Холодный дом.
XLVII. Завещание Джо.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. XLVII. Завещание Джо. (старая орфография)

XLVII. Завещание Джо.

В то время, как Аллан Вудкорт и Джо идут по улицам, где высокие церковные птицы и отдаленные предметы, при утреннем свете, такими кажутся чистыми и близкими, что самый город как будто возобновился после ночного покоя, Аллан перебирает в уме своем планы, как и где ему приютить своего спутника.

"Какой странный факт - думает он - что в самом сердце просвещенного мира этим созданием, имеющим человеческий образ труднее располагать, чем бездомной собакой".

Но, несмотря на странность, все-таки это факт, и затруднение Аллана нисколько оттого не уменьшается.

Сначала он часто оглядывается назад удостовериться, следует ли за ним Джо, и при каждом разе видит, что Джо пробирается подле самых зданий на противоположной стороне улицы, видит, как он совершает свой пут, перебегая рукой от одного кирпича к другому, от одних дверей к другим, и, подвигаясь таким образом вперед, осторожно озирается кругом. Убедившись окончательно, что Джо и в помышлении не имеет ускользнуть от него, Аллан продолжает идти и размышлять, уже с перазвлекаемым вниманием, о том, что он станет делать.

Уличный прилавок с завтраком наводит его на мысль, что прежде всего он должен сделать. Он останавливается у этого прилавка, оглядывается во все стороны и манит к себе Джо. Джо переходит через улицу, прихрамывая и переваливаясь с боку на бок, и медленно поворачиваясь суставами пальцев правой руки в согнутой ладони левой, как-будто растирая грязь натуральным пестиком в натуральной ступке. Какой роскошный завтрак поставлен перед изнуренным Джо; он с жадностью начинает глотать кофе, есть хлеб с маслом, и боязливо поглядывает по всем направлениям, как запуганное животное.

Но он так болен и так изнурен, что даже и голод покинул его.

-- Сначала я думал, что умираю с голоду, сэр, - говорит Джо, оставляя свой завтрак после первых глотков: - но... я ничего не знаю... не знаю даже и этого. Мне не хочется ни есть, ни пить.

И Джо стоит, трясясь всем телом и посматривая на завтрак как на диковинку.

Аллан Вудкорт берет его за пульс и кладет руку на грудь.

-- Дохни, Джо!

-- Мне тяжело дышать, - отвечает Джо: - мое дыхание так тяжело вылетает из груди, как тяжелая телега.

Он мог бы прибавить "и скрипит как телега!" но вместо того он только произносит едва внятным голосом:

-- Я очень скоро подвигаюсь вперед, сэр.

Аллан ищет взглядом аптеки. Вблизи ее не оказывается; но все равно, и трактир может заменить ее точно также, если не лучше. Он достает немного вина и весьма осторожно дает Джо небольшой прием. Джо начинает оживать, почти с той же скоростью, с какой вино проходит через губы.

-- Не мешает повторить эту дозу, Джо, - замечает Аллан, - внмательно посмотрев на него. - Прекрасно! Вот такъи Теперь мы и-ь минут пять и потом снова пойдем.

Оставив мальчика сидеть у прилавка, прислонясь спиной к железной решетке, Аллан Вудкорт ходит взад и вперед по тротуару, освещенному лучами утренняго света, изредка бросает взгляд на Джо, не подавая, впрочем, виду, что он наблюдает за ним. Чтобы заметить, что Джо согрелся и подкрепил себя, не требуется особенной проницательности. Если лицо до такой степени омраченное, может просветлеть, то оно уже в некоторой степени просветлело; и Джо понемногу начинает кусать и наконец совсем съедает кусок хлеба, который с таким унынием отложил от себя в сторону. Замечая эти признаки возстановления бодрости духа и сил, Аллан вступает с ним в разговор и, к не малому своему удивлению, выведывает от него приключение с леди под вуалью и все последствия этого приключения. Джо как медленно жует, так медленно и рассказывает. Когда кончил он кусок хлеба и рассказ, они встают и опять идут.

Намереваясь передать затруднение в приискании временного убежища для мальчика своей старинной пациентке, услужливой мисс Фляйт, Аллан направляет путь свой к тому подворью, где он и Джо впервые встретились. Но со времени его отъезда все переменилось в магазине тряпья, бутылок и разного хламу; уже мисс Фляйт не живет больше в нем; он заперт наглухо; и какая-то женщина, с суровым лицом, покрытая слоями пыли, которые придают лицу её еще более мрачности, но которая никто другая, как интересная Юдифь, весьма кисло и слишком экономно отвечает на все разспросы. Впрочем, ответов её было весьма достаточно, чтобы узнать, что мисс Фляйт со всеми птичками переселилась в дом мистрисс Бляйндер. Аллан отправляется в квартал Белль-Ярд, где мисс Фляйт (которая встает рано по утрам, чтоб пунктуально являться в диван правосудия, под председательством её превосходного друга великого канцлера) выбегает к нему навстречу, со слезами привета и с распростертыми объятиями.

-- Неоцененный мой доктор? - восклицает мисс Фляйт. - Мой заслуженный, знаменитый великодушный офицер!

всегда терпеливо слушавший ее, ожидает окончания выражений восторга, потом указывает на Джо, дрожавшого у самого входа, и рассказывает, каким образом он зашел к ней.

-- Где могу я поместить его на первый случай? Посоветуйте мне, мисс Фляйт; вы так опытны и обладаете таким запасом здравого разсудка.

Мисс Фляйт, как нельзя более довольна комплиментом, начинает делать свои собственные, но проходит много времени прежде чем в голове её мелькнула светлая мысль. Дом мистрисс Бляйндер набит битком, и она сама занимает комнату несчастного Гридли.

-- Ах, да! Гридли! - восклицает мисс Фляйт, всплеснув руками, повторив в двадцать первый раз последнее замечание: - Гридли! Конечно! Без сомнения, генерал Джордж поможет нам.

Безполезно было бы спрашивать теперь о генерале Джордже, хотя мисс Фляйт не убежала еще наверх надеть свою общипанного шляпку и изношенную шаль и вооружиться ридикюлем с документами. Но когда, по возвращении вниз, в полном наряде, она уведомляет доктора отрывистыми фразами, что генерал Джордж, у которого она часто бывает, очень хорошо знает её милую Фиц-Джорндис и принимает участие во всем, что только касается её, Аллан начинает думать, что, наконец-то, они, кажется, попали на прямую дорогу. Поэтому он говорит Джо, желая ободрить его, что эта прогулка скоро кончится, и они втроем отправляются в квартиру генерала. К счастью, она в весьма не дальнем разстоянии.

Наружный вид галлереи Джорджа, длинный вход и пустая перспектива позади обещают Аллану Вудкорту много хорошого. Он замечает такое же обещание и в самой фигуре мистера Джорджа, который подходит к ним с своим утренним занятием - с трубкой в зубах; на нем нет ни сюртука, ни жилета, ни галстуха, и его мускулистые руки, развитые упражнениями над палашом и гимнастическими ядрами, увесисто говорят за себя из-за просторных обшлагов её сорочки.

-- К вашим услугам, сэр, - говорит мистер Джордж и делает воинский салют.

С добродушной улыбкой, не только на его полном и широком лице, но, повидимому, и в его курчавых волосах, он обращается к мисс Фляйт, которая с особенным величием и после небольшого промежутка выполняет церемониальный обряд представления генералу Джорджу нового лица. Мистер Джордж заключает это все другим: "к вашим услугам, сэр!" и другим военным салютом.

-- Извините, сэр. Мне, кажется, вы из моряков? - спрашивает мистер Джордж.

-- Мне весьма приятно слышать, что я хоть имею вид моряка, - отвечает Аллан: - но я ни больше, ни меньше, как корабельный врач.

-- В самом деле, сэр! А я почти убежден был, что вижу перед собой настоящого моряка.

Аллан надеется, что мистер Джордж простит за безпокойство, которое, он причинил ему, и тем охотнее простит, как по тому обстоятельству, что он принял его за моряка, так и потому в особенности, что он может продолжать курить свою трубку, которую мистер Джордж, из вежливости, намеревался оставить.

-- Вы очень добры, сэр, - отвечает кавалерист. - Я знаю по опыту, что табачный дым не противен мисс Фляйт и так как он в равной степени нравится вам...

И он кончает эту мысль тем, что снова берет трубку в зубы. Аллан начинает рассказывать ему о Джо все, что знает; кавалерист слушает его с серьезным лицом.

-- Это и есть тот молодец? - спрашивает он, взглянув за двери, где стоит Джо, выпуча глаза на огромные буквы на выбеленном фасаде - на буквы, которые не имеют в глазах его никакого значения.

-- Это он, - говорит Аллап. - И я, право, не знаю, мистер Джордж, что я стану делать с ним. Мне хочется поместить его в госпиталь, хотя я и легко мог бы получить для него позволение на немедленный прием; мне не хочется потому, что он бы не пробыл там и нескольких часов. То же самое препятствие встречаю я в помещении его в домь призрения убогих, допустив даже, что у меня достанет терпения на столько, чтоб перенесть все увертки и плутни, неизбежные при этом случае; мне не хочется подчиниться в своем роде системе, которую я не очень жалую.

-- Я думаю, сэр, никто ее не жалует, - замечает мистер Джордж.

-- Я убежден, что он бы не остался ни в том, ни в другом месте, потому что он необыкновенно страшится человека, который приказал ему не показываться здесь; в своем невежестве, он полагает, что этот человек должен быть везде и знать решительно все.

-- Извините, сэр, - говорит мистер Джордж, - Но вы мне не сказали имя этого человека. Это тайна, сэр?

-- Мальчик считает это за тайну. Но я вам скажу, что этого человека зовут Боккет.

-- Он самый.

-- Этот человек известен мне, - говорит кавалерист, пустив облако дыму и скрестив руки на грудь: - это такой человек, что опасения мальчика можно считать основательными.

После этого мистер Джордж начинает курить весьма выразительно и молча смотреть на мисс Фляйт.

-- Я хочу, чтоб мистер Джорндис и мисс Соммерсон узнали, что этот Джо, который рассказывает такую странную историю, отыскался, и предоставить в их распоряжение возможность переговорить с ним, если только они пожелают. Поэтому, мне бы хотелось в настоящее время поместить его в какую нибудь бедную квартиру добропорядочных людей. Но добропорядочные люди, мистер Джордж, - говорит Аллан, следя за взором кавалериста по направлению ко входу в галлерею: - никогда, как вы сами видите, не сходились с этим Джо. Вот в этом-то и состоит затруднение. Не знаете ли вы кого-нибудь в соседстве, кто бы принял его на некоторое время, с условием, что я заплачу за него вперед?

Предлагая этот вопрос, он замечает маленького искривленного человечка с испачканным и крайне безобразным лицом, который стоит под рукой кавалериста и смотрит ему прямо в глаза. Пустив несколько клубов дыму, кавалерист вопросительно смотрит на маленького человечка, и маленький человечек мигает ему утвердительно.

-- Послушайте, сэр, - говорит мистер Джордж - могу уверить вас, что я охотно позволил бы пробить себе голову, еслиб только это было приятно для мисс Соммерсон, и вследствие этого я считаю в некотором роде за привиллегию оказать этой молодой леди хотя небольшую услугу. Правда, мы сами, то есть я и Филь, ведем самую бездомную жизнь; вы видите сами, какое это место; но вы можете располагать здесь спокойным уголком для мальчика, если только предложение мое сообразно с вашими видами. Я не требую никакой платы за квартиру, исключая только на одни рационы. Мы не можем похвастаться, что обстоятельства наши в цветущем состоянии. Стоит только подать ко взысканию и нас оберут как липку и вытолкают в шею. Но как бы то ни было, сэр, если это место нравится вам, и пока еще оно принадлежит мне в этом виде, я предлагаю его к вашим услугам.

И мистер Джордж вразумительным размахом трубки передает все здание в распоряжение своего посетителя.

-- Вы должны заверит меня, сэр, - прибавляет он: - как медик, что в болезни этого несчастного субъэкта нет ничего заразительного.

Аллан совершенно уверен в этом.

-- Потому я об этом спрашиваю вас, - говорит он, печально качая головой: - что мы и без того уже испытали это несчастие.

Тон голоса мистера Джорджа еще печальнее отзывается в сердце его нового знакомца.

-- Во всяком случае, я обязан сказать вам, - замечает Аллан, повторив саое прежнее уверение: - что мальчик чрезвычайно слаб, и что болезнь его, быть может, я не говорю утвердительно, развилась так сильно, что едва ли можно надеяться на его выздоровление.

-- Значит, по вашему мнению, он находится в опасности? - спрашивает кавалерист.

-- Да, я боюсь, что это правда.

-- В таком случае, сэр, - возражает кавалерист решительным тоном: - мне кажется... впрочем, я сужу по своей бездомной жизни... что чем скорее он войдет сюда, тем лучше. Филь! Приведи его!

Мистер Сквод, в исполнение такого приказания, поворачивает на другой галс и, нагнувшись на бок, ковыляет к дверям; кавалерист, докурив трубку, ставит ее в сторону. Джо вводится. Он не похож на одного из токкагунских индейцев, которых мистрисс Пардигль взяла под свое покровительство; не похож он и на одного из невинных ягнят мистрисс Джеллиби, как не имеющий никакой связи с племенем Борриобула-ха; грубые привычки его не смягчались ни чужбиной, ни далью; он не похож на настоящого дикаря, выросшого в отдаленной земле; он ни более, ни менее, как весьма обыкновенный предмет отечественного произведения. Грязный, безобразный, неприятный для всех чувств вообще, он телом похож на обыкновенное создание, которых встречаем мы на улицах, - душой он язычник. Он обрызган отечественною грязью; отечественные паразиты пожирают его; на нем отечественные язвы; на нем отечественные лохмотья; врожденное невежество, произрастсние английской почвы и климата, ставит его безсмертную натуру ниже всякого животного. Выступи вперед, Джо, сбрось с себя это отвратительное иго, вооружись и стань в ряды под знамя, развевающсеся над просвещением! От самой подошвы твоих ног и до вершины головы в тебе нет ничего интересного.

Медленно и переваливаясь с боку на бок, он входит в галлерею мистера Джорджа и останавливается, как будто скомканный в какой-то узел и устремляет глаза свои в пол. Повидимому, он сознает, что при встрече с ним все должны бежать от него, частью потому, что он так отвратителен, а частью потому, что он был причиной несчастия. И он, в свою очередь, бежит от всех. Он выходит из обыкновенного порядка вещей, он выходит из обыкновенного места в деле творения. Он не подходит ни под какой разряд, не имеет никакого места, его нельзя причислить ни к разряду зверей, ни ввести в круг человеческого семейства.

-- Посмотри сюда, Джо! - говорит Аллан. - Вот это мистер Джордж.

Джо продолжает смотреть в пол, потом приподнимает свои взоры на один момент и снова опускает их.

Джо как будто что-то черпает из воздуха рукой, что в его понятиях заменяет поклон. После некоторого размышления, он переминается с ноги на ногу, отступает назад и бормочет, что он "очень благодарен".

-- Здесь ты совершенно безопасен. Все, что ты можешь сделать в настоящее время, так это - быть послушным и скорее поправляться. Да не забудь, Джо, что здесь ты должен говорить правду.

-- Пусть смерть приберет меня, если я не стану говорить ее, - отвечает Джо, употребляя свою любимую поговорку. - Кроме того, что вам известно, я еще ничего не сделал, чтоб попасть в беду. Другой беды я не знавал, сэр, кроме одной беды, что я ничего не знаю и умираю с голоду.

-- Я верю этому. Слушай мистера Джорджа. Я вижу, он хочет что-то говорить тебе.

-- Я намерен только, сэр, - замечает мистер Джордж, изумительно плечистый и статный: - показать ему место, где он может лечь и выспаться. Пойдем сюда, ты посмотришь это место.

Говоря это, кавалерист ведет их в другой конец галлереи и отворяет одну из маленьких каюток.

-- Ты будешь здесь, вот видишь! Тут есть и матрас, спи на доброе здоровье, сколько угодно мистеру... извините, сэр! (и с этим извинением он советуется с карточкой, которую Аллан вручил ему)... сколько угодно мистеру Вудкорту. Не пугайся, когда услышишь выстрелы; они будут направлены в щит, а не в тебя. Да вот еще, что я хотел бы порекомендовать вам, сэр, - говорит кавалерист своему посетителю. - Филь, поди сюда!

Филь спускается на них, согласно своей обыкновенной тактике.

-- Здесь есть, человекь, сэр, который, будучи грудным ребенком, найден был в канаве. Следовательно, надобно надеяться, что он примет естественное участие в этом бедном создании. Ты примешь, Филь, не правда ли?

-- Разумеется, приму, командир; в этом вы можете быть уверены, - отвечает Филь.

-- Так я вот что думал, сэр, - говорят мистер Джордж в некотором роде с воинственной самоуверенностью, как будто он подавал свое мнение в военном совете: - что еслиб этот человек сводил его в баню и употребил бы несколько шиллингов на покупку ему простого платья...

-- Мистер Джордж, - отвечает Аллап, вынимая кошелек: - этой самой милости я хотел просить от вас.

Филь Сквод и Джо немедленно отсылаются на это дело улучшения. Мисс Фляйт в полном восторге от своего успеха, отправляется прямехонько в Верховный Суд, сильно опасаясь, что в противном случае её друг, великий канцлер, будет безпокоиться о ней, или, что еще хуже, быть может, постановит в си отсутствие решение, которого она так долго ожидала: "а это, вы знаете, любезный мой доктор - заметила она - и вы, мой генерал, было бы, после столь многих лет ожидания, в высшей степени несчастие!" Аллан пользуется случаем, чтоб тоже выйти и достать необходимые лекарства; он достает их очень близко, скоро возвращается, застает кавалериста гуляющим взад и вперед по галлерее, подходит к нему и вместе с ним продолжает прогулку.

-- Я полагаю, сэр, - говорит мистер Джордж: - вы знаете мисс Соммерсон очень хорошо.

Оказывается, что он знает.

-- Вы приходитесь ей сродни, сэр?

Оказывается, что нет.

-- Извините, сэр, это любопытство, - говорит мистер Джордж. - Мне показалось, что, вероятно, вы потому принимаете такое сильное участие в этом жалком создании, что мисс Соммерсон, к несчастию, сама принимала в нем участие. Мне это известно, сэр; уверяю вас.

-- И мне тоже, мистер Джордж.

-- Пока вы ходили в аптеку, сэр, я думал, что мне безошибочно известны комнаты в Линкольнинских Полях, куда Пикнет проводил мальчика. Хотя он и не знает имени владельца этих комнат, но я могу помочь вам в этом. Это Толкинхорн. Вот это кто.

Аллан смотрит на него вопросительно и в то же время повторяет это имя.

-- Да, Толкинхорн. Это и есть его имя, сэр. Я знаю этого человека; знаю, что он еще имел прежде сношения с Боккетом касательно одной покойной особы, которая оскорбила его. Я знаю этого человека, сэр, к моему несчастию.

Весьма естественно, Аллан, спрашивает, какого рода этот человек?

-- Какого рода этот человек? Вы хотите сказать, каким он кажется на вид?

-- Мне кажется, об этом я сам могу догадаться. Я хочу сказать, каков он в обхождении. Вообще, какой это человек?

-- Ну, так я вам скажу, сэр, - отвечает кавалерист, вдруг останавливаясь и складывая руки на свою широкую грудь, с таким гневом, что все лицо его запылало: - Это отвратительно скверный человек. Человек, который любит пытать каждого медленной пыткой. Человек, который вовсе не похож на обыкновенных людей, это какое-то старое ржавое ружье. Это такой человек... клянусь небом!.. который причинил мне более хлопот, более безпокойства, более неудовольствия к самому себе, нежели могли бы причинить все люди, взятые вместе. Вот каков этот мистер Толкинхорн!

-- Мне очень жаль, - говорит Аллан: - что я затронул у вас самое больное место.

-- Самое больное, место? (Кавалерист раздвигает ноги, смачивает свою широкую правую ладонь и кладет ее на воображаемые усы). Вы не виноваты в этом, сэр; вы должны узнать вег об этом человеке, чтобы вернее судить о нем. Он взял власть надо мной. Он-то и есть тот самый человек, от которого, как я недавно говорил, зависит вытолкать меня отсюда в шею. Если мне приходится принести ему уплату, или просить отсрочки, или вообще идти к нему за чем бы то ни было, он не хочет ни видеть меня, ни слышать, посылает меня к Мелхиседеку, в Клиффорд-Инн, а тот посылает меня обратно к нему; он заставляет меня таскаться к нему, как будто я сделан из того же камня, из которого сделан он сам. Я трачу половину моей жизни, болтаясь и шатаясь около его дверей. Какое ему дело до этого? Ровно никакого. Он заботится о нашем брате на столько, на сколько может заботиться старое ржавое ружье, с которым я сравнил его. Он калит меня на медленном огне и калит до тех пор... но!.. какой вздор!.. я начинаю забываться, мистер Вудкорт, (и кавалерист снова начинает ходить по галлерее). Все, что я хочу сказать, так это одно, что он старый человек. И я рад, что мне не предстоит больше случая задать шпоры моей лошади и встретиться с ним в открытом поле. Имей я этот случай и будь я в том расположении духа, до которого он доводит меня, он бы у меня живо свернулся!

Мистер Джордж до такой степени взволнован, что находит необходимым отереть себе лицо рукавом рубашки. Даже, когда он высвистывает свое наступление, невольное покачивание головы и тяжелые вздохи все еще не прекращаются, не упоминая уже того обстоятельства, что он от времени до времени торопливо поправляет обеими руками обшлага своей рубашки, как будто они недостаточно просторны, чтоб отклонить давящее его неприятное ощущение. Короче, Аллан Вудкорт нисколько не сомневается, что мистер Толкинхорн на открытом поле живо бы свернулся.

Джо и его проводник скоро возвращаются, и заботливый Филь, которому Аллан, после первого приема лекарства из его собственных рук, передает все нужные медицинския средства и наставления, укладывает Джо на матрас. Утро начинает наступать весьма быстро. Аллан отправляется на свою квартиру переодеться и завтракать и потом, не отдыхая, спешит к мистеру Джорндису сообщить свое открытие.

Мистер Джорндис идет с ним в галлерею Джорджа и по дороге говорит ему по-секрету, что есть причины, по которым это обстоятельство должно хранить в тайне. Он принимает во всем этом серьезное участие. Мистеру Джорндису Джо повторяет в сущности все, что говорил поутру, без всякого существенного изменения, кроме того только, что тащить телегу становится тяжелее, и что скрип её становится беззвучнее.

-- Дайте мне спокойно полежать здесь и отдохнуть немного, - говорит Джо слабым голосом: - и будьте так добры, не станет ли кто из вас проходить мимо перекрестка, который я подметал и не зайдет ли к мистеру Снагзби сказать ему, что Джо, которого он некогда знавал, шибко идет вперед, повинуясь приказанию; я был бы очень благодарен за это. Я бы был еще больше благодарен, чем теперь, если только возможно сделать это для такого несчастного, как я.

В течение первых двух дней он так часто вспоминает о поставщике канцелярских принадлежностей, что Аллан, посоветовавшись с мистером Джорндисом, охотно решается сходить на Подворье Кука и тем охотнее, что телега быстро разрушается.

И он отправляется на Подворье Кука. Мистер Снагзби, в сереньком сюртуке с коленкоровыми нарукавниками, разсматривает за прилавком контракт на поставку кож, которые только что поступили к нему от оптового продавца. Его взор перебегает по этому контракту, как по какой нибудь безпредельной пустыне из приказного почерка и пергамента, где местами встречаются большие буквы, как плодородные оазисы, чтоб нарушить страшное однообразие и избавить путешественника от отчаяния. Мистер Снагзби останавливается у одного из этих чернильных оазисов и приветствует незнакомца кашлем, выражающим общее приготовление к делу.

-- Вы не помните меня, мистер Снагзби?

Сердце поставщика канцелярских принадлежностей начинает стучать сильно, потому что старинные опасения несовсем еще покинули его. Он только и может отвечать на это:

-- Нет, сэр; я не могу сказать, что помню. Я даже готовь думать, не придавая этому слишком важного значения, что я в первый раз вас вижу.

-- Вы встречались со мной два раза, - говорит Аллан Вудкорт. - Раз у постели одного бедняка, а другой...

"Наконец-то я припоминаю - думает несчастный поставщик канцелярских принадлежностей, в то время, как воспоминание мелькнуло перед ним, - Наконец-то мне пришло в голову вспомнить, и от этого воспоминания голова моя готова треснуть".

Но он на столько имеет присутствия духа, что выводит посетителя в маленькую контору и затворяет дверь.

-- Вы женаты, сэр?

-- Нет, не женат.

-- Постарайтесь, пожалуйста, хотя вы и холосты, - говорить мистер Снагзби печальным шопотом: - говорить как можно тише, потому что моя хозяюшка подслушивает повсюду; иначе мне придется бросить все свое дело и потерять пятьсот фунтов стерлингов.

В глубоком унынии мистер Снагзби садится на свой табурет, прислонясь спиной к конторке, и продолжает:

-- Я никогда не имел своей тайны, сэр. Я не могу упрекнуть мою память тем, что когда нибудь покушался обмануть мою хозяюшку с тех пор, как она назначила день нашего бракосочетания. Я не хотел этого сделать, сэр. Не придавая этому слишком важного значения, я бы не мог сделать этого, я бы не смел. Между тем и несмотря на то, я вижу, что до такой степени окружен со всех сторон тайнами, что самая жизнь становится для меня тяжелым бременем.

Посетитель его объясняет, что ему больно слышать это и спрашивает, не помнит ли он Джо? Мистер Снагзби с подавленным вздохом отвечает. О, как ему не помнить!

-- Но назовите вы какое угодно человеческое создание, разумеется, кроме меня, против которого моя хозяюшка не была бы так ожесточена, как против Джо, - замечает мистер Снагзби.

Аллан спрашивает, почему?

-- Почему? - повторяет мистер Снагзби и в отчаяньи хватается за клочок волос на затылке своей лысой головы: - каким же образом я могу знать, почему? Ведь вы холостой человек, сэр, и я желал бы, чтоб вы не предлагали подобных вопросов женатому!

Вместе с этим скромным желанием, мистер Снагзби кашляет своим особенным кашлем, выражая тем печальную покорность и подчиняя себя необходимости выслушать, что иместь сообщить ему посетитель.

-- Опять та же история! - говорит мистер Снагзби, который, стараясь преодолеть душевное волнение и ослабить тоны своего голоса, совершенно меняется в лице: - опять то же самое только с другой стороны! Один человек приказывает мне самым торжественным образом не говорить о Джо никому, даже моей хозяюшке. Потом является другой человек, является лично своей особой и упрашивает меня в равной степени торжественно не упоминать о Джо первому человеку, более чем кому нибудь другому; да это просто надобно с ума сойти! Право, не придавая этому слишком важного значения, так и кажется, что живешь не у себя в доме, а просто в сумасшедшем доме... просто в Бедламе, сэр! - говорит мистер Снагзби.

Но как бы то ни было, положение дела оказывается лучше, чем он ожидал; под ним не подкапывают мины, чтобы взорвать его на воздух, не роют для него ямы, в которую он должен ввалиться. Имея нежное сердце и тронутый рассказом о положении Джо, он со всею готовностью вызывается "осмотреться", так рано вечером, как только можно будет устроить это без всякого шуму. С наступлением вечера он очень спокойно осматривается и устраивает свои дела, как и он сам.

Джо очень рад видеть своего старого друга, и говорит, оставшись с ним наедине, что он принимает за особенную милость со стороны мистера Снагзби, то, что он согласился сделать длинный путь для такого ничтожного создания как он. Мистер Снагзби, тронутый картиной, немедленно кладет на стол, полкроны; это магический бальзам его собственного изобретения, против всех недугов и язв

-- Я счастлив, мистер Снагзби, - отвечает Джо: - я счастливь и больше ничего не хочу. Я так спокоен теперь, что вы не можете и представить себе. Мистер Снагзби, я очень сожалею, что я сделал это; но я не хотел идти туда, чтоб сделать это.

Поставщик канцелярских принадлежностей тихо опускает на столь другую полкрону, и спрашивает его, о чем он сожалеет, и что он сделал?

-- Мистер Снагзби, - говорит Джо: - я пришел и передал болезнь одной леди, которая была тут, и другой леди, которой не было, но ни та, ни другая не сказала мне ни слова, зачем и сделал это; они не сказала, потому что очень добры и потому что видят, что я такой несчастный. Леди сама приходила сюда и видела меня вчера и говорила: "Ах, Джо! - говорит. - Мы думали говорит, - что ты совсем пропал, Джо!" И сидит она и улыбается так спокойно, и ни словом, ни взглядом не упрекнула меня за то, что я сделал, и я отвернулся от нея к стене, мистер Снагзби. И мистер Джорндис тоже был, и я видел, как он принуждал себя отвернуться в сторону. И мистер Вудкорть приходит сюда давать мне что-то такое, от чего мне становится легче; он делает это днем и ночью, и когда придет ко мне, и наклонится, и начнет говорить так утешительно, я вижу, как падают из глаз его слезы, мистер Снагзби.

Растроганный поставщик канцелярских принадлежностей выкладывает на стол еще полкроны, в полном убеждении, что повторение этого несомненного средства облегчит его чувства.

-- Да, Джо; слава Богу, я могу, - отвечает поставщик.

-- Самыми красивыми и большими буквами?

-- Могу, мой бедный мальчик.

Джо смеется от удовольствия.

буквами, чтобы всякий мог видеть откуда угодно, - написать, что я каялся от искренняго сердца в своем поступке, которого совсем не думал сделать, и что хотя я вовсе ничего не знал, однако я видел, как мистер Вудкорт плакал из-за моего поступка, всегда печалился из-за него; напишите, что я надеялся, что он в душе своей простит меня. Если вы напишите самыми крупными буквами, так еще может быть, он и простит меня.

-- Напишу, Джо, напишу самыми большими буквами.

Джо снова смеется.

-- Благодарю вас, мистер Снагзби. Вы очень, очень добры, сэр; теперь я буду спокойнее прежнего.

Смиренный поставщик канцелярских принадлежностей, с прерывистым и неоконченным кашлем, опускает на столь четвертую полкрону - ему никогда еще не случалось прибегать к таким частым повторениям этого средства - и намеревается уйти. Джо и он в этом мире уже не встретятся более... не встретятся!

раз остается солнышку подняться над ней, осветить ее и посмотреть, как она тянется по скучной дороге.

Филь Сквод, с лицом закопченным от пороха, в одно и то же время действует как нянька и работает как оружейный слесарь за своим маленьким столом в углу. Он часто оглядывается назад и говорит, кивая своей зеленой байковой шапкой и, для ободрении, приподнимая свою одинокую бровь: - "Крепись, любезный! Крепись!" Мистер Джорндис бывает чисто, Аллан Вудкорт почти безвыходно; оба они думают о том, как странно судьба вплела этого несчастного отверженца в паутину весьма различных жизней. Кавалерист тоже часто навещает Джо; закрывая дверь своей атлетической фигурой, и обладая с избытком жизнью и силами, по видимому, проливает на Джо временную бодрость, так что Джо на его веселые слова, постоянно отвечает как-то тверже и сильнее.

Джо сегодня все время почти спит или, вернее, находится в каком-то безчувствии. Аллан Вудкорт только что пришел, стоит подле него и смотрит на его исхудалый образ. Спустя несколько минут, он тихо садится к нему на постель и не сводит глаз с него, точь-в-точь, как он сидел в комнате писца, и прикасается рукой к его груди и к сердцу. Телега почти останавливается, но употребляет последния усилия, чтобы подвинуться еще немного вперед.

Кавалерист стоит в дверях безмолвный и неподвижный. Филь, с маленьким молотком в руке, прекратил сильный стук и перешел в легкое брянчанье. Мистер Вудкорт, с серьезным выражением в лице, оборачивается назад, бросает многозначительный взгляд на кавалериста и подает знак Филю вынести свой стол. Когда маленький молоток будет после этого взят для употребления, тогда головка его покроется тонким слоем ржавчины.

-- Ну что, Джо! В чем дело? Не пугайся.

-- Никого.

-- И меня не взяли в улицу Одинокого Тома. Не брали, сэр?

-- Нет.

Джо закрывает глаза и бормочет: "я очень, очень благодарен".

-- Джо! Знаешь ли ты какую нибудь молитву?

-- Никогда и не знал, сэр.

-- Ни одной коротенькой молитвы?

-- Нет, сэр. Вовсе ничего не знал. Мистер Чадбанд однажды молился у мистера Снагзби, и я слышал его, но мне слышалось, как будто он говорил для себя, а не для меня. Он молился долго, только я ничего не понял из его молитвы. Но временам в улицу Одинокого Тома приезжали другие джентльмены и тоже молились, но все они, должно быть, на один покрой с мистером Чадбандом; все они то и знали, что хвалили себя, порицали других, а нам ничего не говорили. Мы ничего не знали. Я

Он употребляет много времени, чтобы высказать это; и весьма немногие, кроме привыкших к его рассказу и внимательных, не могли бы разслушать и, разслушав, не могли бы понять его. После непродолжительного сна, или вернее, безчувственного состояния, Джо внезапно делает напряженное усилие встать с постели.

-- Постой, Джо! Что с тобой?

-- Мне время идти на то кладбище, сэр, - отвечает он с безумным взглядом.

-- Ляг и говори мне. На какое кладбище?

похоронили. Он часто говаривал мне: "я так же беден сегодня, Джо, как и ты". Теперь я сам хочу сказать ему, что я так же беден, как и он, и что пришел туда для того, чтобы лечь рядом с ним.

-- Хорошо, Джо; успокойся.

-- Ах, вот что! Быть может, они не пустить меня, если я приду туда сам. Обещаете ли вы мне взять меня туда и положить меня рядом с ним?

-- Обещаю, Джо, непременно.

-- Благодарю вас, сэр! Благодарю вас! Нужно сначала достать ключ от ворот, чтобы впустить меня, потому что они всегда заперты... Там есть ступенька, которую я любил очищать и обметать моей метлой... Что-то становится очень темно, сэр. Скоро ли придет разсвет?

Действительно он быстро приближается. Телега разсыпается на части; и избитый, и неровный путь весьма близок к концу.

-- Джо, мой бедный друг!

-- Я слышу вас, сэр... в темноте... я иду ощупью.. дайте мне вашу руку, сэр.

-- Джо, можешь ли ты сказать то, что я буду говорить?

-- Отче наш!

-- Отче наш!.. да, это очень хорошо, сэр

-- Иже еси на небесах.

-- На небесех... свет начинает проглядывать сэр.

Да святится имя твое!

-- Да святится... имя... твое.

И свет ярким потоком разлился на мрачный и тяжелый путь. Джо умер!

Умерь! Умер, милорды и джентльмены! Умер, высокопочтенннейшие и низкопочтеннейшие всякого разряда! Умер, мужчины и женщины, созданные с небесным состраданием в ваших сердцах! Так точно умирают вокруг нас с каждым днем!