Повесть о двух городах.
Книга третья. След бури.
XIV. Конец вязанью.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга третья. След бури. XIV. Конец вязанью. (старая орфография)

XIV.
Конец вязанью.

Между-тем как пятьдесят-два выжидали своей участи, мадам Дефорж держала зловещий совет с Мщением и Жаком третьим, недавно-заседавшем в революционном жюри. Мадам Дефорж совещалась с этими министрами не в винном погребе, но под навесом пильщика, когда-то бывшого шоссейным работником. Сам пильщик не принимал участия в этом совещании, но находился в некотором разстоянии, как товарищ, которому позволялось говорить, когда его спросят и подавать свое мнение, когда его потребуют.

-- Но наш Дефорж, сказал Жак-третий: - добрый республиканец, это - несомненно? Э?...

-- Лучшого нет во Франции, объявила словоохотливая Мщение своим обыкновенным визгливым голосом.

-- Тише маленькая Мщенье, сказала мадам Дефорж, приложив руку ко рту своего адъютанта и слегка наморщив брови. - Выслушайте меня; гражданин, мой муж, добрый республиканец и смелый человек. Он оказал хорошия услуги республике и пользуется её доверием. Но мой муж имеет своя слабости, и он так слаб, что готов даже смягчиться для этого доктора.

-- Очень-жаль, проворчал Жак-третий, сомнительно покачивая головою и водя своими жесткими пальцами около голодного рта: - это не похоже на доброго гражданина; очень-жаль!

-- Видите, сказала мадам, этот доктор для меня особенно не важен. Пусть он носит свою голову на плечах, или сложат ее - для меня это все-равно. Но Эвремондов должно искоренить, и жена и дочь должны последовать за мужем и отцом.

-- Славная голова у нея для топора, проворчал Жак-третий Я видел там голубые глаза и золотистые волосы: чудно выглядят они, когда Самсон подымет их. Людоед, он говорил с эникурейским наслаждением.

Мадам Дефорж опустила вниз глаза и подумала немного.

-- У ребенка также, заметил Жак третий, с особенным наслаждением: голубые глаза и золотистые волосы. И дети на гильйотине такая редкость! Чудное зрелище!

-- Словом, сказала мадам Дефорж, выходя из короткой задумчивости, в этом деле я не могу довериться моему мужу. После вчерашняго вечера я вижу, что не только опасно передать ему все мои предположения, но если и даже замедлю исполнением, то он предуведомит их и они могут убежать.

-- Это не должно быть, проворчал Жак третий. - Никто не должен избегнуть. Мы еще и до половины не дошли. Три-сорок в день - вот наше число.

-- Словом, продолжала мадам Дефорж, мой муж не имеет повода преследовать что семейство до уничтожения, а я не имею повод смотреть на доктора с особенною чувствительностью. Я должна, следственно, здесь действовать за себя. Подойди сюда, маленький гражданин.

Пильщик, необыкновенно ее уважавший и смотревший на нее с подобострастием и смертельною боязнью, подошел к ней, приложив руку к своей красной шайке.

-- В отношении этих сигналов, маленький гражданин, сказала мадам Дефорж, сурово, которые она делала заключенникам: - готовы ли вы дать свое показание, хоть сегодня же?

-- Да, да; почему нет? закричал пильщик. - Каждый день, во всякую погоду, от двух до четырех, она постоянно подавала сигналы то одна, то с малюткою. Я знаю, что я говорю, я видел моими глазами.

Говоря это, он делал всевозможные телодвижения, как-бы подражая множеству разнообразных сигналов, которых он никогда не видел.

-- Очевидно, заговоры, сказал Жак третий. - Ясно, как день!

-- Так в жюри сомневаться нечего? спросила мадам Дефорж, обратив на него глаза с мрачною улыбкою.

-- Положитесь на патриотическое жюри, любезная гражданка. Я отвечаю за моих товарищей присяжных.

-- Теперь дайте мне еще раз подумать, сказала мадам Дефорж, размышляя. - Могу ли я сберечь этого доктора для моего мужа? Здесь я совершенно равнодушна, могу ли я сберечь его?

-- Одна голова лишняя, заметил Жак третий тихим голосом. - Право с нас недовольно голов; жаль¹

Я свидетель также хороший.

Мщенье и Жак третий наперерыв друг перед другом разсыпались в жарких уверениях, что она самый удивительный, чудеснейший свидетель. Маленький гражданин не оставался назади и объявил, что она небесный свидетель.

-- Он должен также покориться своей судьбе, сказала мадам Дефорж, - Нет, я не могу его сбереч! Вы заняты в три часа, вы пойдете смотреть, как станут казнить сегодняшнюю партию - вы?

Этот вопрос был сделан пильщику, который с поспешностью отвечал, утвердительно прибавив при этом случае, что он сам горячий республиканец и что он был бы несчастнейшим республиканцем, еслиб что-нибудь помешало ему наслаждаться его послеобеденною трубочкою и зрелищем этого уморительного цирюльника французской нации. Он так был здесь выразителен, что можно бы подумать, что он не мало опасался за свою собственную голову.

-- Я также буду занята, сказала мадам Дефорж: - также. Когда кончится - скажем в восемь часов вечера - приходите ко мне в Сент-Антуан, и мы сделаем донос на этих людей в моем отделении.

Пильщик объявил, что он будет очень-счастлив сопровождать гражданку. Гражданка взглянула на него: он смутился и, стараясь избегнуть её взгляда, как собачонка, спрятался за свои дрова и скрыл свое лицо за ручкою пилы.

Мадам Дефорж сделала знак присяжному и Мщенью, чтоб они ближе подошли к двери и в следующих словах объяснила им свои дальнейшия намерения.

-- Она теперь дома ожидает минуты его смерти. Она станет горевать и плакать. Она именно в таком расположении души и станет жаловаться на несправедливость республики. Она будет вполне сочувствовать её врагам. Я пойду к ней.

-- Что за удивительная женщина! что за божественная женщина! воскликнул Жак третий в восторге.

-- Ах, моя любезная! закричала Мщенье и обняла ее.

-- Возьмите мое вязанье, сказала мадам Дефорж, передавая его в руки своего адъютанта, и положите его на мое обыкновенное место. Удержите мой стул. Ступайте туда прямо, потому-что сегодня, вероятно, народу будет более обыкновенного.

-- С охотою исполню приказания моей старшей: - сказала Мщенье с живостью и поцаловала её щеку. Вы не опоздаете?

-- Я буду там к началу...

-- Прежде нежели телеги приедут. Будьте же там безпременно, моя душа: - сказала Мщенье, в след ей, потому-что та уже вышла на улицу: - прежде нежели телеги приедут.

Мадам Дефорж слегка махнула рукою, как-бы давая знать, что она ее слышала и что она не изменит ей и будет во-время, и отправилась через грязь за уголь тюремной стены. Мщенье и присяжный, смотря вслед за нею, восхищались её красивою фигурою и её превосходными нравственными достоинствами.

На многих женщин в ту эпоху время наложило свою страшную обезображивающую руку; но ни одна из них не вселяла такого страха, как эта непреклонная женщина, теперь проходившая по улицам. С её твердым, безстрашным характером, умом острым и всегда готовым, с её красотою, не только ей самой придававшею решительность и злобу, но заставлявшую других признавать те же качества, смутное время вынесло бы ее наверх при всевозможных обстоятельствах. Но, с самого детства пропитанная глубоким сознанием несправедливости и закоренелою ненавистью касты, она обратилась, при тогдашних обстоятельствах, в тигрицу. Она решительно не чувствовала жалости; и если добродетель когда-нибудь была между её качествами, то она давно покинула ее.

Для нея было ничего, что невинный человек умирал за грехи своих предков; она видела в нем не его, но их. Для нея было ничего, что его жена становилась вдовою, дочь сиротою. Все это было еще недостаточным наказанием, потому-что они были её естественными врагами, её добычею и не имели права жить. Взывать к её состраданию было бы безполезно; она не знала чувства жалости даже к себе самой. Еслиб она пала на улицах в одной из тысячи схваток, в которых она участвовала, то она не пожалела бы о себе, и еслибы даже ее осудили назавтра под топор, то она отправилась бы туда без всякого нежного чувства, с одним свирепым желанием перемениться местами с человеком, ее отправившем сюда.

Такое сердце носила мадам Дефорж под своею грубою одеждою. Хотя наброшенная с пренебрежением, но эта одежда была к лицу; и её темные волосы раскошно выпадали из-под грубой красной шапки. За пазухою был у нея спрятан заряженный пистолет; у тальи был незаметно воткнут острый кинжал. Вооруженная таким образом, ступая твердою стопою, приличною её характеру, но с легкою свободою женщины, привыкшею в детстве бегать босиком по песчаному морскому берегу, мадам Дефорж шла своею дорогою по улицам.

Когда, накануне вечером, обдумывали отъезд кареты, выжидавшей в эту самую минуту последняго спутника, мистер Лори затруднялся взять в нее мисс Просс. Мало того, что желательно было не нагружать слишком кареты, но важно было также по возможности сохранить время обыска её и осмотра пассажиров на заставе; потому-что спасение их могло зависеть от разницы в нескольких секундах. В заключение он предложил, после пристального размышления, чтобы мисс Просс и Джери, которые во всякое время могли оставить город, выехали в три часа в самом легком экипаже, какой только был известен в то время. Неотягощенные поклажею, они скоро могли бы настигнуть карету и потом обогнав ее; они могли бы также заготовить им лошадей и облегчить их движение в драгоценные часы ночи, когда остановка делалась особенно-опасною.

Видя в этом распоряжении возможность оказать услугу в настоящей опасности, мисс Просс приняла его с радостью. Она и Джери видели, как карета тронулась, знали, кого привез Соломон, провели минут с десяти в страшной муке ожидания и теперь заканчивали свои приготовления, чтоб последовать за каретою, между-тем, как мадам Дефорж, идя своею дорогою по улицам, подходила все ближе и ближе к той оставленной квартире, где она держала свои окончательное совещание.

-- Теперь, как вы думаете, мистер Крёнчер? сказала мисс Просс, которая была в таком волнении, что едва могла говорить, стоять, двигаться, жить: - как вы думаете, не лучше ли нам выехать не с этого двора? Одна карета уже уехала отсюда, это может возбудить подозрение.

-- Мое мнение, отвечал мистер Крёнчер: - что вы справедливы. Потом, дурно ли, хорошо ли, но а вас не оставлю.

-- Я так разстроена страхом и надеждою за наших милых, сказала мисс Просс, отчаянно плача: - что я решительно неспособна придумать какой-нибудь план. Мой любезный, добрейший мистер Крёнчер, не можете ли вы придумать чего-нибудь?

и заклятия, которые я искренно приношу в это критическое время.

-- Ради Бога! воскликнула мисс Просс, продолжая плакать: - заявляйте их скорее, да и поканчивайте, как хороший человек.

-- Вопервых, сказал мистер Крёнчер, весь дрожа, с бледным и торжественным лицом: - как только эти бедняжки выпутаются отсюда, бросаю прежнее и никогда не возьмусь за него!

-- Я совершенно уверена, мистер Крёнчер, отвечала мисс Просс: - что вы никогда этого не станете делать, что бы это на было и, пожалуйста, не говорите, что это такое.

-- Нет, мисс, отвечал Джери: - вам я не назову этого. Вовторых, как только эти бедняжки выпутаются отсюда, никогда не стану мешать мистрис Крёнчер хлопаться, никогда!

-- Какое бы это ни было хозяйственное распоряжение, сказала мисс Просс, стараясь осушить свои глаза и успокоиться: - нет сомнения, лучше всего предоставить это мистрис Кренчер. О, мои горемычные!

-- Я иду далее, мисс, я говорю кроме того, продолжал мистер Крёнчер с упорною решимостью проповедывать: - пусть слова мои запишутся, пусть передадутся они через вас мистрис Крёнчер, как переменились мысли мои в-отношении хлопанья, и что. я надеюсь только, из глубины моего сердца, что мистрис Крёнчер хлопается именно теперь, в настоящее время.

-- Да, да, да! Надеюсь и я также, мой любезный, кричала разстроенная мисс Просс: - и надеюсь также, что это совершенно отвечает её ожиданиям.

-- И что я прежде говорил и делал, продолжал мистер Крёнчер, еще торжественнее, еще медленнее, с явным намерением не отдаляться от своего предмета: - да не попустит Бог, чтоб это пошло против моих благожеланий этим бедняжкам. Да не попустит Бог, как-будто мы все не рады хлопаться (еслиб это было только удобно), чтоб они избавились от такой напасти! Да не попустит Бог, мисс! Я говорю, Бог да не попустит! так заключил мистер Крёнчер после продолжительного, но напрасного старания найдти более-приличное заключение.

Мадам Дефорж, между-тем, все шла своею дорогою и подходила ближе-и-ближе.

-- Если мы когда-нибудь вернемся на нашу родину, сказала мисс Просс: - то, вы можете быть уверены, я передам мистрис Крёнчер, сколько я припомню из того, что вы говорите мне теперь с таким выражением; и во всяком случае я буду свидетельствовать, что вы не шутили этими страшными временами. Теперь, пожалуйста, подумаемте-ка о нашем деле, подумаемте о нем, мой почтенный мистер Крёнчер!

Мадам Дефорж все шла своею дорягою через улицы и подходила ближе-и-ближе.

-- Еслиб вы пошли вперед, сказала мисс Просс: - и оставили экипаж и лошадей, чтоб они не приезжали сюда, а подождали меня где-нибудь; не будет ли это лучше?

Мистер Крёнчер думал, что это могло быть лучше.

-- Где бы вы могли подождать меня? спросила мисс Просс.

Мистер Крёнчер был до того ошеломлен, что он не мог придумать другой местности, кроме темпльской заставы. Увы! темпльская застава была теперь за сотни миль, а мадам Дефорж подходила уже очень-близко.

-- У дверей собора, сказала мисс Просс. - Не будет ли это для вас большой крюк подъехать за мною к главным дверям собора, между башнями?

-- Нет, мисс, отвечал мистер Крёнчер.

-- В таком случае, мой удивительнейший человек, сказала мисс Просс: - идите прямо на почту и сделайте эту перемену.

-- Я сомневаюсь только, сказал мистер Крёнчер, запинаясь и качая головою: - как оставить вас. Вы видите, мы не знаем, что может случиться.

-- Небу это известно, что мы того не знаем, отвечала мисс Просс: - но не бойтесь меня. Подъезжайте за мною к собору в три часа, или около этого времени; я уверена, это будет лучше, нежели нам ехать отсюда - я убеждена в том. Да! Господь благослови вас, мистер Крёпчер! Не думайте обо мне, но о жизнях, которые могут зависеть от нас!

Это увещание и горячее пожатие руки заставили мистера Крёнчера решиться. Ободрительно кивнув головою, он немедленно удалился, чтобы изменить последния распоряжения и оставил ее одну.

Придумать такую предосторожность, которая уже приводилась в исполнение, было большим облегчением для мисс Просс. Необходимость привести в порядок свою наружность, чтоб не привлечь особенного внимания на улицах, облегчила ее еще более. Она посмотрела на свои часы; было двадцать минут третьяго. Время было терять нечего; она должна была приготовиться сейчас же.

красные, распухшие глаза. Преследуемая своим разгоряченным воображением, она не могла потерпеть, чтоб и на минуту зрение её затмилось водяною струею, но безпрестанно останавливалась и оглядывалась кругом, не подсматривает ли кто-нибудь за нею. В одну из таких пауз она вдруг отступила назад и закричала: она увидела стоящую перед собою фигуру.

Таз упал на пол, разлетевшись в дребезги, и вода потекла к ногам мадам Дефорж. Странными путями эти ноги, проходившия реки крови, теперь наткнулись на разлитую воду.

Мадам Дефорж хладнокровно посмотрела на нее и сказала:

-- Жена Эвремонда, где она?

В уме мисс Просс сейчас промелькнуло, что все двери были открыты и могли подать мысль о бегстве. Первым делом её было закрыть их. В комнате было четверо дверей; она закрыла их все, потом она встала перед дверью комнаты, которую занимала Люси.

Черные глаза мадам Дефорж следовали за её быстрыми движениями и остановились на ней, когда она кончила. Мисс Просс не отличалась красотою; годы не укротили её дикости, не смягчили суровости её наружности, но она была также, по-своему, решительная женщина и теперь вымеряла на свой глаз мадам Дефорж.

-- По лицу вы могли бы быть женою самого Люцифера, сказала мисс Просс, задыхаясь. - Но, все-равно, меня вы не проведете: я англичанка.

Мадам Дефорж смотрела на нее с презрением, но и с выражением готовности к борьбе, как понимала мисс Просс. Она видела перед собою коренастую, сильную женщину, которой тяжелую руку испытал, много лет назад, мистер Лори. Она знала очень-хорошо, что мисс Просс была преданным другом семейства; мисс Просс знала также очень-хорошо, что мадам Дефорж была заклятым врагом того же семейства.

-- По дороге, туда, сказала мадам Дефорж, указывая легким движением руки на роковое место: - где уже ожидает меня стул и мое вязанье, я зашла, чтоб сделать ей приветствие. Я желаю видеть ее.

-- Я знаю, у вас злое на уме, сказала мисс Просс: - и вы можете быть уверены, я не уступлю вам.

Каждая говорила на своем родном языке; обе не понимали друг друга и обе пристально следили, чтоб по взгляду и тону догадаться, что значили непонимаемые слова.

-- Пользы ей не будет от того, что она скрывается от меня, в настоящую минуту, сказала мадам Дефорж. - Хорошие патриоты догадаются, что это значит. Дайте мне ее увидеть. Подите и скажите ей, что я желаю видеться с нею. Слышите вы?

-- Будь ващи глаза отвертки, отвечала мисс Просс: - а я английская четырехспальная кровать, так оне щепочки не повернут во мне. Нет, лукавая иностранка, я с вами померяюсь.

Мадам Дефорж, вероятно, не следила за каждым из этих идиопатических замечаний; но она понимала их на столько, чтоб видеть, что на нее не обращали внимания.

-- Безумная женщина, свинья! сказала мадам Дефорж, хмурясь. - Мне ваших ответов не нужно. Я хочу видеть ее. Или скажите ей, что я требую ее видеть, или посторонитесь от дверей и пустите меня к ней!

И, в виде пояснения, она сердито махнула правою рукою.

-- Мало думала я, сказала мисс Просс: - что мне когда-нибудь понадобится ваш глупый язык, но я бы все отдала теперь до рубашки, чтоб узнать только, подозреваете ли вы истину хоть на половину.

Обе ни на минуту не спускали глаз друг с друга. Мадам Дефорж до-сих-пор оставалась на том же месте, на котором ее заметила мисс Просс; но теперь она подвинулась на шаг вперед.

-- Я британка, сказала мисс Просс: - я женщина отчаянная. Я не дорожу собою, пропадай я за грош! Я знаю только, чем долее продержу вас здесь, тем вернее спасение моей Божьей коровки. Я не оставлю и пригоршни этих черных волос на вашей голове, если вы пальцем дотронетесь до меня!

Так поговаривала мисс Просс, помахивая головою и сверкая глазами между каждою фразою и переводя дыхание, мисс Просс, которая в жизнь никого не ударила.

По отвага её была чувствительного сорта и слезы показались на её глазах. Мадам Дефорж не понимала этой отваги и приняла ее за слабость.

-- Ха-ха! захохотала она: - жалкая тварь! Много вы стоите! Я обращусь сама к этому доктору.

Она возвысила голос и закричала:

Может-быть, последовавшее молчание, может-быть, едва заметная перемена в выражении лица мисс Просс, может-быть, внезапное подозрение внушили мадам Дефорж, что они уехали. Быстро она открыла трои дверей и заглянула в них.

-- Эти комнаты в безпорядке; здесь следы поспешной укладки; вещи разбросаны на полу. Нет никого в этой комнате позади вас! Пустите меня взглянуть.

-- Ни за что! сказала мисс Просс, понявшая требование так же хорошо, как мадам Дефорж поняла её ответ.

"Если их нет в той комнате, то они уехали, в таком случае за ними можно послать погоню и привезти их назад" сказала мадам Дефарж про-себя.

"Пока вы не уверены, здесь ли они в этой комнате, или нет, вы не знаете, что делать", сказала мисс Просс также про-себя. "И вы не узнаете этого, если от меня зависит помешать вам; а потом узнаете ли вы или нет, вы не выберетесь отсюда, пока я держу вас".

-- С самого начала я не оставляла улиц, и ничто не останавливало меня. На части разорву вас, но я попаду в эту дверь: - сказала мадам Дефорж.

-- Мы одне на самой верхушке высокого дома, нас едва-ли кто услышит; молю Бога, дать мне только силы удержать вас здесь. Каждая минута теперь стоит сотен тысяч для моей голубки, говорила мисс Просс.

которая всегда живее ненависти, держала ее крепко и даже приподняла ее от полу. Обе руки мадам Дефорж были ее по щекам, царапали, но мисс Просс, наклонив голову, продолжала держать ее за талью, уцепившись в нее как утопающая женщина.

Вскоре руки мадам Дефорж перестала бить и принялись искать чего-то около тальи.

-- Он у меня под-рукою: - сказала мисс Просс, задавленным голосом: - вы его не вытащите. Благодарю небо, я сильнее вас. Я вас не выпущу, пока которая-нибудь из нас не упадет без чувств, или не умрет!

Руки мадам Дефорж были теперь у её груди. Мисс Просс взглянула вверх, увидела, что это было, ударила по нем, раздался выстрел - и она стояла одна, ослепленная дымом.

Все это было делом секунды. Дым разсеялся, оставив гробовую тишину, и исчез в воздухе, как душа свирепой женщины, которой безжизненное тело лежало на полу.

во время удержаться и вернуться назад. Страшно было войдти опять в ту же дверь, но она вошла и пришла очень близко к трупу, чтобы достать шляпку и другия вещи, которые она должна была надеть. Она надела их на лестнице, сначала закрывши и заперши дверь и вынув ключ. Потом она присела на лестнице на несколько минут, чтобы перевести дух и поплакать и после этого встала и поспешно ушла.

К-счастью, её она была под вуалью, а то бы ее остановили на улице. На её счастье также, она имела от природы такую физиономию, которая не обнаруживала легко обезображения, как у других женщин. Обе эти выгоды ей были теперь необходимы; потому-что царапавшие пальцы оставили глубокие следы на её лице, волосы её были растрепаны и платье, наскоро приведенное в порядок нетвердыми руками, было оборвано в сотне местах.

Переходя через мост, она бросила потихоньку ключ в реку. Придя к собору несколькими минутами ранее своего товарища и дожидаясь его здесь, она думала, что если ключ уже вытащили неводом, что если его признали, что если открыли дверь и нашли труп, что, если остановят ее у заставы, отправят в тюрьму и обвинят в убийстве. Пока эти мысли мелькали в её голове, её товарищ появился, взял ее и увез.

-- Есть ли какой-нибудь шум на улицах? спросила она его.

-- Обыкновенный шум, отвечал мистер Крёнчер и посмотрел на нее, удивленный её вопросом и видом.

Напрасно мистер Крёнчер повторял ей, что он сказал, мисс Просс не могла его разслышать.

"Кивну ей головою", подумал мистер Крёнчер в удивлении, "это она увидит по-крайней-мере", и он сделал это.

-- Есть ли какой-нибудь шум на улицах? спросила опять мисс Просс.

Мистер Крёнчер снова кивнул головою.

"Оглохла в один час?" сказал мистер Крёнчер, соображая своим разстроенным умом: "что с нею приключилось?"

-- Я чувствую, сказала мисс Прос: - как-будто заблистало у меня в глазах и раздался треск и после этого треска я уже более ничего не услышу в моей жизни.

"Господь ее благослови, в каком же она диковинном положении!" сказал мистер Крёнчер, более-и-более смущенный. "Чего она такого хватила для храбрости?" - Прислушайтесь! Вот грохот этих страшных телег! Можете вы слышать это, мисс?

-- Я ничего не могу слушать, сказала мисс Просс, заметя, что он говорил ей. - Ах мой добрый человек, сначала раздался ужасный треск, потом наступила мертвая тишина и эта тишина останется для меня, кажется, на век и ничто не нарушит её, пока жизнь моя продолжится!

"Если не слышит она грохота этих ужасных телег, которые теперь почти доехали до своего места" сказал мистер Крёнчер, смотря из-за плеча, "то я такого мнения, что она уже более ничего не услышит на свете ".

И точно слух ее оставил навсегда.