Изгнанники.
Часть вторая.
Глава XVII. Конец.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Изгнанники. Часть вторая. Глава XVII. Конец. (старая орфография)

ГЛАВА XVII.
Конец.

Ирокезы не стали подвергать де-Катина грубому обращению, когда втащили его из воды к себе в лодку. Для них было так непонятно, чтобы человек мог променять безопасное убежище на положение пленника, что они приписали этот поступок сумасшествию, болезни, которая внушает индейцам страх и уважение. Они даже не связали ему рук, разсуждая, что он не будет стараться убежать, так как очутился у них добровольно. Два воина обшарили его, чтобы убедиться, что у него нет оружия, а затем он был брошен на дно, между двух женщин, пока лодка приставала к берегу, чтобы предупредить осаждающих о приближении гарнизона из форта С. Луи. Затем она отчалила вновь и быстро достигла середины реки. Адель была смертельно бледна, и рука её, когда муж положил на нее свою, была холодна как мрамор.

- Дорогая моя, - прошептал он, - скажи мне, что ты невредима, что тебя не обидели ничем.

- О! Амори! Зачем ты приплыл? Зачем ты приплыл? Ох! Я думаю, что все могла бы вытерпеть; но если они станут обижать тебя, я этого не вынесу.

- Как же мог бы я остаться, когда знал, что ты в их руках? Я сошел бы с ума.

- Ах, меня только и утешала мысль, что ты в безопасности!

- Нет, нет. Мы прошли вместе через столько испытаний, что не должны разлучаться теперь. Что такое смерт, Адель? И зачем нам её бояться?

- Я не боюсь.

- И я не ббюсь. Все будет, как угодно Богу. А то, что Ему угодно, в конце концов, приведет к добру. Если останемся живы, то сохраним это воспоминание, а если умрем, то вместе перейдем в другую жизнь. Бодрись, моя родная! Ничего с нами не будет дурного.

- Скажите мне, - спросила Онега, - жив ли еще мой господин?

- Да, он жив и здоров.

- Это хорошо. Он - великий вождь, и я не жалею даже теперь, что взяла себе мужа из чужого народа. Но ах, мой сын! Кто отдаст мне его назад? Он был точно молодое деревцо, такой прямой и крепкий! Кто мог бегать, как он, или прыгать, как он, или плавать, как он? Прежде чем это солнце встанет вновь, мы все будем мертвы, и мое сердце радуется, потому что опять увижу моего мальчика.

Ирокезы усердно гребли, пока не уплыли от Св. Марии по крайней мере на десять миль. Затем они причалили в небольшом заливе и вышли из лодки, вытащив за собою пленников. Лодку понесли на плечах восемь человек и, пройдя с нею некоторое разстояние, спрятали ее в лесу, между двух свалившихся деревьев, положив на нее ветвей, чтобы скрыть ее из виду. Потом, после короткого совещания, они пошли далее по лесу, гуськом, поместив трех пленных в середину. Всего было пятнадцать воинов, - восемь впереди и семь сзади, вооруженных мушкетами и быстроногих, как лани; поэтому о бегстве нечего было думать. Оставалось одно - итти вперед и с терпением ждать своей участи.

Целый день длился их тяжкий путь. Он пролегал между обширных болот, по берегам синих лесных озер, где серый аист тяжело хлопал крыльями, взлетая из тростников при их приближении, или в темпой тени лесов, где царят вечные сумерки и где нет звуков, кроме падения дикого каштана или щелканья белки на десять сажен над головой. Онега обладала чисто индейской выносливостью, но Адель, несмотря на свои прежния странствия, еще задолго до наступления вечера почувствовала боль в ногах и утомление. Поэтому де-Катина испытал облегчение, когда, вдруг, между деревьев замелькали яркие отблески огня, и они пришли в индейский лагерь, где находилась в сборе большая часть отряда, прогнанного из Св. Марии. Здесь было и не мало женщин, пришедших из селений Могавков и Каюгов, чтобы быть ближе к воинам. Кругом были воздвигнуты вигвамы, образуя собою кольцо, и перед каждым горели огни, над которыми висели на трех палках котелки, где варился ужин. В середине горел жаркий костер, состоявший из ветвей, наваленных в виде круга, так что центр этого круга образовывал открытую площадку футов двенадцати в поперечнике. В середине этой площадки находился столб, и к нему было привязано что-то, все вымазанное красным и черным. Де-Катина быстро стал впереди Адели, чтобы не дать ей разглядеть; но было слишком поздно. Она вздрогнула, но не произнесла ни звука.

- Значит, они уже начали, - спокойно сказала Онега. - Ну, следующая очередь за нами, и мы покажем им, что умеем умирать.

- Они еще не сделали нам ничего дурного, - сказал де-Катина. - Может быть, они нас берегут ради выкупа или обмена.

Индиянка покачала головою.

- Не обманывайтесь подобною надеждою, - сказала она. - Если они так кротки, как с вами, то это - верный знак, что вас берегут для казни. Вашу жену отдадут за кого нибудь из их вождей, а мы с вами должны умереть, потому что вы - воин, а я слишком стара.

- Выдадут замуж за Ирокеза! - эти ужасные слова наполнили сердца их мучением, какого не могла причинить самая мысль о смерти. Де-Катина опустил голову на грудь, покачнулся и упал бы, если бы Адель не схватила его за руку.

- Не бойся, милый Амори, - прошептала она. - Все может случиться, но только не это, потому что, клянусь, я не переживу тебя. Нет, пусть это будет грех; но если смерть не придет ко мне, я сама пойду к ней навстречу.

Де-Катина взглянул вниз, на нежное личико, которое теперь застыло в неподвижном выражении твердой решимости. Он знал, что будет так, как она сказала, и что во всяком случае это последнее оскорбление не постигнет их. Мог ли бы он поверить прежде, что наступит такое время, когда его будет радовать уверенность в предстоящей смерти жены.

Когда они вошли в ирокезское селение, сквавы и воины выбежали к ним навстречу, и им пришлось итти сквозь двойной ряд ужасных лиц, которые ухмылялись, кривлялись и выли, глядя на них. Спутники провели их сквозь эту толпу и оставили в пустой хижине. В ней висело несколько ивовых рыболовных сетей, и куча тыкв валялась в углу.

- Вожди придут и решат, что с нами делать, - сказала Онега. - Вот они идут, и вы увидите, что я сказала правду, потому что знаю обычаи моего народа.

Минуту спустя, старый военный вождь, в сопровождении двух молодых богатырей, и бородатый полуголландец-полуирокез, руководивший нападением на помещичий дом, приблизились и стали на пороге, глядл на пленников и обмениваясь короткими горловыми звуками. Знаки Сокола, Волка, Медведя и Змеи показывали, что это - представители четырех знаменитых ирокезских родов. Метис курил глиняную трубку и, однако, говорил больше всех, очевидно оспаривая одного из молодых дикарей, который, наконец, как будто согласился с его мнением. В заключение, старый вождь сурово выговорил несколько коротких слов, и дело, повидимому, было решено.

- А ты, - сказал Метис по французски, обращаясь к Онеге, - ты сегодня получишь хороший урок за якшание с врагами твоего народа.

- Ах, ты, ублюдок! - отвечала безстрагнная старуха. - Тебе бы шляпу снят, когда говоришь с тою, в чьих жилах течет лучшая кровь Онондагов. Разве ты воин? Ты с тысячью человек за спиной не сумел войти в домик, который защищало несколько бедных землбдельцев! Неудивительно, что народ твоего отца отвергнул тебя. Ступай копать землю или играть в камешки, потому что в лесах когда-нибудь ты можешь встретить настоящого мужчину, и тогда навлечешь позор на племя, которое усыновило тебя!

Злобное лицо Метиса совсем побледнело от этих презрительных слов пленницы. Он подошел к ней и, схватив ее за руку, сунул её указательный палец в свою горящую трубку. Она не сделала ни малейшого усилия, чтобы освободиться, а продолжала сидеть совершенно спокойно, глядя через открытую дверь на заход солнца и на группы беседующих индейцев. Он внимательно наблюдал за нею, в надежде услышать крик или подметить судорогу боли на лице; но, наконец, с проклятием выпустил её руку и вышел из хижины. Она сунула за пазуху свой обугленный палец и засмеялась.

- Я не могу видеть таких ужасов! Ах, будь мы лицом к лицу, я - со шпагою, он - с каким угодно оружием, клянусь, он заплатил бы за это кровью своего сердца!

Индиянка казалась удивленною.

- Странно, - сказала она, - что вы думаете обо мне, когда сами в таком же положении. Ведь я угадала, какая судьба нас ждет.

- Ах!

- Мы с вами умрем у столба, а ее отдадут тому псу, который только что ушел отсюда.

- Адель! Адель! Что мне делать?! - в отчаянии от своей безпомощности, он начал рвать на себе волосы.

- Нет, нет, Амори, я не побоюсь. Что значит смерть, если она соединит нас навеки!

- Молодой вождь заступался за вас: он говорил, что Великий Дух поразил вас безумием, что вы поэтому и подплыли к их лодке, и что гнев Божий грозит племени, которое привяжет вас к столбу. Но этот Метис сказал, что любовь часто нападает на бледнолицых подобно безумию, и что любовь заставила вас сделать это. Тогда решили, что вы. умрете, а ее он возьмет к себе в вигвам, так как он был во главе отряда. Ко мне же их сердца жестоки, и меня казнят сосновыми лучинками.

Де-Катина прошептал молитву, чтобы ему дано было встретить судьбу свою, как прилично воину.

- Когда это будет? - спросил он.

- Теперь! Сейчас! Они пошли все приготовить. Но у вас еще есть время, потому что начнут с меня.

- Амори, нельзя ли нам умереть вместе сейчас? - сказала Адель, обнимая мужа. - Если это - грех, то он наверное простится нам. Умрем, милый! Покинем этих ужасных людей и этот жестокий мир. Уйдем туда, где мы найдем покой!

Глаза индиянки засияли одобрением.

- Ты хорошо сказала, Белая Лилия, - проговорила она. - Смотри: вот их огни уже отражаются на стволах деревьев, уже слышно завывание тех, кто жаждет нашей крови. Если вы умрете от собственных рук, они лишатся зрелища, а их предводител - своей невесты. Таким образом, вы окажетесь победителями, а они - побежденными. Ты верно сказала, Белая Лилия: это для вас - единственное спасение.

- Но как это сделать?

Онега внимательно посмотрела на двух воинов, которые стерегли их, стоя у дверей хижины. Они отвернулись, заинтересованные происходившими ужасными приготовлениями. Тогда она стала рыться в многочисленных складках своего платья и вытащила маленький пистолет с двумя медными дулами. На взгляд это была игрушка, изукрашенная резьбою и насечкою, как образец искусства парижских оружейников. Де-ла-Ну купил ее за красоту, когда в последний раз был в Квебеке; но, однако, она могла пригодиться при случае и была заряжена на оба ствола.

- Я взяла его для себя, - сказала Онега, засовывая пистолетик в руку де-Катина; - но теперь хочу показать им, что сумею умереть, как умирают Онондаги, и что я - достойная дочь их вождей. Возьмите, потому что, клянусь, я сама не стану стрелять, разве только всажу обе пули в сердце этого Метиса.

Трепет радости охватил де-Катина, когда его рука стиснула пистолет. Это был ключ, которым мог отворить им врата мира. Адель прислонилась щекой к его плечу и засмеялась от радости.

- Ты простишь меня, дорогая? - прошептал он.

- Простить тебя! Я благословляю тебя и люблю всем сердцем и душею. Обними меня покрепче и помолимся в последний раз.

Они вместе упали на колени, но тут в хижину вошли три воина и сказали своей соотечественнице несколько отрывистых слов. Она встала с улыбкой.

Она снова улыбнулась и вышла из хижины, в сопровождении воинов, быстрым и твердым шагом, точно королева, направляющаяся к трону.

- Теперь, Амори! - прошептала Адель, закрыв глаза и прижавшись к нему еще теснее.

Он поднял пистолет, но тут же опустил его: глаза его расширились и приковались к дереву, которое росло как раз напротив открытой двери хижины.

Это была береза, очень старая и корявая; береста висела на ней клочьями, и весь ствол был покрыт мхом и плесенью. Сажени на полторы от корня главный ствол делился на двое, и вот в этом-то раздвоении вдруг показалась большая загорелая рука, которая торопливо замоталась из стороны в сторону, делая жест страстного отрицания. В следующую секунду перед удивленными глазамы пленных рука исчезла и заменилась головою, так же настойчиво качавшеюся из стороны в сторону. Нельзя было по узнать этой темнокрасной, морщинистой кожи, больших, щетинистых бровей и маленьких, сверкающихтэ глазок. Это был капитан Ефраим Савадж из Бостона!

всю поляну градом пуль. Ирокезские часовые увлеклись своим кровожадным желанием посмотреть, как будут умирать плеиники; в это время канадцы успели обойти Ирокезов и заключить их лагерь в кольцо огня. Иидейцы метались из стороны в сторону, всюду встречая смерть, пока не нашли и какого-то промежутка в цепи нападающих, куда и бросились, точно стадо овец в пролом плетня. Они бежали по лесу, не переставая слышать свист пуль у самых ушей, пока другой свисток не подал знака к прекращению погони.

Но один из дикарей, прежде чем спасаться, решил сделать дело. Фламандский Метис предпочел мщение безопасности! Кинувшись к Онеге, он разрубил ей голову томагвоком, а затем, испустив свой военный клич, взмахнул окровавленным топором над головою и побежал в хижину, где пленные еще стояли на коленях. Де-Катина увидал его издали, и дикая радость загорелась в его взоре. Он встал, чтобы его встретить, и пустил обе пули ему в лицо. Минуту спустя подбежали канадцы; пленники почувствовали пожатия дружеских рук и, видя улыбки на знакомых лицах Амоса Грина, Саваджа и дю-Люта, поняли, что и для них, наконец, настал мир.

* * *

Так изгнанники достигли конца своих испытаний. Зиму они провели в форте Св. Людовика, а весною, когда Ирокезы перенесли войну на верхнее течение реки Св. Лаврентия, получили возможность перейти в английския провинции и по Гудзону-реке добраться до Нью-Иорка, где их радушно приняло семейство Амоса Грина. Дружба между обоими мужчинами так упрочилась общими воспоминаниями и пережитыми опасностями, что они сделались компанионами по торговле мехами, и имя француза вскоре стало не менее известно в горах Мэна и по склонам Аллеганов, чем было прежде - в салонах и корридорах Версаля. Со временем де-Катина построил себе дом на Стетен-Айланде, где поселились многие его единоверцы, и значительную часть своих торговых барышей употреблял на помощь своим угнетаемым собратьям. Амос Грин взял в жеиы голландскую девушку из Шенектади, которая так подружилась с Аделью, что этот брак еще теснее скрепил сердечные узы, связывавшия обе семьи.

и на реке, и на море. Там он и жил, уважаемый согражданами, которые сделали его выборным и членом городского управления.

Так, среди всеобщого почета, старый моряк прожил долгие годы, сделавшие его современником следующого столетия, когда старческий взор его моге уже увидеть ростущее величие его родины.

походы в ирокезские леса, где его отряды своими злодеяниями превосходили самих дикарей. Наконец, настал день, когда он отправился в такой поход, из которого не вернулись ни он, ни его соратники. Много страшных тайм хранят в себе эти тихие леса, и к их числу надо отнести судьбу Шарля де-ла-Ну, владельца Св. Марии. 

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.