы приказывала, а я повиновался! Намекнуть! Этого только недоставало! Может быть, видя меня здесь прикованным к этому креслу, вы воображаете, что я несчастный, выживший из ума старикашка, неспособный ничего разсудить и настоять на том, что я найду полезным для своей дочери?.. Нет, надеюсь, на это-то у меня еще хватит и разсудка, и власти!

-- Простите, но вы не так меня поняли, - перебил его Ральф, который прекрасно знал, с кем он имеет дело, и действовал наверняка. - Вы меня не дослушали, я именно хотел сказать, что стоит вам только намекнуть и для вашей дочери это будет равносильно приказанию.

-- Еще бы, надеюсь, что так! - отрезал Брэй надменно. - Не знаю, случалось ли вам слышать о том, как я в свое время согнул в бараний рог всю семью её матери, хотя на их стороне была власть, а на моей ничего, кроме настойчивой воли.

-- Простите, сэр, но вы опять таки меня не дослушали, - сказал Ральф самым мягким тоном, на какой он только был способен. - Вы созданы для того, чтобы блистать в обществе; у вас впереди еще много лет жизни, т. е. конечно, если вы будете жить где-нибудь в теплом климате, под ярким голубым небом, если будете окружены теми удобствами, к которым вы привыкли. Светская жизнь - ваша стихия, вы это доказали. Свобода и общество, вот что вам нужно. Климат Франции и годовой доход, который дозволял бы вам жить ни в чем не нуждаясь, возродили бы вас и продлили бы вашу жизнь. Было время, когда слава о ваших похождениях гремела в нашей столице; это время могло бы вернуться и, пользуясь добытым опытом, вы могли бы прекрасно устроиться на чужой счет, вместо того, чтобы давать людям наживаться на счет вашего кармана. Возьмем теперь обратную сторону медали. Что мы видим? Я не знаю, где здесь ближайшее кладбище, но где бы оно ни было, вас ждет могила на нем; вся разница только в том, когда будет начертано на надгробной плите ваше имя: через два года или, быть может, через двадцать.

Мистер Брэй сидел, облокотившись на ручку кресла и прикрыв рукой глаза.

-- Я говорю с вами откровенно, - сказал Ральф, придвигаясь поближе к нему, - потому что вполне вам сочувствую. Брак мисс Мадлены и моего друга Грайда в моих интересах, так как, если он состоится, я получу свой долг или хоть некоторую его часть. Я этого и не скрываю. Но имейте в виду, что и для вас этот шаг представляет много выгод. Конечно, сначала ваша дочь будет плакать, приходить в отчаяние, говорить, что он слишком стар и что вы делаете ее несчастной. Но разве можно назвать счастливой её теперешнюю жизнь?

Жесты и мимика больного свидетельствовали о том, что он внимательно слушает Ральфа, который в свою очередь зорко наблюдал, какое впечатление производят на него его слова..

Но разве не ужасна для вас одна эта мысль? Ведь её друзья - ваши враги.

-- Еще бы! - вырвалось у Брэя в неудержимом приливе злобного чувства.

-- Вот видите! И, конечно, это весьма естественное чувство с вашей стороны, - спокойно продолжал Ральф. - Если ужь её счастье должно непременно зависеть от чьей-нибудь смерти, - добавил он вполголоса, - так пусть уж лучше оно зависит от смерти мужа. Не допускайте, чтобы она ждала вашей смерти, как избавления. И в чем тут собственно могут быть препятствия? Я положительно не вижу. В чем? В том, что он стар? А между тем, как часто случается, что знатные и богатые люди, у которых нет ваших оправданий, которые пользуются всеми благами жизни, как часто случается, что они выдают своих дочерей за стариков или, что еще хуже, за безсердечных молодых шалопаев, единственно из тщеславия, из каких-нибудь семейных разсчетов, или, наконец, просто с целью заручиться местом в парламенте! Нет, сэр, конечно, вы, и только вы, лучший судья в этом деле; вы опытнее её, и она же будет вам потом всю жизнь благодарна.

-- Тс! Молчите! - воскликнул Брэй, срываясь с места и закрывая Ральфу рот дрожащею рукой. - Я слышу её шаги!

Это быстрое движение было как бы внезапным проблеском пробудившейся совести. В этот миг жестокий замысел, обнаженный от прикрывавшей его казуистики, представился Брэю во всем его ужасающем, чудовищном безобразии. В следующую минуту больной, бледный, как полотно, и дрожащий, снова упал в свое кресло. Артур схватился за шляпу и в смущении мял ее и коверкал в руках, не смея поднять глаз на вошедшую девушку, появление которой смутило даже самого Ральфа, испытывавшого в эту минуту то, что должна, вероятно, испытывать побитая собака.

не было никакой опасности в его положении.

-- Самый обыкновенный припадок, - сказал он, глядя на Брэя. Вот видите, все уже прошло.

Самое черствое сердце не могло, казалось бы, не смягчиться при виде этой прелестной юной девушки, которую за минуту перед тем сговаривались погубить, когда она, обхватив отца обеими руками за шею, осыпала его самыми нежными ласкательными именами, какие когда-либо приходилось слышать отцу. Однако, Ральф оставался совершенно равнодушен к этому зрелищу, а Грайд, хоть он и пожирал молодую девушку своими гноящимися, мигающими глазами, видел только её внешнюю красоту, нимало не заботясь о чистой красоте её души, о той красоте, которая одна только и может внушить то, что называется настоящей любовью.

-- Все прошло, Мадлена, не бойся, - сказал больной, тихонько отстраняя от себя дочь.

-- Но ведь у тебя и вчера был припадок. Ах, как это ужасно! Ты так страдаешь! Не могу ли я что-нибудь для тебя сделать?

естественно, что она это думает; она знает, какую роль вы играли до сих пор в моей жизни. Впрочем, как знать, может быть, она еще переменит свое мнение. Девушки, говорят, очень часто меняют его... Ты очень устала, душа моя?

-- Нисколько, право, ничуть.

-- Устала, не отговаривайся, я вижу. Ты слишком много работаешь.

-- А я все мечтаю, как бы побольше было работы.

-- Я это знаю, но ты и так надрываешь свое здоровье. Эта проклятая жизнь, вечный каторжный труд тебе не под силу. Я давно это вижу, моя бедняжка.

-- Итак, мы с вами еще увидимся, сэр? - сказал Ральф на прощанье мистеру Брэю.

-- Да, да, непременно, - с живостью отвечал тот, отстраняя от себя дочь. - Приходите через неделю; я прошу у вас неделю на размышление.

-- Неделя сроку, считая с этого дня, - сказал Ральф, обращаясь к своему другу. - Доброе утро, мисс Мадлена; целую ваши ручки.

-- Дайте мне вашу руку, - сказал мистер Брэй, протягивая руку в ответ на поклон Артура. - А знаю теперь, что вы желаете мне добра. Я в этом убедился. В сущности вы нисколько не виноваты, что я вам должен.

-- Мадлена, душа моя, протяни и ты ему руку.

Девушка с ужасом попятилась было перед этим страшилищем, но в следующую минуту переломила себя и протянула ему свою ручку, которую, впрочем, сейчас же отдернула, так как Грайд хотел поднести ее к губам. Движение это было так быстро, что Грайд с разгону поцеловал собственные свои пальцы и с расплывшейся по лицу его влюбленной улыбкой вышел на улицу вслед за своиж другом.

-- Ну с, что же вы скажете? Что скажет великан пигмею? - спросил Артур, семеня своими кривыми ножками следом за Рольфом.

-- Мы лучше послушаем, что скажет пигмей великану? - ответил Ральф, поднимая брови и глядя на своего спутника с высоты своего величия.

-- Признаться, я не знаю толку в красоте, - пробурчал Ральф.

-- Зато я знаю, я знаю, - сказал Грайд, с восхищением потирая руки. - Ах, какие у нея были глазки, когда она обнимала отца! Какие ресницы! А как она нежно на меня посмотрела, вы заметили?

-- Ну, кажется, не очень-то нежно, это уж вы прихвастнули, - ответил Ральф.

-- Вы говорите нет? Неужели вы думаете, что дело не сладится? - воскликнул Грайд с тревогой. - Как вы думаете? Скажите мне, скажите мне ваше мнение откровенно.

-- Заметили ли вы, как он сказал ей, что она слишком утомляется и надрывает свое здоровье?

-- Да, да. Что же из этого?

-- Неужто вы думаете, что она привыкла к таким нежным заботам с его стороны? Эта жизнь, видите ли, ее убивает! Еще бы! Так он постарается ее изменить.

-- Вы думаете? - спросил с живостью Грайд, вперив тревожный взгляд в безстрастное лицо своего собеседника.

новой роли добродетельного отца будет так заботлив и нежен, что даже дочь не узнает его. Я даже сегодня заметил у нея на глазах слезы, так она была тронута его заботой и лаской. Скоро, скоро этим глазкам придется проливать ручьи слез, только совершенно по другой причине. Да, теперь, я уверен, мы можем совершенно спокойно ждать неделю.