Холодный дом.
I. Верховный Суд.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. I. Верховный Суд. (старая орфография)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА.

КНИГА 14.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ к журналу "ПРИРОДА И ЛЮДИ" 1909 г.

ХОЛОДНЫЙ ДОМ.

Перевод "Современника", под редакцией
М. А. Орлова.

С.-ПЕТЕРБУРГ.

Книгоиздательство. П. П. Сойкина

Стремянная, собств. д. No. 12.

I. Верховный Суд *).

*) Chancery, или Court of Chancery - Верховный Суд в Англии, - после парламента высшее судебное место. Лорд-канцлер (он же называется и великим канцлером) имеет право непосредственно решать дела всякого рода и утверждается в этом достоинстве, когда его хранению вручится королевская печать. Суд этот имеет два отделения: одно называется обыкновенным судом, в котором решаются дела, подлежащия разбирательству низших судебных инстанций (в него редко обращаются), а другое - судом необыкновенным, судом справедливости, в котором разсматриваются и решаются тяжбы по различным обязательствам, разсматриваются и решаются опорные разделы имений, спорные духовные завещания, отдаются приказания шерифам об исполнении судебных приговоров. Отсюда пз даются все королевские указы: указы для выборов в члены парламента, указы на назначение шерифов, на учреждение комиссий по делам несостоятельных должников, комиссий для учреждения благотворительных заведений, для разбирательства возмущений, случаев умалишения, самоубийств и тому подобное. По приказанию Верховного Суда останавливается дальнейшее производство некоторых дел в нижних инстанциях и пополняются или исправляются законные постановления, оказавшияся, по существу и условиям времени, неудовлетворительными. Все аппеляциопные дела решаются в Верховном Суде, который в этих случаях, пополняя недостатки, не уничтожает решения низшого суда. Дела семейные, дела несовершеннолетних, всякого рода обман, подлог и злоупотребления, для обнаружения которых и должного наказания недостаточно общого закона, - все условия, в которые лица вовлечены были обманом или хитростью, или постуипли в них по опрометчивости, решаются в Верховном Суде.

Великий канцлер может быть сменен во всякое время; но обыкновенно перемена эта случается при перемене всего состава государственного совета. Во время парламентских заседаний (которые бынают четыре раза в году: зимнее - с 1 и по 31 января, весеннее - с 15 апреля и по 8 мая, летнее - с 22 мая и по 12 июня, и осеннее - с 2 и по 25 ноября), лорд-канцлер присутствует в парламенте, а остальное время года - в Линкольнинском (Lincoln's Inn) Суде. Прим. перев.

Лондон. Осеннее парламентское заседание недавно кончилось, и лорд-канцлер открыл свое присутствие в Линкольнинском суде. На дворе - несносная ноябрьская погода; на улицах - столько грязи, как будто всемирный потоп только что сбежал с лица земли, и нисколько не покажется удивительным встретить какого нибудь мегодазавра, футов в сорок длины, ползущого, как допотопная громадная ящерица, на возвышение улицы Голборн. Дым из домовых труб, вместе с хлопьями сажи, огромными, как хлопья снега, разстилаясь по улицам, облекал - другой подумает - воздушное пространство в траур, по случаю смерти солнца. Собаки, облепленные грязью, ничем не отличаются от самой грязи. Наружность лошадей едва ли лучше собак: та же грязь покрывает их до самых наглазников. Пешеходы задевают друг друга зонтиками и, под влиянием общого недовольного расположения духа, теряют равновесие на перекрестках улиц, там, где десятки тысяч других пешеходов уже скользили и падали с самого начала дня (если только можно допустить, что день начинался), падают в свою очередь и прибавляют новые слои к слоям грязи, упорно льнувшим именно к этим пунктам тротуара и приращаюмся с каждой секундой.

Туман повсюду: туман в верхних истоках Темзы, где она, светлая, скромно протекает между пажитями и небольшими островами, туман в нижних пределах её, где она катится, мутная уже и загрязненная, между рядами кораблей и прибрежными нечистотами огромного (и грязного) города; туман над болотами Эссекса, туман над возвышенностями Кента. Туман проникает в камбузы угольных двух-мачтовых судов; туман разстилается по реям и покрывает всю оснастку огромных кораблей; туман висит над палубами баржей и других речных судов; туман в глазах и в груди престаредых гриничских инвалидов, дремлющих подле очагов в госпитальных отделениях; туман в чубуке и трубке сердитого шкипера, который спит в своей тесной и душной каютке; туман немилосердно щиплет руки и ноги дрожащого на палубе от холода маленького ученика этого шкипера. Случайно столпившиеся люди на мостах глядят через перилы в туман, который, как нижнее небо, разстилается под ними, и им, окруженным туманом, кажется, как будто поднялись они на воздушном шаре и висят в туманных темных облаках.

Газовые огоньки в различных местах улицы принимают красновато-тусклый свет и-размеры более обыкновенных, точь-в-точь как солнце, когда земледельцы смотрят на него с полей, пропитанных влагою и вечно покрытых испарениями. Большая часть магазинов освещена двумя часами ранее, и газ как будто знает это обстоятельство: он горит тускло и как бы нехотя.

Подле самых Темпльских ворот {Temple-bar - старинные ворота, единственные, которые сохранились от стены, отделявшей древний Лондон, или Сити, от нового. Они построены в XVII столетии и находятся близ Линкольнинского суда. Прим. пер.} - этой древней массивной преграды - подле этого приличного украшения преддверию старинного общества, суровый вечер кажется суровейшим, густой туман - густейшим, и грязные улицы - грязнейшими. А подле самых Тампльских ворот, в Линкольнинском Суде, так сказать, в самом сердце тумана, заседает великий лорд-канцлер в своем Верховном Суде.

Но никакая густота тумана, никакая глубина грязи не может вполне согласоваться с блуждающим в потемках, барахтающимся в бездне недоразумений заседанием, которое великий канцлер, самый закоснелый из седовласых грешников, держит в этот день перед лицом неба и земли.

Вот в такой-то вечер лорду-канцлеру и следовало бы заседать в суде - да он и заседает - с туманным сиянием вокруг своей головы, с малиновым сукном и занавесями вокруг его особы. Перед ним стоит рослый адвокат, с огромными бакенбардами; он тихо прочитывает бесконечную выписку из тяжебного дела, между тем как внимание и мысли канцлера сосредоточены в потолочном фонаре. В подобный вечер десятка два членов Верховного Суда должны были бы - как оно и есть на самом деле - заниматься десять-тысячь-первым приступом к разсмотрению нескончаемой тяжбы, спотыкаться на скользких данных для разрешения этой тяжбы, вязнуть по колени в технических выражениях, разбивать свои головы, охраняемые мягкими и жесткими париками, о стены слов и, как актеры, с серьезными лицами произносить свои замечания на верное изложение некоторых обстоятельств дела. В подобный вечер несколько уполномоченных ходатаев на тяжбе, из которых двое или трое наследовали полномочие от своих отцов, разбогатевших чрез это занятие, должны были выстроиться в линию в продолговатом колодце (хотя на дне этого колодца, как и всякого другого, вы тщетно стали бы отыскивать истину!) {Колодцем (well) называется пространство, которое, по внутреннему расположению некоторых судебных мест в Англии, образует углубление между присутствующими лицами, и в которое обыкновенно приводятся подсудимые или истцы, для личных объяснений. Прим. перев.} между красным столом регистратора и судьями, перед которыми и навалены целыми грудами прошения истцов, возражения ответчиков, допросы, ответы, приказы, отношения, донесения, следствия, клятвенные показания и другие в тяжебных делах драгоценные документы. Судебное место это мрачно и тускло освещается кое-где догорающими свечами; тяжелый туман разстилается по нем, как будто он никогда не выходил оттуда; покрытые живописью оконные стекла, потеряв свой прежний яркий колорит, сделались тусклы, и дневной свет с трудом проникает в них; непосвященные в таинства этого судилища, заглянув с улицы в стеклянные двери, стремглав бросаются прочь, устрашенные его совиным видом и протяжным монотонным чтением, печально раздающимся под сводами залы, где великий канцлер пристально смотрит в потолочный просвет, и где, в тумане, торчат парики присутствующих членов. - Вот это-то и есть Верховный Суд Англии, - суд великого канцлера, - суд, у которого в каждом округе Британии есть свои ветхия, полу-разрушенные здания, свои запустелые выморочные имения, у которого в каждом доме умалишенных есть свои сумасшедшие и на каждом кладбище свои покойники, у которого есть свои доведенные до крайней нищеты челобитчики в стоптанных башмаках и истасканном платье (они делают денежные займы и просят милостыню у своих знакомых), - суд, который до такой степени истощает все денежные источники, истощает терпение, отнимает бодрость духа, убивает всякую надежду, до такой степени поражает мозг и сокрушает сердце, что между его опытными судьями нет такого почтенного человека, который бы не предложил, который бы не предлагал так часто следующого предостережения: "переноси всякую обиду, всякую несправедливость, оказанную тебе, но не приходи сюда".

Кто же еще в этот мрачный вечер присутствовал в Верховном Суде, кроме самого лорда-канцлера, адвоката-защитника тяжебного дела, двух-трех адвокатов, не защищающих никакого дела, и вышеприведенных уполномоченных ходатаев? Ступенью ниже от судьи находятся регистратор, в парике и мантии, два-три булавоносца и несколько приказных служителей, в указанной форменной одежде. Все эти особы зевают весьма непринужденно, потому что ни одной крошки удовольствия не упадало от Джорндис и Джорндис лагерь, как только начнется заседание по делу Джорндис и Джорндис. Их места остаются пусты. В стороне залы, чтобы лучше вглядываться в святилище, окруженное малиновыми занавесями, сидит небольшого роста, в изношенной, измятой шляпке, полоумная старушка: она постоянно присутствует в каждом заседании от самого начала до самого конца и постоянно ждет какого-то непостижимого судебного решения в её пользу. Говорили, будто она участвует или участвовала в тяжебном деле Джорндис и Джорндис, но на сколько истины заключалось в этих словах, никто об этом не заботился. Старушка всегда носит с собой ридикюль, набитый всякой всячиной, состоящей большею частью из сухой лавенды и старых лоскутков бумаги. годных разве для раскурки трубок; но старушка величает их своими документами. Во время заседания раз шесть вводят подсудимого, чтобы он оправдал себя, сделав лично требуемое показание, от которого он будто бы умышленно уклоняется, а, следовательно умышленно наносит оскорбление закону, тогда как этот несчастный, оставшись, по смерти других, единственным душеприказчиком, впал в такое забвение касательно отчетов, лежавших на его ответственности, что по чистой совести признавался в том, что он никогда не знал о них да и едва ли когда и узнает. А между тем все его виды, все надежда в жизни рушились. Другой раззорившийся челобитчик, который от времени до времени является в суд из Шропшэйра и употребляет все свои усилия, чтобы хоть раз в конце заседания обратиться с своими возражениями к самому лорду-канцлеру, и который, ни под каким видом не хочет убедиться, что лорд-канцлерь законным образом не знает о существовании шропшэйрского просителя, хотя и отравлял его существование в течение четверти столетия, - этот челобитчик помещается на выгодном месте, устремляет пристальные взоры на великого канцлера и приготовляется воскликнуть: "Милорд!" голосом, выражающим громко-звучную жалобу, в тот момент, когда милорду канцлеру угодно будет подняться с своего почетного места. Некоторые из писцов и других приказнослужителей, знакомых уже с этим странным челобитчиком, остаются еще на несколько минут, с намерением подтрунить над ним и тем немного оживить скучное заседание.

Медленно и тяжело тянется процесс Джорндис и Джорндис. Это название тяжбы, это пугало среди других тяжебных дел сделалось в течение времени до такой степени сложно, что ни одно из живых созданий не знает настоящого его значения. Лица, участвующия в немь, попимают его еще менее; замечено даже, что никто из двух канцлерских адвокатов не проговорит об этом деле в течение пяти минут без того, чтоб не придти в совершенное несогласие касательно предшествовавших обстоятельств. В это дело введено безчисленное множество новорожденных детей, в этом деле безчисленное множество молодых людей сочетались брачными узами, и в этом деле безчисленное множество людей отжили свой век. Десятки лиц с изступленным негодованием открывали, что делались соучастниками дела Джорндис и Джорндис, не постигая, каким образом они сделались и зачем; целые семейства по преданию наследовали вдиесте с этой тяжбой и ненависть друг к другу. Маленький истец или ответчик, которому обещана была деревянная лошадка, лишь только выиграстся тяжба по делу Джорндис и Джорндис, вырос, возмужал, сделался владетелем настоящого коня и, наконец, умчался за пределы этого мира. Прекрасные девицы, находившияся над опекой суда, сделались матерями семейства, дождались внучат. Длинный ряд великих канцлеров приступал к решению этого дела и оставлял его нерешенным. Нескончаемый список лиц, участвующих в этой тяжбе, превратился в обыкновенный список лиц умерших. С тех пор, как старик Том Джорндис в припадке отчаяния размозжил себе голову в кофейном доме, в переулке Чансри, быть может, на всем земном шаре не существовало и трех человек из фамилии Джорндис; а между тем дело Джорндис и Джорндис все влачит свое печальное существование перед судом, не подавая в течение бесконечно долгих лет ни малейшей надежды к отрадной перемене.

Тяжебное дело Джорндис и Джорндис обратилось в шутку, - единственное блого, которое было извлечено из него. Оно послужило смертью для многих; но для профессии оно ни более, ни менее, как шутка. Каждый судья Верховного Суда имел какую-нибудь выписку из дела: каждый канцлер участвовал в немь еще в ту пору, когда начинал свое судейское поприще. Старые, заслуженные, с багровыми носами и в луковицообразных башмаках адвокаты много поговаривали забавного насчет этого дела ко время дружеских после-обеденных бесед за бутылкой доброго портвейна. Присяжные писцы любили изощрят над ним свое остроумие. Поправляя замечание знаменитого адвоката мистера Бловерса, который однажды сказал: "это тогда может случиться, когда вместо дождя посыплется с неба картофель", лорд-канцлер заметил ему, с явным желанием подшутить: "или тогда, мистер Бловерс, когда мы решим тяжебное дело Джорндис и Джорндис", - шутка, в особенности показавшаяся приятною для писцов и других членов заседания, стоявших от писцов одной ступенью ниже.

Сколько именно испорчено прекрасных людей, не участвующих в тяжебном деле Джорндись и Джорндис, это вопрос неразрешимый. Начиная от судьи, в громадных архивах которого целые книги судебных, покрытых слоями пыли документов по делу Джорндис и Джорндис угрюмо свернулись в самые разнообразные формы, до копииста, который переписал уже десятки тысяч огромных канцлерских страниц из дела под тем же заголовком, - это дело ни под каким видом не послужило к исправлению человеческой натуры. Да и то нужно сказать: в крючкотворстве, в увертках, в откладываниях, в лихоимстве, в ложных предлогах всех возможных видов всегда находятся побудительные причины, которые никогда не доводят до хорошого. Даже малолетние слуги стряпчих, встречая у дверей несчастных челобитчиков и уверяя постоянно, что мистер Чизль, Мизль или кто нибудь другой в этом роде быль чрезвычайно занят или ожидал к себе посетителей, - даже и эти мальчишки успели усвоить из тяжебного дела Джорндис и Джорндис особенные ужимки и приемы, особую походку. Сборщик пошлины за делопроизводство в тяжбе Джорндис и Джорндис составил себе значительный капитал, но вместе с тем лишился доверия своей родной матери и навлек на себя негодование и презрение своих родных. Чизль, Мизль и им подобные усвоили привычку обещать безсознательно, что он заглянет в это затянувшейся дельце и увидит, что может быть сделано для Дризля, с которым поступали в этом дельце не совсем-то хорошо, - но увидят не ранее того, как дело Джорндис и Джорндис будет приведено к совершенному окончанию. Зерна проволочек и обмана, во всех возможных видоизменениях, сеялись из этого несчастного процесса щедрой рукой. И даже те, которые следили за ходом этого дела от самых отдаленнейших его пределов, незаметным образом принуждены были допустить такое убеждение, что все дурное должно иметь свое дурное направление; они готовы были допустить, что если бы мир принял неправильный обратный ход, если бы природа изменила своему назначению, своим законам, то это потому, что ей никогда не предназначалось следовать по прямому назначению, по определенным законам.

Итак, среди глубокой грязи и в центре непроницаемого тумана, великий канцлер заседает в Верховном Суде.

-- Мистер Тангль! - сказал великий канцлер, начиная обнаруживать некоторое безпокойство под влиянием красноречивого чтения этого ученого джентльмена.

Тяжба Джорндись и Джорндис знакома мистеру Танглю более всех других членов собрании. Чрез эту тяжбу он сделался известным. Полагали, что со времени его выхода из пансиона он ничего не читал кроме тяжбы Джорндис и Джорндис.

-- Приблизились ли вы к концу вашего объяснения?

-- Милорд, нет еще... различные обстоятельства... считаю долгом представить на усмотрение милорда. - Вот ответ, который, так сказать, выскользает из уст мистера Тангля.

-- Мне кажется, я должен выслушать еще некоторых членов заседания, замечает канцлер, с легкой улыбкой.

поклонов и опускаются на восемнадцать мрачных своих мест.

-- Мы приступим к разсмотрению дела через две недели в среду, - замечает канцлер.

И действительно, к чему торопиться? Дело, о котором идет речь, трактует еще об одних только судебных проторях и убытках. Это только один бутон на огромном дереве, взятого из целого леса процесса; и само собою разумеется, когда нибудь решится и весь процесс.

Великий канцлер встает; адвокаты также встают. Пред собрание вводится обвиняемый чрезвычайно поспешно. Челобитчик из Шропшэйра восклицает: "Милорд!" Булавоносцы и другие блюстители порядка с негодованием провозглашают: "Молчание!", и бросают на шропшэйрского челобитчика суровый взгляд.

-- Что касается, - продолжает канцлер, все еще не отрываясь от дела Джорндис и Джорндис: - что касается девочки...

-- Что касается, - продолжает канцлер, стараясь придать своим словам особенную ясность: - что касается девочки и мальчика, этих двух молодых людей... (Мистер Тангль был поражен)... которым я приказал явиться сегодня, и которые находятся теперь в моем кабинете, - я увижу их и доставлю себе удовольствие немедленным распоряжением о дозволении им жить вместе с своим дядей.

Мистер Тангль снова приподнялся.

-- Осмеливаюсь доложить милорду, их дядя умер.

Канцлер сквозь двойные очки устремляет взоры на разложенные перед ним бумаги.

-- Прошу извинения милорда... их дед сделался жертвой безумного поступка - разбил себе голову.

В эту минуту, в задних пределах тумана, поднимается маленький адвокат и с полной самоуверенностью, густым басом говорит:

колене приходится он кузеном, но знаю, что он кузен.

Предоставив этому обращению (произнесенному как замогильное послание) прозвучать в стропилах потолка, маленький адвокат опускается на место, и туман уже не знает его больше. Все ищут его - никто не видит его.

Уже канцлер намеревался откланяться, когда внимание его обращено было на подсудимого. Однако, из объяснений подсудимого только и можно было сделать заключение, что его следует обратно отправить в тюрьму, что и сделано было без дальнейшого отлагательства. Шропшэйрский челобитчик решился еще раз произнести убедительное: "Милорд!", но канцлер, предвидевший это обстоятельство, исчез весьма проворно. Вслед за ним и также проворно исчезли и прочие члены. Баттарея синих мешков начиняется тяжелым грузом деловых бумаг и уносится писцами; маленькая полоумная старушка удалилась с своими документами; опустелый суд запирается тяжелыми замками. О, если бы вся несправедливость, совершенная в суде, и все бедствия, причиненные этим судилищем, замкнулись тем же замком и потом бы сожжены были на огромном погребальном костре, быть может, это было бы величайшим благом для других лиц, но не для лиц, участвовавших, в тяжебном деле Джорндис и Джорндис.