Изгнанники.
Часть вторая. Новый Свет.
XXXII. Владелец "Св. Марии"

XXXII

ВЛАДЕЛЕЦ "СВ. МАРИИ"

Изгнанники, оставив справа от себя форт Сан-Луи, откуда доносился колокольный звон, поспешно продвигались вперед, меж тем как на горизонте солнце спустилось уже низко и на просеках длинная тень от кустов ложилась, словно от деревьев. Вдруг перед ними среди стволов вместо зеленой травы сверкнула голубая вода, и беглецы увидели широкую быструю реку. Во Франции она считалась бы громадной, но глаза путника, только что видевшие реку Св. Лаврентия, привыкли к еще большим водным пространствам. Амос и де Катина уже раньше бывали на Ришелье, но теперь сердца их радостно забились при виде этой реки, ибо они знали, что по ней лежит прямой путь: одному - домой, другому - к покою и свободе. Несколько дней пути по Ришелье, еще немного по прекрасным, усеянным островами озерам Шамплен и Сан-Сакраменто, под тенью деревьев Адирондика - и они очутятся на верховьях Гудзона и все пережитые труды и опасности станут только предметом разговоров в зимние вечера.

На другом берегу лежала страна страшных ирокезов, и в двух местах они заметили дым, вздымавшийся к вечернему небу. Они помнили слова одного траппера, что воинственные отряды индейцев еще не переходили через реку, а потому смело шли по тропинке вдоль восточного берега. Однако через несколько шагов их остановил грозный военный оклик и из чащи сверкнули два мушкетных дула, направленные на них.

- Мы - друзья, - крикнул де Катина.

- Откуда вы? - спросил невидимый часовой.

- Из Квебека.

- А куда идете?

- Навестить г-на Шарля де ла Ну, владельца "Св. Марии".

- Прекрасно. Опасности нет, де Лю. С ними еще и дама. Приветствую вас от имени моего отца, мадам.

Из чащи вышли двое людей. Один из них мог свободно сойти за чистокровного индейца, если бы не учтивые слова, произнесенные на безукоризненном французском языке. Это был высокий, стройный молодой человек, очень смуглый, с проницательными черными глазами и резкими, неумолимыми очертаниями рта, указывавшими на несомненно индейское происхождение. Его жесткие длинные волосы были собраны кверху в чуб; воткнутое в них орлиное перо служило единственным украшением. Грубая кожаная куртка и мокасины из оленьей шкурки совершенно походили на одежду Амоса Грина, но блеск золотой цепи на поясе, драгоценное кольцо на пальце и изящной работы мушкет придавали элегантность всему костюму юноши. Широкая желтая полоса охры на лбу и томагавк у пояса еще более усиливали впечатление двойственности.

Его товарищ был, несомненно, природный француз, пожилой, темноволосый и жилистый, с жесткой черной бородой и суровым энергичным лицом. На нем также была охотничья одежда, а за ярким полосатым поясом торчала пара длинных пистолетов. Его оленья куртка была украшена спереди крашеными иглами дикобраза и индейскими бусами, а ярко-красные штиблеты - бахромой из енотовых хвостов. Опершись на длинное темное ружье, он смотрел на путников, между тем как молодой человек шел им навстречу.

- Извините наши предосторожности, - проговорил последний. - Никогда нельзя предвидеть, что предпримут эти негодяи с целью провести нас. Боюсь, мадам, что столь долгий и трудный путь был для вас сильно утомительным.

Бедная Адель, славившаяся своей опрятностью даже среди хозяев улицы Св. Мартина, едва осмелилась взглянуть на свое испачканное и грязное платье. Она с улыбкой переносила все опасности и усталость, но выдержка чуть не изменила ей при мысли, что она в таком виде оказалась перед посторонними.

- Моя мать будет очень рада принять вас и позаботиться обо всем необходимом, - поспешно проговорил молодой человек, как будто читая ее мысли. - Но вас, мсье, я, наверно, где-то видал прежде.

- И я также вас! - вскрикнул гвардеец. - Я - Амори де Катина, бывший офицер Пикардийского полка. Вы без сомнения, Ахилл де ла Ну де Сен-Ма-ри. Припоминаю, видал вас на губернаторских приемах в Квебеке, где вы бывали вместе с вашим отцом.

- Да, это я, - ответил молодой человек, протягивая руку и улыбаясь несколько принужденно.

Де Катина действительно помнил этого юношу как одного из бесчисленных молодых дворян, приезжавших раз в год в Квебек. Там они справлялись о последних модах, болтали о прошлогодних версальских сплетнях и хоть в продолжение нескольких недель жили жизнью, соответствовавшей традициям их сословия. Сейчас, под тенью больших дубов, с чубом и военной татуировкой на лице, с мушкетом в руке и томагавком за поясом, он казался совсем иным существом.

- У нас в лесах одна жизнь, а в городе - другая, - произнес он, - хотя мой добрый отец не признает этого и повсюду таскает Версаль за собой. Вы знаете его, мсье, и потому излишне объяснять вам мои слова. Но настал час смены и мы в состоянии проводить вас до дому.

Двое людей в одежде канадских фермеров, держа ружья так, что опытный глаз де Катина сейчас же признал в них хорошо обученных солдат, внезапно появились перед разговаривавшими. Молодой де ла Ну, коротко отдав им несколько приказаний, пошел с беглецами вдоль тропинки.

- Вы, может быть, не знаете лично моего приятеля, - произнес он, указывая на другого часового, - но я уверен, что имя его понаслышке вам знакомо. Это Грейсолон дю Лю.

Амос и де Катина с величайшим любопытством и интересом посмотрели на знаменитого предводителя "лесных бродяг" - человека, проведшего в лесах всю жизнь, двигающегося все дальше и дальше на запад, неразговорчивого, ничего не записывавшего и постоянно оказывавшегося впереди повсюду, где только встречалось затруднение или грозила опасность. В эти пустынные дикие западные страны его бросили ' не религия или жажда наживы, а горячая любовь к природе и страсть к авантюре. У этого человека был атрофирован инстинкт честолюбия, и он никогда не пытался описывать своих странствований по белу свету. Никто не знал, где он бывал и где останавливался. На целые месяцы исчезал он из поселков колонистов, пропадал в обширных равнинах Дакоты или в громадных пустынях северо-запада и вдруг в один прекрасный день внезапно появлялся в поместье или в каком-либо другом форпосте цивилизации, несколько более худой и загорелый, чем прежде, но все по-прежнему молчаливый. Индейцы отдаленнейших частей материка отлично знали его. Он мог взбудоражить целые племена и приводить на помощь французам по тысяче разрисованных людоедов, говоривших на никому не известном языке и появлявшихся с берегов никому, кроме него, не ведомых рек. Самые смелые французские пионеры, достигнув после многочисленных приключений, по их мнению, новооткрытой земли, часто встречали там дю Лю, сидящего у костра с трубкой во рту рядом с какой-нибудь женщиной. Иногда сбившиеся с пути, окруженные опасностями путники за тысячи миль от друзей внезапно натыкались на этого молчаливого человека с одним или двумя товарищами. Дю Лю выводил путников из затруднений и исчезал столь же внезапно, как и появлялся. Таков был тот, кто шел рядом с беглецами вдоль берега реки Ришелье, и Амос и де Катина знали, что его присутствие здесь является зловещим симптомом, так как Грейсолон дю Лю всегда находился там, куда надвигалась неминуемая опасность.

- Что вы думаете о тех огнях, дю Лю? - осведомился молодой де ла Ну.

Искатель приключений набивал себе трубку отвратительным индейским табаком, отрезав его от пачки скальпировальным ножом. Он, словно нехотя, взглянул на два столбика дыма, вырисовавшихся на красном фоне вечереющего неба.

- Они не нравятся мне, - отрывисто произнес он.

- Так там ирокезы?

- Да.

- Ну, по крайней мере, это доказательство того, что они еще на том берегу.

- Нет, наоборот, на этом.

- Как?

- Ирокезы на этом берегу, - отчетливо повторил он. - Они переправились к югу от нас.

- А вы молчали об этом. Почему вы заключаете о их переправе и почему до сих пор не сказали нам об этом?

- Я не знал, пока не увидал этих огней.

- Ну а что же они значат?

- Эх, каждый индейский мальчишка скажет вам это, - нетерпеливо ответил дю Лю. - Ирокезы во время войны ничего бесцельно не делают. Они умышленно показывают нам этот дым. Будь все их боевые отряды на той стороне, это было бы бесполезно. Очевидно, храбрейшие из них уже переплыли реку. А с севера они не могли этого проделать, так как их заметили бы из форта. Вывод: они переправились на юге.

Амос одобрительно кивнул головой.

- Это в обычаях индейцев, - подтвердил он. - Ручаюсь, что он прав.

- Так они могут уже быть в лесах вокруг нас. Нам может угрожать опасность! - воскликнул де ла Дю Лю утвердительно мотнул головой и зажег трубку.

Де Катина окинул взглядом громадные стволы деревьев, увядшую листву, мягкую траву под ногами с перекрещивавшимися вечерними тенями. Как трудно было вообразить, что за этой красотой таилась опасность, и еще такая страшная и грозная, что могла напугать и одинокого мужчину, а тем более того, с кем рядом шла любимая женщина. Глубокий вздох облегчения вырвался из груди де Катина, когда на большой поляне мелькнул частокол с возвышавшимся за ним высоким каменным домом. Вдоль изгороди тянулись в линию около дюжины маленьких домиков, крытых кедровым гонтом, с крышами, загибавшимися вверх наподобие нормандских; здесь, под защитою господского замка, обитали вассалы - странный обломок феодальной системы в сердце американских лесов. Подойдя ближе к воротам, путники различили громадный деревянный щит с нарисованным на нем гербом: по серебряному полю две полосы под углом между тремя красными значками. Из бойниц на каждом углу выглядывали маленькие медные пушки. Едва они вошли в ворота, как сторож запер их изнутри, заложив огромной поперечиной. Небольшая кучка мужчин, женщин и детей столпилась у крыльца замка, где на высоком кресле восседал какой-то старик.

- Вы знаете моего отца, - сказал, пожимая плечами, молодой человек. - Он воображает, что будто никогда не покидал своего нормандского замка и продолжает быть французским помещиком и вельможей древнейшей крови. Сейчас он принимает дань и ежегодную присягу от своих вассалов и счел бы неприличным прервать эту торжественную церемонию даже ради самого губернатора. Если вам интересно понаблюдать эту церемонию, то отойдите сюда и дождитесь конца. Вас же, мадам, я сейчас провожу к моей матери, если вы соблаговолите последовать за мной.

с белыми чепчиками на голове, и, наконец, третьи, дети - с разинутыми ртами и вытаращенными глазами, необычайно присмиревшие при виде благоговейного почтения старших. Среди них на высоком резном стуле прямо и неподвижно восседал очень пожилой человек с чрезвычайно торжественным выражением лица. Это был красивый мужчина, высокий, широкоплечий, с резкими, крупными чертами чисто выбритого лица, глубокими морщинами, большим носом, напоминавшим клюв, и густыми щетинистыми бровями, подымавшимися дугообразно почти к краю громадного парика, пышного и длинного, как носили во Франции в дни его молодости. На парик была надета белая шляпа с красным пером, грациозно вздернутая с одного бока, а сам мужчина был одет в камзол из коричневого сукна, отделанный серебром на воротнике и на рукавах, очень изящный, хотя довольно поношенный и, очевидно, не раз бывавший в починке. Камзол, черные бархатные штаны до колен и высокие, хорошо начищенные сапоги - все это, вместе взятое, составляло такой костюм, какого де Катина никогда прежде не видывал в диких дебрях Канады.

Из толпы вышел неуклюжий земледелец и, стал на колени на маленький коврик, вложил свои руки в руки вельможи.

- Господин де Сен-Мари, господин де Сен-Мари, господин де Сен-Мари, - произнес он подряд три раза. - Приношу вам по долгу присягу на верность за мой леп Хабер, которым владею в качестве вассала вашей милости.

- Будь верен, сын мой. Будь храбр и верен, -торжественно проговорил старый вельможа и внезапно прибавил совсем другим тоном: - Какого черта тащит там твоя дочь?

Из той же толпы вышла девушка, неся широкую полосу коры, на которой лежала куча рыбы.

- Peste! - крикнул вельможа. - Почему это тын решил, Дюбуа, что я намерен расстраивать здоровье, съев все эти семьдесят три рыбы? Разве ты думаешь, что у моей дворни, домочадцев и остальных членов лома только и дела, что уничтожать твою рыбу? Вперед приноси в уплату подати не более пяти рыб сразу. Где дворецкий? Терье! Отнеси рыбу в склад, да смотри, чтобы вонь не дошла до голубой комнаты или апартаментов барыни.

Человек в очень потертой черной ливрее, полинялой и заплатанной, подошел с большим жестяным подносом и унес кучу поднесенной рыбы. Затем вассалы выходили один за другим, приносили старозаветную присягу и каждый из них оставлял известную часть своего промысла на содержание сюзерена: кто - сноп пшеницы, кто - меру картофеля; некоторые принесли оленьи и бобровые шкуры. Дворецкий уносил подношения, пока вся дань не была уплачена и странная церемония не закончилась. Когда помещик поднялся со своего места, его сын, уже вернувшийся, взял за руку де Катина и провел его сквозь толпу.

- Отец, - проговорил он, - это мсье де Катина. Быть может, вы помните, встречали его в Квебеке несколько лет тому назад.

Вельможа поклонился с чрезвычайно снисходительным видом и пожал гвардейцу руку.

- Это мои друзья, мсье, Амос Грин и капитан Эфраим Сэведж. Моя жена тоже со мной, но ваш сын был столь любезен, что уже отвел ее к вашей супруге.

- Я польщен... очень польщен, - промолвил старик с вычурным поклоном. - Я очень хорошо помню вас, сударь, так как людей вроде вас нечасто встретишь в здешней стране. Помню и вашего отца, мы вместе сражались с ним при Рокруа, хотя он служил тогда в пехоте, а я в красных драгунах у Гриссо. У вас в гербе молоток на перекладине по лазоревому полю... а, вспомнил. Вторая дочка вашего прадедушки вышла замуж за племянника одного из Де ла Ну де Андали, принадлежавших к младшей ветви нашего рода. Добро пожаловать, родственник.

Он вдруг обнял обеими руками де Катина и трижды похлопал по спине.

Молодой человек был в восторге от столь радушного приема.

- В ваше распоряжение будет отведен ряд апартаментов на все время пребывания здесь. Черт возьми! Мне не каждый день приходится принимать человека благородной крови. Ах, сударь! В том-то и заключается тягость моего изгнания, что не с кем поговорить здесь как с равным. Разве с чиновниками, губернатором, интендантом, пожалуй, одним, двумя священнослужителями, с тремя, четырьмя офицерами -но из дворянства.? Едва ли найдется здесь хоть один дворянин. Титулы у нас покупают, как пушнину, и лучше, пожалуй, в этой стране иметь челнок, полный бобровых шкур, чем родословную от Роланда. Но я забываю обязанности хозяина. Вы и ваши друзья, наверно, устали и проголодались с дороги. Пройдемте в салон и посмотрим, не найдут ли мои дворецкие чем угостить вас. Вы, если не ошибаюсь, играете в пикет? Ах, я немного разучился, но буду очень раз переброситься картой с вами.

Замок был высок, крепок, со стенами из серого камня. Большая входная дверь, окованная железом, с бойницами для мушкетных дул, вела в целый ряд погребов и кладовых, где хранились свекла, морковь, картофель, капуста, солонина, сушеные угри и разные другие зимние запасы. По винтовой каменной лестнице гости в сопровождении хозяина прошли в огромную высокую кухню, от которой во все стороны расходились комнаты дворни, или свиты, как пред-, почитал называть их старый вельможа. Этажом выше располагались апартаменты господ, в центре которых находилась обширная столовая с громадным камином и грубой, домашнего изделия, мебелью. Богатые ковры из медвежьих и оленьих шкур покрывали сплошь темный деревянный пол, а по стенам рогатые оленьи головы выглядывали между рядами висящих мушкетов. Большой, грубо сработанный кленовый стол занимал середину комнаты. На нем стояли пироги с дичиной и брусникой и кусок копченой лососины. Голодные путники не преминули оказать всему тому должную честь. Хозяин объяснил, что он уже ужинал, ко позволил себя уговорить и закусил вместе с гостями, кончив тем, что съел больше Эфраима Сэведжа, выпил посолиднее дю Лю и в заключение спел перед разомлевшими беглецами любовную французскую песенку, вольные слова которой, к счастью для всей остальной компании, остались совершенно непонятными жителю Бостона.

кое-что любопытное. Итак, вы прямо из Версаля, де Катина? Он был построен после моего отъезда, но как хорошо я помню старую придворную жизнь в Сен-Жермене, пока еще Людовик не стал столь набожным. Ах, что это были за невинно очаровательные дни, когда г-же де Нейваль приходилось загораживать окна комнат фрейлин, дабы король не забрался туда, а мы все с восьми часов утра выходили на лужайку для утренних поединков. Клянусь святым Дионисием, я еще не совсем позабыл некоторые из приемов и, как ни стар, рад бы еще поупражняться.

Своей обычной величественной походкой он приблизился к стене, где висели рапира и кинжал, снял их и начал нападать на дверь, то наклоняясь, то откидываясь назад, отражая кинжалом невидимые удары, притопывая ногами и отпуская короткие восклицания, употребляющиеся в фехтовальных школах. Наконец он вернулся к гостям, тяжело дыша и со сбитым на сторону париком.

при Рокруа и в других менее значительных битвах. А при дворе ведь ничего не изменилось. Наверно, все те же любовные историйки и кровопролитные дуэли. Ну, как сватовство Лозени к м-ль де Монпансье? Доказано ли, что г-жа де Клермонт купила какой-то флакон у Ле Ви, торговки ядами, за Два дня перед тем, как суп так вредно подействовал на брата короля? Как поступил герцог де Бирон, когда его родной племянник убежал с его женой? Правда ли, что он прибавил шалопаю пятьсот тысяч ливров в год на содержание за это дело?

Таковы были вопросы, касавшиеся событий, происшедших в Париже года два тому назад и конец которых еще не дошел до берегов реки Ришелье. До глубокой ночи, когда его товарищи давно уже храпели под одеялами, де Катина, жмурясь и позевывая все еще старался удовлетворить любопытство старого придворного, посвящая его в сложные подробности версальских сплетен.