Трагедия с "Короско".
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Трагедия с "Короско". Глава X. (старая орфография)

X.

Вся египетская кавалерия теперь преследовала арабов, и некоторое время наши друзья были забыты. Но вот чей-то радостный добродушный голос окликнул их, и из-за ближайшей скалы показался сперва красный тюрбан, затем и улыбающиеся, несколько бледное и расплывшееся лицо бирмингамского проповедника. Он опирался на толстое древко пики, так как его раненая нога не давала ему ступать, и это смертоносное оружие, заменявшее ему костыль, придавало ему еще более забавный вид. За ним двое негров тащили корзинку с провизией и бурдюк с водой.

- Не говорите мне ничего, я все отлично знаю! - кричал он; ковыляя между камней, - Али, давай сюда воды. Ну, вот, мисс Адамс, - вам это кажется мало, подождите, мы дадим еще... Ну, теперь ваша очередь, мистрисс Бельмонт... Ах, вы, бедняжки, бедняжки! Все мое сердце изболело о вас... Вот тут хлеб, вот мясо в корзинке. Но не кушайте слишком много сразу... А где же остальные? - вдруг добавил он, и лицо его помертвело.

Полковник печально покачал головой.

- Мы оставили их у колодцев, и я боюсь, что их песенка спета! - сказал он.

- Полноте, друг мой! Вы, вероятно, думали, что и моя песенка спета, а теперь, как видите, я жив и здоров и стою среди вас. Никогда не падайте духом, мистрисс Бельмонт, положение вашего мужа ни в каком случае не хуже того, в каком находился я!

- Да, когда я увидел вас там, на скале, - сказал Кочрэнь, - то принял за галлюцинацию!

- Я боюсь, что вел себя крайне неразумно! Капитан Арчер говорил, что я чуть было не испортил весь их план. Но дело в том, что когда я услышал, что арабы идут в балке, под нами, я до того забылся в момент тревоги за вас, до того захотел убедиться, живы ли вы, и здесь-ли, с ними, что совершенно упустил из виду их хитрый военный план!

- Я только удивляюсь, как вас арабы не застрелили, - сказал полковник Кочрэнь, - но разскажите нам, ради Бога, как вы сами здесь очутились?

- Очень просто! Отряд египетской кавалерии гнался за вами по пятам в то время, когда арабы бросили меня среди пустыни. Когда погоня поравнялась с тем местом, где я лежал, то они подобрали меня и захватили меня с собой. Я, очевидно, был в бреду, так как они потом говорили мне, что издали слышали мой голос, как я пел гимны; они и поехали на мой голос и таким образом, по воле Провидения, нашли меня. У них оказалась с собой маленькая походная амбулатория, и на другой день я уже пришел в себя и чувствую себя превосходно. Затем я перекочевал к отряду из Сарра, где есть доктор; он нашел, что моя рана пустяшная, и что небольшая потеря крови для меня даже очень полезна!

- Шш! Слышите? - спросил полковник Кочрэнь. Снизу, из балки, донесся до их слуха ружейный залп.

Кочрэнь насторожился, как боевой конь, и стал искать дороги, как-бы пробраться на вершину той скалы, откуда все было видно. Действительно, отсюда, в чистом прозрачном воздухе пустыни, на её ровном песчаном пространстве все было видно, как на ладони.

Остатки арабов ехали тесной кучкой, и красные тюрбаны их мерно покачивались в такт с шагом их верблюдов. Они отнюдь не походили на людей, потерпевших поражение, так как все их движения были строго разсчитаны и обдуманы, хотя они на их истощенных верблюдах были в безысходном положении. Весь отряд кавалерии из Сарра, пройдя по балке, спешился теперь и с колена правильными залпами осыпал группу арабов, отстреливавшихся со спины своих верблюдов. Но не стрелки из Сарра и не группа арабов привлекали в настоящее время внимание зрителей; эскадроны веблюжьяго отряда из Хальфы сомкнутыми рядами приближались с тылу к арабам и постепенно размыкались, оцепляя их большим полукругом, но мере своего приближения постепенно съуживающимся. Таким образом арабы очутились между двух огней. - Нет, смотрите, что они делают! - воскликнул с восхищением Кочрэнь.

Дервиши принудили все своих верблюдов встать на колени и сами все спешились. Впереди всех выделялась высокая, величественная фигура эмира Над Ибрагима. На мгновение он молитвенно преклонил колена и воздел руки, затем он встал и, выпрямившись во весь рост, обратился к окружавшим его людям с краткой речью. Закончив свою речь, он что то взял с седла, разостлал на земле и встал на эту разостланную подстилку.

- Славный малый! - воскликнул Кочрень. - Он встал на свою "Овечью шкуру".

- Что это значит? - осведомился мистер Стюарт.

- Видите-ли - пояснил Кочрэнь, - каждый араб всегда имеет при себе на седле овечью шкуру. Когда он признает, что его положение совершенно безъисходно и решается биться до последней капли крови, тогда он снимает с седла свою овечью шкуру и стоит на ней до тех пор, пока не упадет мертвым. Смотрите, они все до последняго стали на свои овечьи шкуры. Это значит, что они уже не дадут и не примут пощады!

Эта страшная драма быстро близилась к развязке. Окруженные тесным кольцом неприятелей, обстреливавших их со всех сторон, арабы отстреливались, как могли, - многие из них были уже убиты. Но остальные безпрерывно заряжали и стреляли все с тем же непоколебимым мужеством. Около дюжины трупов в мундирах египетской армии свидетельствовали о том, что победа эта досталась им не даром. Но вот раздался призывный звук трубы, - и отряд Сарра, и отряд Хальфа разом открыли но этой горсти людей перекрестный огонь; один-два залпа, - и все это маленькое поле застлал густой белый клубистый дым. Когда он разсеялся, все арабы лежали на своих овечьих шкурах - все они полегли, - все до последняго.

Дамы, объятые ужасом и вместе невольным удивлением пред этим геройством, смотрели на страшную сцену, разыгрывавшуюся у них перед глазами. Теперь, когда все было кончено, Сади и мисс Адамс плакали, обняв друг друга. Полковник Кочрэнь хотел было обратиться к ним с несколькими словами утешения или ободрения, когда взгляд его случайно упал на лицо мистрисс Бельмонт. Она была бледна, как полотно, черты лица были безжизненны и неподвижны, а большие серые глаза с остановившимися расширенными зрачками смотрели куда то в пространство, как у человека в трансе.

Но вместо всякого ответа она молча указала на пустыню, где, на разстоянии многих миль, чуть не на самом краю горизонта, небольшая кучка людей двигалась по направлению к этим скалам.

- Клянусь честью, там, действительно, что-то есть! Кто-бы это мог быть?

Но разстояние было еще настолько велико, что сначала ничего нельзя было различить, и лишь спустя некоторое время можно было сказать с уверенностью, что это были люди на верблюдах и числом около 12 человек.

- Это, наверно, те негодяи, которых мы оставили там, у колодцев, - пробормотал Кочрэнь, - это, без сомнения, никто иной, как они!

Мистрисс Бельмонт все с тем же бледным, неподвижным лицом следила за приближающейся группой всадников. Вдруг она с громким криком вскинула вверх свои руки и воскликнула едва внятным от сильного внутренняго волнения голосом. - Это они! Они спасены!.. Ах, это они, это они, полковник. Хвала Господу Богу! Это они! - и она принялась метаться по площадке скалы, как ребенок в порыве неудержимого веселия и радости.

Никто не верил ей, но никто и не решался протестовать против её уверений. Она сбежала уже вниз с холма к тому месту, где находился её верблюд. Предчувствие давно указало ей то, чего никто еще, кроме нея, не мог видеть. Она различила или угадала в той группе всадников три белых шлема. Между тем маленький отряд приближался форсированным маршем и прежде, чем находившиеся над балкой друзья их успели выехать к ним на встречу, уже можно было разсмотреть, что это были действительно Бельмонт, Фардэ и Стефенс, драгоман Мансур и раненый солдат суданец, эскортируемые негром Типпи-Тилли и остальными его товарищами, бывшими солдатами египетской армии. Бельмонт кинулся к жене, а monsieur Фардэ пожимал руку полковника Кочрэня, восклицая:

- Vive la France! Vivent les anglais! Tout va bien, n'est со pas? Ali, canailles! Vivent la croix et les chrétiens? - так несвязно и вместе искренно выражал добродушный и экспансивный француз свою радость.

Полковник также был чрезвычайно растроган и смеялся нервным, надорванным смехом, отвечая также горячо и сердечно на рукопожатия Фардэ.

- Дорогой мой, - говорил Кочрэнь, - я чертовски рад, что вижу вас всех опять. Я было совершенно махнул на вас рукой. Право, ничему в своей жизни я еще не был так рад, как этому свиданию со всеми вами! Но какими судьбами вы спаслись?

- Это все благодаря вам, полковник!

- Благодаря мне?

- Ну, да, а я еще ссорился с вами, негодный человек! Я теперь простить себе этого не могу!

- Об этом забудем совсем! Только как же это я мог спасти вас?

- Вы сговорились с этим Типпи-Тилли и его товарищами и обещали им известное вознаграждение, если они доставят нас невредимыми в Египет. Они, помня этот уговор, под покровом ночи, так как уже начинало темнеть, притаились в кустах, и, когда мы остались одни, а вы все уехали, осторожно подкрались и из своих ружей застрелили тех, кому приказано было нас умертвить. Мне жаль только, что они застрелили и этого проклятого муллу, так как, мне кажется, я непременно убедил бы его принять христианство. Вот вам вся наша история, а теперь, с вашего разрешения, я поспешу заключить в свои объятия почтенную мисс Адамс, так как вижу, что Бельмонт обнимает свою жену. Стефенс припал к руке мисс Сади и не может от нея оторваться, а на мою долю, очевидно, приходятся симпатии мисс Адамс! 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Прошло около двух недель, и тот специальный пароход, который быг предоставлен в распоряжение спасенных туристов, отошел уже далеко к северу, значительно дальше Ассиу. На следующее утро они должны были прибыть в Балиани, откуда отправляется экспресс в Каир. Таким образом это был последний вечер, который бывшие пассажиры "Короско" проводили вместе. Мистрисс Шлезингер и её ребенок, которым удалось благополучно спастись, уже раньше переправились через границу. Мисс Адамс, после испытанных ею лишений и потрясений, была долгое время серьезно больна и в этот вечер впервые появилась на палубе парохода. Она казалась еще худощавее и еще добродушнее, чем всегда; Сади, стоя подле нея, заботливо укутывала её плечи теплым плэдом. Мистер Стефенс нес ей на подносике кофе и старался установить маленький столик подле качалки мисс Адамс, чтобы ей было удобней. В другом конце палубы мистер и мистрисс Бельмонт ласково беседовали между собой, держа друг друга за руки. Monsieur Фардэ разговаривал с полковником Кочрэнь, стоявшим перед ним с сигарой в зубах, прямым, как струнка, с прежней безупречной военной выправкой, которою он, по собственному его признанию, так гордился. Но что сделалось с ним? Кто бы признал в нем теперь того надломленного старика, седого, как лунь. которого все эти его спутники видели там, в Ливийской пустыне?! Правда, кое-где в усах серебрился седой волосок, но волосы его были того блестяще-черного цвета, которому так дивились все во время его путешествия. На все сочувственные соболезнования относительно того, как его состарели эти несколько дней плена у дервишей, полковник отвечал холодно и хмуро, затем, исчезнув на время в своей каюте, он, час спустя, появился на палубе совершенно таким каким его все знали раньше.

цвет мутные воды реки. В сумерках надвигавшагося вечера стройные ряды прибрежных пальм, словно великаны минувших веков, смугло вырисовывались на фоне темного уже неба, на котором загорались то тут, то там большие лучезарные звезды

- Где вы остановитесь в Каире, мисс Адамс? - спросила мистрисс Бельмонт.

- У Шенхердс, я думаю!

- А вы, мистер Стефонс?

- О, непременно у Шенхердс!

- Мы остановимся в "Континентале", но я надеюсь, что мы не потернем вас из виду.

- О, не желала-бы я никогда терять вас из вида, мистрисс Бельмонт! - воскликнула Сади. - Нет, право, вы должны приехать в Штаты; мы постараемся устроить вам самый лучший прием! Мистрисс Бельмонт улыбнулась.

- У нас, дорогая мисс Сади, есть свои обязанности и дела в Ирландии, мы и так слишком долго отсутствовали; кроме того, - добавила она с добродушным лукавством, - весьма возможно, что если бы мы собрались в Штаты, то уже не застали-бы вас там!

- Но мы все же должны все когда нибудь опять встретиться, - сказал Бельмонт, - уж хотя-бы для того, чтобы еще раз пережить вместе эти воспоминания. Теперь все это еще слишком близко от нас, а через год - два мы лучше съумеем оценить их!

- А мне, - сказала его жена, - все это и теперь кажется чем-то давно, давно прошедшим, чем-то смутным, как будто виденным мною во сне!

- Да, тело наше не так быстро забывает свои страдания, как ум, - сказал Фардэ, подняв вверх свою забинтованную руку; - это, например, не походит на сон!

- Как жестоко, однако, что одни из нас остались живы, а другие - нет. Если бы мистер Броун и мистер Хидинглей были теперь с нами, я была бы вполне счастлива, - проговорила Сади, - почему в самом деле мы все сетались живы, а они нет?

- Почему зрелый плод срывают; а недозрелый оставляют на ветке? - раздался в ответ на её слова наставительный голос мистера Стюарта. - Нам ничего не известно о душевном состоянии наших бедных друзей, и Великий Садовник, чья мудрость превыше всякой мудрости, срывает плод, когда он созрел и должен быть сорван. Мы же должны возблагодарить Бога за наше спасение! Что касается меня, в данном случае, то я ясно вижу и смысл, и цель того, что Бог попустил это несчастие и затем, по великой мудрости своей, сжалился над нами и сохранил вас. С полным смирением я признаюсь, что теперь я лучше понимаю и сознаю свои обязанности, чем раньше. Эти тяжелые минуты испытания научили меня быть менее нерадивым в исполнении моих обязанностей и менее безпечным и ленивым в делании того, что я считаю своим долгом!

- А я, - воскликнула Сади, - я научилась в эти дня больше, чем во всю остальную жизнь! Я научилась так многому и отучилась от многого, что стала совсем иным человеком!

- Я раньше совершенно не знал себя, я всегда принимал за самое важное то, что вовсе не важно, и всегда пренебрегал тем, что действительно существенно! - проговорил Стефенс.

- Хорошая встряска никогда никому не мешает, - заметил Кочрэнь, - вечная масляница и вечные пуховики всегда только портят людей!

каждому из нас за эти самоотверженные порывы, за эту братскую любовь и братския чувства друг к другу!

Некоторое время все сидели в глубокой задумчивости. Вдруг подул резкий холодный ветер с востока, и многие поднялись, чтобы уйти в каюту.

Стефенс нагнулся к Сади и спросил:

- Да помню, и я должна теперь это исполнить! - отвечала девушка.

КОНЕЦ.