Последний кумир

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Последний кумир (старая орфография)

А. ДОДЭ.

Амбруа, 60 лет.

Гертруда, его жена, 30--35 лет.

Почтальон.

Где ты будешь пить кофе: здесь, или в моей комнате?

Здесь, мой друг, у окна. (Встает. Гертруда переставляет стол, на котором завтракали, к стене, между входною дверью и камином). Я сам подкачу мое кресло к окну - не безпокойся! (Подкатывает кресло и садится). Тут... на солнышке - что может быть лучше? Это будет не кофе, а - как говорит Леопольд - настоящий нектар богов.

(Ставя чашку кофе на подоконник). Да... но я боюсь, чтобы у тебя не заболела голова; ничто так не действует и голову, как кофе с ромом...

в раздаче милостыни нищим при выходе из церкви. Успокойся, моя милая, я обещаю тебе закрыть глаза, когда ты будешь щедро оделять всех.

А я вот за это обещаю тебе не быть сегодня очень щедрой.

Кстати, Гертруда! Когда же, наконец, нам возвратят портрет Леопольда?

(Смущенная). Портрет Леопольда?.. Это...

(Продолжая свою речь). Вот уже четыре месяца прошло, как ты отправила его в Тур, чтоб переменили рамку, в чем, кажется, не было никакой надобности, и между тем...

Ну как не было надобности, когда все дерево потрескалось, местами сгнило совсем, просто ужас что такое! (Переносит сахарницу с камина на подоконник).

Во всяком случае, четыре месяца слишком достаточно, чтобы сделать рамку для портрета величиною в несколько дюймов. Мне кажется, что еслибы моя Гертруда захотела быт откровенной со мною, то она наверное призналась бы мне, что не очень-то дорожит портретом неблагодарного ветренника и не очень-то заботится получить его обратно. Пожалуйста, не трудись оправдываться! По моему, подобное чувство в тебе даже весьма натурально. Поведение Леопольда вполне допускает и оправдывает твою неприязнь и невнимание к нему. (Встает). Человек, которого я любил как брата, или, скорее - как сына, считал за истинного моего друга, который жил у нас, как в родной ему семье и... вдруг! - хорош, нечего сказать!.. Вдруг, в один прекрасный день оказывается просто каким-то грубым животным - внезапно уезжает куда-то к черту, в Одессу!.. Пришел, снял шляпу, отдал поклон, протянул руку на прощанье и - был таков!.. И за тем этот брат, сын, дорогой друг мой забывает даже о моем существовании... Прошло уже восемь лет со дня его отъезда, но я помню этот день, как будто это было вчера. Вот сюда, именно в эту комнату Леопольд пришел объявить мне о своем отъезде и сказать последнее "прости". У меня тогда не хватило сил подняться с кресла и спросить его, почему он покидает нас. Меня так поразило его внезапное решение, что в груди у меня сперлось дыхание и я не мог выговорить слова...

(Подходя к мужу, который во время монолога перешел к письменному столу).

(Переходя на право). Нет, Гертруда, ничего!.. И не то вовсе меня огорчило, что ты думаешь!.. Если ты меня и видела на другой день отъезда Леопольда со слезами на глазах, то поверь - что я плакал не о друге, покинувшем меня, но об утраченной во мне вере в дружбу, в это святое чувство, которого вдруг у меня не стало. (Садится).

(Сильно тронутая). О, бедный мой Амбруа!..

Что делать, Гертруда?.. Тяжело разочаровываться; но особенности - в мои годы!.. Каждый из нас имеет здесь (показывая на лоб) свой храм, где набожно хранит свои святыни - надежды и привязанности... все оне царят там на своих пьедесталах. С этими кумирами мы идем до пути нашей жизни, балансируя подобно разнощикам скульптурных изделий, которые ходят по улицам нагруженные слепками с головы до ног... Увы! Простого булыжника под ноги, неосторожного толчка прохожого достаточно для того, чтоб разбить в дребезги всю его ношу. Редко случается, чтобы бедный разнощик донес до дому в целости свой товар: но еще реже приходим мы - люди к закату нашей жизни, соединив все свои кумиры!.. Гертруда, друг мой! Загляни сюда в этот старый череп... в настоящую минуту он раззорен и опустел - из всех моих прежних святынь, которыми красилась жизнь моя, осталась только одна твердой и непоколебленной среди всех испытаний жизни... Эта святыня, этот непоколебимо стоящий кумир - ты, Гертруда!.. Да, да... Тебе нечего краснеть, моя дорогая, и отворачиваться.

А что же ты свой кофе забыл?

Мой кофе!.. кофе... Буду его пить, буду сейчас, злая женщина. (Кладет сахар в чайник}. Не моя вина, что сегодня пришелся день воспоминаний. Вот только что сейчас, когда ты услуживала мне, во всех твоих движениях, в самой манере наливать кофе я увидел столько предупредительности, внимания и искренней заботливости обо мне, что сердце мое переполнилось невыразимою благодарностию... И уж, если пошло на откровенность - признаюсь тебе - я уронил за завтраком не одну слезу в мой компот, который конечно никому не скажет об этом.

Положил ты сахару в кофе?

Сейчас положу. (Идет и кладет сахар в чашку). Решительно, Гертруда, нужно написать к столяру в Тур, чтобы нам поскорее прислали портрет. (Садится к окну).

(Надевая шляпку перед зеркалом). Хорошо мой друг, я напишу...

Ведь только он один и был моим товарищем в эти скучные воскресенья когда ты все свое время отдаешь приходу; смотря на портрет, я как-бы беседовал с ним о прошлом. (Кладет еще сахару в чашку). При том, Гертруда, говоря по совести, мы должны позаботиться о портрете если не для себя, так для родных и знакомых Леопольда. Ты помнишь, как он был любезен и добр ко всем знавшим его и, на оборот - как все его любили? (встает). Помнишь, какой он был веселый, как он шутил, смеялся и острил над всем и - как умно острил!...

Да... даже через-чур...

(Поправляя мантилию на Гертруде). Что-ж, в этом ничего нет дурного. Впрочем, сказать правду, ты никогда не могла сочувственно относится к остроумию Леопольда. Его пылкая, страстная натура не вызывала в тебе никакого отклика и ты отвечала ему всегда невозмутимым спокойствием. (Кладет в чашку сахару).

Это будет уже десятый кусок сахара, положенный тобой в кофе. {Берет сахарницу и запирает в буфет, от которого ключ прячет в карман).

О, как я однако стал разсеян!... (Садится). Гертруда, друг мой, ты была бы милейшей женщиною в мире, если бы отказалась хоть раз сегодня от обедни... А? Что ты на это скажешь? Мы бы прелестно провели время. Сейчас бы засели за зеленый стол и в веселой беседе, вызваемой воспоминаниями, развлекаясь пикетом, не заметили, как пролетело бы время до обеда!... Ну, что скажешь?..

Как Амбруа?... Не ходить сегодня в церковь?..

Вот, еслибы был Леопольд с вами - как бы славно он подтрунил над тобою! Тебе порядочно таки доставалось от него в былое время за твою набожность... Впрочем, дорогая моя, ты не подумай, что я упрекаю тебя в ней... нет, напротив! Ты оказываешь мне слишком много внимания и забот, чтобы я имел право упрекнуть тебя в чем нибудь... Ну иди же, или в церковь, мой милый фанатик!..

Если тебе угодно, я могу сегодня не ходить в церковь.

О нет! иди, иди. В мои лета ко всему легко привыкнуть и если ты пожертвуешь для меня сегодня церковной службой, то пожалуй мне захочется и в другой раз, чтобы ты сидела со мною... Нет! Лучше дай-ка мне газету, я сяду с ней у окна и в промежутках чтения буду смотреть на народ, идущий в церковь, буду наслаждаться звуками органа и поющих и мысленно с вами присутствовать при богослужении, а во время проповеди, когда воцарится тишина, я тоже успокоюсь и... (делает вид что засыпает).

Ну, хорошо... я ухожу. (Берет со стола молитвенник).

В самом деле, тебе давно пора... Ну иди же, иди, а то бедные ждут не дождутся тебя. Вон слепой с своей собакой уже несколько раз оборачивался к нашему дому в ожидании тебя... ну, до свидания!... (Гертруда уходит; ее проводил до дверей Амбруа).

(Идя на авансцену). Взамен всех с её стороны забот и ласк, доходящих до самопожертвования, я уделяю ей только три часа свободы по воскресеньям. Поистине немного, и было бы даже жестоко лишать ее этого удовольствия. (Садится; смотрит с окно). Вот она переходит площадь... как в её походке, во всех её приемах видна честная женщина... не знаю, но от всего её существа веет целомудрием и непорочностию. Вот женщины и дети окружают ее и, наперерыв друг перед другом, шлют ей приветствия: "здраствуйте Гертруда! Идите молиться за вашего старого Амбруа, чтобы Господь даровал ему долгие дни?..." (Берет газету и читает). Что это у меня сердце бьется сегодня?... Какое то непонятное волнение во мне?... Уж не предчувствие ли это чего нибудь, что должно случиться со мною?... Впрочем что я говорю!... В мои лета разве может еще что нибудь случиться!... Может случиться одно - приедет Леопольд Гертруда права, - кофе через-чур сладок... Который час теперь?... Половина первого... Еще более полчаса ожидать ее... (Звуки органа) Что, если я пойду ей на встречу... это будет сюрприз... (слушает). Впрочем, времени у меня еще довольно - кажется, поют еще только третий псалом!.. (Усаживается с удобством на кресле). Я как будто вижу ее отсюда: она в углу темной капеллы, позади всех, стоит преклонив колена около своего красного стула и тихо шепчет молитву. (Откидывается на спинку кресла и опускает газету на колена). Не знаю... От того ли, что скучна газета... или просто я слаб... но только сон совсем одолевает меня... (Мало по малу засыпает. Звуки органа смолкли. Стук в окно заставляет Амбруа вздрогнуть и открыт глаза). А!... Кто там?... Что случилось?.. (встает).

(За сценой). Господин Амбруа!

Ба!.. Да это почталион - наш почтенный папа Ансельм! (Кладет газету и отворяет окно).

Ах, в самом деле? Ведь сегодня почтовый день - очень рад! Но прежде всего позвольте узнать, как вы поживаете Ансельм? Что ваши ноги? Как вы их теперь чувствуете?

О!... Ногами своими я вполне доволен, а вот глаза, г. Амбруа, что-то плохи стали...

Это потому, что вы сами плоше стали, старина.... хе, хе, хе!...

А правда ведь, ей-Богу правда!... Вы все такой-же шутник, г. Амбруа, такой же веселый - как 25 лет назад.

А это оттого, что я каждый день веселюсь, т. е. упражняюсь в веселости, вот также, как вы упражняете ваши ноги... А ведь уж известная истина, что от движения ничего в механизме не ржавеет. (Амбруа берет чашку с окна и ставит на буфет).

В особенности, когда механизм смазывается таким прекрасным мокко, приготовленным и налитым прекрасными ручками очаровательной г-жи Амбруа... Вот она - там одна из тех, которые действительно никогда не стареются: ни на один волосок не изменилась за эти 20 лет!...

(Вынимая свою табакерку.) Не угодно ли?

О, с удовольствием! Это очень полезно для моих глаз.

(Оглядывая вокруг себя). У меня есть другое лекарство, которое лучше поможеть вашим глазам.

(Лакомо улыбаясь). Ох, уж вы шутник, г. Амбруа!...

Эх, старина! Как будто я не знаю, каково целый-то день бегать по улицам, в особенности - в первые весенние дни. Ноги требуют непременно подкрепления, а для этого случая у меня имеется старый ром. Как выпьешь стаканчик, так ноги сами и побегут.

Благодарю вас, г. Амбруа!

(Подходя к буфету в замешательстве.) Вечно эта Гертруда уйдет в церковь и заберет с собою все ключи... (быстро). У вас есть что-то для меня - вы сказали, Ансельм? (Идет к окну).

Да, да, г. Амбруа! Вот - как сами видите - довольно объемистый пакет... И из-далека-таки! В конторе говорят, что тут картина.

(Берет пакет) (Идет в письменному столу, кладет пакет). Я сию минуту заплачу вам, г. Ансельм. (Хочет отворить ящик в столе). Ну, это из рук вон что такое!... И стол мой заперт! Жена с моей кассой и ромом в церкви... Право, это начинает сердить меня!...

Не безпокойтесь г. Амбруа... Я пойду лучше теперь прогуляюсь на ферму Азероль - полчаса пути отсюда, - а на возвратном пути заверну к вам.

И отлично, старина! Заходите через час. Один и тот-же ключ открывает кассу и откупоривает ром, - следов. вы за один раз убьете 2-х зайцев (Подошел к окну).

(Смеясь) Непременно, непременно, г. Амбруа!.. Такой-же... точь в точь, как 20 лет назад... (Убирает свою голову со сцены из окна и удаляется).

(Затворив окно, идет к письменному столу где лежит пакет). Ну вот и вернулся мой Леопольд! Скорей его на старое место, принадлежащее ему по праву. Однакоже прочно увязали его... А да вот нож. (Берет с буфета нож). Никогда я не видел ничего так заботливо упакованным. (Вынимает портрет завернутый с бумагу, а ящичек в котором он был ставит на камин). Ну, прежде всего побеседуем, мой друг, с тобою. (Разсматривает портрет). Странно!.. Удивительно!.. Никто, кажется, и не дотрогиваяся до портрета: рамка осталась таже самая. (Садясь у письменного стола). Стоило-же так долго держать портрет и лишат нашу столовую лучшого её украшения. Ну, об этом пусть Гертруда объяснится с своим столяром; а что до меня, так я рад, что снова обрел для себя собеседника на воскресенья. Теперь, когда Гертруда будет уходить в церковь - я уже не буду в одиночестве... Но может быть в этом ящике я найду что нибудь, что разъяснит мне... (Подошел к камину, где ящик) Ба... да тут даже два письма!.. (Садится опять к письменному столу). Посмотрим чтобы такое это было?... Что!... "Г-ну Леопольду, в Одессу?.." а на другом: "Г-же Амбруа, близь Тура!.." Почерк не знакомый... Неужели моя жена посылала портрет в Одессу?.. Вероятно, какая-нибудь шутка... Посмотрим. (Распечатывает одно письмо и читает). "Г-же Амбруа, близ Тура. - Милостивая государыня! Наш хозяин, г. Ширяев и я имеем честь препроводить к вам обратно портрет г. Леопольда и ваше письмо, которое было ему прислано..." Что это за поступок со стороны Гертруды?.. Неужели она из неприязни к нему отослала ему его портрет да еще при письме?.. О, я узнаю ее!... (Читает) "Когда ваша посылка дошла до нас, г. Леопольда не было в живых уже 2 месяца..." Возможно-ли?... Мое предчувствие не обмануло меня! Сегодня должно было что нибудь случиться и... вот!... Леопольд умер на чужбине... вдали от всех близких... Несчастный мой друг!... (Утирает слезу). (Читает) "...уже 2 месяца. Это обстоятельство должно вам объяснить, что мы, как душеприказчики покойного, обязаны были вскрыть пакет, присланный вами и распечатать ваше письмо, чтобы знать куда отослать то и другое. Примите, милостивая государыня, уверение в нашем глубоком уважении и вполне расчитывайте на нашу скромность и молчание. Душеприказчики Леопольда - Ширяев и Дмитриев." - Что хотят сказать эти чудаки своею скромностию и молчанием?.. Может быть эти слова - обычная фраза, употребляемая русскими и ничего не значущая, как и все другия... Мой Леопольд, которого возврата я ожидал каждый день... думал, что вот он явится когда-нибудь опять предо мною с раскаянием в сердце и с целым коробом новых рассказов... умер... (Пауза. Берет машинально письмо жены). Посмотрим, что писала ему Гертруда?... (Медленно развертывает письмо и протирает глаза), "Благодарю вас, Леопольд, за ваше честно сдержанное слово, благодарю за ваше мужество нас покинуть, благодарю - за ваше молчание!" Да... так, да... Нет сомнения - это почерк Гертруды... это она писала. Но что за чепуху она писала ему? Благодарит его за то, что он уехал, за то что не отвечал мне на мои письма!... Удивительно!.. "С того дня, когда я собралась с силами, чтобы удалять вас от себя и прервать преступную связь, соединявшую нас..." Боже милосердый!... Откуда на меня обрушивается горе?... Да нет... нет... Я не так должно быть прочел... (Встает и уходит). Нет, ничего подобного не могло случиться... это невозможно... Вот придет Гертруда и объяснит мне все в двух словах... (Берет письмо и читает). "Вы спросите, быть мажет, зачем я пишу вам сегодня, после восьмилетних разлуки и молчания?... Посылка, сопровождающая эта письмо, вполне объяснит вам все. Эта посылка - ваш портрет, Леопольд. Да, портрет, на котором взор ваш преследует меня всегда и всюду, одно присутствие которого в моем доме наполняет мою душу бесконечными страданием и упреками..." Это... правда!... (Падает в кресло. Пауза. Читает). "Прощайте, Леопольд, прощайте навсегда!... Наша разлука - для нас достойное возмездие - причинила в то же время страдания ни в чем неповинному, честному и благородной души человеку, которого мы обманывали в продолжение трех лет..." (Медленно подымает голову). И так... в продолжении трех лет... на этом самом месте, в этом и в том углу... повсюду окружали меня ложь и измена... Пили из моего стакана... ели мой хлеб... спали под моею кровлей!... Итак, все мои прошлые радости, все воспоминания о былом счастии... все это отравлено... уничтожено... и вся жизнь моя разбита навсегда!... О, зачем я так долго живу на свете? Зачем я позволял окружать себя попечениями и заботами?! Но теперь.... я найду еще в себе силы избавиться от них... (встает) убежать из этого проклятого дома и не видеть более всей его обстановки, которая мне вдруг стала ненавистной!... (Опускается с кресло и рыдает, схватив себя за голову). Однако нужно торопиться уйти отсюда, пока она, не вернулась... Но... есть-ли у меня силы?... Что делать, Боже?... Я слышу голос, который говорит мне: ведь все это было давно и целых 8 лет уже прошло после преступления... Из двух виновных - один умер, другая - примирилась и с Богом и с совестью! Почему-же ты, старик, будешь суровее этих трех страшных судей; Бога, совести и смерти?... Брось-же портрет, сожги письма, предай все забвению, покажи вид, что ничего не знаешь и сохрани на веки тайну в твоей истерзанной груди!.. Нет! Замолчи лживый, лукавый голос!.... Я - не безплотный дух, не ангел, а человек... и я должен отомстить!... Побегу на площадь, дождусь её выхода из церкви и там, пред всем народом, потребую у нея отчета в её преступлении!... (Ходит в сильном волнении по сцене; подходит к зеркалу, останавливается перед ним.) Уймись, несчастный 60-летний Отелло!... Твои слезы, твой справедливый гнев, твои страдания - нигде, ни в ком не встретят сочувствия... и вызовут у всех только одно сожаление и, пожалуй, улыбку... Так молчи-же, глупец! Молчи старик, молчи!.. Если же тебе придет нужда непременно поделиться с кем-нибудь горем, то ты найдешь достойного твоим страданиям поверенного - друга.... это смерть!... Она примет молча твое горе и успокоить тебя навсегда... (К концу монолога подошел к письменному столу; сел в кресло, облокотясь на письма и сжав руками голову).

(Быстро входит, веселая и оживленная, снимает с себя шляпку и мантилью и кладет их на стул подле буфета). Вот и я! Не дождалась даже конца проповеди, чтобы поскорее к тебе вернуться... Но Амбруа!... Что с тобою?... Что такое случилось? Ты страдаешь? (Она подходит к нему. Амбруа поднимает тихо голову, указывает ей рукою на портрет. Гертруда подавляет в себе крик). Как?... Я не понимаю... Это возвращение портрета так огорчило тебя?... (Амбруа, молча отодвигает локти и подвигает ей письма. Гертруда узнает свои письма). Мое письмо!?... (Падает на колена). Мое письмо!... Пощадите!...

(Встает и стоит опершись на стол.) Вы нанесли мне тяжелый удар, Гертруда! Подобные потрясения не проходит безследно в такие годы, как мои...

Нет!... Вы не страдали столько в продолжении восьми лет, сколько я выстрадал сейчас в эти десять минут!... Одна моя слеза стоит всех ваших...

Господи! Что мне сказать вам?... Что делать?... Как доказать вам?...

(Подымает с колен Гертруду, которая берет его за руку.) Что доказать мне?! То, что вы несли крест раскаяния в продолжении восьми лет?! Но знаете-ли вы, что великая тяжесть вашего раскаяния напоминает мне только о громадности вашей вины... и неужели вы думаете, что все ваши слезы, в которые я хотел бы верить...

О!...

(Сурово). В которые я хотел-бы верить... Неужели вы думаете, что слезы всего мира могут заживить рану, нанесенную вами в моем сердце? Слезы поддерживают язвы, а не заживляют их.

О, как-бы я желала умереть!

Умереть?.. Вы желали-бы умереть?.. Нет, напротив! Не умирать вам нужно, а жить, чтобы искупить себя... Подойдите ко мне!.. (Подает ей стул возле себя).

Нет, я не смею... мое место у нот ваших. (Хочет стать на колена).

Ваше место там, где я указал. Здесь - я один судья ваш и знаю, какое место вы заслужили. (Гертруда садится). Мне о многом нужно разспросить вас...

Вам известно все, Амбруа... я ничего не могу прибавить... Из сострадания во мне, прошу вас, не заставляйте меня говорить об этом.

Напротив, будем говорить об этом, или я задохнусь, если буду молчать... Подождите. (Встает, берет портрет, ставит около себя на столе, садится). Передо мною вам ничего не стоит солгать, но перед ним вы, может быть, этого не посмеете.

(С негодованием) Амбруа!... (тише). Простите, я забыла, что вы имеете право говорить со мною подобным образом...

Вот уже 15 лет, как мы обвенчаны... Из этих 15 лет - три года вы провели, обманывая меня... три года лжи и лицемерия...

Амбруа!.. (покорно)

(После молчания) Когда он уехал отсюда, вы очень страдали?.. да?..

Да... а много страдала...

Вы его тогда еще любили?

Да.

А он когда уезжал отсюда... он уже не любил вас больше?...

О, также, как всегда!

Он любил вас, вы - его... вы обожали друг друга, - зачем же вы разстались?..

Мне тяжело... мне стыдно было... постоянно лгать и обманывать...

Но вы не любили меня, а любили другого... почему же в вашей страсти к нему не достало мужества? Почему вы не решились прямо взять за руку вашего любовника и не сказать ему: пойдем отсюда! - это все таки было бы не так безчестно.

Ах, да! Я и забыл, что у вас доброе сердце!... Обманывают, обворовывают, убивают людей, но не хотят причинить им огорчений - ужасны эти добрые сердца!..

Слушать его... какое наказание!...

Однакож, еслибы вы тогда же уехали - это было-бы самое лучшее для меня. Одиннадцать лет прошло с тех пор и этих 11 лет было бы довольно, чтобы осушит мои слезы... Предположим даже, что ваш отъезд нанес бы мне смертельный удар, то и в этом ни было-бы ничего ужасного: согласитесь, что моя смерть освободила бы всех от страданий и - прежде всего - меня самого.

Амбруа, умоляю вас пощадите меня! Каждое ваше слово отзывается в моем сердце, как раскаленное железо... и - по вашему бледному лицу, по дрожащему голосу я вижу как сильно вы страдаете!.. Какое-же удовольствие вы находите говорить о подобных вещах... Зачем погружаться в грустное прошлое? Выслушайте меня... Я сделаю все, что вы пожелаете, все!.. Я буду вашей служанкой, еще более покорной и преданной, чем теперь и посвящу вам одним жизнь мою... Но только из сострадания ко мне, не мучайте меня...

(Взяв в руки письмо) Вы желаете знать, что содержится в этом письме и по какому случаю портрет вам возвращен?.. (быстро) Я вам скажу это. (Ходит по комнате).

Не говорите мне ничего, Амбруа - я ничего не хочу знать.

Нет, нужно, чтобы вы узнали, что случилось с человеком, которого вы любили!

Действительно?.. Господь дал вам эту силу?.. Уверены ли вы в этом? Смотрите мне прямо в глаза, Гертруда... Дайте мне вашу руку... Уверены ли вы в том - повторяю - что вы более его не любите?

Да!.. Я уверена в этом.

Читайте!.. (Дает ей письмо. Она читает. Молчание). Ваша рука дрожит... вы бледнеете... вы его еще любите! (Отталкивает от себя её руку, которую держал).

(Подавляет в себе крик и говорит совсем тихо). Вот уже восемь лет, как он умер для меня.

О, низкая обманщица!.. Кат подло прежде обманывала мужа, тат теперь отречется от своего любовника!..

Довольно, Амбруа! Прошу вас... не будьте жестоки... не презирайте меня... Вы имеете право убить меня, но не мучить подобными пытками...

Вас убить?.. Зачем?.. Чтобы соединить вас с вашим любовником?.. Нет! Это было бы для вас великим счастием, между тем как я остался бы завсегда одиноким... нет!.. (Садится к письменному столу). (Пауза). О! Когда я только подумаю (смотря на портрет), что это ты - мой Леопольд - обманывал меня... насмехался надо мною... ты, проклятый, испортил всю жизнь мою... я не в силах сдержать ненависти и... вот тебе!.. (В изступлении схватывает нож и поражает им портрет).

(Желая ею остановить). Амбруа! Что вы делаете?.. Придите в себя!

(Уходя). Не подходите... оставьте меня!.. Вы внушаете мне ужас! (Идет к двери).

Амбруа!.. Амбруа!.. Куда вы?.. (Идет за ним).

Какое вам дело до меня, до моей жизни!.. Я ухожу и запрещаю вам следовать за мною!.. Навсегда покидаю этот дом, которым гнушаюсь теперь... я ухожу и проклинаю вас!!... (Отталкивает от себя Гертруду и уходит в глубину, шумно захлопнувши дверь).

(Бежит за мужем, но останавливается перед запертою дверью). Амбруа! Амбруа!.. Это невозможно! Меня нельзя так покидать... (Возвращаясь на авансцену. Одна). Я вся дрожу... Мне стыдно смотреть на свет Божий!.. Один исход... одно спасение - умереть... да! Я должна умереть! (Закрывает лице руками, рыдает и опускается на стул с права. Пауза). Я полагала, что уже все прошлое предано забвению и мой грех уже искуплен... Я думала, что полжизни слез и раскаяния довольно, чтобы снять с меня вину мою... как вдруг, после восьмилетняго горя мое прошлое не умолимо возстает предо мною и... все рушится вокруг меня!.. Там умирает любимый человек, а я не смею плакать... Здесь - проклинают его и мне остается только преклонить голову... (Смотря на портрет). Бедный, дорогой мой!.. Ты причина моих страданий... (Встает). Зачем я отослала его к нему? Потому что его присутствие здесь было вечным мне упреком... Но почему же эти упреки не принять было мне, как наказание за мою вину?.. Оттого, что его присутствие безпрестанно стесняло мои чувства и я сама пред собою была вечно виновной женщиной с краскою стыда на лице, с опущенными глазами перед честным человеком... Я пожелала быть свободной в своем доме - отослала его... и что же?.. Он снова возвращается на старое место и возвращается для того, чтобы быть изувеченным предо мною... Прости мне, Боже! (Посылает портрету поцелуй). Этот поцелуй мой - прощальный! (Встает). А теперь - идем!.. Мое место не здесь... не Амбруа должен покинуть этот дом, а я... Ос ушел, чтобы не выгонять меня... Он слаб и не мог далеко уйти; я догоню его и скажу ему... (Направляется к двери и останавливается, увидев Амбруа).

О, Амбруа! благодарю над за ваше возвращение, - вы пришли сказать мне ваше последнее "прося!" (Амбруа печально качает головой). Нет! Не отрицайте, Амбруа - позвольте мне думать, что ваше благородное сердце внушило вам эту мысль... и выслушайте меня... Я знаю, мое присутствие здесь будет тяготить вас... Гертруда отныне стала для вас постылой... Но... вы все-таки - прошу вас - протяните ей вашу руку и позвольте несчастной женщине покинуть это жилище, в котором она не имеет права жить... Она скроет себя где-нибудь в святой обители, вдали от людей и там - пред Милосердым Богом искупить вину свою... Окажите же мне милость, Амбруа - протяните мне руку и скажите последнее "прости!"

Нам не зачем с вами прощаться.

Амбруа!.. Возможно ли?!...

(Тихо). Слушайте. В ту минуту, когда я выбежал отсюда, я дал себе клятву никогда не возвращаться и никогда более не встречаться с вами... Я очутился на площади... Народ в это время выходил из церкви. В одну минуту я был окружен толпою... Все удивились увидав меня одного, без вас... здоровались... дети дергали меня за полы моего платья и со всех сторон кричали мне: "Здравствуйте крестный!.. Как поживаете г. Амбруа?.. Не больны ли вы?.." Тут подошла ко мне жена мэра и спросила: "Уж не захворала ли г-жа Амбруа? Не случилось ли чего с нею?" В след на всю раздалось со всех сторон: "Идите, идите домой, г. Амбруа! Не безпокойтесь! Мы сходим за доктором и пришлем вам его!" Взволнованный, не находя ничего в голове для ответа, я что-то лепетал про себя и краснел при одной мысли, что сердце мое может изменить мне...

Боже!..

Успокойтесь! Я собрал все силы, чтобы улыбнуться и сказал этим добрым людям, что со мною решительно ничего не случилось, а что дело очень просто: вы забыли ваши четки в церкви и я, как кавалер, хочу вам оказать любезность - сходить за ними сам и принести вам их... Мое объяснение, повидимому, удовлетворило всех, но я обязан был выдержать роль до конца и пойти в церковь, куда - как вам известно - я давно не заглядывал... Я вошел... Безмолвие и тишина, царившие в храме, вместе с его прохладою успокоительно подействовали на меня... Я пробрался в угол капеллы и... я шел машинально... там - вы знаете где - между кропильницей и исповедальней, случайно остановился около маленького стула, покрытого красным бархатом... Сначала я не узнал его... но мне вдруг бросилась в глаза надпись на нем - ваше имя... Маленький стул представлялся мне в ту минуту таким одиноким, скромным и "В продолжении восьми лет я была свидетельницей, как она каждое утро и вечер погружала свои пальцы в мою раковину"... Исповедальня говорила: "Амбруа! Бог простил ее!.." Я почувствовал, как невольно сгибаются мои колена.. я преклонил их... стал молиться... горячо молился... плакал и... и вот - вернулся сюда!..

Благодарю вас!.. (Хочет подойти к нему).

(Останавливает ее движением руки). Не меня благодарите... Теперь, Гертруда, дайте мне эти письма - единственное доказательство вашей вины. (Она подает ему; он разрывает их). И этих доказательств больше не существует!..

Значит... вы все забываете?..

Все прощаю... Я тоже тут виноват - я был слишком стар для вас, Гертруда.

Вы снова будете моим другом... маленький красный стул в храме не будет одиноким и отныне я буду всегда сопровождать вас в церковь... Думаю, что подобные прогулки будут приносить мне пользу... Что вы на это скажете, Гертруда?... Вы не отвеаете?... А... понимаю!i... (Идет к портрету).

(Падает перед ним на колена и целует в руку)

(За окном).

(Поспешно). Встаньте!... Тяжелый сон прошел...

Г. Амбруа!

(Оканчивая мысль). Начинается новая жизнь!...

(Просовывая голову в окно). Это я Амбруа!!.. Ба-ба!... Что-же это мне сейчас - рассказывали, что будто г-жа Амбруа больна... а она здоровее и прекраснее, чем когда-либо...

рома. Выдай-ка ему, Гертруда, то и другое вместе. (Тихо переходит на авансцену налево. Гертруда подходит к буфету и наливает стакан рома).

Что за удовольствие услуживать таким господам, как вы г. Амбруа! Я-бы не прочь каждый день приносить вам подобные посылки!...

Правда, г. Амбруа... дорого: всего 12 франков 50 сантимов (Гертруда подошла к нему с ромом), не считая стакана рома, хе-хе! Но что делать! Уж верно каждому на роду написано хоть раз в жизни да получит такую посылку из какой нибудь Одессы. За ваше здоровье г. и г-жа Амбруа! За продолжение нашей счастливой жизни!... (Пьет).

(В полголоса, мужу.) (Почталиону, отдавая деньги). Благодарю вас, папа Ансельм, благодарю!...

(На авансцене, у письменного стола; всторону).