Холодный дом.
Часть первая.
Глава I. Безконечный Процес.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть первая. Глава I. Безконечный Процес. (старая орфография)

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО.

Часть первая.

ГЛАВА I.
Безконечный Процес.

Лондон. Михайлов-день прошел; лорд-канцлер председательствует в Линкольнской Палате. Ноябрь; немилосердо-гадкая погода; за улицах грязь. Дым из труб ловятся на мостовую, осыпая ее мелкой черной пылью, словно снегом, одетым в траур по солнце; собак не узнаешь: все в грязи; да и лошади не лучше: грязь покрывает их во самые шоры. Пешеходы, под влиянием дурного времени, очень не в-духе; задевают друг друга зонтиками, скользят и падают на поворотах улиц, где тысяче других пешеходов скользили уж и падали с начала дня, - если он, в-самом-деле, начинался, прибавляя, но краям троттуара, новые слои грязи, как проценты на капитал.

Туман повсюду, туман вверх по реке, текущей среди зеленеющих островков и лужаек; туман вниз по реке, пробирающейся среди безчисленных рядов кораблей и омывающей грязные берега большого и грязного города; туман над эссекскими болотами; туман над кентскими высотами; туман ползет по каютам угольных судов, стелется по палубам, лезет вверх по снастям кораблей и смотрится в люки бортов; туман ест глаза и щекочет гортани старых гринвичских инвалидов, сопящих у огонька в своих комнатках; туман норовит в чубук и трубку гневного шкипера, курящого после обеда в своей тесной каютке; туман пощипывает пальцы рук и ног разбитного шкиперского юнги, торчащого на палубе; прохожие на мостах, окруженные туманным сводом со всех сторон, как-будто плывут на воздушном шаре, в серых облаках.

Газ мерцает сквозь туман там-и-сям по улицам, краснее солнца, освещающого смокшее поле и плуг землепашца; большая часть лавок засветила огни двумя часами ранее обыкновенного; газ, подумаешь, обиделся этим, потому-что светит таким мутным и неопределенным светом.

Сырой вечер еще сырее, густой туман еще гуще и грязные улицы еще грязнее близь старого свинцового, навеса, осеняющого с незапамятного времени вход в старое, крытое свинцом строение Темпля; рядом с Темплем, в Линкольнской Палате, в самом сердце тумана, председательствует лорд-канцлер в своей канцелярии.

В такой ненастный день в Обер-Канцелярии должен присутствовать лорд обер-канцлер: он, в-самом-деле, и присутствует, в напудренном парике, как-бы увенчанный туманною ореолою, в мягком кресле, обитом красным сукном; к нему обращена широкая фигура адвоката, с густыми, как лес, бакенбардами, с пискливым голоском и с бесконечным свертком бумаг под-мышкой; внимание её, повидимому, устремлено на фонарь, укрепленный на крыше; но там, кроме тумана, взор её ничего не встречает. В такой скверный день в Обер-Канцелярии, должно находиться несколько дюжин юристов. В-самом-деле, вот они, глубоко-погруженные в один из десяти тысяч пунктов бесконечного процеса, подставляют, ори всяком скользком обстоятельстве; друг другу ногу, путаются по горло в судейских крючков, готовят потоки речей в широких головах своих, охраняемых париками из козьей шерсти и конской гривы, и разъягрывают poли честности и справедливости с таким невозмутимым тактом, какой нехудо иметь самым искусным актерам. В такой ненастный день, в Обер-Канцелярии, должны быть различные ходатаи по делам, из которых двое или трое почили их в наследство от разбогатевших отцов своих; и в-самом-деле, ходатаи стоят, выстроенные к линию, в устланном цыновками кладезе (на дне которого вы тщетно цоискали бы истины), между красным столом регистратора и шелковыми тогами, вооруженными билетами, актами, репликами, ордерами, декретами, свидетельствами, циркулярами, объяснениями.

Что это за палата мрачная и темная? Бедно освещена она тусклыми свечками; как над болотом, стелется в ней безвыходно густой туман; её стекла едва пропускают дневной свет; прохожий, непосвященный в её тайны, случайно заглянув сквозь дверное стекло, отпрыгнет от её порога, испуганный гробовым голосом, раздающимся из глубины комнаты, где высокие парики присутствующих утопают в туманном облаке - это палата Обер-Канцелярии.

Кто в такое ненастное время сидит в Обер-Канцелярии, кроме лорда-канцлера, адвоката на очереди, двух или трех адвокатов, небывающих никогда очередными и вышепоименованного кладезя с ходатаями? Здесь сидят еще, пониже судьи, украшенного париком и тогой, вопервых, регистратор, потом два или три крючка, два ни три сутяги, одной с ним масти. Все они зевают, потому-что стравила скука от процеса по делу о Жарндисах (дело за очереди), проведшого сквозь огонь и воду. Стенографы, докладчики палаты и корреспонденты газет отчаливают всякий раз с остальными мелкими членами правосудия, как-только процес Жарндисов появляется на сцену - места их пусты, На боковой скамейке стоит, прижавшись к стене, маленькая, сумасшедшая старушонка в измятом чепце; всякий раз бывает она в палате от начала до конца заседания, всякий раз ждет она какого-нибудь неясного приговора в свою пользу. Говорят, что она или принадлежит, или, по-крайней-мере, принадлежала к числу просителей; но наверное никто не знает - кону какое до нея дело? Она носят с собой в ридикюле маленький сверточек, который называет своими документами и который преимущественно состоит из кусочков бумаги и сухой травы.

Бледнолицый и худощавый заключенный приходит, под стражею, с полдюжины раз, чтоб лично защищать себя против возложенного за него обвинения, яко-бы он, оставаясь единственным душеприкащиком, запутался в отчетах, о которых никто не знает, имел ли он какое-либо сведение. Другой, разоренный истец, периодически является из Шропшайра и имеет сильное поползновение обратиться к лорду-канцлеру, по окончания присутствия; никто не может вразумить его, что лорд-канцлер и не подозревает О его существовании. Шропшайрский истец садится на выгодном месте, не спускает глаз с судья и норовит воскликнуть самым жалобным басом: "милорд!" как-только тот привстанет с места. Несколько писцов и палатских сторожей, видавших этого господина, остаются в канцелярии, ожидая какой-нибудь забавной выходки с его стороны, чтоб развеселиться на зло нахмурившейся погоде.

Дело о Жарндисах плетется нога за ногу. Этот пугающий процес, от времени сделался так запутан и многосложен, что ни единая душа не понимает его; всего менее понимают его истцы. Безчисленное множество детей родилось во время процеса, безчисленное множество молодых людей переженилось, безчисленное множество стариков отправилось на тот свет; множество людей с отчаянием узнали, что они попались в процес по делу Жарндисов, сами не зная, как и зачем; целые семейства наследовали баснословную ненависть к этому делу. Маленький ответчик, или истец, которому обещали купить хорошенькую картонную лошадку, если процес по делу о Жарндисах кончится в пользу его папеньки, не только сделался совершенных мужчиной и владел настоящими лошадьми, но уж успел умереть. Судейския красавицы, из расцветавших девушек, увяли бабушками и прабабушками; безчисленные списки имен, запутанных в процес, сделались истинными списками усопших; на всем земном шаре не осталось, может-быть, и трех Жарндисов с-тех-пор, как старому Тому Жарндису вздумалось наложить на себя руку, в кофейной, находящейся в Канцелярской Улице; но все еще в процесе по делу Жарндисов не видать заповедного конца.

Процес по делу о Жарндисах сделался предметом юридической шутки - вот лучший плод его. Многим причинил он смерть; по-крайней-мере, теперь, стал забавою для юристов. Во всех палатах Темпля нет канцеляриста, который бы не вклеил в него собственноручного отношения; нет канцлера, который бы не участвовал в нем, быв адвокатом. Много прекрасного говорится о нем старыми обер-адвокатами, за бутылкой портвейна, после дружеского обеда; новички в адвокатстве считают законным долгом поостриться над ним. Последний лорд-канцлер, ловко съострил однажды: как-то мистер Блоурс, самый затейливый из судейских крючков, говорит, что это-де может случиться только тогда, когда с неба посыплется картофель; "или тогда, мистер Блоурс, поправляет его покойный, когда мы покончим дело о Жарндисах"; эта острота пришлась очень по-сердцу всем крючкодеям и сутягам.

простого писаря в Палате Шести Писарей, который переписал десять тысяч листов в этом бесконечном деле, ни одна человеческая душа не сделалась лучше. Даже мальчишки, служащие на посылках у прокурора, рассказывающие просителям разные небылицы, что, например, мистер какой-нибудь Чизль, или Мизль, по горло завален работой с утра до вечера и разбирает их дело, даже, говорю я, и эти мальчишки идут уж по кривой дороге, всасывая в себя все дурное из процеса по деду Жарндисов. Ходатай по делу зашиб, правду сказать, хорошую деньгу, зато вышел из веры и заклеймил все свое племя. Разным Чизлям и Мизлям взошло в привычку обещать попустому заглянуть в дельцо и посмотреть, что выйдет для какого-нибудь Дризля, которому не очень-ловко чувствуется, когда окончится дело о Жарндисах. Даже те, которые наблюдали за его ходом из очень-отдаленного круга, нечувствительно попали на ложную дорогу.

Так, в самом сердце тумана, председательствует обер-лорд канцлер в своей канцелярии.

-- Мистер Тенгль! взывает несовсем-смело лорд-обер -канцлер, ошеломленный в последнем заседания известным красноречием этого ученого мужа.

-- Милорд (вместо милорд)! отвечает мистер Тенгль. - Мистер Тенгль знает больше всякого в деле о Жарндисах. Он славится своим знанием, как-будто, кроме этого дела, он ничего не читает с-тех-пор, как оставил школу.

-- Скоро вы составите пояснительную записку?

-- Я думаю, многие из адвокатов хотели бы сегодня защищать своих клиентов? спрашивает лорд-канцлер с едва-заметной улыбкой.

Восьмнадцать ученых друзей мистера Тенгля, каждый с небольшой тетрадкой в восьмнадцать сотен листов, вскочили с мест своих как восьмнадцать фортепьянных молоточков, отвесили восьмнадцать поклонов и погрузились снова в свои восьмнадцать мест мрака и неизвестности.

-- Хорошо, в среду на предбудущей неделе, говорят лорд-канцлер. - Хотя сегодня решили еще только один пункт, разсмотрели одну только почку наследственного древа, разросшагося в целый лес, однакож, когда-нибудь да прийдут же к концу.

Канцлер встает, адвокаты встают; заключенного уводят; шропшайрский посетитель восклицает: "Милорд!" Крючки и сутяги презрительно требуют тишины и злобно меряют взором шропшайрского посетителя.

-- Прошу прощенья, млорд! мальчика... недослушав подсказал мистер Тенгль.

-- Относительно, продолжает канцлер, возвысив голос и с особенным выражением: - молодой девушки и мальчика... молодых людей (мистер Тенгль срезался), которых а представил сегодня суду и которые тонер находятся в моей особенной комнате, я объясню вам, что хочу их видеть и лично удостовериться, можно ли им дозволить жить у их дяди. (Мистер Тенгль опять на ногах.)

-- Прошу прощенья, милорд! он на том свете! восклицает он.

-- У их... и канцлер начинает разбирать, сквозь двойное стекло своих очков, бумаги, лежащия на его конторке: - дедушки...

В такой критический момент для лорда-канцлера, вдруг из задних слоев тумана является крошечный адвокат и восклицает громовым басом:

знает!

Выслушав эту сентенцию, как замогильное послание, раздавшееся от одного конца палаты до другого, крошечный адвокат погрузился снова в туман, и любопытный глаз не отъищет его.

-- Я хочу переговорить с обоими молодыми людьми, снова говорит канцлер: - и лично удостовериться, удобно ли им будет жить с их родственником. Завтра, при начале заседания, мы опять займемся этим делом.

"милорд!" но канцлер, зная его привычку, мгновенно исчезает; за ним исчезают и все. Батарея синих мешков заряжается усиленными зарядами штемпельных бумаг и уносится писарями; маленькая сумасшедшая старушка уходит с своими документами; пустые палаты запираются.