Наш общий друг.
Часть четвертая.
Глава последняя. Голос общества.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть четвертая. Глава последняя. Голос общества. (старая орфография)

Глава последняя. Голос общества.

Поэтому Мортимеру Ляйтвуду надлежало отвечать на пригласительную к обеду карточку мистера и мистрисс Вениринг, просивших сделать честь, и выразить, что мистер Мортимер будет очень рад иметь честь. Вениринги, по обыкновению, продолжали неутомимо сдавать обеденные карточки обществу и всякому, желавшему играть у них в обед, следовало поспешить, ибо в книгах Несостоятельных Судеб уже было записано, что Вениринг произведет оглушительный трах-тарарах на следующей неделе. Да. На следующей неделе последует, что Вениринг, отыскав ключ к великой тайне, как люди ухитряются жить свыше своих средств, и перефокусничав свои фокусы, как законодатель, отправленный пред лицо вселенной невинными избирателями Поккет-Бричеза, примет Чильтернския Сотни {Член палаты общин может выбыть из нея не иначе, как приняв какую-нибудь коронную должность, ибо таковая считается несовместимой с званием народного представителя. А потому есть фиктивные должности, который служат для того, чтобы, в случае необходимости, дать члену палаты предлог к выходу. Такова должность смотрителя над Чильтернскими Сотнями (сотня, hundred kentena, кантон, старинное административное деление графства), не имеющая ныне никакого действительного значения и служащая только для вышесказанной цели.}, и что официальный джентльмен, состоящий поверенным Британии, снова примет в свое управление Поккет-Бричезския Тысячи, и что Вениринги переедут в Кале, жить там на бриллианты мистрисс Вениринг (на которые мистер Вениринг, как добрый супруг, затрачивал от времени до времени значительные суммы) и рассказывать Нептуну и прочим, как до удаления Вениринга из парламента палата общин состояла из него самого и из шести сот пятидесяти семи {Число членов в палате обшин.} самых дорогих и самых старинных друзей его в мире. Также последует, почти в то же самое время, что общество усмотрит, как оно всегда презирало Вениринга, и как оно не доверяло Венирингу, и как оно, отправляясь в дом Вениринга, всегда относительно его питало сомнения, хотя в ту пору весьма секретно, совершенно приватным и конфиденциальным образом.

Однакоже, книги Несостоятельных Судеб за будущую неделю еще не раскрыты, и потому совершается обычное стремление к Венирингам людей, собирающихся в их доме пообедать друг с другом, но не с ними. Вот леди Типпинс, вот Подснап Великiq и мистрисс Подснап, вот Твемло, вот Буффер, Бутс и Бруэр, вот и Подрядчик, сущее провидение для пяти сот тысяч народа. Вот и Президент, совершающий три тысячи миль в неделю. Вот и блестящий Гений, превративший акции в громадную сумму трех сот семидесяти пяти тысяч фунтов, без шиллингов и пенсов.

К ним прибавьте Мортимера Ляйтвуда, явившагося между ними со вновь принятым им на себя безпечным видом, занятым у Евгения и принадлежащим к тем дням, когда он рассказывал историю человека Откуда-Нибудь.

Свежая фея, Типпинс, едва не вскрикивает при виде своего неверного вздыхателя. Она подает знак изменнику своим веером; но изменник, решившийся не подходить к ней, говорит о Британии с Подснапом. Подснап постоянно говорит о Британии и говорит, как будто он некоторого рода тайный страж, нанятый, в британских интересах, против всего остального мира.

-- Мы знаем, что Россия замышляет, сэр, - говорит Подснап, - мы знаем, чего Фелиция желает; мы знаем, чего Америrа домогается; но мы же знаем, что такое Англия/ Этого для нас достаточно.

Однакоже, когда был подан обед, и Ляйтвуд опустился на свое старое место, прямо против леди Типпинс, ее уже нельзя было отразить.

-- Давно изгнанный Робинзон Крузо, - говорит очаровательница, обмениваясь поклонами, - в каком состоянии вы Остров оставили?

-- Благодарю вас, - говорит Ляйтвуд. - Остров на боль нигде не жаловался.

-- Говорите, в каком состоянии вы дикарей оставили? - спрашивает леди Типпинс.

-- Они начали цивилизоваться, когда я выехал из Жуан-Фернандеса, - говорит Ляйтвуд. - По крайней мере, они начали друг друга кушать, а это уж на цивилизацию походит.

-- Мучитель! - отвечает милое юное создание. - Вы знаете, что я думаю, и играете моим нетерпением. Скажите мне сейчас что-нибудь о молодых. Вы на свадьбе были?

-- Был ли я, позвольте (Мортимер показывает вид, что не торопясь соображает). Действительно, был!

-- Как была невеста одета? В костюме гребца?

Мортимер смотрит, нахмурившись, и не отвечает.

-- Я полагаю, она гребла сама, правила сама, ларбордировала сама и старбордировала сама и... какие там еще термины есть во время церемонии? - продолжает шутливая Типпинс.

-- Что б она ни делала, она всему придавала красоту и прелесть, - говорит Мортимер.

Леди Типпинс своим шутливым возгласом привлекает общее внимание.

-- Красота и прелесть! Поддержите меня, если я в обморок упаду, Вениринг. Он хочет сказать нам, что лодочница красота и прелесть!

-- Извините меня. Я вам ничего не хочу сказать, леди Типпинс, - отвечает Ляйтвуд и сдерживает слово, кушая свой обед с полнейшим равнодушием.

Я вам прямо скажу, что такое смешное дело осуждается голосом общества. Моя милая мистрисс Вениринг, обратим в комитет всю палату для суждения по этому предмету.

Мистрисс Вениринг, постоянно пленяемая этою блестящею сильфидой, восклицает:

-- Ах, да! Обратимся в комитет всей палаты! Отлично!

Вениринг говорит. - Все следующие этому мнению скажут: да. Кто против, скажет: нет. Число "да" решает.

Никто на это не обращает ни малейшого внимания.

-- Итак, я буду президентом комитета! - восклицает леди Типпинс.

-- Сколько в ней веселости! - восклицает мистрисс Вениринг, на которую тоже никто не обращает внимания.

-- Открывается заседание комитета, - продолжает веселая леди, - от всей палаты для... как это говорится... выяснения голоса общества. Вопрос, предлагаемый комитету, состоит в том: молодой человек, порядочной фамилии и хорошей наружности, делает из себя глупую или умную фигуру, женясь на лодочнице, поступившей в фабричные работницы?

-- Едва ли так, - вставляет упрямый Мортимер. - Я полагаю, вопрос состоит в следующем: хорошо или худо сделал человек, кого вы описываете, леди Типпинс, женившись на отважной девушке (я уже не говорю о её красоте), которая спасла ему жизнь с чудесною энергией и ловкостью, на девушке испытанной добродетели, замечательных достоинств, которую он давно любил, и которая глубоко привязана к нему?

-- Но, извините меня, - говорит Подснап, имея душевное настроение и воротнички, почти одинаково взъерошенные, - была ли эта молодая женщина когда-нибудь лодочницей?

-- Нет; но она иногда помогала своему отцу.

Общее негодование против молодой женщины. Бруэр качает головой. Бутс качает головой. Буффер качает головой.

-- Еще, мистер Ляйтвуд, была ли она, - продолжает Подснап с негодованием, быстро возрастающим в его головных щетках, - фабричною работницей?

-- Нет, но она имела некоторые занятия на писчебумажной фабрике, сколько я знаю.

Общее негодование возобновляется. Бруэр говорит: "О, Боже мой!" Бутс говорит: "О, Боже мой!" Буффер говорит: "О, Боже мой!" Все ворчливым тоном протеста.

-- В таком случае, я скажу только, - отвечает Подснап, отодвигая предмет своею правою рукой, - что у меня к горлу подступает от такого брака... что он оскорбляет меня, рождает во мне отвращение... мне тошно" от него... и я о нем ничего более знать не хочу.

"Неужели," думает Мортимер, потешаясь, "ты голос общества?"

-- Слушайте, слушайте! - восклицает леди Типпинс - Ваше мнение об этой mésalliance, досточтимая подруга досточтимого члена, сейчас севшого на свое место?

Мистрисс Подснап того мнения, "что в этих делах должно быть равенство положения и состояния, и что человеку, привыкшему к обществу, следует искать женщины, привыкшей к обществу и способной принимать в нем участие с этим... с тактом, с изяществом". - Тут мистрисс Подснап замолкает, тонко намекая, что всякому такому человеку следует искать прекрасной женщины, похожей на нее.

"Неужели," думает Мортимер, "ты голос общества?"

Леди Типпинс потом отбирает голос у Подрядчика в пятьсот тысяч сил. Этому колоссу кажется, что, по возможности, человеку, о ком идет речь, "следовало бы купить молодой женщине лодку и упрочить ей небольшой годовой доходец, дабы она могла сама собой устроиться. Эти вещи не что иное, как вопрос о бифстексе и портере. Вы покупаете молодой женщине лодку? Очень хорошо-с. Вы упрочиваете ей, в то же время, небольшой годовой доход. Вы выражаете этот доход в фунтах, шилингах, но в действительности это не что иное, как столько то фунтов бифстекса и столько то пинт портеру. С одной стороны, молодая девушка имеет лодку. С другой стороны, она потребляет столько-то фунтов бифстексу и столькото пинт портеру. Эти бифстексы и этот портер составляют топливо для машины молодой девушки. Она получает от них известное количество силы для управления лодкой; эта сила доставит столько-то денег; вы прикладываете их к годовому доходу и таким образом выводите сумму всего дохода молодой женщины". Так следовало (кажется Подрядчику) смотреть на это.

вопрос Скитающемуся Президенту. Скиталец может говорить об этом деле не иначе, как ставя самого себя в подобное положение. Еслибы молодая женщина, подобно описанной молодой женщине, спасла ему жизнь, он был бы очень много обязан ей, но не женился бы на ней, а доставил бы ей место в конторе электрического телеграфа, где молодые женщины очень пригодны.

Что же думает Гений трех сот семидесяти пяти тысяч фунтов, без шиллингов и пенсов? Он не может сказать, что он думает, не спросив:

-- Были ли у молодой женщины какие-нибудь деньги?

-- Нет, - говорит Ляйтвуд неподатливым голосом; - никаких денег не было.

-- Сумасшествие и лунатизм, - таков сжатый вердикт Гения: - человек может сделать все, согласное с законом, за деньги. Но без денег! Глупость!

Что Бутс говорит?

Бутс говорит, что он и за двадцать тысяч фунтов этого бы не сделал.

Что Бруэр говорит?

Брюэр говорит то же, что Бутс говорит.

Что Буффер говорит?

Буффер говорит, что знает человека, который женился на купальщице и сгинул.

Леди Типпинс воображает, что она отобрала голоса всего комитета (никто и не думал спросить Венирингов, какое их мнение); но, оглянув весь стол в свой лорнет, замечает мистера Твемло, держащого руку, приложенною ко лбу.

-- Боже милостивый! Моего Твемло забыли! Мой милейший! Душа моя! Ваш голос?

Твемло имеет вид не совсем спокойный, когда отнимает руку это лба и отвечает:

-- Я расположен думать, - говорит он, - что это вопрос о чувствах джентльмена.

-- Джентльмен, заключающий такой брак, не может иметь чувств, - вспыхивает Подснап.

-- Извините меня, сэр, - говорит Твемло, не совсем так кротко, как обыкновенно, - я с вами не согласен. Если чувства признательности, уважения, удивления и привязанности этого джентльмена побудили его (что, я предполагаю, они и сделали) жениться на этой леди...

-- На этой леди! - вторит Подснап

-- Милостивый государь, - отвечает Твемло с манжеткой, несколько выставившейся из рукава, - вы повторяете это слово, и я повторяю то же слово: на этой леди. Как бы вы ее иначе назвали, если бы сам джентльмен здесь присутствовал?

сказать, что если я употребляю слово джентльмен, то употребляю его в том смысле, что такая степень человеческого достоинства может быть достигнута всяким человеком. Для меня чувства джентльмена священны, и, сознаюсь, я не спокоен, когда их делают предметом насмешки и пересудов.

-- Я бы желал знать, - глумится Подснап, - согласен ли ваш благородный родственник с вашим мнением?

-- Мистер Подснап, - отвечает Твемло, - позвольте мне. Он может статься согласен, может статься нет. Я не могу сказать. Но я и ему не позволил бы предписывать мне что-либо по предмету, столь щекотливому, в котором я убежден так глубоко и сильно.

Тут каким-то образом словно мокрое одеяло, вместо покрова, опускается на компанию, и леди Типпинс является такой жадною и сердитою, какою никогда ее не видывали. Только Мортимер Ляйтвуд сияет. Он спрашивал самого себя про каждого члена комитета поочередно: неужели ты голос общества? Но он не делает этого вопроса после того, что сказал Твемло, и взглядывает на Твемло как бы с признательностью. Когда гости удаляются, - к этому времени мистер и мистрисс Вениринг вполне удовлетворились честью, насколько в таковой нуждались, и гости тоже вполне удовлетворились честью, насколько в таковой нуждались, - Мортимер провожает Твемло до дому, от души жмет ему руку при прощании, и отправляется в Темпль веселый.

"Наш Общий Друг" заканчивается "послесловием, вместо предисловия", как назвал его автор. В нем он, между прочим, рассказывает о том, как он едва не погиб вместе с частью рукописи своего романа во время железнодорожного крушения.

В пятницу девятого июня 1865 года мистер и мистрисс Боффин (в своем рукописном виде, когда они принимали мистера и мистрисс Ламмль к утреннему чаю) находились вместе со мной на юго-восточной железной дороге, как последовал на ней страшно-гибельный случай. Сделав, что мог для оказания помощи другим, я влез опять в свой вагон, почти опрокинутый чрез виадук, чтобы вытащить эту достойную чету. Она была сильно загрязнена, но без всякого другого повреждения. С благоговейною благодарностью вспоминаю я, что в то время я был так близок к тому, чтобы на век распроститься с моими читателями, как будет это в ту минуту, когда в моей жизни приписано будет слово, которым я сегодня заключаю эту книгу.

Конец.