Повесть о двух городах.
Книга первая. Возвращение к жизни.
I. Период.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга первая. Возвращение к жизни. I. Период. (старая орфография)

ПОВЕСТЬ О ДВУХ ГОРОДАХ.

В ТРЕХ КНИГАХ.

ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА.

КНИГА ПЕРВАЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ.

I.
Период.

То было самое лучшее и самое худшее время, век разума и глупости, эпоха веры и безверия, пора просвещения и невежества, весна надежды и зима отчаяния; мы имели все перед собою и не имели ничего, мы летели прямо к небесам и шли также прямо в совершенно-противуположную сторону; - короче этот период так мало похож на настоящее время, что самые крикливые между его авторитетами принимали его как выражение добра или зла, только в превосходной степени уравнения.

Король с широкою челюстью и очень-некрасивая королева сидели на престоле английском; король с широкою челюстью и королева красавица сидели на престоле французском. В обоих государствах, властителям, благословенным земными благами, казалось яснее света, что существовавший порядок был установлен навеки.

лет; предсказатель - гвардейский рядовой - провозвестил торжественное наступление этого блаженного дня рождения, объявив, что Лондон и Вестминстер провалятся. Только двенадцать лет перед-тем отчитывали духа петушьяго-переулка, передававшого постукиванием свои послания, как это делали духи в прошедшем году, так неестественно лишенные всякой оригинальности. Английская корона и народ получили недавно послание, совершенно-земного содержания, от конгресса британских подданных в Америке: и довольно-странно, это послание было большей важности для целого рода человеческого, нежели все вести, разглашаемые цыплятами петушьяго-переулка.

Франция, не столь осчастливленная в духовном отношении, как сестра её по гербу, скатывалась с вершины своего величия с необыкновенною легкостью, оттискивая себе бумажные деньги и мотая их. Под руководством своих христианских пастырей, сна забавлялась, между-прочим, человеколюбивыми подвигами, в роде следующого: один молодой человек был приговорен там к отрублению рук, вырванного языка щипцами и сожжению, за то, что не стал на колена, в дождь, перед грязною процессиею монахов, проходивших на разстоянии нескольких десятков сажен от него. Очень-вероятно, что между-тем, как убивали этого страдальца, в лесах Швеции и Норвегии росли деревья, уже отмеченные лесничим-судьбою на сруб, чтоб потом распилить их в доски, из которых должен быть сделан корпус известной подвижной машины, с мешком и ножем, такой страшной в истории. Очень-вероятно, что в полуразвалившихся сараях земледельцев, обработывавших тяжелую почву в окрестностях Парижа, укрывались от непогоды, в этот же самый день, неуклюжия телеги, забрызганные деревенскою грязью, которые обнюхивала свинья, на которые садилась дворовая птица и которые фермер смерть ужо выбрала себе для возов революции... Но лесничий и фермер, трудясь безостановочно, работали, однакоже, молча; никто не слышал, как они двигались в непроницаемой тишине, тем-более, что малейшее подозрение их деятельности было атеизмом, государственною изменою.

города, чтоб они отдавали свою мебель на сбережение, в мебельные магазины, для большей безопасности; ночной разбойник превращался на день в торговца Сити; и когда товарищ купец, которого он остановил, узнал его и назвал но имени, он застрелил его на-повал и уехал; семь разбойников остановили почту, почтарь убил троих; но у него недостало зарядов, и один из уцелевших четверых застрелил его, после чего почта была спокойно разграблена; великолепный владыка Сити, лондонский лорд-мер, был принужден остановиться на Тёрнам-грине и добровольно отдать все, что при нем было, разбойнику, который обчистил эту знаменитость в виду её свиты; заключенные в лондонских тюрьмах дрались со сторожами и блюстители закона стреляли в них из ружей, заряженных пулями; воры срезывали алмазные кресты с шей благородных лордов, на придворных выходах; мушкатеры отправлялись в Сен-Джайльс, отыскивать контробанду, народ стрелял по мушкатерам, мушкатеры стреляли но народу, и никто не воображал, что эти происшествия слишком выходили из обыкновенного порядка вещей. Среди них, палач, всегда занятый, то более чем безполезный, был в постоянном требовании: то он нанизывал целые ряды разнородных преступников, вешая в субботу грабителя, захваченного во вторник, то он клеймил людей дюжинами в Ньюгете, то сожигал памфлеты у дверей вестеминстерской палаты; сегодня лишал жизни гнусного убийцу, завтра жалкого воришку, укравшого шесть пенсов у фермерского мальчишки.

Все эти дела и тысяча подобных им совершались в дорогом старом тысячу-семьсот-семьдесят-пятом году. Посреди их, между-тем, как дровосек и фермер работали незамечаемые никем, короли с широкими челюстями и королевы, некрасивая и красавица, двигались с достаточным шумом, и сильною рукою подтверждали свои божественные права. Таким-образом тысяча-семьсот семьдесят пятый год тащил за собою своих великих людей и мириады маленьких созданий, действующих лиц этой хроники между-прочим, вдоль но лежавшим перед ними дорогам.