Конторщик маклера

Конторщик маклера

В скором времени после моей женитьбы я поселился в Паддингтоне, где взял практику престарелого доктора, мистера Фаркера. Практика его прежде была очень велика, но затем постепенно пациенты стали приходить все реже и реже. Причиной этому были преклонные годы доктора Фаркера и то, что он страдал болезнью, называемой «пляской святого Витта». Публика думает, что доктор, желающий лечить, должен быть здоров сам, и не доверяет тому, кто не может вылечить самого себя.

Итак, практика, которую я взял на себя, была неважная и приносила в год только около трехсот фунтов, а между тем ранее она достигала тысячи двухсот. Я был молод, надеялся на свою энергию и был уверен, что за несколько лет мне удастся увеличить практику до прежней цифры.

Я был сильно занят первые несколько месяцев и почти совсем не виделся с моим другом Шерлоком Холмсом. Идти к нему на Бейкер-стрит у меня не хватало времени, а он постоянно сидел дома и если выходил куда-нибудь, то только по делу. В одно июньское утро, когда я сидел после завтрака и читал «Британский медицинский журнал», вдруг раздался звонок, вслед за которым, к моему величайшему изумлению, послышался резкий, высокий голос моего старого товарища и друга.

– Мой дорогой Ватсон, – сказал он, входя в комнату, – я очень рад видеть вас. Надеюсь, что миссис Ватсон уже совершенно оправилась от потрясения, которое ей пришлось испытать во время нашего исследования этой странной истории «Знака четырех»?

– Благодарю вас, – сказал я, горячо тряся его руку, – мы здоровы оба.

– И я также, – продолжал он, усаживаясь в кресло – надеюсь, что ваша медицинская практика не совсем еще отбила у вас охоту к разгадыванию дедуктивным способом наших маленьких загадок?

– Совершенно напротив, – ответил я, – как раз вчера вечером я занимался классифицированием моих заметок по этой части.

– Надеюсь, что вы не считаете свою коллекцию уже оконченной?

– Разумеется, нет. И я был бы как нельзя более рад еще пополнить мои заметки.

– Например, даже сегодня?

– Если вы желаете, то хоть бы и сегодня.

– И даже если бы ради этого вам пришлось проехать в Бирмингем?

– Конечно, если вам так угодно.

– А практика?

– Мой сосед, я уверен, с удовольствием займется вместо меня. Когда он уезжает, я делаю это для него всегда.

– А! Я очень рад, – сказал Холмс.

Затем он откинулся на спинку кресла и из-под опущенных наполовину век принялся рассматривать меня.

– Вы были, как я вижу, недавно больны; наверное, простудились немного?

– Я сидел дома целых три дня по случаю довольно сильной простуды. Но мне казалось, что от нее теперь уже не осталось никакого следа.

– Это правда. Вы имеете теперь совершенно здоровый вид.

– Почему же вы узнали, в таком случае, что я был болен?

– Мой дорогой друг, ведь вам известен мой метод.

– Значит, вы узнали это при помощи дедукции?

– Разумеется.

– А что взяли вы за исходную точку?

– Ваши тапочки.

Я взглянул на свои ноги, обутые в новые кожаные башмаки.

– Но как же?.. – начал было я, но Холмс перебил меня.

– Ваши тапочки совершенно новые, – сказал он, – вы носите их никак не более трех недель. А между тем ваши подметки, которые в настоящую минуту видны мне, немного обожжены. В первую минуту я подумал, что вы промочили ноги и сушили башмаки на огне, но потом я заметил на середине подметки бумажное клеймо магазина, которое непременно отстало бы от сырости. Значит, можно сделать только одно заключение: вы сидели перед огнем, протянув к нему ноги, а это возможно делать в июне только в том случае, если человек простужен.

Подобно всем рассуждениям Холмса, то, что он объяснил мне сейчас, казалось совершенно простым. Мой друг угадал мою мысль по выражению моего лица и слегка иронически улыбнулся.

– Результаты моих выводов производят гораздо больше эффекта, когда я не объясняю их, – сказал он, – и боюсь, не делаю ли я ошибки, давая объяснения, путем каких логических умозаключений я сам прихожу к ним. Итак, вы согласны поехать со мной в Бирмингем?

– Конечно. Но в чем дело?

– Я вам это расскажу в вагоне, во время пути. Мой клиент дожидается нас на улице, в экипаже. Вы можете ехать сейчас же?

– Сию минуту.

Я написал записку соседу-доктору, сбегал наверх, чтобы предупредить мою жену об отъезде, и присоединился к Шерлоку Холмсу, который уже спускался с лестницы.

– Ваш сосед тоже доктор? – спросил он, указывая на медную дощечку на двери.

– Да. Он в одно время со мной начал свою практику.

– И до него здесь также жил доктор?

– Кажется, да. Вообще здесь, в этом доме, с самого его основания всегда жили два доктора.

– Но ваша практика больше, нежели его?

– Я думаю, да, – сказал я. – Как вы узнали это?

– По ступеням, мой милый. Ступени вашей лестницы втрое грязнее его. Но вот и господин, который ждет нас. Это мой клиент, мистер Холл Пайкрофт; позвольте познакомить вас. Ну, теперь погоняйте, кучер, мы едва-едва успеем приехать к поезду.

Господин, сидевший в экипаже напротив меня, был совсем молодым человеком, здоровым, свежим, с честным лицом и с небольшими, подкрученными кверху усами желтого цвета. Одет он был в приличную черную пару и сияющий цилиндр. По его платью тотчас же можно было узнать, что он принадлежит к числу разбитных молодых людей из Сити. К этому сословию мы относимся с презрением и называем их «кокни», но это отношение совершенно несправедливо. Эти приказчики дают нашему отечеству великолепных солдат и, кроме того, содействуют развитию в Англии атлетики и спорта. Его полное, здоровое лицо было очень жизнерадостно, и только в углах губ таились тревога и озабоченность, что выглядело немного комично.

– Нам придется ехать не менее часа с четвертью, – сказал Холмс, – прошу вас, мистер Пайкрофт, расскажите моему другу ваше интересное приключение. Для меня будет полезно прослушать его еще раз. Рассказывайте в том же виде, как рассказывали мне, впрочем, если возможно, то подробнее. Это интересное дело, Ватсон; оно может быть очень интересным, или же может оказаться совсем незначительным.

Во всяком случае, обстановка дела необычайна, а это-то мы с вами больше всего и любим. Ну, мистер Пайкрофт, рассказывайте, я не буду вас более перебивать.

Молодой человек поднял на нас несколько смущенный взгляд.

– Дело в том, сэр, что в этой истории я оказался уж очень прост: роль я в ней играю самую глупую. Хотя все еще может обойтись благополучно, и, пожалуй, я иначе и поступить-то не мог, но все-таки показал я тут себя большим глупцом. Я выиграл кое-что, но кое-что и проиграл. Я не мастер рассказывать, доктор Ватсон, но вот что случилось со мной.

«Коксон и Вудхаус», но этой весной, если изволите помнить, они вылетели в трубу, прогорев на венесуэльских акциях. Для меня наступила плохая пора. В этой фирме, сэр, я прослужил более пяти лет. Мною были всегда довольны, и старик Коксон дал мне чертовски хорошую рекомендацию. Да, все мы лишились мест. Нас всех было у Коксона двадцать семь человек. Ну, вот, стал я искать себе места. Совался я туда и сюда, но повсюду оказалось набито битком. Не могу найти себе места, да и только; все точно заморозилось. У Коксона я получал по три фунта в неделю и скопил таким образом около семидесяти фунтов, но эти деньги быстро улетучивались, и скоро я понял, что мне придется класть зубы на полку. У меня даже не хватало средств на марки, чтобы отвечать на объявления. Да, по правде сказать, и на конверты-то, к которым должны были приклеиваться эти марки, у меня уже не хватало. Я истрепал сапоги, бегая по лестницам, а место все не находилось.

Наконец открылась вакансия в фирме «Моусон и Вильямс». Это большая маклерская фирма на Ломбард-стрит. Я думаю, сэр, что вы не знаете о них, а поэтому должен вам объяснить, что «Моусон и Вильямс» считаются самой богатой маклерской фирмой во всем Лондоне. В их объявлении было сказано, что нужно обращаться к ним с просьбой о месте письменно. Ну, взял я свою рекомендацию и прочие документы и послал им. Признаться, у меня не было никакой надежды на получение этого места. И вдруг я получаю ответ, что могу в следующий же понедельник явиться на службу, куда буду принят, если только моя внешность окажется удовлетворительной. Я не могу вам объяснить, каким образом это случилось. Конторщики Моусона мне потом рассказывали, что директор никогда не выбирает людей, а принимает на службу того, чье письмо первым попадется ему на глаза. Как бы то ни было, мне повезло, и я был доволен. Мне положили жалованья один фунт в неделю, а работу дали такую же, какую я делал у Коксона.

Ну, а теперь я подхожу к самой любопытной части моей истории. Надо вам сказать, что я живу в Хэмпстеде, Поттерс-Террас, дом № 17. Получил я письмо от «Моусон и Вильямс» вечером, прочел его и сижу, курю себе. Вдруг входит хозяйка и подает карточку. На ней написано: «Артур Пиннер, финансовый агент». Я никогда не слыхал прежде этого имени и удивился, однако попросил хозяйку впустить гостя. Входит этот человек – среднего роста, черноглазый, темноволосый и с черной бородой, с характерным еврейским носом.

Двигался он быстро и говорил отрывисто, как человек, которому некогда попусту терять времени.

– Мистер Холл Пайкрофт, если не ошибаюсь, – спросил он.

– Да, сэр, – ответил я и пододвинул ему стул.

– Вы работали прежде в «Коксон и Вудхаус»?

– Да, сэр.

– А теперь поступаете на службу к Моусону?

– Именно так.

– Хорошо, – сказал он. – Дело в том, что вы, как я слышал, обладаете большими финансовыми талантами. Помните ли вы Паркера, управляющего у Коксона? Ну, так вот он очень хвалил мне вас.

– Я так рад слышать это. К делу своему я, правда, относился всегда добросовестно, но все же не думал, что приобрел себе в Сити такую хорошую репутацию.

– У вас память хорошая? – спросил он.

– Неплохая, – скромно ответил я.

– Обращали вы внимание на настроение рынка, пока были без занятий? – спросил он.

– Да. Каждое утро я читаю биржевую сводку.

– Но ведь это настоящее прилежание! – воскликнул он, – вы положительно делец. Не позволите ли вы задать вам несколько вопросов? Да? Ну, как обстоит дело с Эрширскими акциями?

– От ста пяти до ста пяти с четвертью, – ответил я ему.

– А Новозеландские?

– Сто и четыре.

– А Британские Брокен Хиллс?

– Семь и семь с половиной.

– Чудесно! – восторженно закричал он. – Именно то, что мне говорили о вас. Мой мальчик, мой мальчик, вы слишком умны для роли конторщика у Моусона.

Вы, конечно, понимаете, до чего я был удивлен, слыша все это.

– Не все думают обо мне так, как вы, мистер Пиннер, – сказал я ему, – средств-то у меня ведь почти совсем нет, и я не прочь получить это местечко.

– Фу, ты! Перестаньте и думать об этом месте, это не ваша сфера. Ну, а теперь я должен предложить вам что-нибудь со своей стороны, и хотя очень немного, принимая во внимание ваши таланты, но все же значительно больше того, чем вам обещают у Моусона. Поверьте мне. Когда вы должны поступить к Моусону?

– На днях.

– Ха-ха! Я готов побиться об заклад, что вы никогда туда не поступите!

– Я не поступлю к Моусону?

– Нет, сэр. С этого же дня вы считаетесь служащим Франко-Мидлендской компанией скобяных изделий. Фирма эта имеет 134 отделения в городах и деревнях Франции, да, кроме того, еще имеет отделения в Сан-Ремо и Брюсселе.

– Я не слыхал еще ни разу об этой фирме, – сказал я.

– Весьма возможно. Весь капитал этой фирмы находится в частных руках. Дела ее идут так прекрасно, что реклама для нее совершенно излишняя вещь. Мой брат 1арри Пиннер состоит главным директором и попечителем этой фирмы. Именно он, узнав, что я буду в этих местах, поручил мне найти молодого, делового и расторопного человека, которому можно поручить самостоятельно вести дело. Паркер указал мне на вас, и вот я пришел к вам. Мы предлагаем вам, к сожалению, немного, всего только пятьсот фунтов для…

– Пятьсот фунтов! – перебил его я.

– Для начала только. Но вы, кроме этого, будете получать один процент комиссионных со всех продаж ваших агентов, а это составит в год цифру гораздо выше той, какую вы получите в виде жалованья.

– Но я совсем не знаю этого дела!

– Ах, мой мальчик, научитесь со временем.

Голова моя пошла кругом до такой степени, что я чуть не свалился со стула. Вдруг я усомнился.

– Будем откровенны, сэр, – сказал я. – Правду говоря, у Моусона предлагают мне всего-навсего двести фунтов в год, но «Моусон и Вильямс» известная всем фирма, а вашу-то я совершенно не знаю.

– Отлично! Отлично! – воскликнул он в каком-то даже экстазе. – Вот именно такой человек нам и нужен. Вас трудно обмануть. Ну, вот получите сто фунтов. Если посчитаете, что поступили уже к нам, то эти деньги будут вашим авансом.

– Хорошо, я согласен, – сказал я. – А когда мне приступить к работе?

– Приезжайте завтра в Бирмингем. Я вам сейчас напишу записку, которую вы потрудитесь передать моему брату. Его можно видеть в конторе компании, временно устроенной на Корпорейшн-стрит, № 126. Впоследствии он, конечно, оформит условия вашего поступления на службу, но самое главное мы уже решили сейчас.

– Я даже, право, не знаю, как мне выразить вам мою благодарность, мистер Пиннер, – сказал я.

– Не за что, мой мальчик. Вы получаете только должное. А теперь нам необходимо сделать еще кое-что, так, пустые формальности. Вероятно, у вас есть бумага? Отлично. Будьте добры, напишите на листке бумаги:

«Согласен поступить на должность служащего Франко-Мидлендской компании скобяных изделий на оклад минимум 500 фунтов стерлингов».

Я изъявил согласие и написал то, что он требовал. Бумагу он положил себе в карман.

– Еще одна маленькая подробность, – сказал он, – как думаете вы поступить теперь с Моусоном?

– Я и позабыл совсем про Моусона от радости. Напишу ему, что отказываюсь от должности у них.

– Именно так я бы и не поступил, – сказал он. – Сегодня я даже поругался из-за вас с управляющим у Моусона. Мне надо было собрать сведения о вас, и я обратился к нему, а он давай грубить и ругать меня за то, что я сманиваю вас от него. Много говорил он мне дерзостей в этом роде. И я потерял в конце концов терпение. «Если вы желаете иметь хороших служащих, – сказал я ему, – так платите им хорошее жалованье». А он ответил: «Все-таки он скорее останется у нас на маленьком жаловании, чем пойдет к вам на большое». – «Я уверен, – сказал я, – и готов побиться об заклад, что он тотчас же примет мое предложение и даже письменно не известит вас о своем отказе от вашего места». – «Ладно, идет, – сказал он, – мы его спасли от голода, и он, конечно, будет благодарен нам за это». Это были последние слова управляющего.

– Каков негодяй! – воскликнул я. – Я и в глаза-то его ни разу не видел, и с какой стати должен церемониться с ним? Разумеется, если вы не желаете, то я действительно ничего не напишу ему!

– Ладно! Сдержите же обещание, – произнес он, поднимаясь со своего места. – Да, я очень рад, что нашел такого подходящего человека для моего брата, как вы. Вот здесь ваш аванс в сто фунтов стерлингов, а это – письмо. Хорошенько запишите адрес: Корпорейшн-стрит, 126. Завтра, ровно в час, вы должны уже быть там, не забудьте это. Спокойной ночи, желаю вам всего хорошего.

будущем благополучии, а на другой день отправился в Бирмингем; я выбрал поезд пораньше, чтобы быть на месте еще до назначенного мне часа. Вещи свои я оставил в гостинице на Нью-стрит, а сам пошел по адресу, оставленному мне.

На место я пришел на четверть часа раньше условленного времени; я думал, что это все равно. Дом под номером 126 весь был занят торговыми помещениями и конторами. Я принялся читать их названия одно за другим, но конторы Франко-Мидлендской компании скобяных изделий тут не было. Я остановился и стал размышлять, что бы это значило и зачем эти люди обратились ко мне? Возможно, что надо мной хотели посмеяться; я уже совсем было собрался уходить, как ко мне подошел какой-то человек. Лицом и голосом он был очень похож на моего вчерашнего гостя, только этот был начисто выбрит, и волосы у него были более светлого цвета.

– Вы мистер Холл Пайкрофт? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– А! Я вас ждал, но вы пришли немного раньше назначенного часа. Сегодня утром я получил от моего брата письмо. Он очень вас хвалит.

– Я искал вас и читал названия контор в то время, когда вы подошли, – сказал я.

– На нашей конторе нет еще вывески, – ответил он, – мы устроились здесь только на время. Идите за мной, нам надо потолковать о подробностях.

Я последовал за ним по лестнице наверх и очутился в маленькой, совершенно лишенной мебели и неубранной комнате. Я думал увидеть здесь нечто совершенно иное, то есть целый ряд длинных столов с сидящими за ними многочисленными конторщиками, как обыкновенно бывает в конторах, и поэтому с большим изумлением глядел на маленький стол, два стула и шкаф, составлявшие всю обстановку этой комнаты.

– Не надо огорчаться, мистер Пайкрофт, – произнес мой спутник, заметив мое вытянувшееся от удивления лицо, – и Рим ведь не в один день выстроился. Наша компания слишком богата для того, чтобы обращать много внимания на мелочи и заботиться о внешности. Будьте любезны, сядьте и дайте мне письмо моего брата.

Я исполнил его желание, и он внимательно прочел письмо.

– Вы произвели на моего брата, Артура, по-видимому, очень хорошее впечатление несмотря на то, что он судит о людях очень строго. Правда, мы с ним несколько различно смотрим на вещи, но на этот раз я хочу последовать его совету. Пожалуйста, считайте себя поступившим на место.

– В чем будут заключаться мои обязанности? – спросил я.

– Со временем вы должны будете заведовать нашим большим отделением в Париже, но временно вам придется остаться недели на две в Бирмингеме, где вы будете нам очень полезны.

– Каким образом?

Вместо ответа он вытащил из шкафа большую красную книгу.

– Это справочник Парижа, – сказал он, – здесь находятся названия всех торговых домов и фирм. Я попрошу вас взять книгу с собой и выписать адреса всех тех, кто может нам пригодиться в нашем деле. Это для меня чрезвычайно важно.

– Но ведь у вас есть, наверное, уже готовые списки адресов фирм? – спросил я.

– Нам они не подходят. Эти списки составлены по иной системе, нежели наши. Здесь, в этой книге, вы к тому же найдете мои инструкции, которыми должны будете руководствоваться, приступая к работе. Я должен иметь эти списки в понедельник к полудню. До свидания, мистер Пайкрофт. Будьте только прилежным и аккуратным, и вы скоро заметите, как хорошо и выгодно работать в нашей компании.

Я отправился обратно в гостиницу с большой книгой, которую нес под мышкой, и с тяжелыми сомнениями в сердце. С одной стороны, я был рад, что окончательно устроился на месте и получил сто фунтов, с другой – меня мучили сомнения. Вид пустой конторы, полное отсутствие служащих произвели на меня неприятное впечатление, и я невольно задумался. Меня терзали сомнения относительно имущественного положения моих нанимателей. Но делать было нечего: я получил деньги и так или иначе должен был работать. Я принялся за работу и писал не покладая рук все воскресенье. В понедельник я дошел только до буквы «Н». Я пошел к своему хозяину, которого нашел в той же самой пустой комнате, и получил отсрочку до среды. Но среда настала, а моя работа все еще не кончена. Только в пятницу, то есть вчера, я окончил ее и явился к Гарри Пиннеру.

– Очень вам благодарен, – сказал он. – Меня беспокоит, не слишком ли я утомил вас работой? Но этот список был необходим для меня.

– Я потрудился-таки над ним, – заметил я.

– Ну, а теперь, – сказал он, – я попрошу написать мне другой такой же список.

– Очень хорошо.

– Завтра вечером, часов так около семи, зайдите снова ко мне и покажите, что вы успели сделать. Только, пожалуйста, не очень уж утомляйте себя. Вам принесут несомненную пользу несколько часов, проведенных в мюзик-холле.

Сказав это, он засмеялся, и я, к великому своему удивлению, увидел, что в его втором переднем зубе с левой стороны сверкнула плохо сделанная золотая пломба.

– Вы, вероятно, удивлены, доктор Ватсон, – сказал он, – но вы не знаете, в чем тут дело. А дело в том, что когда в Лондоне я другому Пиннеру, брату этого, сказал, что не стану писать к Моусону, то он тоже засмеялся, и в его переднем зубе, совершенно так же, как и у этого, я увидел золотую пломбу. Тут я сравнил голоса обоих братьев, их фигуры и подумал, что если оставить в стороне то, что свободно можно изменить бритвой, то нетрудно прийти к убеждению, что это одно и то же лицо.

Разумеется, бывают случаи очень большого сходства между братьями, но нельзя же допустить такое совпадение, что у обоих запломбирован один и тот же зуб.

этого я начал размышлять над своим приключением. Для чего отослал он меня из Лондона в Бирмингем с письмом от себя к самому себе? Зачем выехал туда сам? Все это было мне крайне непонятно. Как я ни старался объяснить себе это дело, но ничего не вышло, и тогда я надумал обратиться к мистеру Шерлоку Холмсу. У меня только и было времени, чтобы добраться до города ночным поездом, увидеться с ним и просить вас обоих отправиться вместе со мной в Бирмингем.

Конторщик маклера окончил свой удивительный рассказ. Мы молчали некоторое время. Холмс откинулся на подушке и искоса взглянул на меня. Лицо его было довольное, но серьезное. Он был похож на знатока, которому предложили оценить вино и который сделал первый глоток.

– Неплохо задумано, Ватсон, не так ли? – заметил Холмс. – Есть моменты в этом деле, которые привлекают меня. Я думаю, что было бы отлично устроить нам свидание с мистером Пиннером в его временной конторе Франко-Мидлендской компании скобяных изделий.

– А как мы устроим это? – спросил я.

– О! Это очень легко, – живо воскликнул мистер Холл Пайкрофт, – Я ему скажу, что вы мои друзья и просите работы. Вполне естественно, что я приведу вас к нему как к руководителю фирмы, в которой служу сам.

– Отлично! Идет! – воскликнул Шерлок. – Мне доставит очень большое удовольствие знакомство с этим джентльменом, я постараюсь проникнуть в его тайну. Мне крайне любопытно, какие из ваших качеств, мой друг, оценивает он так дорого? Или может случиться, что…

Холмс замолчал и начал глядеть в окно, и до самой станции он не произнес более ни одного слова.

– Нам незачем приходить раньше назначенного времени, – сказал нам наш клиент. – Он и в контору-то является только для того, чтобы посмотреть, там ли я, а в остальное время контора пустует.

– Это говорит о многом, – заметил Холмс.

– Я так и знал! – воскликнул конторщик. – Вот он идет впереди нас.

И он указал нам на человека небольшого роста, белокурого, прилично одетого, который шел по противоположному тротуару. Мы видели, как он, поравнявшись с газетчиком, купил у него вечерний номер газеты и, сжав его в руке, исчез в дверях конторы.

– Это он! – воскликнул Холл Пайкрофт, – Теперь он уже, наверное, находится в своей конторе. Идемте со мной, мне хочется как можно скорее покончить с этим делом.

Мы последовали за ним, поднялись по лестнице на пятый этаж и очутились перед полуоткрытой дверью. Наш клиент постучал в нее.

– Войдите, – послышался чей-то голос. Мы вошли в пустую комнату, которую описал нам в своем рассказе Холл Пайкрофт. У единственного стола сидел господин, которого мы только что видели на улице, и читал газету. Он поднял голову при нашем приходе, и я увидел на его лице выражение печали, даже более нежели печали, это был ужас, какой люди испытывают редко. На бледном как полотно лице дико блуждали глаза, а на лбу выступил крупными каплями холодный пот. Он глядел на своего конторщика, точно видел его в первый раз, а по выражению лица последнего я понял, что он еще не видал никогда своего хозяина в таком состоянии.

– Вам нездоровится, мистер Пиннер? – спросил он.

– Да, я болен, – отвечал тот, делая усилия, чтобы овладеть собой. Он провел языком по губам и продолжал: – Кто эти джентльмены, которые пришли с вами?

– Один из этих господ – мистер Харрис из Бермондси, а другой – мистер Прайс, здешний, – ответил без малейшего смущения Пайкрофт. – Это мои хорошие друзья и опытные служащие. В настоящее время они не имеют занятий и надеются, что вы устроите их в нашей компании.

– Весьма возможно! Весьма возможно! – воскликнул мистер Пиннер, стараясь улыбнуться. – Да, мне нужны люди, и, по всей вероятности, я дам вам занятие. А какова ваша специальность, мистер Харрис?

– Я счетовод, – ответил Холмс.

– А! Да, вы нам пригодитесь. А вы, мистер Прайс?

– Конторщик, – ответил я.

– Я надеюсь, что и для вас найдется у нас работа. Как только это дело выяснится окончательно, я тотчас же извещу вас, а пока прошу вас, оставьте меня одного! Бога ради, оставьте меня.

Эти слова вырвались у него как будто невольно. Точно он не выдержал той роли, какую старался изо всех сил играть.

– Вы забыли, мистер Пиннер, что я пришел сюда в это время по вашему приказанию… – сказал он.

– Разумеется, мистер Пайкрофт, разумеется, – ответил тот уже значительно более спокойным тоном. – Вы немного подождите меня здесь, да и ваши друзья пусть также подождут. Через три минуты, самое большее, я буду к вашим услугам. Простите, что я злоупотребляю вашим терпением.

– Что делать? – прошептал Холмс. – Как бы он не улизнул от нас.

– Невозможно, – ответил Пайкрофт.

– Почему?

– Эта дверь выходит в смежную комнату.

– А выхода из нее нет?

– Нет.

– Она меблирована?

– Еще вчера она была совершенно пуста.

– В таком случае что же он делает там? Этого я что-то никак не могу понять. Если когда-либо человек испытал сильнейший ужас, так это мистер Пиннер. Но что же напугало его до такой степени?

– Он подозревает, что мы сыщики, – заметил я.

– Это возможно, – согласился Пайкрофт.

Но Холмс покачал головой.

– Он был уже страшно бледен в то время, когда мы вошли в комнату, – сказал он, – весьма возможно, что…

Его слова были прерваны сильным стуком, донесшимся из соседней комнаты.

– Какого дьявола он стучит в свою же дверь? – воскликнул конторщик.

Вдруг в соседней комнате снова раздался тяжелый стук. Мы с изумлением смотрели на запертую дверь.

и кто-то быстро забарабанил по какому-то деревянному предмету.

Шерлок Холмс быстро кинулся к двери и толкнул ее. Но дверь оказалась запертой изнутри. Следуя его примеру, мы подбежали к двери и также навалились на нее изо всех сил. Сначала затрещала одна петля, потом другая, и дверь с треском отворилась. Мы кинулись в комнату.

Она была пуста.

набок, а каблуки сапог стукались о дверь. Это и был стук, который мы слышали во время нашего разговора.

В одну минуту я был уже подле него, обхватил его поперек тела и приподнял кверху. Холмс и Пайкрофт бросились помогать и быстро освободили его от петли. А минуту спустя он лежал на полу в другой комнате, куда мы его вынесли. Лицо его было совершенно серого цвета. Губы от прилива крови побагровели. Он представлял ужасное зрелище.

– Чтобы думаете о нем, Ватсон? – спросил Холмс.

Я наклонился над ним и принялся его внимательно осматривать. Пульс бился слабо и прерывисто, дыхание было едва-едва заметно, но ресницы вдруг дрогнули, и сквозь них мелькнул белок глаз.

– Он чуть не умер, – сказал я, – но думаю, что опасность уже миновала. Откройте окно и дайте воды.

Я расстегнул ему воротник и плеснул в лицо холодной водой. Затем в течение долгого времени делал ему искусственное дыхание, пока он не сделал глубокий вздох.

– Ну, теперь это только вопрос времени, – сказал я, наконец отходя от него.

Холмс опустил голову на грудь и, засунув руки в карманы, стоял возле стола.

– Я думаю, что мы должны дать знать о случившемся в полицию, – сказал он, – но мне хотелось бы сначала расспросить его, чтобы окончательно выяснить дело.

– Все это крайне таинственно, – произнес Холл Пайкрофт, почесывая затылок. – Для чего я понадобился им, и зачем они вызвали меня сюда?

– Да ну? А мне так все совершенно ясно, – ответил Холмс с оттенком нетерпения в голосе. – Одного только я не могу понять: что заставило его решиться на самоубийство?

– Значит, все остальное вам ясно?

– Насколько правильно я могу судить, да. А вы что скажете, Ватсон?

– Я должен сознаться, что ровно ничего не понимаю, – сказал я.

– О! Если вы подумаете немножко, то сразу придете к заключению, что дело велось к одному концу.

– А именно?

– Все сводится к двум точкам. Первая, это заставить Пайкрофта дать письменное согласие, что он желает поступить на место в эту несуществующую компанию. Разве вы не понимаете, для какой цели им понадобилось это?

– Говорю откровенно, не понимаю, – сознался я.

– Да ведь это же так просто и ясно. При заключении подобных условий обыкновенно не прибегают к бумаге, и все дело кончается устной сделкой, так что здесь мы видим исключение, хотя не знаем причины его. Следовательно, мой молодой друг, им понадобился образчик вашего почерка, в этом и заключается вся штука.

– Но зачем же?

– Зачем? Совершенно верно: зачем? Когда мы на этот вопрос ответим, то наша маленькая задача будет решена. Зачем? Кому-то понадобилось научиться подделывать ваш почерк, и вот он таким образом добыл образчик вашего письма. А теперь обратимся ко второму пункту, и вы увидите, что он разрешает некоторым образом и первый. Вы ведь не забыли, что Пиннер не хотел, чтобы вы отказались от предложенного вам места. Ему нужно было оставить управляющего этой известной фирмой в уверенности, что в понедельник к нему на службу поступит новый конторщик, мистер Холл Пайкрофт.

– Боже мой! – воскликнул наш клиент, – каким же я оказался глупцом!

– Вы сейчас поймете, для чего им понадобился ваш почерк. Предположите, что на ваше место поступает служащий, почерк которого совершенно не похож на тот, которым было написано ваше письмо с просьбой о месте. И проделка была бы тотчас же открыта. А так он, не торопясь, спокойно успел изучить ваш почерк, сам оставаясь в полной безопасности, потому что, как я полагаю, никто из служащих вас там не видел?

– Ни единая душа, – простонал Холл Пайкрофт.

– Очень хорошо. Ну-с, затем ясно, что им было крайне необходимо держать вас в заблуждении и не дать вам возможности случайно встретиться с кем-нибудь, кто мог бы вам сказать, что у Моусона служит ваш двойник. Вот вам и выдали хороший аванс и отправили сюда, позаботившись дать и работу, которая помешала бы вам вернуться в Лондон и испортить им их игру. Все это в достаточной мере ясно.

– С какой же целью он выдавал себя за своего брата?

– Ну, это совершенно ясно. Очевидно, что их – двое. Один взялся разыграть вашу роль конторщика у Моусона, а другой изображал из себя вашего хозяина. Он побоялся, конечно, замешать в дело третье лицо, что было бы небезопасно. Вот он и приложил, насколько мог, все старания к тому, чтобы изменить свою наружность, рассчитывая, что вас не удивит фамильное сходство братьев. Но вам помог счастливый случай в виде золотой пломбы, без которой вы и не догадались бы ни о какой хитрости.

– Боже мой! – воскликнул он, – но что же тогда этот другой Холл Пайкрофт, пока меня дурачили, делал в конторе Моусона? Что нам делать, мистер Холмс? Что нам теперь делать?

– Мы должны телеграфировать Моусону.

– Но у них в субботу контора закрывается в двенадцать часов.

– Это неважно, вероятно, там находится кто-нибудь из сторожей или служащих…

– Ах, да. Там всегда находится дежурный. Ведь в конторе хранится очень много ценностей, я слышал об этом в Сити.

– Очень хорошо. Итак, мы телеграфируем ему и узнаем, все ли там благополучно и служит ли там конторщик с вашим именем. Это все очень понятно и ясно, но вот что мне совершенно неясно, так это то, почему один из этих жуликов, увидев нас, взял да и повесился.

– Газета! – хриплым голосом произнес позади нас кто-то.

– Газета? Разумеется! – воскликнул Холмс в сильнейшем возбуждении. – Какой же я был идиот! Я позабыл про газету, а между тем я уверен, что в ней-то и заключается весь секрет.

Он схватил со стола листок, и крик торжества сорвался с его губ.

– Взгляните-ка, Ватсон! – закричал он, – это лондонская газета, вечерний выпуск «Ивнинг стандарт».

«Преступление в Сити. Убийство в конторе «Моусон и Вильямс». Покушение на грандиозный грабеж. Поимка преступника». Дорогой Ватсон, прочтите, пожалуйста, нам это вслух.

Статья была помещена на видном месте. Очевидно, это было важным известием в тот день. Вот что было в ней написано:

«Необыкновенно дерзкая попытка грабежа с убийством, кончившаяся арестом преступника, произвела большое волнение в Сити. Недавно известная фирма «Моусон и Вильямс» получила на хранение очень большие ценности, стоимостью почти в миллион фунтов стерлингов. Управляющий чувствовал ту ответственность, какую принял на себя, и велел поместить ценности в несгораемые шкафы самой новейшей конструкции. Кроме того, было устроено постоянное дежурство вооруженного сторожа. Несколько дней тому назад на службу к Моусону поступил новый конторщик по имени Холл Пайкрофт. На самом же деле оказалось, что это был знаменитый преступник и грабитель Беддингтон, который вместе со своим братом только недавно отбыл пятилетнюю каторгу. Каким-то способом – каким именно, пока еще не выяснено, Беддингтону удалось под чужим именем поступить на службу в контору. Своим кратким пребыванием там он воспользовался отлично, сняв слепки с ключей и изучив положение кладовой и несгораемых шкафов.

В конторе Моусона клерки в субботу обыкновенно кончают работу к полудню. Сержант городской полиции Тюзан, дежуривший на улице перед зданием, был поэтому крайне удивлен, увидев какого-то господина с саквояжем в руке, который вышел из конторы в двадцать минут второго. В полицейском проснулись подозрения, он проследил незнакомца и при помощи другого полицейского, констебля Поллока, арестовал его после отчаянного сопротивления. Полиция сразу увидела, что имеет дело со смелым и грандиозным грабежом. В саквояже оказалось около ста тысяч фунтов стерлингов в американских железнодорожных облигациях и, кроме того, большое количество акций.

помогла расторопность сержанта Тюзана. Череп сторожа был разбит кочергой, причем удар был нанесен сзади. Очевидно, Беддингтон, под каким-нибудь предлогом вернувшись в контору, убил сторожа, быстро очистил большой несгораемый шкаф и бежал с добычей. Брат его, всегда помогавший ему в его мошеннических проделках, куда-то скрылся, и местопребывание его еще не открыто до сих пор, несмотря на энергичные розыски полиции».

– Ну, так мы можем помочь ей в этом, – произнес Холмс, указывая на человека, который сидел на полу у окна. – Природа человека представляет из себя странное смешение, Ватсон. Даже злодей и убийца может внушить своему брату такую сильную любовь, что тот покушается на самоубийство при известии, что жизнь последнего в опасности. Но как бы там ни было, мы не имеем выбора. Мистер Пайкрофт, сбегайте за полицией, пока мы с доктором посторожим здесь.