Холодный дом.
Часть первая.
Глава II. Леди Дедлок.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть первая. Глава II. Леди Дедлок. (старая орфография)

ГЛАВА II.
Леди Дедлок.

В этот мрачный день нам нужно бросить взгляд на большой свет только вскользь.

Миледи Дедлок возвратилась в свой городской отель, за несколько дней до отъезда в Париж, где она проведет несколько недель; дальнейшия желания миледи неизвестны: так говорит великосветская молва, на радость Парижу; а великосветская молва знает все фешонэбльные приемы; знать, кой-что другое - фи! это было бы mauvais genre. Миледи Дедлок была до-сих-пор, как она говорит, в дружеской беседе, в своих владениях в Линкольншайре; но воды в Линкольншайре разлились, размыли и затопили арки под мостом, ведущим в парк; долина обратилась в непроходимую реку, поникшия деревья - в острова, и дождик с утра до ночи, рябил и колыхал поверхность вода. Владения миледи Дедлок сделались ужасными. Погода впродолжение нескольких недель была так сыра, что деревья, кажется, отсырели и разбухли, как кисель, так-что не рубились, а резались топоров дровосека и падали на землю без всякого шума. Промокнувшая лань вязла глубоко в промокнувшем грунте. Выстрел из ружья терял в сыром воздухе свой острый звук и дым с полей медленно плыл серым облачком к синевато-зеленеющим вершинам холмов, составляющих задний план на картине падающого дождя. Вид из окон будуара миледи Дедлок переходил попеременно от грязно-серого к грязно-темному и впадал, наконец, совершенно в китайскую тушь. Мраморные вазы, украшающия каменные террасы, обратилась в дождевые урны и тяжелые капля дождя во всю ночь не переставали падать на мощеную аллею. Миледи Дедлок (она бездетна) взглянула из окна своей комнаты. Печальный вид окончательно разстроил нервы её и она призналась, что в Линкольншайре умирает с тоски.

Поэтому-то она и возвратилась из Линкольншайра, покинув его дождю, кроликам, диким козам, куропаткам и фазанам. Портреты Дедлоков, давно-прошедших времен, еще долго казались мрачными привидениями на сырых стенах замка, пока, наконец, управитель не обошел все комнаты медленным шагом и не спустил на всех окнах густые сторы; и когда снова выглянут эти тени Дедлоков - не скажет фешонэбльное соображение, которое до мелочей знает все прошедшее и настоящее, но не знает будущого.

Сэр Лейстер Дедлок полными двадцатью годами старше миледи; и вот уж несколько лет, как он не стареется: ему постоянно шестьдесят-пять и никогда не будет щестидесяти-шести, а уж шестидесяти-семи - и говорят нечего. Повременам мучит его подагра, отчего его поступь очень-нетверда. Светлоседые волосы и бакенбарды, кружевные брыжки, белый, как свет, жилет, синий фрак, вечно-застегнутый на все блестящия пуговицы - дают ему важную осанку. С миледи он во всех отношениях церемонен и безукоризненно-вежлив, высоко ценит её личные достоинства. Любезность его к миледи не изменилась ни на волос с первой минуты их знакомства.

Он женился на ней по любви. Поговаривали, будто бы она не важного происхождения; но что за беда, когда, в замен-того, она обладает таким запасом красоты, настойчивости и здравого смысла, с которыми можно пристроить, очень-выгодно, целый легион хорошеньких девушек. Богатство и положение в свете, вместе с этими качествами, должны были несомненно ее возвысить; и вот уж несколько лет миледи Дедлок была лучшею звездою и стояла в апогее фешонэбльного горизонта.

Что Александр горько плакал, когда не оставалось ни одного мира для его побед - всякий это знает, или по-крайней-мере, должен знать, как обстоятельство, часто-повторяемое. С миледи Дедлок, завоевавшей весь фешонэбльный мир, случилось иначе: в ней температура понизилась не до точки таяния, а до точки замерзания (хотя педагоги и утверждают, что это все-равно; однакож мне позволительно иметь и свое убеждение); какая-то холодность ко всему, инерция чувств, мыслей я желаний, невозмутимое спокойствие - вот трофеи её побед.

Она еще очень-хороша, и если не в первом цвету своем, то все-таки далеко ей до осени; тонкия черты лица её имеют больше приятной миловидности, чем правильной красоты.

Миледи Дедлок, возвратилась из своих линкольншайрских поместий (горячо следимая фешонэбльной молвой) в городской отель свой, чтоб провести несколько дней до отъезда в Париж, где она пробудет несколько недель; а что будет дальше - неизвестно. В её городской отель является, в этот ненастный и грязный день, устарелый джентльмен, прокурор и советник в Обер-Канцелярии. Он имеет честь быть поверенным в делах фамилии Дедлоков и хранит в своей конторе такое несметное множество железных сундуков, с надписью Дедлок, как-будто бы баронет был законный штемпель на деньгах всего государства. Чрез дворы, по лестницам, сквозь коридоры, чрез амфиладу блестящих копать - чрез волшебную страну для посетителя и грустную пустыню для обитателя - ведет напудренный Меркурий старого джентльмена на усмотрение миледи.

Старый джентльмен невзрачен на вид, но, говорят, сколотил порядочную копейку, составляя аристократические брачные контракты и духовные завещания, так-что карман его тугонек. Он считается безмолвным хранителем семейных тайн, атмосфера которых окружает его со всех сторон. Замкнутое на все пуговицы, безответное на каждый луч света, платье его служат совершенной вывеской его характера. Он никогда ни о чек не говорит, как только о делах, а то, когда его спрашивают; его иногда можно встретить безмолвного, во совершенно как дома, на углу обеденного стола, в высшем обществе или близ дверей салонов, где фешонэбльный круг очень-говорлив; все его знают; половина пэров останавливается перед ним и спрашивает: - ну, как вы можете, мистер Телькингорн? Он с важностью принимает их приветствия и хоронит в груди своей, где погребено все, что он знает.

Сэр Лейстер Дедлок в покоях миледи и совершенно-счастлив, что встретил мистера Телькингорна: на нем, изволите видеть, какая-то печать обветшалости, которая очень по-сердцу сэру Лейстеру.

и представительницей своего маленького мира. Она считает себя неразгаданным существом, вне ряда обыкновенных смертных; то же подтверждает и зеркало, в которое она смотрится очень-часто, между-тем, как всякая тусклая, маленькая звездочка, вращающаяся около нея, начиная от горничной до директора Итальянской Оперы, знает как-нельзя-лучше её слабости и капризы, и по ним составляет такой верный, нравственный масштаб миледи, какую верную мерку стана имеет её портниха. Нужно ли ввести в моду новую одежду, новый обычай, нового певца, нового балетмейстера, новый убор, вообще что-нибудь новое - найдется тысячи людей, тысячи цехов, которых миледи Дедлок считает распростертыми у ног своих, которые разскажут вам, как пять своих пальцев, весь её характер и как надо приняться за дело. Они питают все её мелочные прихоти, притворяются ползущими за её стонами, а в самом-то деле увлекают ее за собою, а с нею вместе и её поклонников и поклонниц, как Лемюель Гюливер увлек за собою могущественный флот могущественных Лилипутов.

Если вам хочется обратиться к нашим покупателям, сударь, говорят ювелиры Блез и Сперкль - подразумевая под словом свои покупатели никого другого, как леди Дедлок и её хвост - так вы, сударь, имейте в гаду, что это публика не какая-нибудь: на нее надо действовать умеючи, нападать на слабую её сторону; а слабая её сторона вот в том да в этом... Чтоб пустить в ход эту материю, господа - говорят Шин и Глосс, купцы, друзьям своим фабрикантам - так поклонитесь-ка нам; мы знаем как выучат к себе модных покупателей, знаем как пустить в ход свой товарец.

Если вам, сударь, хочется, чтоб эта картинка была на столах модных моих посетителей, говорит мистер Следдери, библиотекарь, или если вам, сударь, хочется, чтоб этот карло, или этот великан, были представлены модным моим посетителям, или, может, вам, сударь, хочется съискать покровительство фешонэбльных моих посетителей, для такого-то или другого заведения, так вы, сударь, обратитесь ко мне: я, сударь, изучил, как пять своих пальцев, фешонэбльный круг, и я вам, сударь, скажу по секрету, без всякого хвастовства, что верчу им как хочу. И в этом мистер Следдери, как честный человек, не солгал ни на волос.

-- Дело миледи было опять представлено канцлеру, мистер Телькингорн? спросил сэр Лейстер, подавая ему руку.

-- Точно так-с, и сегодня его представляли, отвечает мистер Телькингорн, сделав легкий поклон миледи, которая сидит на софе у огня, осеняя лицо свое веером.

-- Я думаю, безполезно спрашивать, говорит миледи, все-таки под влиянием скуки, нагнанной на нее в линкольншейрском поместьи: - сделано ли что-нибудь в мою пользу?

-- Ничего такого не сделано, что могло бы назваться чем-нибудь, отвечает мистер Телькингорн.

Сэр Лейстер, без особенного негодования, смотрит на то, что дело тянется бесконечно; он считает эту привычку - тянуть дело и брать за них взятки, чем-то законным, истинно-великобританским; к-тому же, процес шел не о жизни и смерти, а о той небольшой части приданого, которую принесла ему с собою леди, и он уверен, что для его имени, для имени Дедлоков, забавная вещь стоить в самом процесе, а не в его заглавия.

-- По вашему делу, говорит мистер Телькингорн: - есть несколько новых показаний; и так-как они коротки и я имею, может-быть, скучную привычку не упускать ни одного обстоятельства по ходу дела, не доведя его до сведения моих клиентов (тонкая штука этот мистер Телькингорн! ни на волос не приймет на себя ответственности больше, сколько надо), и так-как я вижу, что вы намерены отправиться в Париж, то я и принес их с собою.

Сэр Лейстер также ехал в Париж, но, это в скобках, фешенэбльная молва гласила только о миледи.

Мистер Телькингорн вынимает из кармана бумаги, просит позволения положит их на золотые безделушки, разбросанные по столу миледи, вооружает нос свой очками и начинает читать при свете лампы с колпаком.

Миледи прерывает его и просит не мучить её слух, если это возможно, варварскими судейскими терминами.

Мистер Телькингорн, пропустив несколько строк, продолжает снова чтение; миледи совершеннейшим и умышленнейшим образом не слушает его. Сэр Лейстер, развалясь в больших креслах, смотрит на огонь в камине, и любуется изгибами и многоглагольствием судейского красноречия, термины которого строются перед ним в ряды м слагаются ловко, в какую-то национальную крепость. Случаюсь, что огонь в камине очень запылал, миледи не могла укрыться своим опахалом, потому-что оно более красиво, чем полезно; оно очень-много стоит денег, но имеет очень-малую поверхность; миледи нерененяла свое положение, отвернулась от огня я очутилась прямо против бумаг; глядит на них внимательно, наклонилась над ними и вдруг, ни с того, ни с другого, спросила:

-- Кто их переписывал?

Мистер Телькингорн стал в-тупик от такого неожиданного внимания и необыкновенной интонации голоса.

-- Несовсем. Кажется (мистер Телькингорн во время ответа разсматривает рукопись), кажется, канцелярский почерк приобретен уж тогда, когда рука была сформирована. Впрочем, зачем это вы спрашиваете?

-- Так, чтоб сколько-нибудь прервать эту несносную монотонию. Пожалуйста, продолжайте!

Мастер Телькингорн опять читает. Жар становятся сильнее; миледи прикрывает лицо опахалом. Сэр Лейстер начинает дремать. Но вдруг он вскакивает.

-- А? что такое? Что вы говорите? спрашивает он с изумлением.

-- Слабость, лепечет миледи бледными губками; - смертельная слабость... не заставляйте меня говорят... позвоните, и пусть снесут меня в мою комнату.

Мистер Телькингорн удаляется; колокольчики звенят, шаги раздаются и умолкают, тишина возстановляется, и наконец, напудренный Меркурий просят мистера Телькингорна снова пожаловать.

-- Теперь лучше, говорит сэр Лейстер, прося адвоката присесть и продолжать чтение: - я очень испугался. С миледи никогда не бывало обмороков; но такая спертая погода, и притом, в наших линкольншайрских поместьях, она, в-самом-деле, соскучилась до смерти.