Повесть о двух городах.
Книга первая. Возвращенный к жизни.
I. То время.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга первая. Возвращенный к жизни. I. То время. (старая орфография)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА.

КНИГА 5.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ к журналу "ПРИРОДА И ЛЮДИ"

1909 г.

ПОВЕСТЬ о ДВУХ ГОРОДАХ.

Перевод М. П. ВОЛОШИНОВОЙ
под РЕДАКЦИЕЙ
М. А. Орлова.

КНИГА ПЕРВАЯ.
Возвращенный к жизни.

I. То время.

Это было лучшее из времен, это было худшее из времен; это был век мудрости, это был век безумия; это была эпоха веры, это была эпоха безверия; это была полоса света, это была полоса мрака; то была весна надежд, то была зима отчаяния; тогда впереди было все, тогда впереди не было ничего; люди устремлялись к небу, а мчались совсем по иному пути. Короче говоря, то было время, так мало похожее на теперешнее, все в пек, благое и злое, совершалось в такой напряженной степени, что его, как утверждали многие нашумевшие авторитеты, можно сопоставлять с нашим временем, лишь помня это и не упуская из вида этого главного условия, то-есть того, что все в нем было в превосходной степени.

На троне Англии сидел тогда король с большими скулами и королева с плоским лицом, а на троне Франции сидел король тоже с большими скулами, но королева была красавица. В обеих этих странах всем лордам и вельможам - собирателям благ земных казалось яснее самого ясного кристалла, что все, установленное ими, на веки нерушимо.

Франции Ленорман.} только что достигла двадцатипятилетней годовщины своего рождения, чему предшествовало предсказание какого-то пророка из солдат лейб-гвардейского полка, что все уже готово для того, чтобы провалились Лондон и Вестминстер. Лет двадцать перед этим укрощен был кроме того дух, поселившийся в улице Кок-Лен, который выстукивал свои послания, как выстукивают их спириты в наши годы. Много посланий в земном порядке вещей прислано было английской короне и народу от конгресса британских подданных в Америке, что, как это ни покажется вам странным, оказалось несравненно более важным для человеческой расы, чем все какие бы то ни было сообщения из Кок-Лена.

указаниями своих христианских пастырей, она устраивала себе увеселения, приговорив, например, одного юношу к тому, чтобы ему отрубили руиси, вырвали клещами язык и затем сожгли живьем, за то только, что он осмелился не стать на колени во время дождя, когда в пятидесяти или шестидесяти ярдах от него проходила процессия монахов. Весьма возможно, что в это время выросли уэке в лесах Франции и Норвегии деревья, предназначенные Лесничим-судьбой на сруб и затем на доски, из которых впоследствии сделали, приобревшую столь ужасную историческую известность, машину с корзиною и падающим топором. Весьма возможно также, что в грязных дворах земледельцев, обработывавших неплодородную почву вблизи Парижа, в тот день стояли уже грубые телеги, которые были покрыты грязью и обнюхивались свиньями, куда то и дело забирались куры, и которые по указанию Фермера - смерти должны были впоследствии превратиться в знаменитые повозки революции. Лесничий и Фермер работали неутомимо, работали молча, и никто не слышал, как они тихо и осторозкно подвигались вперед, ибо никто под страхом обвинения в безбожии и измене не смел высказать своих подозрении в том, что они не спят, а бодрствуют.

Вряд ли большим порядком и уважением к закону отличалась в то время и Англия. Шайки вооруженных людей каждую ночь совершали грабежи не только на большой дороге, но и в самой столице; семьи, которые собирались уезжать, получали извещения, чтобы оне не уезжали из города, не отдав предварительно на сохранение своих вещей хозяевам мебельных складов; разбойник с большой дороги, совершавший свои подвиги ночью, становился торговцем Сити днем и если кто нибудь из товарищей торговцев, которого ему, в качестве грабителя, случалось остановить ночью, узнавал его, то он весьма галантно простреливал ему голову и затем скрывался. На почту напали однажды семь разбойников, и кондуктору удалось убить троих, чтобы в свою очередь быть убитым остальными четырьмя, дабы извлечь пользу из бывшей на нем одежды, после чего почта была ограблена без всякой помехи; великолепный вельможа, лорд-мэр Лондона, был также остановлен на большой дороге и до чиста обобран на глазах собственной своей свиты. Арестанты лондонских тюрем затевали настоящия битвы со своими тюремщиками, а защитники закона стреляли в них из мушкетов, заряженных пулями; воры срезывали алмазные кресты с шеи благородных лордов на приемах во дворце; мушкетеры отправлялись в Сент-Джильс на поиски контрабанды, и чернь стреляла в мушкетеров, которые в свою очередь стреляли в чернь; и все это казалось самым заурядным делом. И среди всей этой сумятицы работал неустанно и вечно безпощадный палач, который то вешал целыми рядами самых разнокалиберных преступников, то вешал в субботу вора, пойманного всего только во вторник, то между делами сжигал целые дюжины заключенных в Ньюгетской тюрьме, то сжигал памфлеты у дверей Вестминстер-Холля, сегодня лишая жизни закоренелого убийцу, а на следующее утро несчастного воришку, который украл шесть пенсов у рабочого.

И все эти вещи и тысячи им подобных совершались на глазах у всех, блистательно ознаменовывая собою тысяча семьсот семьдесят пятый год. Окруженные эти хаосом, те два, оба с большими челюстями и те две, красивая и некрасивая, все попирали крутом себя, твердой рукой защищая свои божественные права. Так тысяча семьсот семьдесят пятый год влек одним путем и немногих великих и мириады малых, а с ними и тех, которые действуют в этой повести.