Наш общий друг.
Часть четвертая.
XV. Что было поймано в поставленную ловушку.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть четвертая. XV. Что было поймано в поставленную ловушку. (старая орфография)

XV. Что было поймано в поставленную ловушку.

Как Брадлей Гедстон мучился и терзался в своем духе со времени того тихого вечера, когда у реки он как бы возродился из пепла катерщика, никто, кроме его самого, не мог бы рассказать. Даже и сам он не мог бы рассказать, потому что такия мучения можно только чувствовать.

Во-первых, он должен был вынести совокупный вес сознания того, что он сделал, и неумолкающого упрека, что он мог бы сделать это гораздо лучше, и опасения быть открытым. Это был вес достаточный, чтобы раздавить его, и он страдал под ним и день, и ночь. Вес этот тяготел на нем и во время его недостаточного сна, и во время его красноглазого бодрствования. Вес давил его своим страшным неизменяющимся однообразием, в котором не было облегчения ни на минуту. Чрез меру обремененное вьючное животное, или чрез меру обремененный невольник, может на несколько секунд изменить положение физического груза и найти себе некоторый отдых даже причинением добавочной боли тем или другим мускулам, тому или другому члену. Этот же терзающийся человек не имел даже и такого жалкого облегчения от постоянного давления адской атмосферы, в которую он вступил.

Время проходило, и никакое подозрение не было заявлено на Брадлея; время проходило, и в газетных известиях о нападении, по временам возобновлявшихся, он начал замечать, что мистер Ляйтвуд (действовавший, как адвокат пострадавшого человека) отклоняется все дальше и дальше от источника и видимо сбавляет свое рвение. Мало-по-малу, проблеск причины этого начал выступать перед глазами Брадлея. Потом последовала случайная встреча его с мистером Мильвеем на станции железной дороги (где он часто слонялся в свободные часы, ибо там могли слышаться свежия вести о его деле или появляться плакаты, до него относившияся), и тогда об увидел в полном свете, что он сделал.

Ибо тогда он увидел, что своею отчаянною попыткой разлучить двух человек на веки, он только послужил средством к их соединению, что он окунул свои руки в кровь, чтоб отметить себя глупцом и слепцом, что Евгений Рейберн ради своей жены отвел его и оставил его ползти своето проклятою дорогой. Он думал о судьбе, о Провидении, о какой-либо правящей силе, которая ввела его в обман, перехитрила его, и в своей немощной безумной ярости и кусал, и рвал, и падал без памяти.

Новое подтверждение истины достигло до него чрез несколько дней, когда явилось описание, как израненный человек был обвенчан на своей постели, и как он, хотя все еще находясь в опасном положении, чувствует себя несколько лучше. Брадлей скорей бы желал быть схвачен за убийство, чем прочитать это известие, с уверенностью, что его пощадили, и с сознанием, почему пощадили.

Но чтобы не быть еще более обманутым и перехитренным, что случилось бы, еслиб он был запутан в дело Райдергудом и наказан законом за свою гнусную неудачу, как бы за самый успех, он не покидал своей школы днем, выходил из нея осторожно ночью, и уже не показывался на станции железной дороги. Он просматривал объявления в газетах с тем, не не найдет ли какого признака, что Райдергуд привел в действие угрозу вызвать его для возобновления знакомства, и не находил ничего. Заплатил ему щедро за харчи и за убежище, найденные им в шлюзном доме, и зная его за человека неграмотного, не умеющого писать, он начал недоумевать, стоит ли хоть сколько-нибудь опасаться его, и есть ли необходимость свидеться с ним.

Все это время ум его ни на минуту не выходил из пытки, и мучительное сознание, что он, перекинувшись через пропасть, разделявшую Лизу от Евгения, только приготовил мост, чтоб им сойтись, никогда не остывало в нем. Это ужасное состояние влекло новые припадки. Он не мог сказать, сколько их было, и когда они случались; но он замечал по лицам своих учеников, что они видали его в таком состоянии, и что в них таился страх, что оно повторится.

Однажды в зимний день, когда небольшой снежок падал пухом на рамы и колоды окон классной комнаты, он стал у своей черной доски с мелом в руке, чтобы начать класс; прочитав на лицах мальчиков, что случилось что-то необыкновенное, и что они как бы встревожились за него, он взглянул на дверь, к которой они обратились. Там он увидел понурого человека стоявшого с угрожающим видом посредине школы, с узлом под рукой, и узнал в нем Райдергуда.

Он опустился на стул, который один из мальчиков подставил ему, и тут же смутно понял, что находился в опасности упасть. Но дурнота миновала, и он снова встал.

-- Прошу извинить, почтеннейший! С вашего позволения! - сказал Райдергуд, нахмурив лоб с хихиканьем и злобною усмешкой. - Что б это за место такое было?

-- Это школа.

-- Где молодой народец добру учится? - сказал Райдергуд, важно кивнув. - Прошу извинить, почтеннейший! С вашего позволения! Кто же в этой школе учит?

-- Я учу.

-- Так вы учитель. Вот как, ученый почтеннейший!

-- Да. Я учитель.

-- И какое знатное дело должно быть, - сказал Райдергуд, - молодой народец доброму учить, и знать, что они знают, что вы этому их учите. Прошу извинить, ученый почтеннейший! С вашего позволения. Вон та черная доска, к чему она?

-- Чтобы чертить или писать на ней.

Брадлей замялся немного, однако, написал свое имя крупными буквами на доске.

-- Сам я не ученый человек, - сказал Райдергуд, осматривая учеников, - но ученье в других люблю. Я бы очень был рад послушать, как этот молодой народец прочитает ту фамилию, по-писанному.

Все руки в классе поднялись. Несчастный учитель кивнул, и звонкий хор пропел: - Брадлей Гедстон.

-- Нет! - воскликнул Райдергуд. - Неужто в самом деле? Гедстон - могильный камень! {На кладбищах в Англии, по большей части, бывают на могилах две каменные плиты, одна кладется горизонтально на самую могилу и называется slab, другая ставится вертикально в головах могилы и называется headstone, головной камень. На последней, обыкновенно, высекается эпитафия.} Это что на кладбище. Уррра! Ну-ка, еще раз прочтите!

Снова поднялись руки, снова учитель кивнул, и снова звонкий хор пропел: - Брадлей Гедстон!

-- Теперь я понял! - сказал Райдергуд, внимательно прислушавшись, и повторил как бы про себя: - Брадлей. Понимаю. Крещеное имя, Брадлей, как мое Роджер. А-а? Фамилия Гедстон, тоже как моя Райдергуд. А-а?

Звонкий хор: - Да!

-- Не знакомы ли вы, ученый почтеннейший, - сказал Райдергуд, - с человеком почти вашего роста и вашей толщины и почти то же, что и вы на весах потянет, и зовут его немножко похоже на другейший?

С отчаянием, сделавшим его совершенно спокойным, хотя челюсти его крепко стиснулись, с глазами, устремленными на Райдергуда, и с признаками ускоренного дыхания, показавшимися в его ноздрях, учитель ответил подавленным голосом после некоторого молчания: - Кажется, я знаю человека, о ком вы думаете.

-- Я так и думал, что человечка этого вы знаете, ученый почтеннейший. Мне человечек этот нужен.

С полувзглядом на своих учеников, Брадлей отвечал: - Вы полагаете, что он здесь?

-- Прося у вас извинения, ученый почтеннейший и с вашего позволения, - сказал Райдергуд, со смехом, - как я могу полагать, что он здесь, когда здесь никого нет, кроме вас, да меня, да еще вот этих молодых ягняточек, которых вы учите? Но он такой отличный товарищ, человечек-то тот, и мне хочется, чтоб он пришел и повидался со мной на шлюзе, что вверх по реке.

-- Я ему это передам.

-- Придет он, как вы думаете? - спросил Райдергуд.

-- Я уверен, что придет.

-- Имя ваше - слово поруки за него, - сказал Райдергуд, - я его поджидать буду. Вы меня много обяжете, ученый почтеннейший, когда скажете ему, что если он в скором времени ю придет, так я сам с ним повидаюсь.

-- Я ему это передам.

-- Спасибо вам. Я сейчас говорил, - продолжал Райдергуд, изменяя свой суровый тон и снова осклабляясь ученикам, - что я хоть и не ученый человек, однакож, ученье в других люблю, право! Как я нахожусь здесь, учитель, то могу ли, прежде чем уйду, один вопрос этим молодым ягняточкам сделать?

-- Если он учебный, - сказал Брадлей, все еще не спуская своего мрачного взгляда с пришлеца и говоря подавленным голосом, - то можете.

Звонкий хор: - Моря, реки, озера и пруды.

-- Моря, реки, озера и пруды. Они целую кучу наговорили, учитель! Раздуй меня горой, еслиб я озер не пропустил! И в глаза ни одного не видывал. Моря, реки, озера и пруды. Что же, ягняточки, в морях, реках, озерах и прудах ловится?

Звонкий хор (с некоторою презрительностью по причине легкости вопроса): - Рыба!

-- Опять хорошо! - сказала Райдергуд. - Но что еще, ягняточки мои, в реках иногда ловится?

Хор в затруднении. Один звонкий голос: - Водяная трава!

-- Хорошо опять! - воскликнул Райдергуд. - И о не одна трава. Вы никогда не отгадаете, мои милые. Что же, кроме рыбы, иногда в реках ловится? Ну, слушайте, я вам скажу. Полная одежда, вот что.

Брадлей изменился в лице.

-- По крайности, ягняточки, - сказал Райдергуд, смотря на него из уголков своих глаз, - это я сам иногда в реках ловлю. Лопни у меня глазки, ягняточки мои, если я вот этот узелок, что у меня под рукой, из реки не выловил!

Весь класс взглянул на учителя, как бы жалуясь на неправильность такого испытания. Учитель посмотрел на экзаменатора, как бы желая изорвать его в куски.

-- Прошу извинить, ученый почтеннейший, - сказал Райдергуд, проводя рукавом поперек рта и смеясь с утехой, - это не хорошо, я знаю. Я лишь так, пошутил маленечко. Но клянусь душой, я этот узел из реки вытащил! В нем полная одежда катерщика. Ее, видите, бросил туда человек, с себя снял, а я вытащил.

-- Почем вы знаете, что ее сбросиль человек с себя? - спросил Брадлей.

-- Потому, я видел, как он это сделал, - сказал Райдервуд.

Они переглянулись. Брадлей медленно отвел свои глаза, повернул лицо к черной доске и медленно стер с нея свою фамилию.

-- Много благодарим вас, учитель, - сказал Райдергуд, - и то, что столько у себя и у ягняточек времени отняли на человека, у кого, кроме что он честный, никакой еще рекомендации не имеется. Повторяя желание видеть у себя на шлюзе, вверх по реке, того человечка, о ком мы говорили и за кого вы ответ дали, я прощаюсь с ягняточками и с их ученым почтеннейшим также.

С этими словами он вышел из школы, оставил учителя продолжать свое тягостное дело, как он мог, и оставив учеников перешептываться и наблюдать за лицом учителя, пока не сделалась с ним дурнота, долгое время копившаяся.

Через день наступила суббота, и с ней праздник. Брадлей встал рано и отправился пешком к Плашватер-Вирмильскому шлюзу. Он встал так рано, что еще не разсветало. Прежде, чем погасить свечу, при которой он вдевался, он завязал в сверток свои респектабельные серебряные часы и свой респектабельный часовой шнурок, написав внутри бумаги: "будьте добры, сберегите это для меня". Потом он адресовал сверток на имя мисс Пичер и положил его в прикрытый уголок маленькой скамьи у её крыльца.

Утро было холодное, с сильным восточным ветром, когда он притворил и а щеколду садовую калитку и пошел в путь. Небольшой снег, запорошивший окно его классной комнаты в четверг, все еще носясь в воздухе, падал бело, между тем как ветер дул черно. Медлительный день наступил не прежде, как Брадлей, бывший на ногах часа два, уже прошел большую часть Лондона от востока к западу. В безотрадной таверне, где он разстался с Райдергудом после своего прежнего ночного путешествия с ним, он спросил себе чаю и выпил его, стоя на соломе у прилавка и угрюмо смотря все время на человека, стоявшого на том же месте, где стоял Райдергуд в то утро.

Он обогнал короткий день и был уже на бечевнике реки, порядочно натрудив себе ноги, когда наступила ночь. За две, за три мили от шлюза он сбавил шагу, по все еще продолжал идти прямо на него. Земля к этому времени покрылась снегом, хотя топко; в открытых частях реки плавали пленки льду, а под защитой берегов лед стоял взломанными черепками. Он ни на что не обращал внимания, кроме льда, снега и дали, пока не увидел света, который, как он знал, мерцал в окне шлюзной сторожки. Лед, да снег, да он, да одинокий огонек совершенно взяли в свое обладание всю пустынную местность. Вдали перед ним было место, где он нанес хуже, чем безполезные удары, которые так насмехались над ним теперь, когда Лиззи находилась там уже женою Евгения. Вдали, позади его, было место, где дети с поднятыми руками будто обрекли его демонам, прокричав его имя и фамилию. Внутри, где светился огонь, находился человек, который и в той, и другой дали мог повергнуть его в погибель. В эти пределы сузился весь мир его.

Он ускорил свой ход, приковав свои глаза к огоньку так пристально, как будто прицеливался в него. Когда он приблизился к нему настолько, что свет разделился на два луча, они, казалось, вцепились в него и потащили вперед. Когда он стукнул в дверь своею рукой, его нога так быстро последовала за рукой, что он очутился в комнате прежде, чем получил позволение войти.

Он взглянул вверх и угрюмо кивнул, когда посетитель вошел. Посетитель его взглянул вниз и тоже угрюмо кивнул. Сняв верхнюю одежду, посетитель сел по другую сторону камина

-- Не курите? - сказал Райдергуд, подвигая к нему бутылку со свечей через столь.

-- Нет.

Они оба замолчали, обратив глаза на камин.

-- Ну, вот я здесь, - сказал, наконец, Брадлей. - Кому начать?

-- Я начну, - сказал Райдергуд, - как вот трубку докурю.

Он окончил ее, не торопясь, выколотил из нея пепел на плечико камина и отложил ее в сторону.

-- Я начну, - повторил он потом, - Брадлей Гедстон, учитель, коли вам это угодно.

-- Мне угодно? Я желаю знать, чего вы от меня хотите

-- И узнаете.

Райдергуд пристально посмотрел на его руки и карманы, повидимому, опасаясь, нет ли у него какого оружия. Но тут он наклонился вперед и, отвернув воротник его жилета пытливым пальцем, спросил:

-- А где же ваши часы?

-- Я их дома оставил.

-- Они мне нужны. Но их можно принесть, ими мне понравились.

Брадлей отвечал презрительным смехом.

-- Они мне нужны, - повторил Райдергуд громче, - и я желаю их взять.

-- Так я вам за этим понадобился? За этим?

-- Нет, - сказал Райдергуд еще громче, - это только частица, почему вы мне понадобились. Я хочу от вас денег.

-- Еще чего?

Брадлей посмотрел на него.

-- Вы и не смотрите на меня таким манером, не то я говорить с вами не стану, - закричал Райдергуд. - А вместо разговора я хвачу вас этим кулаком так (ударивъпо столу со всею силой), что в дребезги расшибу.

-- Продолжайте, - сказал Брадлей, омочив языком свои губы.

-- Я буду продолжать и без вашего приглашения, так что соскучитесь и не рады будете. Смотрите сюда, Брадлей Гедстон, учитель. Вы могли бы другого почтеннейшого в щепки и клинушки изрубить, и мне до этого дела никакого бы не было; я бы только изредка за рюмочкой, за другой к вам зашел. Какое бы еще дело иметь мне с вами? Но когда вы мою одежду передразнили, и когда вы мой шейный платок передразнили, и когда вы меня после своего дельца кровью забрызгали, так я должен заплатить вам, и хорошо заплатить. Еслибы случилось, что вас стали бы обвинять, ведь вы меня бы уличать стали, не так ли? Где, как не на Плашватер-Вир нильском шлюзе, есть человек одетый, как описано? Где, как не на Плашватер-Вирмильском шлюзе, есть человек, который с кем-то крупный разговор имел, когда он в своей лодке проходил? Взгляните на шлюзника Плашватер-Вирмильского шлюза: на нем точь-в-точь такое же платье, точь-в-точь такой же красный шейный платок, и платье-то у него, может статься, кровью забрызгано. Хвать! Точно, платье в крови. Ах, дьявол лукавый!

Брадлей, страшно бледный, сидел, смотря на него молча.

-- Но в вашу игру двоим можно было играть, - сказал Гащергуд, щелкнув пальцами с полдюжины раз у него под носом, - и я в нее давно играл, много допрежде того, как вы в ней свою неуклюжую руку попытали; в те дни, когда вы еще и не начинали своих уроков каркать или что бы там ни было в школе делать. Куда вы могли прокрасться, туда за вами и я прокрасться умел, да еще поумнее вашего. Я знаю, что вы из Лондона в своем собственном платье вышли, знаю, где вы свое платье переменили, и где вы свое платье спрятали. Я своими глазами видел, как вы свое платье из потайного местечка, между срубленными деревьями, вынули, и как в реку окунались, чтоб пояснить, зачем вы одевались, еслиб вас кто со стороны увидел. Я видел, как вы Брадлеем Гедстономь встали там, где катерщиком на земь сели. Я видел, как вы катерщичий узел в реку бросили. А я катерщичье-то платье достал, а платье-то в разных местах изорвано, и зеленою травой запачкано, и залито со всех сторон красненьким, что из-под ударов брызгало. Оно в моих руках, да и вы тоже. Мне, чорт возьми, никакой заботы нет до другого почтеннейшого, живой он там или мертвый, но я о самом себе позабочусь. И как вы против меня злоумышляли, то и поплатитесь за это, поплатитесь за это, поплатитесь за это! Я вас досуха высосу!

Брадлей смотрел на камин, с подергиваньем в лице, и молчал некоторое время. Наконец, он сказал, с каким-то несовместным спокойствием лица и голоса:

-- Вы из камня крови не можете выжать, Райдергуд.

-- Но я из школьного мастера могу денежки по выжать.

-- Вы не можете выжать из меня, чего нет. Вы не можете вырвать у меня, чего я не имею. Мое ремесло бедное. Вы уже получили от меня больше чем две гинеи. Знаете ли сколько времени мне потребовалось (не говоря о долгом и усидчивом моем ученьи) заработать эту сумму?

-- Я не знаю, да и знать не хочу. Ваше ремесло почетное. Чтоб спасти свою почетность, вам стоит заложить всю одежду, какая у вас имеется, всякую палку в вашем доме продать, ради Христа вымолить или занять у всякого, кто вам хоть полушку поверит. Когда вы все это сделаете и деньги мне доставите, я отстану от вас, но не прежде.

-- Что это значит, что вы от меня отстанете?

-- А то, я теперь товарищем вам буду, куда бы вы ни пошли отсюда. Пускай шлюз сам себя сторожит. Я вас постерегу, если вы ко мне попали.

Брадлей снова начал смотреть в камин. Взглядывая на него искоса, Райдергуд взял свою трубку, набил ее, зажег и стал курить. Брадлей оперся локтями на колени, подпер руками голову и смотрел в огонь в глубочайшей задумчивости.

-- Райдергуд! - сказа^в он, встав со стула, после долгого молчания, вынув свой кошелек и положив его на стол. - Будете вьт довольны, если я отдам вот это, то есть все деньги, какие имею; будете довольны, если я доставлю вам свои часы; будете довольны, если каждую четверть года, когда выдают мне жалованье, буду вам выплачивать из него известную часть?

-- Не согласен, - возразил Райдергуд, покачав головой и продолжая курить. - Вы уж раз ускользнули от меня, а я дважды в обман не дамся. Мне довольно хлопот было отыскивать вас, да, может быть, я и не нашел бы, еслибы не увидал, как вы накануне по улице пробирались, и не последил за вами, пока вы к себе в нем не вошли. Я хочу счеты с вами раз навсегда покончить.

-- Райдергуд, я вел всегда уединенную жизнь. Я меня нет других средств, кроме своего труда. У меня нет друзей.

-- Неправда, - сказал Райдергуд. - У вас есть один дружок, которого я знаю, не хуже сберегательной кассы; будь я синяя обезьяна, если это не так.

Лицо Брадлея потемнело, рука его тихо сжала кошелек и потянула его назад, в то время как он сел, выжидая, что заговорит Райдергуд.

она все с себя до последней нитки продаст, чтобы только вас из беды выпутать. Устройте-ка, чтоб она так и сделала

Брадлей вытаращил на него глаза так внезапно, что Райдергуд, не совсем зная, как принять его взгляд, показал вид, что занят дымом, клубившимся из трубки, и отмахивал его своею рукой, и отдувал его.

-- Вы с учительницей говорили, да? - спросил Брадлей, с прежним спокойствием в лице и в голосе, которое казалось несообразным, и с отведенными в сторону глазами.

-- Пуф! Да, - сказал Райдергуд, отводя свое, внимание от дыма. - Я с ней говорил. Немножко поговорил с ней. Она страх, как встревожилась, когда я между молоденькими барышнями очутился (я в жизнь женским угодником не был), и повела меня в свою гостиную; надеюсь, говорит, ничего дурного не случилось? Ничего, говорю, дурного. Учитель мне хороший приятель. Я тут скоро смекнул дело.

Брадлей опустил кошелек в карман, сжал свое левое запястье правою рукой и, неподвижно сидя, смотрел в камин.

-- Она никогда лучше жить не может, как теперь живет, - сказал Райдергуд, - и когда я пойду вместе с вами домой (что я намерен сделать), то советую вам поочистить ее, времени много не тратя, вы можете после жениться на ней; меня на новоселье позовите. Она же хорошенькая, и я знаю, что вам больше не с кем сблизиться, когда вы так недавно прошиблись в другом месте.

Ни одного слова затем не сказал Брадлей всю эту ночь. Ни разу не переменил он своего положения и не ослабил руки, сжимавшей его запястье. Перед огнем камина, как будто этот огонь был волшебный, его состаривший, сидел он неподвижно, а на лице у него темные борозды становились все глубже и глубже, выражение было все дичей и дичей, лицо становилось все бледней и бледней, будто посыпанное пеплом, а волосы и в составе и цвете своем менялись,

Вплоть до тех пор, как дневной свет сделал окно прозрачным, не двинулась эта разлагающаяся статуя. Потом она тихо встала, села у окна и начала смотреть в него.

Райдергуд не покидал своего стула всю ночь. В раннюю пору ночи он два или три раза проговорил, что становится очень холодно, и что уголь прогорал скоро, и даже приподнимался поправить его; но не мог вызвать от своего товарища ни звука, ни движения, и после того молчал и сам все время. Когда он занялся безпорядочным приготовлением кофея, Брадлей отошел от окна и надел свое верхнее платье и шляпу.

-- Не позавтракать ли нам маленько прежде, чем пустимся? - сказал Райдергуд. - Пустой желудок не хорошо морозить, учитель.

к Лондону. Райдергуд догнал его и пошел с ним рядом.

Оба они прошли мили три рядом и молча. Вдруг Брадлей повернул и пошел в обратный путь. Тотчас же и Райдергуд повернул и пошел рядом

Брадлей вошел в шлюзную сторожку. Райдергуд сделал тоже. Брадлей сел у окна. Райдергуд стал греться у камина. Чрез час или более Брадлей поспешно встал и опять вышел, но на этот раз повернул в противную сторону. Райдергуд немедленно последовал за ним, догнал его в нескольких шагах и пошел рядом.

На этот раз Брадлей, видя, что не может отвязаться от своего спутника, вдруг повернул назад. На этот раз, как и прежде, Райдергуд повернул вместе с ним. Но на этот раз они не вошли в шлюзную сторожку попрежнему, ибо Брадлей остановился на покрытой снегом траве у шлюза и посмотрел вверх и вниз по реке. Судоходство было остановлено морозом, и местность являлась белою и желтою пустыней.

-- Ну, полно, учитель, - представлял Райдергуд, став возле него. - Это игра скучная. Доброго из нея не выйдет. Вы от меня не отделаетесь, пока по счету не расплатитесь. Куда вы, туда и я.

-- Идти тут еще меньше толку, - сказал Райдергуд, идя следом. - Там запруда, и вам придется назад повернуть.

Не обратив на эти слова никакого внимания, Брадлей прислонился к надолбе, в положении отдыха; он отдыхал, опустив глаза книзу.

-- Уж если мы сюда пришли, - сказал Райдергуд сурово, - так я кстати свои створы переменю.

При грохоте и плеске воды, он затворил створы, которые были открыты, прежде чем отворил другие. Таким образом обе пары ворот на несколько минут остались затворены.

Брадлей схватил его поперек тела. Будто он опоясал его железным кольцом. Они находились на окраине шлюза почти по середине между двумя парами створов.

-- Пусти! - оказал Райдергуд: - а не то я свой нож выну и тебя, где попало, полосну. Пусти!

Брадлей тащил его к окраине шлюза, Райдергуд тащил его прочь от него. Схватка была сильная, борьба была свирепая, рука об руку, нога об ногу. Брадлей повернул его спиной к шлюзу и все теснил его назад.

-- Пусти! - сказал Райдергуд. - Оставь! Чего ты? Утопит меня нельзя. Кто раз тонул, в другой не потонет. Меня нельзя утопить.

Райдергуд полетел в гладкостенный двор шлюза навзничь; с ним вместе и Брадлей Гедстон, лежа на нем. Когда их нашли под тиной и илом позади одного из сгнивших створов, то руки Райдергуда оказались расцепившимися, вероятно во время падения, и глаза его глядели вверх. Но он был опоясан железным кольцом Брадлея, и заклепки железного кольца держались крепко.