Добрая служанка

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Добрая служанка (старая орфография)

Добрая служанка.
(Повесть Дюкре Дюминиля.)

Марья была дочь бедного крестьянина, которой жил в небольшой деревне близь долины в Дофинейской Провинции. Марья лишилась матери и служила единственною подпорою престарелому своему отцу. Она управляла маленьким его хозяйством и ежедневно гоняла на луг стадо овец, которых юные жители той деревни ей вверяли. Это было главнейшее упражнение Марьи: с посошком в руке и в соломенной шляпке, подобилась она тем прелестным пастушкам, которых возпевают Поэты. Марья была пригожее всех своих сверстниц, но притом всех простодушнее и легковернее

Богатый соседственный помещик, Г. Вольмениль, наскучив холостою жизнию, женился и основал жилище свое в Гренобле. Вольмениль имел таланты, ум, знатное имя и великое богатство. Пресытясь всякого рода наслаждениями, ничего он так не желал, как иметь наследника, Вольмениль был уже не: очень молод, когда женился, a именно, сорока двух лет. Супруга его была женщина почтенная; он провел уже: с нею четыре года, но не имел еще детей и Доктора объявили, что она никогда не будет матерью. Какой удар для Вольмениля, которой женился из одного похвального желания быть отцем! Он предусматривал горестное для себя одиночество в старости и жестоко мучился тою мыслию, что не будет иметь наследника знатности своей и великого имения. В сем печальном состоянии, Вольмениль, будучи столько благоразумен и разборчив, что не захотел бы ни за что сделать порочной связи, дабы не потерять здоровья, доброго имени и не получить еще желаемого, Вольмениль, говорю я, принял довольно странное намерение. Естьли бы я мог найти, сказал он сам в себе, молодую, простодушную крестьянку, которая согласилась бы доставить мне толь желаемое мною щастие, я щедро наградил бы ее и стал бы воспитывать дитя свое. В последствии могу открыть тайну свою жене, которая верно одобрит мой поступок, a я, получив то, чего так страстно желаю, разорву немедленно всякое сношение с тою, которой буду обязан благополучием своим. Брак не дает мне детей, и я, кажется, не сделаю никакого преступления, стараясь достигнуть до сего иными путями.

Так разсуждал Вольмениль и пошел прогуливаться в поле, надеясь встретиться с какою нибудь молодою пастушкою, которая согласилась 6ы споспешествовать его видам; Марья в этот день пасла стадо свое на пригорке; жар был чрезвычайный: она, скинув свою соломенную шляпку, лежала на траве. Вольмениль увидел ее и, пораженный красотою милой девушки, подходит и садится подле нея. "Юная пастушка! сказал он ей: не твое ли это стадо?" - Нет, Милостивый Государь! - "Так видно, оно принадлежит родственникам твоим?" - У меня нет никакой родни, кроме отца, которой очень беден. Все эти овцы принадлежат крестьянам нашей деревни, которые дают их мне стеречь. По утру я их собираю, a ввечеру отдаю назад хозяевам. - "Я очень рад, что это узнал. У меня есть прекрасной ягненочек, которого я отменно люблю, и прошу тебя принять его в твое стадо." - С великою радостию, добрый барин! - "Которой тебе год?" - Скоро будет осьмнадцать лет, сударь, - "Осьмнадцать!.. и у тебя нет уже матери?" - Нет, сударь! тому уже шесть лет, как я ее лишилась. Какая это была достойная женщина?

Сказав сие, Марья отерла глаза свои концем передника. Вольмениль хвалил её чувствительность и любовь к родителям. "Стар ли твой отец?" спросил он у нея. - Очень стар и при том хвор. Он не в силах уже работать, и я кормлю его своими малыми трудами. - "Милое дитя!... завтра приведу я к тебе своего барашка и стану платить за труды твои щедро." - О! сударь, довольно будет шести ливров в месяц; да итого еще много! - "Я дам тебе двадцать четыре ливра." - О! мой доброй барин!.... - "Прости до завтра... имя твое?" - Марья Деланд к услугам вашим. - "Хорошо, до завтрева, Марья, до завтрева!

Вальмениль пошел, будучи изполнен живейшого участия, а, может быть, и любви к прелестной пастушке. Он немедленно купил ягненка и отнес его в небольшой павильйон, которой служил сборным местом для охотников и находился середи самого того луга, на котором Марья пасла ежедневно свое стадо. Он оставил тут преданного ему служителя и не забыл ничего, что могло сделать приятным и покойным павильйон, где намеревался он обольстить невинность.

Разположив все так, как ему хотелось, пошел он в следующее утро с ягненком своим к Марье, которая нетерпеливо его дожидалась. "Я сдержал слово, Марья!" посмотри, вот ягненок, которого тебе препоручаю, и вот деньги за месяц вперед! Всякой день, ты будешь отдавать барашка моего надзирателю павильйона, которой ты видишь, вон там! он принадлежит мне - и всякое утро Пикар - так зовут надзирателя - станет приводить его к тебе сюда. Это будет не очень для тебя тру дно; не правда ли?" - Конечно, сударь! Поди, милой барашек! прыгай, резвись с товарищами своими! Видите, сударь, что ему уже становится здесь весело, посмотрите, как он доволен! - "Кто может быть с тобою недоволен?" - Какой доброй и вежливой барин!... - "Марья!... с твоими прелестями нельзя кажется, не иметь любовника?" - Любовника! нет, сударь! у меня нет любовника и никогда не будет; говорят, что они все великие изменники. - "Как! изменники?" - Так, сударь! обольстят бедную девушку, да после и бросят. - "Это правда, Марья! и так сердце твое свободно?" - Что вы хотите сказать? - "Я хочу сказать, что ты никого не любишь". - Извините; люблю и очень люблю одного человека. - "Кто этот щастливец?" - Это отец мой, доброй мой отец!... - "Милая девушка!... Прфстй, Марья! до вечера... приходи в павильйон; я там буду и сам приму из твоих рук своего барашка."

Вольмениль ушел, и Марья долго смотрела в след за ним, вздыхая. Как добр этот барин, говорила она сама в себе: он дал мне 94 ливра вперед. Батюшка! не печалься теперь; я накуплю тебе всего, всего!

"Ввечеру она постучалась y дверей павильйона; но, не зная имени щедрого господина, была в великом замешательстве. A! сказал Пикар, отворив дверь: это барашек Гна. Валькура! (Вольмениль не хотел, чтоб Марья знала настоящее его имя. )

Пикар зовет своего Господнна. Вольнениль ведет в павяльйон молодую девушку, осыпает ее ласками, подарками, и она уходит, будучи чрезвычайно им довольна. Что скажу я вам, почтенные читатели?... Через две недели, Вольмениль, с помощию гнусного служителя, произвел в действие безчестное свое намерение, и бедная Марья упала в ужасную пропасть, изрытую под её неопытными ногами.

Через несколько месяцов удостоверилась она в своей беременности и горько плакала, осыпая своего обольстителя жесточайшими укоризнами. Вольмениль, вне себя от радости при сем известии, обещал золотые горы жертве своей; но естьли бедная Марья и далась в обман от великого простосердечия, однакожь душа её была непорочна, и она ценила добродетель дороже всех сокровищ. Нещастная не могла скрыть своей напасти от престарелого своего отца; она призналась ему в своем проступке, и старик так огорчился, что сделался болен.

Между тем Марья, не видя более Валькура, родила прекрасную девочку; но почти в самую ту минуту, как она сделалась матерью, вошел Пикар, подал письмо старику Деланду, которой находился уже при последнем издыхании, и унес дитя, не взирая на вопль соседки, которую только одну Марья призвала к себе на помощь. Похищение дочери несказанно огорчило Марью: она едва не умерла с печали, но молодость превозмогла горесть и она скоро выздоровела и, разпечатав письмо, нашла в нем следующее:

"Естьли я обманул тебя, Марья, то смею сказать, что это произошло от избытка чувствия. Я страстно желал быть отцем, и наконец обязан тебе сим священным титлом. Не безпокойся об участи дочери твоей; я никогда не оставлю ее: она будет богата и щастлива. - Я женат, милая Марья! без сего препятствия был бы я, может быть, в состоянии возвратить тебе которому стану я тебе платить 1200 ливров пенсии; контракт при сем прилагается; ты увидишь в нем, что истинное мое имя есть Вольмениль. Но не делай никаких обо мне поисков: они будут безполезны. Я оставляю здешнюю Провинцию, и ты никогда больше обо мне не услышишь."

Мария полетела в Гренобль к Нотариусу, которой долженствовал платить ей обещанную пенсию. Сей человек был научен и задобрен Вольменилем, он сказал ей, что Г. Вольмениль действительно продал свою деревню и поехал с женою и со всеми людьми, я один, примолвил он, известен о месте его пребывания; но мне велено только выдать вам деньги, и накрепко запрещено отвечать на ваши вопросы.

Марья бросилась к его ногам, умоляя взять обратно контракт, которым она гнушалась. Нотариус не соглашался на её прозьбу. Марья бросила контракте на письменный его стол и побежала стремглав. Возвратясь домой, нашла она соседку свою в слезах. Старик Деланд изпустил дух от горести и стыда, причиненных ему проступком дочери его. Все сии удары привели бедную Марью в отчаяние: она оставила все свое имущество доброй соседке и, отдав последний долг отцу, побежала в один славной монастырь, отстоящий за несколько миль от её жилища. Пришед к Игуменье, рассказала ей все свои нещастия и заклинала принять ее в число монахинь. Игуменья несколько времени колебалась; но, тронувшись наконец слезами и чистосердечным разкаянием пригожей крестьянки, согласилась взять ее на первой случай в приворотницы.

Марья провела в монастыре двадцать четыре года, то есть до самой той эпохи, когда революция уничтожила обеты монашествующих. Вместо того, чтоб радоваться возвращению свободы, Марья несказанно огорчалась. Она любила уединение, привыкла к монастырской жизни и, будучи безпрестанно отягчаема горестию, страшилась вступить опять в свет, где первый шаг её были ознаменован толь лютым нещастием. Однакожь ей необходимо надлежало оставить убежище, в котором протекли 24 года её жизни. Не имея родственников, друзей и денег, приехала она в Париж, в намерении сыскать себе какое нибудь место, или упражнение.

Марья не была уже так несведуща и проста, как во время знакомства своего с вероломным Вольменилем; она получила в монастыре хорошее воспитание, приобрела много познаний и всю вежливость светских людей. Имея от роду сорок три года, она была еще хороша, величественный рост, стройность и ловкость придавали ей вид отменно благородный и прияшный; но она была бедна и не имела иного средства к пропитанию, как идти к кому нибудь в услужение.

числом три; оне приняли очень хорошо сестру Марью, но дали ей скоро разуметь, что не могут держать ее y себя долго. "Нам худо платят за наши труды, сказала ей старшая, и нам очень трудно жить, любезная сестра! От родственников же мы так мало получаем! О! как состояние наше было бы дурно, естьли бы от времени до времени не помогала нам добродетельная, молодая Гжа. А'Эрвиль, живущая подле нас и которую можно назвать земным Ангелом!" - Так есть еще благотворительные сердца! - "Госпожа, о которой мы тебе говорим, достойна всякого почтения. Она вдова и ведет себя так благочестиво! Сын её, пятилетний, прекрасный мальчик будет также добр, как мать его.... Э! посмотри, сестрица! вот она сама! вот эта добрая, милая Госпожа!"

Гжа. д'Эрвиль входит одетая в глубокой траур: это была женщина 24 лет, собою видная и прекрасная: она вела за руку маленького своего Карла, которой тотчас бросился целовать стариц. "Как вы поживаете, мои милые?" спросила y них Гжа. д'Эрвиль. - Слава Богу, сударыня! - "Будучи уверена, что вы принимаете участие во всех моих радостях, я пришла вас уведомить, что батюшка решился наконец оставить свою деревню и скоро приедет ко мне жить." - Поздравляем вас, поздравляем! - "Доброму этому старику шестьдесят семь лет, и он третий месяц ничего уже не видит. Какое для меня щастие, что могу разточать нежнейшия попечения виновнику бытия моего!" -- Без сомнения Г. Вольмениль человек очень почтенный. - "Мой отец! Ах! он составляет все мое утешение, с того времени, как я лишилась мужа, им для меня избранного и которого я боготворила!"

"Не батюшка ли ваш этот Г. Вольмениль? не жил ли он прежде в Гренобле?" - Так точно, отвечала Гжа. д' Эрвиль, я и сама родилась не далеко от этого города.... Но что такое? мне кажется, что вам делается дурно?

Марья и действительно зашаталась и едва не упала в обморок, однакожь умела скрыть и преодолеть свое смятение. Гжа. д'Эрвиль спросила, не знавала ли она Гна. Вольмениля? - Я... об нем слыхала, отвечала она, закрасневшись.

Гжа. Д'Эрвиль продолжала говорить с монахинями. "Я хочу вас просить, сказала она им, чтоб вы приискали мне порядочную женщину, для присмотру за сыном моим и за отцем, потому что этот старик имеет теперь крайнюю нужду в человеке, которой бы об нем имел попечение. Мне надобна женщина средних лет, хорошого поведения и усердная, и надобна немедленно. - Мы постараемся найти вам такую, отвечали старицы.

Гжа. д'Эрвиль откланялась и вышла. Тогда старшая монахиня сказала Марье: Какова она тебе показалась, сестрица? - "Прекрасна, безподобна!"... - Два месяца тому, как она овдовела; муж её, Г. д'Эрвиль, был прелюбезной молодой человек, a притом и чрезвычайно бoгатой. - "Она.,,. кажется, очень любит отца; но помнит ли мать свою ?" - Мать? она никогда ее не видывала. О! это презабавная история!... Мы слышали ее от слуги, по имени Пикара, которого отпустил от себя Г. Вольмениль. Люсинда - так звали Гжу. д'Эрвиль в девицах - есть дочь бедной крестьянки, которую отец её обольстил. Г. Вольмениль, не имея детей от своей супруги, прижил дочь с какою-то Марьею Деланд, которая, говорят, была красавица. Этот поступок не очень честен, но мущины подвержены таким сильным страстям!. своею, как жалко, что этот доброй старик ослеп! но в его лета.... я и сама боюсь, чтоб не потерять зрения; потому что с некоторого времени худо и в очки начинаю видеть....

Марья не слушала вранья старухи, она была до крайности тронута, увидев дочь свою и внука! Неблагодарный обольститель её долженствонал скоро присоединиться к особам толь милым её сердцу. "Сестрицы! сказала она вдруг старицам: Гже д'Эрвиль надобна женщина - удостойте представить ей меня; мне нечего иного делать и мне будет... очень хорошо в этом доме." - Это и действительно очень умно вздумано, a нам давича не пришло в голову; вот настоящий твой удел! Пойдем же туда немедленно! - "Пойдем!"

Марья подходит к дому своей дочери. Как бьется её сердце! с каким удовольствием увидит она ту, которой рождение было причиною её нещастий! Старуха, шедшая с нею, останавливается у ворот великолепных палат. Докладывают Госпоже, и вводят их обеих в гостиную. Вот одна из наших сестр, сударыня! сказала старуха Гже. д'Эрвиль, которая желает к вам приняться. Она женщина умная и степенная; мы ручаемся вам за нее, как за самих себя, давича не догадались мы вам ее представить.

Марья бледнела и дрожала. Гжа. д'Эрвиль сказала ей ласково: "Успокойтесь, сударыня! знаю, что состояние, в которое обстоятельства вступить вас принуждают, вам неприлично; но будьте уверены, что я всячески постараюсь облегчить участь вашу и заставить вас забыть несправедливость судьбы, которая делает меня вашею начальницею. Надеюсь, что обхождение мое с вами приобретет мне вашу дружбу..." Вы мне очень нравитесь. Сколько вам лет?" - Сорок три года, сударыня! - "Это мне и надобно. Я уверена, что буду всегда довольна вами, но препоручаю особенному вашему попечению любимого мною робенка и престарелого отца, которого я ожидаю: ваша к ним привязанность будет для меня всего приятнее на свете." - О! сударыня, сын ваш найдет во мне вторую мать.... Что касается до Гна. Вольмениля, я стану прилагать о нем точно такое старание, какого мог бы он ожидать от своей супруги. - "Очень хорошо. Как вас зовут?" - "'. Марьей. - "Это имя очень мне знакомо!... Скоро ли можете вы переехать ко мне?" - Хотя сию минуту, естьли дозволите. - "С радостию."

Гжа. д'Эрвиль отпустила старуху, и Марья немедленно вступила в должность. Как была прелестна, как добра эта Госпожа д'Эрвиль! и сколько случаев имела Марья удивляться её талантам и добродетелям! Это была сама кротость и вежливость; она приказывала так, как другие просят, и Марья была при ней совершенно щастлива. Мудрено ли? Она служила собственной своей дочери и ежеминутно видела ее, равно как и внука своего. Марье не осталось бы ничего желать, естьли бы смела она открыть свою тайну; но Марья не знала, как Г. Вольмениль говорил о ней с Люциндою, и страшилась презрения дочери и обольстителя своего. Сколько слез проливала она в безмолвии ночном, когда все покоились! "О как гнусен порок! говорила она часто сама к себе - когда до такой степени унижает человека, даже перед собственными его детьми!"...

Маленькой Карл был так любим доброю своею мамушкою, что Гжа. д'Эрвиль сама удивлялась такой привязанности и начала питать к Марье неограниченное уважение и нежнейшую дружбу. Она обходилась с нею, как с короткою приятельницею. "Милая Марья! сказала она ей однажды: как жаль, что монашеское состояние лишило тебя щастия быть матерью! как стала бы ты любить детей своих!" - Я бы их боготворила, сударыня, естьли бы имела случай воспитать.... - "Всякой подумает, что Карл сын твой; я меньше нежу его, нежели ты." - Я чувствую к нему любовь совершенно материнскую,. Вообразите, сударыня, что я его бабушка, что я ваша мать! - "Марья! не вспоминай мне об этом; ты заставляет меня плакать" - Вам конечно жаль матушки? Может быть, ее нет уже на свете? - "Я никогда ее не видала." - Разве Г. Вольмениль.... - "Я родилась не от его супруги: я дочь любви. Марья! не могу долее скрывать от тебя своей тайны; знаю, что от этого не лишусь; твоего уважения. Так! я обязана жизнию простодушной крестьянской девушке, которая называлась, также как и ты, Марьею. Батюшка еще и по сие время плачет, когда вспомнит об этой обманутой им бедной поселянке." - Для чего же он после с нею не видался? - "Марья! мы берешь во мне участия, что тайна моего рождения чувствительно трогает тебя." - Так, сударыня! я плачу об участи матушке вашей!.... -- "Она сделала проступок; но я уверена, что она родилась добродетельною; по крайней мере так всегда говорит батюшка." - Что! естьли бы вы теперь ее увидели?.... Может быть, стали бы презирать ее? - "Я! чтоб могла презирать мать свою! Ах, Марья! как мало ты меня знаешь! Кому не известны обманы мущин, слабости сердечные! Отец мой несравненно виновнее этой нещастной; но мне не прилично осуждать родителей, и я так много, обязана батюшке!... Только что я родилась, он взял меня от матери и дал мне кормилицу. Между тем супруга его скончалась, и Г. Вольмениль взял меня к себе в дом. Доброй этот отец не женился в другой раз, единственно из любви ко мне! Он одарил меня талантами, доставил мне все приятности богатства, и я не прежде узнала тайну своего рождения, как при замужстве: тогда отец мой открыл ее Гну. д'Эрвилю, потому что он ни за что в свете не согласился бы обмануть честного человека.

Марья отерла глаза свои и вышла, чувствуя, что не могла бы долее противиться сильному влечению обнять Люцинду и сказать ей: "Я мать твоя!"

надобно его увидеть: он слеп и верно меня не узнает; постараемся выведать его мысли, и тогда увидим, что делать!

В одно утро Гжа. д'Эрвиль позвала Марью ранее обыкновенного. Марья заходит. Поди скорее, Марья! сказала ей с живостию Люцинда: поди скорее, он приехал! - "Кто?" - Батюшка. Сей час вывели его из кареты, и оне вот тут! Приведи к нему внука его; пускай он его обнимет, пускай прижмет к сердцу своему!

Марья, пораженная сим известием, как громом, едва не лишилась чувств; но Гжа, д'Эрвиль не заметила её смущения, спеша увидеть отца своего. Марья, собравшись с духом, пошла на верьх за маленьким Карлом. И так я сей час его увижу! сказала она сама к себе: увижу человека, которой обезчестил меня, которой низвергнул отца моего во гроб! Какое свидание, великий Боже! после толь долговременной разлуки! О! как присутствие его будет для меня мучительно!....

Марья одела с поспешностию робенка и, держа его за руку, вошла в залу. Что почувствовала она, увидя почтенного седого старика, отягченного бременем лет! Дневной свет не поражал более зрения его; но руки его прижимали к сердцу милую дочь. Он пролил несколько слез и спросил о внуке. Вот он, батюшка! вскричала Люцинда, поднося к нему робенка. - Я здесь, милой папинька! повторил маленькой Карл.

на своего обольстителя, говоря сама в себе: "И так вот мой любовник и дети мои!..."

Батюшка! сказала Люцинда: я в возхищении, что вы наконец решились разделить со мною, мое уединение. Живучи без меня в деревне, могли ли вы быть щастливы? Не гораздо ли приятнее, чтобы дочь услаждала скуку старости вашей? Вам здесь будет покойно: я недавно приняла к себе очень хорошую женщину, которая не меньше меня любить вас будет. Она здесь: дозвольте ей обнять себя.

Марья принуждена была обнять виновника всех своих бедствий. Она изполняет это... скажу ли, с нехотением? Нет! Марья забывает вероломного Вольмениля; она видишь в нем только почтенного старика и отца детей своих. "Разве она не говорит, дочь моя? спросил Вольмениль: что это за женщина?"

Марья отвечает: "это женщина.... которая привержена к вам не меньше дочери вашей!...." - Что я слышу! вскричал старик с приметным волнением!.... Этот голос.... он мне знаком.... Боже мой! как глубоко проник он в мою душу!....

Это правда,что Марья имеет очень трогательной орган, сказала Люсинда. - Марья! прерывает старик: ее зовут Марьей? Откуда она? кто она такая? - "Батюшка! она была монахиней." - Ах!....сколько ей лет? - "Почти сорок четыре года." - Бедная Деланд была бы теперь в этих же летах.

ѵш; но Гжа. д' Эрвиль разсеяла скоро общее огорчение маленьким праздником, которой приготовила к приезду отца своего, и день прошел в невинных забавах,

Между тем Марья провела уже несколько дней подле старика и всякой раз, говоря с ним, видела, что он становился задумчивым и смущенным. В одно утро Марья отважилась сказать ему: "Вы упомянули за несколько дней пред сим о нещастной Деланде из деревни Лимара близь Гренобля." - Разве ты знавала ее?" - "Очень коротко. Сколько слез пролила эта бедная!"'... - Что с нею сделалось?... - "Она была старицею в одном со мною монастыре." - Как давно? - "С самой смерти её отца." - Отец её разве умер? - "Уже прошло тому двадцать четыре года... Этот бедный отец не мог перенести безчестия дочери своей." - Нещастный!... Вольмениль закрыл руками лицо свое, на котором явно изображался стыд и горькое раскаяние. Он продолжал: "Заключаю, что тебе все известно. Марья верно рассказывала тебе о всех бедствиях, в которые ввергнул ее обольститель... Открыла ли она тебе его имя?" - Этот обольститель!... Ах, Вольмениль! это был ты. - "Марья! Марья! твой голос, слезы... не могу более сомневаться... это ты сама; тебя держу я теперь в объятиях." - Так, это я, Вольмнениль! эта нещастная, которую ты обезчестил!..... - "Какое щастие!.... Марья! от какого тягостного бремени присутствие твое меня избавило! Как долго и мучительно разкаяние терзало мое сердце! Марья! скажи, что ты меня " - Ах, Вольмениль! могу ли я питать злобу, или хотя малейшую досаду к отцу несравненной женщины, которой дала жизнь? - "Знает ли она?..." - Нет! нет! стыд препятствовал мне.... Но естьли ты возвратишь мне сердце свое, Вольменил, я все открою, - "Поди к ней, Марья; позови ее сюда: пусть узнает.".. - Вот она!

Гжа, д'Эрвиль входит, видит смущение отца своего и Марьи. Что это значить? спрашивает она с торопливостию: я вижу слезы! что сделалось? - "Ах, сударыня! вскричала Марья, бросясь к ней на шею: удостойте выслушать призвание, которое сделала уже батюшке вашему." - Какое признание? - "Вы думали, может быть, что я всегда была добродетельна; нет! выдьте из заблуждения: один мущина обольстил молодость мою. Родясь в деревне, познакомилась я с одним господином"... - Так как матушка: продолжай! - "Плодом этого бедственного знакомства была.... дочь." - Точно, как матушка! - "И обольститель похитил моего робенка, а сам скрылся." - Батюшка, вот ваша история! - "Он оставил мне контракт; я отдала его назад." - Матушка также не взяла его. - "Теперь я очень часто видаюсь с дочерью своею." - Ты с нею видаешься? - "Удивляюсь её добродетелям, красоте; но, стыдясь слабости непростительной, не смею открыть, что я мать её." - Марья!.,. какое подозрение!... - "Я принялась к ней в дом." - Марья!... - "Обольститель мой возвратился!".... - Батюшка! слышите ли? - "Он живет с нею и со мною в одном доме!" - Батюшка! это она!... "Так, он здесь, здесь! и хочет, чтоб я его простила!" - Милая Марья о ты.... мать моя!....

Гжа. д'Эрвиль бросается в объятия Марьи, которая прижимает ее к трепещущей груди своей. Вольмениль встает. Вот она! говорит он с жаром: вот нещастная, которой обязана ты жизнию, Люуинда!..... Я был виновен перед нею; но хочу удостоиться великодушного прощения... которого смею ожидать от её добродушия. Да будет она моею супругою, Люцинда! Пускай брак, хотя поздный, но должный, учинит рождение твое законным, дочь моя!.... Соглашаетесь ли вы обе на мое предложение?

Марья утопала в слезах и не в силах была говорить Люцинда отвечала: "Так, батюшка! вы должны это сделать этой справедливости требует совесть ваша. Дайте ей свою руку, и да будет она щастливейшею супругою, так как стала уже любезнейшею матерью!" - Марья! согласна ли ты? - Ах! вскричала Марья: могу ли не согласишься на свое щастие?

Сие трогательное изъяснение уступило место излияниям нежнейших чувствий, и через несколько дней совершилось бракосочетание Вольмениля с Мариею, к несказанному удовольствию Гжм. д'Эрвиль, которая поступала при сем со всею нежностию, какой только можно было ожидать от её превосходного сердца. Казалось, что старик ждал только, сего блистательного изправления вины своей, чтобы перестать жить: он умер через несколько месяцов после женитьбы, и вдова его долго была неутешна. Будучи столько же умеренна в желаниях и столько же добродушна, как до возвышения своего, Гжа. Вольмениль, или лучше, Марья - ибо я люблю называть ее сим именем - не хотела никогда разстаться с милою дочерью. Оне живут и поныне вместе, наслаждаясь спокойствием и мирным щастием; питают одна к другой нежнейшую любовь и занимаются с крайним рачением воспитанием Карла.