Наш общий друг.
Часть четвертая.
XVI. Лица и вещи в общем очерке.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть четвертая. XVI. Лица и вещи в общем очерке. (старая орфография)

XVI. Лица и вещи в общем очерке.

Первым приятным занятием мистера и мистрисс Гармон было устроить все дела, которые каким-либо образом разстроились или могли разстроиться, пока имя их оставалось под спудом. Разсматривая те из них, в которых была более или менее виновата мнимая смерть Джона, они держались самого обширного и щедрого толкования; относительно, например, кукольной швеи, как имеющей право на их поддержку за её дружбу с мистрисс Рейборн и за то, что мистрисс Рейборн, в свою очередь, состояла в связи с темною стороной этой повести. Из этого следовало, что и старику Райе, как доброму и полезному другу их обеих, тоже нельзя было отказать в поддержке. Равно как и господину инспектору, ревностно производившему гон но пустому следу. Относительно этого достойного офицера можно заметить, что вскоре после молва ходила в полиции, будто он говорил мисс Абби Потерсон, за кружкой тонкого флипа, за прилавком Шести Веселых Товарищей Носильщиков, что хотя он и гроша не потерял от появления мистера Гармона в живых, однакоже, был бы доволен, еслиб джентльмен оказался варварски умерщвленным, и еслиб он (господин инспектор) опустил себе в карман премию, назначенную правительством за поимку убийцы.

Во всех своих распоряжениях такого рода, мистер Джон Гармон получал значительную помощь от своего юриста, мистера Мортимера Ляйтвуда, который подвизался на поприще своего знания с большою деятельностью и настойчивостью, и ревностно принимался за работу, как только ее выкраивали, причем сам юный Бляйт уже смотрел на настоящих клиентов, а не в окошко. Райя оказался полезным для распутания дел Евгения. С нескончаемым увлечением Ляйтвуд повел атаку против Фледжби, который, увидев себя в опасности быть взорванным на воздух кой-какими взрывными делишками, где он принимал участие, и уже раз испытав на себе, как побоями снимают шкуру, вступил в переговоры и просил о пощаде. Заключенные при этом условия оказали пользу безобидному Твемло, хотя он почти и не подозревал этого. Мистер Райя, непонятным образом смягчившийся, лично явился к нему над конюшнями в Дьюк-Стрите, в Сент-Джемс-Сквере, уже не грозный, а кроткий, и известил его, что если уплата процентов, производимая до сей поры, будет от сей поры производиться в конторе мистера Ляйтвуда, то это смягчит его иудейскую неумолимость, и удалился, унося с собою тайну, что мистер Джон Гармон уже уплатил деньги, и сам стал кредитором. Таким образом, гнев величавого Снигсворта был предотвращен, и он принялся фыркать лишь с таким количеством нравственного величия у коринфской колонны, в гравюре над камином, какое нормально согласовалось с его сложением и с британскою конституцией.

Первый визит мистрисс Вильфер, сделанный супруге Нищого в новом доме Нищенства, был событием великим. За Па было послано в Сити, в самый день вступления во владение, и он был поражен удивлением, и положенный в дрейф, проведен по всему дому за ухо, для осмотра разных сокровищ, и был восхищен и очарован. Па притом же был назначен секретарем и получил ордер объявить Гиксею, Венирингу и Стоббльзу о своем от них отречении на веки вечные. Ма приехала позднее и прибыла, как подобало ей, в параде.

Карета была послана за Ма, и она села в нее с осанкой, достойною такого случая, более сопутствуемая, чем поддержанная мисс Лавинией, начисто отказавшеюся признавать величие своей матери. Мистер Джордж Сампсон кротко последовал за ними. Мистрисс Вильфер приняла его в экипаже, как бы допуская его до чести участвовать при похоронах кого-либо из её семейства, и потом отдала слуге Нищого приказ: Поезжайте!"

-- Как бы я желала, ма, - сказала Лавви, откинувшись на подушки и скрестив руки, - чтобы вы развалились немного.

-- Как! - повторила мистрисс Вильфер. - Развалилась?

-- Да, ма.

-- Надеюсь, - сказала впечатлительная женщина, - я не в состоянии этого сделать.

-- Вы, право, так и смотрите, ма. Но как женщина может ехать обедать к своей родной дочери или сестре, словно аршин проглотив, и словно у ней юбка доской на спине поднялась, это я не понимаю - Я тоже не понимаю, - возразила мистрисс Вильфер с глубоким презрением, - как молодая девушка может назвать по имени часть одеяния, которая так широка у тебя. Я за тебя краснею.

-- Благодарю вас, ма, - сказала Ливви, зевая, - но я и сама за себя могу это сделать: очень вам обязана, если к этому повод есть.

Тут мистер Сампсон, с целью возстановить согласие, чего ему ни в каких обстоятельствах не удавалось, сказал с приятною улыбкой:

-- Позвольте, ма'ам, как бы там ни было, а мы знаем, что повод есть.

И тотчас же почувствовал, что сказал глупость.

-- Знаем, что повод есть! - сказала мистрисс Вильфер, сверкнув глазами.

-- Право, Джордж, - возразила мисс Лавиния, - я должна сказать, что не понимаю ваших намеков и думаю, что вы могли бы быть несколько деликатней и поменьше говорить личностей.

-- Вздуйте меня, - воскликнул мистер Сампсон, тотчас же сделавшись добычею отчаяния. - Ах, пожалуста! Вздуйте, мисс Лавиния Вильфер!

-- Что вы разумеете, Джордж Сампсон, под своими извозчичьими выражениями, я не могу понять. И не имею, мистерь Джордж Сампсон, - сказала мисс Лавиния, - никакого желания понять. Мне довольно знать в моем собственном сердце, что я не намерена... - Безразсудно употребив фразу, которую она не знала, как привести к концу, мисс Лавиния была принуждена заключить ее словами: "не намерена вздувать". Слабое заключение, однакоже, имевшее вид силы по своей презрительности

-- Если вы хотите сказать, - вдруг перебила его мисс Лавви, - что вы никогда молодой газели не воспитали, то можете не безпокоиться, потому что никто в карете и не думает, чтобы вы успели в этом. Мы нас лучше знаем. (Это как удар на смерть).

-- Лавиния, - отвечал мистер Сампсон, печальным голосом, - этого я но хотел сказать. Я хотел только сказать, что я никогда не надеялся удержать за собой место в вашем семействе после того, как счастие озарило его своими лучами. Для чего вы везете меня, - сказал мистер Сампсон, - в блестящие чертоги, каких я никогда не могу иметь, чтобы потом упрекать меня моим небольшим доходом? Великодушно ли это? Хорошо ли это?

Величавая дама, мистрисс Вильфер, видя удобный случай сказать несколько замечаний с трона, приняла участие, в размолвке

-- Мистер Сампсон, - начала она, - я не могу позволить перетолковывать намерения моей дочери.

-- Оставьте его, ма, - вставила мисс Лавви с надменностию. - Мне все равно, чтоб он ни говорил и что бы ни делал.

-- Нет, Лавиния, - рекла мистрисс Вильфер, - это затрогивает фамильную кровь. Если мистер Джордж Сампсон приписывает даже моей младшей дочери...

-- Я не вижу, почему вы употребляете слово даже, ма, - вставила мисс Лавви, - потому что я не менее значу, чем все другие.

-- Замолчи! - сказала мистрисс Вильфер, торжественно. - Повторяю, если мистер Джордж Сампсон приписывает даже моей младшей дочери низкия побудительные причины, то он приписывает их точно также матери моей младшей дочери. Эта мать отвергает их и спрашивает мистера Джорджа Сампсона, как честного юношу, чего он хочет? Я, может статься, ошибаюсь... ничего нет легче... но мистер Джордж Сампсон, - продолжала мистрисс Вильфер, величаво размахивая своими перчатками, - мне кажется, сидит в превосходном экипаже. Мистер Джордж Сампсон, мне кажется, едет своею охотой в дом, который можно назвать дворцом. Мистер Джордж Сампсон, мне кажется, приглашен принять участие... могу сказать... в возвышении, павшем на нашу фамилию, в которую он, смею сказать, желает вступить.

-- Я только, ма'ам, - объяснил мистер Сампсон, крайне упав духом, - в денежном смысле, с прискорбием сознаю свою ничтожность. Лавиния теперь в высоких связях. Могу ли я надеяться, что она будет такою же Лавипией, как была прежде? И не извинительно ли, если мне больно видеть в ней расположение нападать на меня?

-- Если вы недовольны своим положением, сэр, - заметила мисс Лавиния с большою учтивостью, - мы можем высадить вас на любом углу, который вы укажете кучеру моей сестры.

-- Любезная Лавиния, - воскликнул мистер Сампсон, восторженно, - я вас обожаю.

-- Если вы можете обожать более приятным образом, - отвечала эта девушка, - я желаю, чтобы вы так и делали.

-- Вас тоже, - продолжал мистер Сампсон, - я уважаю, ма'ам, до такой степени, которая всегда ниже ваших достоинств, я это хорошо знаю, но все-таки до необыкновенной степени. Будьте снисходительны к несчастливцу, Лавиния, будьте снисходительны к несчастному, ма'ам; он чувствует все ваше великодушие, но терзается почти до сумасшествия (мистер Сампсон ударил себя по лбу), когда подымает о состязании с богатыми и влиятельными.

-- Когда придется состязаться с богатыми и влиятельными, вам, надо думать, скажут об этом, - молвила мисс Лавви, - заблаговременно. По крайней мере, так будет с моей стороны.

Мистер Сампсон немедленно выразил свое искреннее мнение, что это "более, чем человеколюбиво", и опустился на колени к ногам мисс Лавинии.

Но верх торжества для матери и дочери было ввести мистера Сампсона, как благородного пленника, в блестящие чертоги, им упомянутые, и провести его по ним, как живого свидетеля их славы и как яркий пример их снисходительности. Всходя по лестнице, мисс Лавиния позволила ему идти рядом с ней, как бы говоря: "Несмотря на все окружающее, я все-таки твоя, Джордж. Как долго это будет, вопрос другой; но я твоя пока". Она тоже благосклонно объясняла ему свойство предметов, на которые он смотрел, например: "Экзотическия растения, Джордж", "Авиарий, Джордж", "Часы ормолю, Джордж", и тому подобное. Между тем мистрисс Вильфер, шедшая впереди, проходила мимо всех украшений с видом дикого вождя, который счел бы себя компрометированным, еслиб обнаружил хотя напмалейший знак удивления и любопытства.

так как бы мистер и мистрисс Боффин когда-нибудь отзывались о ней подобно тому, как она отзывалась о них, и как бы только одно время могле совершенно изгладить её обиду. Она считала каждого слугу, к ней подходившого, за своего заклятого врага, намеренного нанесть ей оскорбление блюдами и излить поругание на её нравственные чувства из графинов {Вино в Англии подается не в бутылках, а в графинах.}. Она сидела, выпрямившись за столом, по правую руку своего зятя, как бы немножко подозревая отраву в кушаньях и как бы стоя на страже со врожденною ей силой характера против всяких других козней. С Беллой она обращалась, как с дамой в хорошем положении, которую она встречала в обществе несколько лет тому назад. Даже и в то время, когда слегка тая под влиянием искристого шампанского и рассказывая своему зятю некоторые семейные происшествия, касавшияся её папа, она вливала в рассказ арктические намеки о том, что всегда была непризнанною благодатью для человечества, и обдавала своих слушателей холодом до подошвы ног. Неисчерпаемый ребенок, будучи внесен с вытаращенными глазками и с явным намернием слабо и влажно улыбнуться, тотчас же, как только завидел ее, был поражен спазмами и остался безутешен. Когда же, наконец, она простилась, трудно было сказать, сделала ли она это с видом, что сама идет на эшафот, или с видом, что оставляет жильцов дома на немедленную казнь. Однакоже, Джон Гармон потешался всем этим от души и говорил своей жене, когда остался с ней наедине, что её естественные манеры никогда не казались так мило-естественны, как при этом контрасте, и что он, не отвергая, что она дочь своего отца, остается при твердой уверенности, что она не могла быть дочерью своей матери.

Этот визит был, как уже сказано, великим событием. Другое событие, не великое, но считавшееся в доме за особенное, случилось около этого же периода и состояло в первом свидании мистера Слякоти с мисс Рен.

Кукольная швея приготовляла для неисчерпаемого ребенка куклу в парадном наряде вдвое больше, чем сама эта молодая особа. Мистер Слякоть взялся сходить за ней и действительно пошел.

-- Войдите, сэр, - сказала мисс Рен, работая на своей скамье. - Кто вы такие?

Мистер Слякоть представил себя именем и пуговицами.

-- О, в самом деле! - воскликнула Дженни. - Я давно желала познакомиться с вами. Я слышала, как вы отличились.

-- Слышали, мисс? - осклабился Слякоть. - Право, я рад это слышать, но я не знаю чем...

-- Сбросили кого-то в грязную телегу, - сказала мисс Рен.

-- О! этим-то! - воскликнул Слякоть. - Да, мисс.

И он закинул голову назад и засмеялся.

-- Господи помилуй, - воскликнула мисс Рен с испугом. - Вы так широко рта не открывайте, молодой человек, а то когда-нибудь он так и останется, уж и не закроется.

Мистер Слякоть открыл его, если можно, еще шире и держал его открытым, пока весь его хохот не вылился.

-- Право, вы точно Великан, - сказала мисс Рен, - что домой с бобового поля воротился и Джака себе для ужина потребовал {Детская сказка, где рассказывается, как Великан садил бобы, как шаловливый мальчик Джак воровал их, и как Великан, заметив это, хотел съесть Джака.}.

-- Красив он был, мисс? - спросил Слякоть.

-- Нет, - сказала мисс Рен. - Пребезобразный.

Её посетитель оглянул комнату, где теперь было более комфорта, чем прежде, и сказал: - У вас хорошенькая квартирка, мисс.

-- Радуюсь, что вы так думаете, сэр, - отвечала мисс Рен. - А что вы обо мне думаете?

Честность мистера Слякоти подверглась жестокому испытанию "те этого вопроса, он завертел пуговицу, осклабился и замялся.

-- Говорите! - сказала мисс Рен с плутовским взглядом. - Не думаете ли вы, что я престранный уродец?

Тряхнув на него головой после этого вопроса, она стряхнула вниз свои волосы.

Мисс Рен, вскинув выразительно подбородком, продолжала шить. По оставила свои волосы, как они были, довольная произведенным ими эффектом.

-- Вы не одне здесь живете, мисс? - спросил Слякоть.

-- Нет, - сказала мисс Рен, опять вскинув подбородком. - Живу здесь с моей тетушкой волшебницей.

-- С кем? - мистер Слякоть не понял: - с кем, вы сказали, мисс?

-- Ну, уж так и быть, - отвечала мисс Рен сериознее, - с моим вторым батюшкой или с моим первым, все равно - И она покачала головой и вздохнула. - Еслибы вы знали моего-бедного ребенка, что у меня здесь прежде находился, - прибавила она, - вы бы меня поняли. Но вы не знали и не поймете. Тем лучше!

-- Вы должно быть долго учились вашему ремеслу, - сказал Слякоть, смотря на ряд кукол, стоящих тут же, - что так хорошо работаете, мисс.,

-- Никогда ни одной петле ни у кого не училась, молодой человек, - отвечала швея, вскинув свою головку. - А так, ковыряла да ковыряла, пока не добилась, как надобно шить. Сперва плохенько, теперь получше.

-- А вот я, - сказал Слякоть, отчасти с тоном самоукоренья, - учился, учился, и мистер Боффин платил, платил за меня!

-- Я слышала, каким вы ремеслом занимаетесь, - заметила мисс Рен: - столярным.

Мистер Слякоть кивнул.

-- Так как насыпи теперь свезены, я вот что вам скажу, мисс: мне хотелось бы что-нибудь для вас сделать.

-- Очень обязана. Но что?

-- Я могу вам сделать, - сказал Слякоть, осматривая комнату, - я могу вам несколько хорошеньких укладочек для кукол сделать. А то я могу сделать несколько хорошеньких ящичков для ваших шелков, ниток и обрезков. Или я вам славную ручку к крючковатой палочке сделаю, если она вашему батюшке принадлежит.

-- Она мне принадлежит, - отвечало маленькое созданьице, с быстрою краской в лице и на шее. - Я хромая.

Бедный Слякоть тоже покраснел, потому что в нем была инстинктивная деликатность позади пуговиц, и он своею собственною рукой ударил по ней. Чтоб поправить свою ошибку, он сказал, может-статься, лучшее, что можно было сказать:

-- Я очень рад, что она ваша, потому что я охотней для вас, чем для кого другого, ее украшу. Могу я взглянуть на нее?

Мисс Рен уже подавала ему палочку чрез свою скамейку, как вдруг остановилась.

-- Вы лучше посмотрите, как я ею пользуюсь, - сказала она резко. - Вот так. Трюшком, ковыльком, прыг-прыг-прыг. Не красиво, не правда ли?

-- А мне кажется она вам совсем не нужна, - сказал Слякоть.

-- Что же до укладочек и ящичков касается, - сказал он, смерив ручку на своем рукаве и тихо поставив палочку в сторону к стене, - то это мне истинное удовольствие доставит. Я слышал, вы поете очень хорошо, и я песенкой лучше денег награжден буду, потому я пенье всегда любил и часто для мистрисс Гигден и для Джонни смешную песню с разговорцем певал {У англичан есть много комических песен, где между куплетами вставляется смешной разговор двух-трех лиц, читаемый певцом на разные голоса.}. Но это не в вашем роде, я полагаю.

-- Вы очень добрый, молодой человек, - отвечала швея, - право, очень добрый, молодой человек. Я ваше предложение принимаю. Я полагаю, он не разсердится, - сказала она, подумав и пожав своими плечами, - если же разсердится, то пусть его сердится.

-- Вы это про вашего батюшку говорите, мисс? - спросил Слякоть.

-- Нет, нет, - отвечала мисс Рен. - О нем, о нем, о нем!

-- О нем, о нем, о нем? - повторил Слякоть, смотря кругом, как будто ища его.

-- Кто явится за меня посвататься и на мне жениться, - отвечала мисс Рен. - Боже мой, какой вы недогадливый!

-- О! - сказал Слякоть. - И как будто бы задумался и несколько встревожился. - Я и не подумал о нем. Когда он явится, мисс?

-- Какой вопрос! - воскликнула мисс Рен. - Мне-то как знать!

-- Откуда он явится, мисс?

-- Господи милосердый, как я могу сказать! Он откуда-нибудь явится, я полагаю, и когда-нибудь явится, я полагаю. Теперь пока я о нем ничего не знаю.

Это позабавило мистера Слякоть, как чрезвычайно хорошая шутка, и он закинул назад свою голову, и засмеялся с неизмеримым наслаждением. При виде его смеющагося таким, нелепым образом, кукольная швея тоже расхохоталась от души. Таким образом они оба смеялись, пока не устали от хохота.

-- Смотрите, смотрите, смотрите! - сказала мисс Рен. - Ради Бога перестаньте, Великан, не то вы меня заживо проглотите, так что я и не опомнюсь. До сих пор вы еще не сказали, зачем вы сюда пожаловали.

-- Я пришел за куклой для маленькой мисс Гармон, - сказал Слякоть.

-- Я так и думала, - заметила мисс Рен. - и вот вам, кукла для маленькой мисс Гармон вас дожидается. Она в серебряную бумажку завязана, видите, словно с головы до ног, в новенький банковый билет завернута. Берегите ее, и вот моя, рука и благодарность еще раз.

-- Я куколку так беречь стану, как будто она из золота сделана, - сказал Слякоть, - и вот мои обе руки, мисс, а я опять к вам скоро приду.

Но величайшим событием в новой жизни мистера и мистрисс Джон Гармон было посещение их мистером и мистрисс Рейборн. Когда-то красивый, Евгений был чрезвычайно бледен и слаб и ходил, придерживаясь за руку своей жены и тяжело опираясь на палку. Но он с каждым днем укреплялся и чувствовал себя лучше, и доктора объявили, что он не будет много обезображен. Действительно, событие было великое, ибо мистер и мистрисс Рейборн согласились пожить в доме мистера и мистрисс Гармон, где, кстати сказать, мистер и мистрисс Боффин (отменно счастливые, ежедневно выезжавшие и ходившие по лавкам) также остались жить на неопределенное время.

Мистрисс Джон Гармон по секрету сообщила мистеру Евгению Рейборну, что она знала, в каком состоянии находились чувствования его жены во время его безпечной жизни. Мистер Евгений Рейборн по секрету сообщил мистрисс Джон Гармон, что, с Божией помощью, она увидит, как жена изменила его!

-- Но поверите ли, Белла, - вмешалась его жена, подойдя и сев возле него, чтобы помогать ему, ибо без нея он никогда хорошо себя не чувствовал, - что в день нашей свадьбы он говорил мне, будто он ничего лучше не мог бы сделать, как умереть?

-- Так как я этого не сделал, Лиза, - сказал Евгений, - то лучше сделаю то, что ты мне тогда внушила.

После полудня того же самого дня, когда Евгений лежал на кушетке в своей комнате наверху, пришол Ляйтвуд поболтать с ним, между тем как Белла уехала с его женой прогуляться. "Ничто, кроме силы, не уведет ее", сказал Евгений, и потому Белла, шутя, увела ее насильно.

-- Мой старый товарищ, - начал Евгений, оставшись с Ляйтвудом, - лучшого времени не мог бы ты выбрать, чтобы навестить меня, потому что сердце у меня полно, и я хочу излить его. Во-первых, о моем настоящем, прежде чем заговорю о будущем. Мой почтенный родитель, который, как кавалер гораздо моложе меня и записной поклонник красоты, был до того любезен намедни (он сделал нам визит и пробыл у нас два дня там на реке, и сильно возставал против нашей жизни в гостинице), что наказывал Лизе непременно снять с себя большой портрет. А это со стороны моего почтенного родителя можно считать равносильным мелодраматичному благословению.

-- Я уж на это решился, - сказал Евгений. - Когда мой почтенный родитель сказал это и потом, перекатив рюмку бургонского (которое он приказал подать, и за которое я заплатил) у себя во рту, прибавил: "Мой любезный сын, зачем ты такую бурду пьешь?" - то я счел это равносильным такому родительскому благословению нашего брака, какой сопровождается ручьями слез. Хладнокровие моего почтенного родителя нельзя мерить обыкновенною меркой.

-- Отчасти справедливо, - сказал Ляйтвуд.

-- Вот все, - продолжал Евгений, - что я когда-либо услышу по этому предмету от моего почтенного родителя, и он будет попрежнему разгуливать по свету со шляпой на бекрень. И вот так как моя женитьба торжественно признана у семейного алтаря, то я на этот счет уже не стану больше безпокоиться. Во вторых, ты, право, чудеса для меня сделал, Мортимер, облегчив мои денежные затруднения, и я имея при себе такого хранителя и управителя, какова спасительница моей жизни (я еще настолько не окреп, как видишь, и еще не настолько мужчина, чтобы говорить о ней не дрожащим голосом, а она так невыразимо дорога для меня, Мортимер!), то немногое, что я могу назвать своим, будет для меня больше, чем оно когда-нибудь было. Оно должно быт потому больше, что ты знаешь, чем оно всегда было в моих руках. Ничем.

-- Я думаю хуже, нежели ничем, Евгений. Мой собственный доход (я от души желал бы, чтобы мой дед)шка лучше оставил его Океану, чем мне) был не ничто, а нечто, мешавшее мне приняться за что-нибудь. Мне кажется, и о твоем доходе можно было сказать почти то же.

отправиться с женой в одну из колоний и заняться там по своему призванию.

-- Без тебя я пропал бы, Евгений; но, пожалуй, ты прав.

-- Нет, - сказал Евгений твердо. - Не прав. Не прав.

Он сказал это с таким живым, почти сердитым порывом, что Мортимер крайне удивился.

-- Ты думаешь, что эта избитая голова моя взволнована? - продолжал Евгений с гордым взглядом: - ничуть, поверь мне. Я могу сказать, тебе о здоровой музыке моего пульса то же, что Гамлет о своей говорит. Кровь во мне кипит, но кипит целебно, когда я об этом думаю. Скажи мне, неужели мне сделаться трусом по отношению к Лизе и затаиться с ней, как будтоб я стыдился её! Где был бы твой друг, Мортимер, еслибь она показала себя трусом в его деле и притом имея несравненно лучший повод?

-- Все-таки что, Мортимер?

-- Все-таки уверен ли ты, что не почувствуешь (я в её интересе говорю, в её интересе) какого-нибудь легкого охлаждения к ней под давлением общества?

-- О! мы с тобою всегда можем споткнуться на этом сло в, - отвечал Евгений, смеясь. - Не разумеем ли мы типу Типпинс?

-- Может-быть, ее, - сказал Мортимер, тоже смеясь.

ей немножко больше, чем обязан Типпинс. Поэтому я стану биться до последняго издыхания вместе с ней и за нее. здесь, на открытом поле. Если я спрячу ее или буду биться за нее слабодушно, из-за окна или из-за угла, тогда ты, кого после нея я люблю больше всего на этой земле, скажи мне, и я заслужу этого по всей справедливости, что она хорошо бы сделала, еслиб оттолкнула меня ногой в ту ночь, как я лежал, истекая кровью, и плюнула бы в мое малодушное лицо.

Румянец, вспыхнувший в его лице, когда он говорил эти слова, так озарил его черты, что он казался несколько времени как будто никогда не был изувечен. Его друг отвечал ему, так как Евгений желал бы, чтоб он отвечал ему, и они продолжали толковать о будущем, пока не вернулась Лиззи. Сев возле него и нежно дотронувшись до его рук и головы, она сказала:

-- Милый Евгений, ты заставил меня выехать; но мне следовало бы с тобой остаться. Ты так взволнован, как с тобой давно не было. Что ты делал?

-- Ничего, - отвечал Евгений, - только ждал твоего возвращения.

-- И разговаривал с мистером Ляйтвудом, - сказала Лиззи, обратившись к нему с улыбкой. - Тебя общество не могло обезпокоить.

Это слово до того заняло мысли Мортимера Ляйтвуда, на пути домой в Темпл в тот вечер, что он решился взглянуть на общество, которого он не видал в течение значительного времени.