Холодный дом.
Часть десятая (последняя).
Глава LXVII. Последний рассказ Эсфири.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Холодный дом. Часть десятая (последняя). Глава LXVII. Последний рассказ Эсфири. (старая орфография)

ГЛАВА LXVII.
Последний рассказ Эсфири.

Семь счастливых лет я ужь владею Холодным Домом. Еще несколько слов, очень-немного - и мы простимся с тобою, читатель, простимся навсегда. На моей стороне останется много приятных воспоминаний: не знаю, что останется на твоей.

Милочка моя поручена была моим попечениям и несколько недель сряду я её не покидала. Ребенок, на которого так много надеялась она, родился прежде чем могила отца была обложена дерном. Это был сын, и мы назвали его Ричардом, в честь отца.

Здоровье моей милочки стало укрепляться; я с удовольствием и радостью следила за ней, как, бывало, с малюткой у груди, идет она в сад гулять, или сидит на скамейке. Тогда я была ужь замужем, я была счастливейшая из смертных.

Однажды опекун мой, приехав к нам погостить, спросил Аду: когда она хочет вернуться домой?

-- Ты везде дома, моя милая, сказал он: - но старику Холодному Дому надо отдать предпочтение. Когда твои силы и силы твоего ребенка укрепятся, приезжай с ним ко мне и вступай во владение.

-- Милый, добрый братец Джон, сказала Ада.

-- Называй теперь меня своим опекуном, моя милая, говорил мистер Жарндис, и он в-самом-деле был её опекуном и опекуном её малютки. Ему нравилось это название, и все дети называли его этим именем... ведь ужь и у меня две дочки.

Маленькая Черли, по-прежнему круглолицая, и по-прежнему, как мы ни бились, безграмотная, тоже замужем. Она вышла замуж здесь по соседству, за мельника... Я и теперь, чертя эти строки, смотрю, как быстро работает их мельница и слышу, как шумят жернова. Надеюсь, мельник не избалует моей маленькой горничной, хотя любят ее от всего сердца. Черли чванится своим замужством: мельница их пользуется известностью во всем околотке. Кстати о Черли... Право в эти семь лет, мне кажется, время не двигалось вперед, точь-в-точь, как полчаса тому назад, известная мельница... Сестра Черли, маленькая Эмма живет у меня. Том сделал в школе быстрые успехи, и в арифметике - ужь не знаю - чуть-чуть не дошел ли до десятичных дробей. Он теперь живет в ученьи у мельника, во всех влюбляется и перед всеми краснеет.

Кадди провела с нами последния свои каникулы; она право стала еще милее прежнего: бегает, резвится, танцует с детьми, как-будто в жизнь свою не давала танцевальных уроков. Теперь она ужь держит свой экипаж и слишком на две мили подвинулась из Ньюманской Улицы вперед, к центру города. Муж её, к-сожалению, охрамел, и Кадди теперь работает за двоих, но работает с удовольствием, от чистого сердца. Мистер Желлиби посещает ее попрежнему; прийдет вечерком, сядет на то место, к которому привык, и прислонится головой к стене. Говорят, что мистрисс Желлиби была очень-огорчена, сначала тем, что дочь её замужем за ничтожным человеком и занимается сама уроками танцования. Но время вылечивает от всех огорчений. К-тому же, мистрисс Желлиби, поссорясь с владетелем Барриубула-Гха, заняла место в парламенте, что еще более увеличило её корреспонденцию. Маленькая Эсопрь, дочь Кадди, глуха и нема. Кадди примерная мать; она заботится о будущем ребенка и учит ее в минуты своего отдыха всему тому, что может быть доступно глухонемой.

Биби на службе и ведет дела свои хорошо. Старик мистер Тервейдроп очень подвержен апоплексическому удару; он ест и пьет по-прежнему и по-прежнему жеманится на улицах Лондона. К Биби он сохраняет привязанность до-сих-пор и обещал его сделать наследником золотых часов, украшающих его будуар и купленных на трудовые деньги бедного Принца.

слезы благодарности так и навертываются у меня на ресницах.

Ко мне он не переменился, с мужем моим дружен, а для Ады и маленького Ричарда истинный отец.

О восточном ветре нет ни слуху ни духу. Я раз заметила ему об этом. Он разсмеялся и сказал: "да, душа моя, ветер больше не дует с востока".

Милочка моя, кажется, еще стала прелестнее. Печаль, которая теперь ужь сгладилась, дала невинному лицу её какое-то неземное выражение. Иногда, взглянув на нее, как она сидит в своем траурном платье (она до-сих-пор еще не сняла траура) и учит Ричарда, мне кажется, в мыслях своих она молится обо мне.

Лишних денег у нас не водится, но мы живем в довольстве. Мужа моего любят, благословляют, благодарят - я это знаю, вижу и слышу.

День или два тому назад, покончив приготовления к приему дорогих гостей: моей милочки, опекуна и маленького Ричарда, я сидела на любимой скамейке, близь портика, и поджидала Алана. Он скоро вернулся.

-- Что ты тут делаешь, моя дорогая? сказал он.

-- Сижу и думаю, мой друг, отвечала я: - ночь такая дивная, месяц такой ясный...

-- О чем же ты думаешь?

-- Что же ты думала?

-- Я думала, что, еслиб я была в тысячу раз красивее прежнего, ты бы не мог любить меня больше, чем любишь теперь.

-- Еслиб ты была красивее тётушки Дердон, сказал Алан разсмеявшись.

-- Да, мой друг.

-- Ты знаешь, что я смотрюсь.

-- Так ты должна знать, что ты красивее прежнего, мой несравненный друг...

Я этого не знала, не знаю и теперь. Я знаю только то, что дети мои очень-хорошенькия малютки; муж мой красавец, милочка моя - прелесть; опекун мой добр, как ангел, и все они не нуждаются в моей красоте.