Шесть Наполеонов

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Шесть Наполеонов (старая орфография)

А. Конан-Дойль.

Известный Лестрад Скотланд-Ярда нередко к нам заглядывал по вечерам. Для Гольмса Лестрад всегда был желанным гостем. Благодаря ему Гольмс мог быть в курсе всего того, что делалось в данный момент в преступном Лондоне. Лестрад всегда рассказывал нам криминальные новости; Гольмс внимательно слушал эти рассказы, разспрашивал о самых мелких и несущественных, на первый взгляд, подробностях и иногда давал советы, которые, оказывались для полицейского инспектора очень полезными.

Однажды вечером, поговорив о погоде и газетных новостях, Лестрад вдруг умолк и о чем-то задумался. Гольмс устремил на него пристальный взгляд:

- У вас есть что-нибудь особенное? - спросил он.

- О, нет, мистер Гольмс! ничего особенного!

- Однако, разскажите, если не секрет.

Леетрад разсмеялся.

- Ну, мистер Гольмс, я вижу, что от вас не скроешься. Действительно, у меня есть на руках щекотливое дельце... Беда в том, что это дело какое-то нелепое. Из-за этого я и вас-то не решался безпокоит. Разсказать эту историю не мешает, впрочем. Она. несмотря на свою ничтожность, оригинальна, а я знаю, что вы любите оригинальные дела. Боюсь только, что это дело относится не столько к вашей специальности, сколько к специальности доктора Ватсона.

- Вопрос идет о болезни? - спросил я.

- Не о болезни, а о безумии. И преинтересное это безумие! Представьте себе сумасшедшого, который помешался на ненависти к Наполеону и уничтожает все его изображения.

Гольмс откинулся на спинку кресла.

- Да, это не по моей специальности, - произнес он.

чужия квартиры.

Гольмс опять оживился.

- Взламывает квартиры?! Это более интересно. Разскажите подробности.

Лестрад вынул свою записную книжку и перелистал несколько страниц для того, чтобы лучше припомнить дело, о котором собирался рассказывать.

- О первом деле этого рода нас уведомили четыре дня тому назад, - начал он рассказывал, - случилось это в магазине Морза Гедеона, знаете, на Кеннингтонской улице, он торгует картинами и статуями... Приказчик вышел на минуту из магазина, как вдруг там послышался страшный шум и треск. Приказчик вернулся в магазин и увидал, что алебастровый бюст Наполеона, стоявший в углу вместе с другими статуями, лежит, разбитый вдребезги, на полу. Он выскочил на улицу и узнал от прохожих, что несколько мгновений тому назад из магазина выбежал какой-то субъект. Как ни разыскивали этого нахала, все было напрасно. Он пропал без следа... Ну, пока удивительного ничего нет. Порчу статуи приписали уличному хулигану - вы знаете, что этот народ время от времени проявляет себя... Полиция, по крайней мере, взглянула на это происшествие именно с этой точки зрения. Статуя стоила всего на всего несколько шиллингов, и начинать разследование по столь ничтожному поводу было признано излишним.

Второе дело, случившееся вслед за этим, оказалось более серьезным и необыкновенным. Произошла эта история вчера ночью.

В нескольких сотнях ярдов от магазина Морза Гедеона, на той же Кеннингтонской улице, живет очень известный врач д-р Барнико. Практика у него в городе огромная. Квартира доктора находится на Кеннингтонской улице; тут же он производить и прием больных, но кроме того, у Барнико есть еще лечебница - милях в двух от Кеннингтона, на Нижней Брикстонской улице.

Надо вам сказать, что этот самый д-р Барнико - страстный поклонник Наполеона I. Все, относящееся к знаменитому императору - книги, картины, статуи и пр. - он тщательно собирает. Несколько дней тому назад он купил в магазине Морза Гедеона, две алебастровые копии знаменитой головы Наполеона, вы, конечно, слыхали об этом произведении французского скульптора Девина. Одну из этих копий он поставил в передней у себя в доме, на Кеннингтонской улице, а другую отправил в больницу в Нижний Брикстон, где она и была поставлена на камине. Приехал д-р Барнико сегодня утром к себе домой и увидал, что у него успели побывать воры. Стали осматривать вещи: оказывается, все цело, кроме головы Наполеона в передней. Статуя была вынесена в сад и разбита о садовую стену, около которой и были найдены черепки...

Гольмс потер руки.

- Все это весьма своеобразно, - произнес он с удовольствием.

- Я знал, что вам это дело понравится, - ответил Лестрад, - однако, я еще не кончил рассказа. Д-р Барнико должен был ехать в свою лечебницу в полдень. Приехал он туда, и... можете себе представить его удивление: кто-то ночью забрался через окно в приемную залу и разбил в мелкие куски бюст Наполеона, стоявший на камине. Вся комната оказалась засыпанной осколками. Но кто проделал все это? Преступник или сумасшедший? Следов никаких... Таковы, мистер Гольмс, обстоятельства этого курьезного дела.

- Дело странное, если не совсем курьезное - ответил Гольмс. - А скажите-ка, бюсты д-ра Барнико представляли точную копии того бюста, который был разбить в магазине Морза Гедеона?

- Да, это копии одного и того же оригинала.

- Это, во всяком случае, важное обстоятельство. Может быть, человек разбивавший статуи, руководился совсем не ненавистью к Наполеону, как вы полагаете. Вы только представьте себе: какое множество статуй великого императора имеется в Лондоне, и. однако, этот странный человек разбивает только те из них, которые взяты с определенного оригинала.

- Я и сам сперва думал, как вы, - отвечала. Лестрад, - но Морз Гедеон, являющийся главным поставщиком статуй в этой части Лондона, сообщил мне, что Наполеон совсем не так популярен. Он говорил мне, что в течение нескольких лет он продал только эти три статуи Наполеона. Вы говорите, что в Лондоне имеется многое множество статуй Наполеона; согласен, но представьте, что этих статуй мало в районе Кеннингтонской улицы. Фанатик принадлежит к числу местных жителей - вот он и начал со своего околотка. Я вы что думаете на этот счет, д-р Ватсон?

- Мономания это очень широкое и всеохватывающее понятие, - ответил я. - Одна из особенностей мономании - это, как выражаются новейшие французские психиатры, "idée fixe". Человек может быть мономаниаком в одном каком-нибудь совершенно ничтожном пункте, а во всех прочих отношениях быть вполне здоровым. Представьте себе человека, который много читал о Наполеоне, или который принадлежит к семейству, обиженному Наполеоном... Что же, нет ничего мудреного, если такой человек станет мономаниаком и начнет выкидывать фокусы, в роде описанных вами.

Гольмс замахал руками.

- Ваше объяснение совсем не годится, любезный Ватсон, - сказал он: - как бы сильна ни была "idée fixe", но она не даст способности отыскивать бюсты, а наш интересный мономаниакь - человек в этом отношении очень ловкий. Он находит именно то бюсты, которые ему нужны.

- Ну, а как же вы объясните сами это дело?

- Да я и не пытаюсь объяснять его. Я только говорю, что в эксцентричных деяниях неизвестного джентльмена явно замечается метод. Заметьте, пожалуйста. Если бы этот господин сталь разбивать бюст в передней д-ра Барнико, он наделал бы шума и мог перебудить домашних. Во избежание этого, он вынес бюст в сад и разбил его только там. Иначе он действовал в лечебнице. Там ему бояться было нечего, и он разбил статую на месте... В общем это дело кажется пустяковым, но что же из этого? Лучшия мои дела в начале казались такими же пустяками. Помните, Ватсон, это ужасное событие в семье Абернетти? Что меня тогда навело на мысль? - пустяки, сущие пустяки - петрушка в сливочном масле, если не ошибаюсь... Да, Лестрад, я не стану шутить над вашими статуями, а напротив, буду вам очень благодарен, если вы меня будете уведомлять о дальнейшем развитии этого удивительного дела.

Дело со статуями получило развитие гораздо скорее, чем мы ожидали, и, что всего ужаснее, это дело стало трагическим.

"Приезжайте немедленно. 131, улица Питта. Кенсингтон. Лестрад".

- Что случилось? - спросил я.

- Не знаю, но, может-быть, нечто серьезное. Мне сдается, что эта телеграмма относится к вчерашним статуям. Если это так, то это будет обозначать, что наш разбиватель статуй, наш неизвестный друг, перенес свою деятельность в другую местность Лондона... Кофе на столе, Ватсон, а кэб мною уже нанять и дожидается у дверей.

Через полчаса мы уже были на улице Питта. Это очень тихая местность, несмотря на то, что находится в непосредственном соседстве с одной из главных торговых магистралей города. No 131 оказался одним из самых прозаических, хотя и респектабельных домов. Забор перед домом быль весь унизан любопытными. Гольмс свистнул.

- Клянусь Георгием, что здесь дело идет, по крайней мере, о покушении на убийство! - произнес он. - Поглядите-ка, среди любопытных - газетчики, а этот народ пустяками не интересуется. Торговцам произведениями печати нужно, но меньшей мере, убийство. Глядите-ка, как у этого парня закруглились плечи, и вытянулась шея. Несомненно, тут имело место насилие.

Мы стали подниматься по лестнице. Гольмс продолжал наблюдать.

- Глядите, глядите, Ватсон, - говорила" он, - верхния ступени лестницы затерты мокрой шваброй, а нижния - сухи... Впрочем, Бог с нею, с лестницей. Вон, у средняго окна стоить Лестрад. От него мы узнаем, в чем дело.

Лицо полицейского инспектора носило чрезвычайно серьезное выражение. Он повел нас в гостиную. Там мы нашли весьма неопрятно одетого и до крайности взволнованного пожилого господина. Он шагал взад и вперед по комнате. Нас познакомили. Господин оказался собственником дома, мистером Горасом Гаркером, состоящем при "синдикате центральной прессы".

- Дело это опять касается статуй Наполеона, - сказал Лестрад, - вчера вечером вы, мистер Гольмс, заинтересовались этим делом, и я поэтому счел уместным послать вам телеграмму. Дело-то приняло очень серьезный оборот.

- Какой же оборот оно приняло?

- А такой, что здесь совершилось убийство. Мистер Гарнер, разскажите этим джентльменам о том, что здесь случилось.

Господин, одетый во фланелевый халат, обратил к нам лицо, на котором отражалась глубокая грусть.

- Ах, это - преудивительное дело! - воскликнул он, ведь вам, может-быть, известно, что я репортер, и что моя специальность - собирание новостей. И вот теперь, когда такая, можно сказать, важная новость случилась в моем собственном доме, я растерялся, я так растерялся, джентльмены, что не могу двух слов сказать. О, если бы я был здесь не хозяином, а журналистом! О, если бы я мог проинтервьюировать самого себя! О, в таком случае все вечерния газеты уделили бы мне по два столбца сегодня. А теперь... теперь я - самый несчастный человек. Мне приходится рассказывать эту историю массе лиц. Все эти лица напишут ценные статьи, а я останусь при пиковом интересе. Вас, впрочем, я знаю, мистер Шерлок Гольмс, и если вы мне сумеете объяснить это странное дело, я буду вознагражден за тот труд, который мне приходится теперь предпринимать, рассказывая вам про это происшествие.

Гольмс уселся и приготовился слушать. Гаркер начал:

- Весь сыр-бор загорелся, повидимому, из-за статуи Наполеона I, которую я приобрел для этой самой комнаты четыре месяца тому назад. Купил ее очень дешево у братьев Гардинг, недалеко от станции, на Высокой улице. Свою газетную работу я делаю, джентльмены, ночью, и иногда мне приходится писать почти до самого утра. Так было и сегодня. Сидел я в своей берлоге... комнатка у меня есть такая, позади, в самом верхнем этаже, - и вдруг в три часа утра я услышал внизу какой-то шум. Прислушался все тихо. Ну, думаю, стало быть, шум этот с улицы... Прошло еще минут пять, и вдруг внезапно раздался страшный вопль... Такого ужаса мне никогда слышать не приходилось, мистер Гольмс... Этот вопль будет звучать в моих ушах всю жизнь. Минуту или две я просидел неподвижно, весь окаменев от ужаса, а затем схватил кочергу и спустился вниз по лестнице. Вошел я в эту комнату. Вижу - окно отворено, а бюста на камине нет. Это я сразу заметил. Зачем понадобилась вору статуя, - я прямо понять не могу. Статуя была алебастровая и стоила гроши... Подойдите к окну, и вы увидите сами, что надо сделать только большой шаг для того, чтобы быть на переднем крыльце. Это, конечно, и проделал вор. Я пошел поэтому кругом и отворил дверь. Выйдя наружу, я споткнулся и чуть не упал на мертвое тело. Я немедленно же бросился назад, принес свечу и увидала, нечто ужасное. Передо мной лежала, несчастный с перерезанным горлом. Все около него было залито кровью. Лежал он навзничь, подогнув колени и открыв рот. Этот открытый рот был ужасен. Я буду видеть во сне это лицо, уверяю вас... Я взял полицейский свисток и дал сигнал... А после этого я, должно быть, упал в обморок. Очнулся я уже в комнате, и около меня стоял полицейский.

- А кто-же этот убитый? - спросил Гольмс.

- Пока неизвестно; никаких данных, удостоверяющих его личность, не имеется, - ответил Лестрад. - Тело находится в Морге; если хотите можете взглянуть, но наши усилия выяснить личность убитого остались тщетными. Это - высокий, здоровый, смуглый человека, лет тридцати. Одет он бедно, но, повидимому, к рабочему классу не принадлежал. В луже крови около него найден складной нож с роговой рукояткой; я но мог определит, кому принадлежал этот нож - убийце ли, или жертве преступления. Инициалов на платье и белье не имеется. В карманах найдено яблоко, пачка бечевок, дешевая карта Лондона и фотографическая карточка... Вот она!

Фотография эта была снята, очевидно, небольшим моментальным аппаратом любителя и изображала подвижную, с резко выраженными чертами, обезьяноподобную физиономию. Особенное внимание привлекали густые, нависшия брови и сильно развитый челюсти. Изображенный на карточке человек был похож на павиана.

Гольмс внимательно осмотрел карточку, а затем спросил:

- Все это хорошо, но куда же девался Наполеон?

- Разумеется, мы пойдем туда, - ответил Гольмс, - но теперь мне хотелось бы посмотреть кое-что здесь.

И он быстро начал оглядывать ковер и окно. Я слышал, как Гольмс говорил:

- Или у этого парня были очень длинные ноги, или он очень гибкий и ловкий. Стоя там внизу, было вовсе не легко ухватиться за оконный карниз и отворить окно. Вернуться обратно тою же дорогой - сравнительно легко... Ну, пора итти... Мистер Гарнер, хотите итти с нами и полюбоваться на остатки вашей статуи?

Неутешный репортер уселся за письменный стол.

- Нет, уж идите одни, - ответил он, вздыхая, а я попробую написать что-нибудь, хотя это и безполезно. Я уверен, что в вечерних газетах уже печатаются подробнейшие отчеты об этом происшествии. Таково уж мое счастье! Помните ли вы, как рухнули леса в Донкастере? Из журналистов я один присутствовал при катастрофе, и, однако, только та газета, в которой я пишу, и не дала своевременно отчета об этом. А почему? Потому что я был слишком потрясен и не мог писать. Та же история и теперь! Я не могу описать убийства, совершенного в моем доме.

И репортер наклонился над столом и принялся изо всех сил строчить. Мы вышли втроем.

Место, где находились обломки статуи, было недалеко. Нам пришлось пройти всего несколько сотен ярдов. Перед нами были черепки, оставшиеся от изображения великого императора. Кто же этот неизвестный, в котором Наполеон вызвал такую бешеную ненависть? Статуя валялась в траве, разбитая на несколько кусков. Гольмс присел на корточки и стал их внимательно разглядывать. Но выражению его лица, по его сдержанной манере я догадался, что он уже напал на след.

- Ну, как?.. - спросил Лестрад.

Гольмс пожал плечами.

- У нас еще много дела впереди, - ответил он, - впрочем... впрочем... ну, одним словом, мне кажется, что у нас есть факты, на которые можно опереться. Этот странный преступник ценит эту жалкую статую так высоко, что не задумался погубить человеческую жизнь. Это первый пункт. Затем странно то, что он не разбил этой статуи ни в доме Гаркера, ни вблизи его... а разбить статую было его единственной целью.

- Но он встретился с этим другим, который найден убитым. Эта встреча его сбила с толку. Он сам не знал, что делать, таща статую сюда.

- Так-то все оно так, но обратите, пожалуйста, внимание на этот дом, садом которого воспользовался преступник, чтобы разбить статую.

Дестрад поглядел кругом себя.

- Что же, - ответил он, - дом этот пустует, и преступник знал, что здесь его никто не потревожить:

- Гм... этого мало. Но пути сюда есть еще пустой дом с садом, однако, он не пошел туда, а добрался именно до этого дома. Он подвергал себя риску. Каждый момент он мог столкнуться с кем-нибудь.

- Я отказываюсь понимать, - ответил Лестрад.

Гольмс поднял руку вверх. Прямо над нашими головами торчал уличный фонарь.

- В этом саду был свет, а в том не было, преступник нуждался в свете, - прокричал он.

- Ей Богу, вы правы, - воскликнул Лестрад, - да, да, припоминаю - ведь и статуя д-ра Бариико была разбита около лампы. Однако, что же это должно обозначать, по вашему мнению, мистер Гольмс?

- Мы пока должны только запомнить этот факт, занести его, так сказать, в протокол. Факт этот объяснится позднее, когда мы соберем новые данные, а теперь скажите мне, Лестрад, что вы намереваетесь делать?

его сообщников. У нас создастся почва, стоя на которой мы будем иметь возможность узнать, что он делал вчера ночью на улице Питта, и кто с ним встретился там, около дома Гаркера и убил его. Вы согласны со мною?

- Вы правы, но я, изследуя это дело, пошел бы иным путем.

- Каким же именно?

- О, я не хочу оказывать на вас давления. Лучше будет, если мы пойдем каждый своей дорогой. Мы потом сравним добытые нами данные, я дополню вас, а вы - меня.

- Что же, прекрасно. - сказал Лестрад.

- Если вы пойдете на улицу Питта, то зайдите к мистеру Горасу Гаркеру, - сказал Гольмс. - Скажите ему от моего имени, что преступление совершено опасным психопатом, помешавшимся на ненависти к Наполеону. Так и скажите. Он об этом в своей статье упомянет.

Лестрад выпучил глаза.

- Но сами вы, надеюсь, не верите в это?

Гольмс, улыбаясь, ответил:

- Вы думаете, что я не верю? Что же, может-быть, вы правы, но я уверен, что это объяснение будет принято благосклонно как самим Горасом Гаркером. так и читателями "Синдиката центральной прессы". А теперь, Ватсон, нам пора удалиться. Нам сегодня предстоит работы много, и работа эта чрезвычайно сложная. Мне бы очень хотелось повидаться с вами, Лестрад, сегодня же. Если можно, заезжайте на Бэкеровскую улицу к шести часам. Я попросил бы вас также дать мне фотографическую карточку, найденную в кармане убитого. Возможно, что мне понадобится сегодня ваша помощь, Лестрад. Если мои умозаключения окажутся правильными, нам придется предпринять сегодня ночью маленькую экспедицию. А теперь пока до свидания, желаю вам удачи!

После этого мы с Гольмсом отправились на Высокую улицу и скоро достигли художественного магазина братьев Гардинг, в котором был куплен Горасом Гаркером бюст Наполеона. Молодой приказчик объяснил нам, что самою Гардинга в магазине нет и что он прибудет после полудня. Сам приказчик еще только недавно поступил на место и ничего сообщить не мог. Лицо Гольмса приняло недовольное выражение.

- Впрочем, что же, Ватсон, - произнес он, - нельзя ведь требовать, чтобы все шло гладко. Хорошо, мы зайдем сюда еще раз, когда здесь будет мистер Гардинг. Вы понимаете, что я делаю, Ватсон? Я хочу проследить происхождение этих бюстов. Почем знать, может-быть, с их производством связано что-нибудь особенное, чем можно объяснить все эти странности. Теперь же поедемте на Кеннингтонскую улицу к мистеру Морзу Гедсону: посмотрим, не может ли он пролить свет на эту тайну.

Проехав целый час на извозчике, мы добрались наконец, до магазина Гедсона. Нас встретил сам хозяин. Это был маленький, толстенький человека с красным лицом и легко вспыхивающий. На вопрос Гольмса, упомянувшого о разбитии статуи в его магазине, он ответил:

- Да, сэр. В этом самом магазине, сэр. Не понимаю, зачем мы платим разные там пошлины и соборы, если всякий негодяй может врываться к вам в магазин и портить товар. Да, сэр, вы правы, это я продал две статуи доктору Барнико. Позор, сэр, позор! Это нигилистический заговор - таково мое мнение, сэр! Только анархисты и могут додуматься до того, чтобы разбивать статуи. Я их называю красными республиканцами сэр, вот как я их называю! Откуда я добыл эти статуи, сэр? Я не думаю, чтобы ваш допрос относился к делу. Впрочем, извольте, если это вам нужно, я могу сообщить. Статуи эти я купил у Гельдер и К°, Церковная улица, Степней. Это - известная, старая фирма, существует двадцать лет. Вы спрашиваете, сколько у меня было статуй? Три, сэр. Да, три - две я продал доктору Барвико, а третью разбили вот здесь в магазине; белым днем разбойничают. Знаю ли я человека, изображенного на этой карточке? Нет, не знаю. Впрочем, позвольте, знаю... Ну, конечно, это Беппо. Это, сэр, итальянец, тонкия работы делает; работал и у меня в магазине. Умеет точить, вырезывать из дерева, золотить... Вообще, сэр, он делаеть тонкия работы. У меня он расчелся, на прошлой неделе и с тех пор не показывался. О, нет, сэр, я не знаю, откуда он ко мне пришел и куда ушел. Я был им доволен, вел он себя хорошо и работал усердно. Он ушел за два дня до того, как у меня в магазине разбили статую.

- Вот и все, что мы могли добыть от мистера Морза Гедсона, - произнес Гольмс, когда мы вышли на улицу. - Мне кажется, что этот Беппо орудует на большом пространстве - он появляется и в Кеннингтоне, и в Кенсингтоне. Из-за этого молодца стоить проехать десять миль. Нам надо теперь ехать, Ватсон, к Гельдеру в Степней. Бюсты вышли оттуда. Будет удивительно, если мы там не получим ценных сведений.

Быстро мы промчались через фешенебельный Лондон через Лондон отелей, театров, литературы и судоходства. Вот мы и на берегах Темзы. Это совершенно самостоятельное население, насчитывающее сто тысяч душ; сдающиеся в наем дома кишат отбросами Европы. Здесь, на широкой площади, на которой некогда жили в хорошеньких особняках богатые купцы из Сити, мы нашли нужную нам скульптурную мастерскую. Большой двор был загроможден памятниками. В большой зале работало около пятидесяти человек. Управляющий, белокурый и очень высокий немец, принял нас очень любезно и обстоятельно отвечал на все вопросы Гольмса. Он справился в книгах и сообщил нам, что его мастерская сделала несколько сотен копий с головы Наполеона, изваянной Девином. Что касается трех копий, посланных Морзу Гедсону, то оне составляли половину изготовленной по особому заказу партии. Остальные три копии были проданы братьям Гардинг в Кенсингтоне. Эта шесть копий ровно ничем не отличались от остальных. Он, Гельдер, решительно не мог понять, как это может притти кому-нибудь в голову фантазия разбивать эти статуи. Эта идея показалась Гельдеру до такой степени смешной, что он расхохотался. Оптом он продавал эти статуи по шести шиллингов за штуку, но в розницу они могли итти гораздо дороже - шиллингов по двенадцати и даже дороже. Как эти статуи делались? Вот как. Отливался гипс в двух формах, а затем половинки склеивались особым составом. Работа эта производилась итальянцами в той самой зале, через которую мы прошли. Потом бюсты ставились для просушки на стол в корридоре, а затем убирались в склад... Вот и все, что мог сказать нам Гельдер.

Гольмс показал немцу фотографию, и она на него произвела замечательное впечатление. Лицо его стало красно от гнева, брови сдвинулись, голубые глаза приняли сердитое выражение.

- Ах, каналья! - воскликнул он, - да я его очень хорошо знаю! Мое заведение пользовалось всегда безукоризненной репутацией, полиция к нам и нога не показывала, а из-за этого негодяя мне пришлось ведаться с властями. Произошло это более года тому назад. Он поссорился на улице с своим соотечественником, итальянцем, ткнул его ножом и побежал прямо сюда, а полиция - за ним по пятам. Он и арестован был здесь. Звали его Беппо, а фамилия его мне неизвестна. Я был наказан поделом: никогда не следует брать к себе людей с такими физиономиями... Работник он, впрочем, был хороший, один из лучших.

- А что с ним было потом?

может вам, по всей вероятности, сообщить, где находится Беппо.

- О, нет! воскликнул Гольмс, - ради Бога, не говорите ни слова о нас этому двоюродному брату. Дело это очень важное; чем более я в него вникаю, тем важнее оно мне кажется. Я заглянул в вашу книгу в тот момент, когда вы справлялись о времени продажи этих статуй. Я видел, что этот лист помечен третьим июня. Не можете ли вы мне сообщить, когда, именно был арестован Бенно?

- Я могу сказать вам это, взглянув в расчетную книгу, - ответил Гельдер, - ну, да, да, последнюю получку он имел у нас 20 мая.

- Благодарю вас, - произнес Гольмс, - кажется, я узнал все, что мне нужно, и безпокоить вас более не буду.

И, попросив еще раз Гельдера не говорить ничего о нашем визите двоюродному брату Беппо, Гольмс двинулся к двери. Еще раз мы направили наши поиски на запад Лондона.

Поесть нам удалось только очень поздно, в ресторане. День сменялся к вечеру. Газеты уже были полны отчетами о происшествии. Я увидал напечатанные жирным шрифтом заголовки:

Убийство в Кенсингтоне.

Преступление, совершенное сумасшедшим.

По этим заголовкам я понял, что мистеру Горасу Гаркеру удалось, несмотря ни на что, послать в вечернее издание газеты свою статью. Целых два столбца были посвящены высоко-сенсационному и цветастому описанию происшествия.

Гольмс быстро начал читать. По временам он посмеивался.

- Прекрасно, Ватсон, послушайте-ка, что здесь написано, - произнес он и начал читать вслух:

- Достаточно того, что дело это не возбуждает даже теперь никаких сомнений. Один из самых опытных полицейских инспекторов Лондона, мистер Лестрад, и известный эксперт по криминологии, мистер Шерлок Гольмс, совершенно согласно полагают, что ряд смешных поступков, завершившихся так трагически, совершен не сознательно действовавшим преступником, а сумасшедшим. Только умственное разстройство и могло заставить человека проделывать все эти безумные фокусы. Иного объяснения нет и быть не может.

Гольмс положил газету и, улыбаясь, произнес:

- Печать может быть очень полезным учреждением, надо только уметь ею пользоваться. А теперь, подкрепившись пищей, мы можем отправиться еще раз в Кенсингтон. Авось, теперь мы застанем управляющого магазином братьев Гардинг. Он может сообщить нам что-нибудь интересное.

Основатель этого торгового дома оказался маленьким и чрезвычайно живым человеком. Он обнаружить большое здравомыслие и не малую разговорчивость.

- Да, сэр, я уже читал отчет об этом деле в вечерних газетах. Мистер Горас Гарнер - наш покупатель. Бюстом Наполеона мы его снабдили несколько месяцев тому назад. Гельдеру и К° в Степнее мы заказали три таких бюста, и все три нами проданы. Кому именно? О, на этот вопрос чрезвычайно легко ответить, сэр, надо только справиться по книгам! Да, совершенно верно, записи в полном порядке. Одна статуя продана, как видите, мистеру Гаркеру, другая - мистеру Иосии Брауну из Лаборном-Лоджь, Чисвик, а третья - мистеру Сэндфорту в Риднег, улица Лауэр-Гров... Вы спрашиваете, видел ли я когда-нибудь этого человека? О, нет, сэр, эта фотографическая карточка ничего мне не говорит! Если бы я видел хоть раз в жизни эту рожу, я никогда бы её не забыл. Трудно представить себе более безобразное лицо. Держу ли я на службе итальянцев? Да, сэр, держу. У меня их несколько. Есть и простые рабочие, есть и художники. Книга эта с именами покупателей у нас не охраняется. Затем ее охранять? Тут нет секретов. Да, сэр, это весьма странное дело, и я вам буду очень благодарен, если вы мне сообщите о результате вашего разследования.

Некоторые сообщения Гардинга Гольмс записал в свою книжку. Лицо у него было веселое; повидимому, он был очень доволен оборотом, который приняло дело. Разговаривать со мною он, впрочем, не стал, а ограничился лишь замечанием, что нам пора ехать домой, так как Лестрад, наверное, нас уже ждет там. И действительно, приехав домой, мы нашли полицейского инспектора. Он шагал взад, и вперед, видимо, горя от нетерпения, Вид у него был многозначительный. Видно было, что он не потерял времени даром.

- Ну, как, дела, мистер Гольмс? - спросил он.

- У нас дела было пропасть, но, кажется, мы не потеряли времени даром, - ответил мой приятель: мы видели и продавцов этих бюстов, и хозяина мастерской, в которой их работали. История статуй теперь мне известна до мельчайших подробностей.

- Ах, вы все про бюсты! - воскликнул Лестрад, - ну, да ладно, я знаю, мистер. Гольмс, что у вас свой метод, и я, конечно, ни слова против вашей системы не говорю. Мне только кажется, что моя работа сегодня была плодотворнее вашей. Я выяснил убитого.

- Да неужели?

- Великолепно.

- Видите ли, у нас есть инспектор, который избрал как бы своей специальностью итальянский квартал. На шее у убитого найден странный предмета., какая-то католическая эмблема. По цвету этой эмблемы я сделал предположение, что покойный был уроженец юга. Вдруг приходит инспектор Хилл, взглянул на мертвого и сразу же его узнал. Звали его Пиетро Венуччи, он из Неаполя родом и считался одним из самых отчаянных головорезов во всем Лондоне. Венуччи принадлежал к Маффии. Вы, конечно, слышали оба. этом тайном сообществе? Маффия карает своих членов и посторонних смертью. Постановляется приговор и затем приводится в исполнение. Теперь вы, надеюсь, начинаете понимать, в чем дело. Убийца был тоже, по всей вероятности, итальянцем и членом Маффии; он нарушил правила общества, и Пиетро был послан его убит. В кармане Пиетро найдена фотография этого человека. Он взял эту фотографию для того, чтобы не ошибиться и убить именно того, кого приказала казнить Маффия. И вот Пиетро выслеживает этого человека, позволяет ему войти в дома., поджидает его у двери; затем начинается схватка, и палач падает сам в борьбе. Что вы скажете, мистер Шерлок Гольмс?

Гольмс сделал вид, что апплодирует.

- Великолепно, Лестрад, великолепно! сказал он, - но я не вполне вас понял. Как вы объясняете порчу статуй?

- Статуй?! Да выбросьте, ради Бога, из головы эти статуи. Ведь порча статуй - это ничтожный проступок, мелкое воровство... Самое большее, что за это полагается, это шесть месяцев тюрьмы. Нам не это нужно, - не статуи, а убийство. Уверяю вас, что все нити этого дела теперь у меня в руках.

- Что же вы будете делать дальше?

- О, теперь ясно, что надо делать! Я и Хилл отправимся в итальянский квартал и разыщем человека, изображенного на этой фотографии. Его я и арестую по обвинению в убийстве. Хотите пойти с нами?

- Нет, не хочу; мне кажется, что той же цели можно достигнуть гораздо легче. Я говорю, впрочем, не наверное. Все зависит... ну, одним словом, успех зависит от одного обстоятельства... Но надежды у меня имеются большие, я даже могу поставить два против одного, что изловлю нужного вам человека сегодня же ночью, если вы пойдете с нами.

- Куда? В итальянский квартал?

- Нет, не туда. Я полагаю, что нам будет легче накрыть его в Чисвике. Если вы, Лестрад, обещаете итти со мной сегодня ночью в Чисвик, то я вам обещаю пойти с вами завтра в итальянский квартал. Эта отсрочка ущерба вам не сделает... Ну, а теперь я полагаю, что нам надо несколько часов поспать. Ранее одиннадцати часов нам выходить не нужно, а вернемся мы, во всяком случае, не ранее утра. Обедать вы будете с нами, Лестрад, а пока этот диван к вашим услугам. Отдохните... Впрочем, позвоните и прикажите, чтобы послали за посыльным. Мне нужно послать одно чрезвычайно важное письмо.

Весь вечер Гольмс провел в чулане, копаясь в старых газетах, которыми этот чулан был набить чуть не до верха. Когда он, наконец, сошел вниз, в его глазах сияло торжество. Чего он искал в старых газетах и что он там нашел? Этого он не сказал ни мне ни Лестраду.

Даже я не вполне ясно понимал планы Гольмса, несмотря на то, что он производил свои розыски при мне. Я догадывался, конечно, почему Гольмс предпринимал экскурсию в Чисвик. Я помнил адреса, данные нам Гардингом, и догадывался, что чудак-убийца сделает визит именно в эту часть города. Несомненно, Гольмс хотел поймать его на месте преступления. Соображая все это, я удивлялся и восхищался перед лукавством, с которым Гольмс внушил Горасу Гаркору напечатать его отчет об убийстве. Это было нужно для того, чтобы успокоить преступника, утвердить его в той мысли, что он может безнаказанно продолжать свои подвиги со статуями.

Я не удивился, когда Гольмс посоветовал мне захватить револьвер. Сам же он взял с собой тяжелый охотничий бич с налитой свинцом рукояткой. Это было его любимое оружие.

Ровно в одиннадцать часов к подъезду нашей квартиры подкатил четырехместный экипаж, и мы, проехав Гаммерсмитский мост, очутились на месте. Кучера мы отправили дожидаться к мосту, а сами, двигаясь переулками, очутились, наконец, на узенькой улице, застроенной живописными домиками. При каждом доме был садик. При свете уличного фонаря мы прочитали на дощечке слово "Лаборном".

Жильцы дома, очевидно, уже спали, так как в окнах было темно. Только в передней виднелся слабый свет фонарика, которым она освещалась. Свет этот выходил в сад и бросал красный кружок на тропинку, ведущую к двери. Деревянная изгородь, отделявшая сад от улицы, отбрасывала черную тень на часть сада. Пользуясь этим, мы притаились около забора.

- Боюсь, что нам придется долго ждать, - сказал Гольмс, - нам еще нужно благодарить небо за то, что нет дождя. Нам даже и курить-то для времяпрепровождения нельзя. И все-таки повторяю: можно поставить два против одного, что наши старания увенчаются успехом.

Но опасения Гольмса оказались напрасными. Долго ждать нам не пришлось. Окончилось наше приключение внезапно, как-то странно.

Калитка сада внезапно и быстро распахнулась, и по дорожке задвигалась темная, гибкая фигура. Человек шел быстро, напоминая своими движениями обезьяну. Мы видели, как этот человек промелькнул через красный круг света на дорожку и затем исчез в тени дома.

Затем наступило молчание. Мы сидели, затаив дыхание. Послышался тихий звук, что-то скрипнуло, Это отворялось окно. Опять звуки затихли, и водворилось молчание. Незнакомец, очевидно, ходил по дому, разыскивая, что ему нужно. То в том, то в другом окне дома мелькал свет его потайного фонаря.

- Приблизимтесь к открытому окну и накроем его в момент, когда он будет вылезать в сад, - прошептал Лестрад.

Человек остановился и стал оглядываться. Тишина, господствовавшая на улице, его успокоила, и он, повернувшись к нам спиной, положил свою ношу на землю, а затем послышался звук сильного удара и треск разсыпавшагося алебастра.

Незнакомец был так занят своей работой, что не слыхал, как мы к нему подкрадывались.

Гольмс, как тигр, ринулся вперед и повалил незнакомца лицом к земле. Мы с Лестрадом быстро приблизились и надели ему на руки кандалы. После этого мы его перевернули на спину, и я увидал отвратительное, злое лицо, искаженное от бешенства. Это была физиономия, изображенная на фотографии, найденной у убитого итальянца.

Но Гольмс не обращал на нашего пленника ни малейшого внимания. Согнувшись он стоял у порога и внимательно разглядывал что-то, лежавшее на земле. Это были осколки бюста Наполеона, - осколки, подобные тем, которые мы видели утром. Гольмс брал по очереди каждый осколок, подносил его к фонарю, отнятому у Беппо, и внимательно разглядывал.

Наконец, Гольмс кончил эту работу. В окнах дома между тем появился свет, дверь отворилась, и на пороге дома показался сам домовладелец, толстый, веселый старик без сюртука и жилета, со свечой в руках.

- Мистер Иосия Браун? - спросил Гольмс.

- Да, сэр; а вы, без сомнения, мистер Шерлок Гольмс. Я получил через посыльного ваше письмо и сделал все так, как вы научили. Мы заперлись в задних комнатах и ждали событий. Ну, ну, я очень рад, что вы изловили этого негодяя. Надеюсь, джентльмены, что вы зайдете ко мне и немножко освежитесь чем-нибудь.

Но "освежаться" нам было некогда. Лестрад горел нетерпением спровадить арестанта в надежное место. Через несколько минуть подъехал наш экипаж, и мы, вчетвером, двинулись в Лондон.

Наш пленник все это время не вымолвил на слова; он только сверкал на нас глазами, скрытыми прядями спутанных полос. Однажды, когда я к нему придвинулся слишком близко, он схватил меня за руку, как голодный волк. В полиции нам пришлось дожидаться довольно долго. Нам хотелось знать результат осмотра арестованного. В кармане итальянца было найдено несколько шиллингов и кинжал, рукоятка которого была вся запачкана засохшей кровью.

Провожая нас, Лестрад сказал:

- Все обстоит благополучно. Хилл отлично знает этих итальянцев и удостоверить его личность. Вы увидите, что моя теория о его принадлежности к Маффии правильна. Но, мистер Гольмс, я вам все-таки очень признателен, вы ловко его накрыли. Вот одного только я не понимаю, как это вы узнали, что он придет в дом этого Брауна.

- Теперь поздно, ответил Гольмс, - объяснять некогда, да, кроме того, остались еще две подробности, не вполне выясненные, а это дело таково, что его необходимо довести до самого конца. Приходите-ка завтра ко мне на квартиру в шесть часов вечера. Мне кажется, я буду в состоянии завтра вам доказать, что вы даже теперь не отдаете себе отчета в значении этого дела, а дело это преоригинальное: оно займет почетное место в истории преступлений. Знаете, Ватсон, если я вам позволю когда-нибудь продолжать ваши мемуары, то это дело очень и очень оживить вашу книгу. Это приключение со статуями Наполеона прямо-таки удивительно.

* * *

Придя к нам на другой день вечером, Лестрад имел возможность сообщить многое об арестованном итальянце. Действительно, его звали Беппо, фамилия же его была неизвестна. Он был бедняк, но в итальянской колонии его знали хорошо.

Беппо был хорошим скульптором и честно зарабатывал себе пропитание, но затем он, как говорится, сталь на худую дорогу и успел два раза посидеть в тюрьме. Первый раз он попался в мелкой краже, во второй же раз он был присужден к заключению в тюрьме, как это уже известно, за покушение на жизнь одного соотечественника. По-английски Беппо говорил прекрасно. В полиции его допрашивали, зачем он разбивал статуи, но ничего не узнали. Беппо наотрез отказался отвечать.

Лестрад полагал, что эти статуи, наверное, были сработаны самим Беппо, так как он служил у Гельдера.

Полицейский инспектор сообщил нам очень мало нового, но Гольмс тем не менее слушал его с вежливым вниманием. Я, однако, ясно видел, что мысли его были в это время далеко. Гольмс был даже немножко взволнован: он словно ожидал чего-то и тревожился, стараясь в то же время скрывать свои чувства и казаться спокойным.

Вдруг он вскочил с кресла, и глаза его засияли. Раздался звонок, а затем по лестнице послышались звуки чьих-то шагов.

В комнату вошел пожилой, краснолицый господин с седыми бакенбардами.

В правой руке он нес старинный сак-вояж из плюша, который он и положил на стол.

- Здесь ли мистер Шерлок Гольмс? - спросил вошедший.

- Вы, конечно, мистер Сэндфорд из Ридинга?

- Да, сэр, я, кажется, немного запоздал, но это не моя вина. Поезд пришел с значительным опозданием. Вы мне писали насчет статуи, которая находится у меня?

- Да.

- Я привез с собой и письмо. В нем говорится: "я желаю приобрести бюст девиновского Наполеона, который имеется у вас, и готов уплатит за него десять фунтов". Это правда?

- Совершенная правда.

- Ваше письмо меня очень удивило. Я не могу понять, как это вы узнали, что у меня есть такая статуя?

- О, конечно, вы могли быть очень удивлены, но, по правде говоря, это объясняется очень просто. Мистер Гардинг сообщил мне. что статуя куплена вами, и дал мне ваш адрес.

- Нет, не говорил.

- Ну, сэр, я честный человек, хотя и не богатый. Я признаюсь, что уплатил за статую всего навсего пятнадцать шиллингов. Вы должны это знать прежде, чем уплатите десять фунтов.

- Ваша добросовестность делает вам честь, мистер Сэндфорд, но я уже назначил свою цену и от нея не отступлюсь.

- О, это очень мило с вашей стороны, мистер Гольмс! Я, как вы и желали, привез статую с собою. Вот она.

банковый билет.

- Будьте любезны, мистер Сэндфорд, - сказал он, - подпишите эту бумажку при свидетелях. Здесь говорится, что вы передаете все права на эту статую мне. Я человек порядка и люблю делать все по форме, на всякий случай, знаете... Благодарю вас, мистер Сэндфорд, вот ваши деньги, желаю вам счастливого пути.

Когда наш гость удалился, Шерлок Гольмс начал проделывать нечто, что возбудило в нас напряженное любопытство. Он вынул из комода чистую скатерть, разостлал ее по столу и поставил посередине статуту. Затем он взял свой охотничий бич и его тяжелой рукояткой нанес Наполеону сильный удар прямо в темя. Статуя распалась на несколько кусков, и Гольмс, наклонившись, стал жадно их разглядывать.

Еще мгновение, и он торжествующе вскрикнул. В его руках был осколок алебастра, на котором чернелся какой то круглый темный предмет, - точно слива в пуддинге.

- Джентльмены! - воскликнул Гольмс - позвольте показать вам знаменитую черную жемчужину Борджиа!

Бледные щеки Гольмса покрылись слабым румянцем, и он раскланялся совершенно серьезно и с чувством. Это был один из тех редких моментов, когда Гольмс переставал быть мыслящей машиной и превращался в человека, для которого важны и приятны похвалы ближних.

Гольмс был сдержан и горд; он презирал толпу и не искал популярности, но восхищение друзей и их похвалы иногда его трогали.

- Да, господа, - произнес он, - это самая знаменитая жемчужина во всем мире. Она была потеряна, но, благодаря счастливой случайности и правильно построенной цепи индуктивного мышления, мне удалось ее проследить от места её пропажи, т.-е. от спальни князя Колонна в отеле Дакр до вот этого уголка, до внутренности одной из шести одинаковых статуй Наполеона, сфабрикованных в Степнее, в мастерской Гельдер и К°!.. Вы помните, Лестрад, какую сенсацию произвело в Лондоне исчезновение этой жемчужины. Полиция делала напрасные усилия разыскать похитителей. Подозрение пало на горничную княгини, итальянку. Было доказано, что у этой итальянки есть в Лондоне брат. Но проследит отношения между братом и сестрой нам тогда не удалось. Имя подозреваемой горничной было Лукреция Венуччи. Я не сомневаюсь, что убитый дна дня тому назад Пиетро Венуччи и есть её брать. Я нарочно проглядел старые газеты и отметил хронологию событий. Жемчужина пропала за два дня перед арестом Беппо. Арестовали его за насилие над соотечественником в здании мастерской Гельдера; происходило это как раз в тот момент, когда работались эти статуи.

Может-быть, он украл ее у Пиетро; может-быть, он был его сообщником. Наконец, Беппо мог являться посредником между Пиетро и его сестрой. Впрочем, это обстоятельство неважно для решения задачи.

минуть, втечение которых он должен был спрятать свою ценную добычу. Ему грозил обыск, и жемчужину могли найти.

Шесть статуй Наполеона сушились на столе в корридоре. Одна из них была еще влажная. В одну минуту Беппо, опытный рабочий, проделывает отверстие в алебастре, прячет туда жемчужину и затем снова заделывает отверстие. Это была чрезвычайно удачная идея. никому и в голову не могло притти искать жемчужину в статуе.

Но с Беппо случилось несчастие: его приговорили к годовому тюремному заключению, а тем временем статуи были проданы и разсеялись по всему Лондону. В какой именно статуе находилось сокровище - этого Беппо и сам сказать не мог. Только разбив статуи, он мог найти жемчужину. Трясти статуи было безполезно, так как брошенная в свежий алебастр жемчужина могла к нему прилипнуть, что и случилось на самом деле.

Бепно однако не отчаявался и начал поиски. Через двоюродного брата, служившого у Гельдера, он узнал, в какие магазины были проданы статуи. Ему удалось затем получить работу у Мирза Гедсона, и он выследил, таким образом, три статуи. Жемчужины в них не оказалось. Тогда, при помощи какого-нибудь итальянца, служащого у Гардинга, он узнал, в какие магазины были проданы статуи. Первый визит он сделал к Гаркеру, но здесь его настиг его враг или сообщник. Пиетро, конечно, сердился на Беппо за исчезновение жемчужины. Между ними произошла драка, во время которой Пиетро был заколоть.

- Но если он был союзником Беппо, зачем же он носил в кармане его фотографическую карточку? - спросил я.

по моим расчетам, свою деятельность. Он, конечно, боялся, что полиция поймет его игру, и спешил окончить свои розыски. Конечно, я не мог сказать наверное, что Беппо придет к Брауну. Он мог найти жемчужину в статуе Баркера. Я даже не мог сказать наверное, что Беппо разыскивает жемчужину Борджиа. Я знал только, что он что-то ищет. Иначе и быть не могло, в противном случае зачем бы нужно было преступнику миновать темные и укромные места и разбивать статуи около фонарей? После события у Гаркера, целыми оставались только две статуи; но как узнать, что Беппо разобьет сперва ту, которая находилась в Лондоне. Я предупредил, во избежание второй трагедии, обитателей дома, и мы получили хороший результат. В этот момент я уже наверное знал, что дело идет о жемчужине Борджиа. Имя убитого человека связало историю статуи с историей в отеле Дакр. Оставался только один бюст Наполеона - в Ридинге. Жемчужина должна была находиться там. Я купил эту статую при вас у владельца - и жемчужина здесь, у вас на глазах.

Гольмс умолк, и молчание длилось несколько секунд.

- Ну, - сказал Лестрад, - я много раз видел, как вы проводите дела, но такое мастерское дело мне приходится наблюдать первый раз. Мы, в Скотланд-Ярде, не завидуем вам, сэр. Уверяю вас, что мы гордимся вами. Если вы придете к нам, скажем, завтра, то не найдется человека - начиная с старшого инспектора и кончая младшим констэблем - который бы не рад был пожать вам руку.

- Спасибо вам! спасибо! - сказал Гольмс и отвернулся к окну. Мне показалось, что он был совсем растроган в эту минуту.

Прошла минута, и Гольмс снова превратился в холодного мыслителя практика.

рад посодействовать вам в его разрешении.