| Автор: | Дюма А., год: 1839 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
Глава III
Два дня спустя после описанных нами происшествий, три посольства выехали из Лондона: первое отправлялось в Валенсией, второе в Льеж, а третье - в Ганд.
Первое находилось под начальством Петра и Гильома Монтегю, графа Салисбюри и Иоанна Гейнау, графа Бомона; оно отправлялось к Гильому Гейнау, тестю короля Эдуарда III.
Второе состояло из епископа Линкольнского Генриха и Гильома Клинтона, графа Гунтингстона и было назначено к Адольфу Ламарку епископу Льежскому.
Эти оба посольства имели в своей свите множество дворян, пажей, служителей и вполне оправдывали свою пышность и могущество того короля, от которого были отправлены; и каждое состояло более чем из пятидесяти особ.
Что касается до третьего, то оно было совершенно противоположно двум первым, которые, казалось, были составлены за счет последнего, потому что оно состояло только из двух господ и двух служителей; и даже эти два господина, по простоте своей одежды, по-видимому, принадлежали к среднему классу общества. Впрочем, это посольство назначено было к пивовару Иакову Дартевелю, - король Англии не хотел, может быть, его оскорбить многочисленным и пышным посольством; как внешне не кажется оно ничтожным, но мы просим снисхождения наших читателей и последуем за ним; и чтобы лучше познакомиться с особами, составлявшими его, взглянем на двух господ, которые в эту минуту выезжают из Лондона.
Один из них большого роста, одет в длинное платье каштанового цвета, поднятый капюшон которого закрывал ему совершенно лицо; платье это, опушенное мехом, имело разрывы по обеим сторонам широких рукавов, по цвету его рукавов видно, что оно прикрывало кафтан зеленого такого сукна, какое вырабатывалось на гальских фабриках и было довольно грубо для того, чтобы знатные дворяне его употребляли, но равномерно было и слишком тонко для простого народа. Кожаные сапоги с острыми носками опирались на простые железные стремена. Что же касается лошади темно-гнедой масти, на которой въехал посланник, то она, может быть, с первого взгляда показалась бы очень обыкновенной; но опытный знаток сейчас заметил бы по ее округленной шее, маленькой головке, тонким ногам, на которых были видны все жилки, что она настоящей нормандской породы, ценимой в то время очень дорого, потому что эта порода соединяла в себе силу и легкость; благородное животное повиновалось и шло шагом единственно потому, что было искусно управляемо всадником, и это было для него, животного, так трудно, что через четверть часа пот лил с него ручьями и всякий раз, как поднимало голову, то отбрасывало куски пены.
Другой спутник не имел ни в чем сходства со своим товарищем; был малого роста, худощав, с светло-русыми волосами, неопределенного цвета глазами, выражающими насмешливую хитрость, столь часто встречаемую у людей низкого происхождения, по каким-либо обстоятельствам возвысившихся из звания, в которых родились, но не достигнувших той аристократической величавости, которую они стараются приобрести, показывая вид, что ее презирают. Волосы его, желтоватого цвета, были острижены не так, как у дворян, но и не так, как у простолюдинов; по летам казалось, что у него должна была быть борода, но по редким ее волосам нельзя было заключить, хотел ли он ее иметь длинною, или почитал излишним брить, потому что она была почти неприметна. Одежда его состояла из кафтана толстого старого сукна с откинутым капюшоном; суконной, такого же цвета, шапки, и больших с тупыми носками сапог, зашнурованных вроде сандалий на изгибе ноги. Что же касается его лошади, то она была кобыла, все достоинства ее заключались только в кротости, и это доказывало, что всадник был низкого происхождения, потому что в то время всякий дворянин почел бы для себя унижением - иметь такую верховую лошадь.
Проехав шагов сто от городских ворот, первый из спутников откинул капюшон, закрывавший ему лицо все время, пока они ехали по улицам Лондона; и тогда можно было заметить, что он был прекрасный молодой человек, лет двадцати пяти, с темными волосами, голубыми глазами и немного рыжеватой бородою, на голове у него надета была маленькая черная бархатная шапочка с едва приметною опушью, отчего и имела вид скуфьи; и хотя он точно не был старее определенных нами ему лет, но лишился уже свежести лица, свойственной юности, и на челе его образовались морщины, доказывающие, что не одна тяжкая дума заставила его склонять свою голову; но теперь он походил на узника, которому возвращена свобода; казалось, все заботы, все серьезные дела были им в эту минуту забыты, и он с откровенным и веселым видом поравнялся со своим товарищем.
Однако, в продолжение нескольких минут ехав рядом, ни один из них не начал говорить; казалось, они взаимно рассматривают друг друга.
-- Клянусь Святым Георгием!., товарищ, - сказал молодой человек, первым прерывая молчание, - когда нужно ехать вместе, и так далеко, как нам с вами, то я думаю, не худо познакомиться для избежания скуки и приобретения дружбы; вероятно, вам приятно бы было, отправляясь из Ганда в Лондон, иметь такого спутника, который бы мог во время дороги познакомить вас с обычаями той столицы, куда вы ехали в качестве посланника, назвать вам вельмож, имеющих влияние при дворе, предупредить насчет недостатков и склонностей монарха. Что я бы охотно для вас сделал, если бы судьба соединила нас в то время так, как теперь; почему я, в свою очередь, прошу вас исполнить мою просьбу, сказать мне ваше имя и звание.
-- С условием, что и вы после будете отвечать мне на эти же вопросы, - сказал с недоверчивым видом человек в серой шапке.
-- Охотно, потому что доверенность должна быть взаимной.
-- Итак, меня зовут Жерар Дени; я начальник ткачей в городе Ганде, и хотя горжусь моим званием, но принужден часто оставлять челнок для того, чтобы помогать Жакемару [Так называли по-дружески Иакова Дартевеля, которого фламандское имя было Иаков фон Артевельд] в делах управления, которые во Франции идут не хуже, чем в других местах; потому что, хотя начальники и выбраны из среды народа, но зато они и знают, что именно нужно для этого народа, а это не безделица. Ну, теперь ваша очередь, говорите, я сказал все, что вы хотели знать.
-- Имя мое Вальтер, - отвечал молодой человек, - я происхожу от известного рода, но лучше бы еще было, если бы мать моя не проиграла большой тяжбы, чем лишила меня лучшей части наследства. Я родился в один день с королем Эдуардом, мать моя была его кормилицей, почему он. и удостаивал меня всегда своей дружбой. Что же касается до места, которое занимаю при дворе, то я сам не могу определить его; сопутствую королю везде: на охоте, в армии, в совете; короче говоря, когда он хочет что-нибудь видеть собственными глазами, то посылает меня вместо себя. Вот почему и теперь послал меня к Иакову Дартевелю, которого он уважает и считает своим другом.
-- Я не должен опорочивать выбор, сделанный таким мудрым и могущественным монархом, как король Англии, и притом в присутствии вашем, - сказал Жерар Дени; - но мне кажется, что он избрал слишком молодого посланника. Кто хочет травить старую лисицу, тот не должен охотиться с молодыми собаками.
-- Это полезно тогда, как один хочет обмануть другого, когда дело идет о делах государственных, но не о торговле, - сказал простосердечно тот, который назвал себя Вальтером, - теперь же идут переговоры просто и откровенно об обмене товаров, в чем дворяне скоро между собой соглашаются.
-- Дворяне? - спросил Жерар Дени.
-- Разумеется; разве Иаков Дартевель не дворянского рода? - отвечал небрежно Вальтер.
Жерар захохотал.
-- Да, да, дворянского, потому что граф Валуа, отец короля Франции, желая дать ему совершенное образование, послал его путешествовать, и по возвращении своем, король Людовик X, которому понравилась наружность Жакемара, дал ему место при дворе, то есть назначил его прислужником при подвалах, и по этой занимаемой им важной должности он смог сделать блистательную партию, - он женился на дочери пивовара.
-- Да, да, - сказал Жерар с вечной своей улыбкой, которая изменяла только выражение, смотря по обстоятельствам, - у него сильный голос, он долго может кричать против дворянства; а это большое достоинство у людей, изгнавших своих владетелей.
-- Говорят, что он чрезвычайно богат?
-- Не трудно накопить сокровища тому, кто как восточный принц собирает доходы, подати, не отдавая никому отчета, и притом его до того все боятся, что никто не решится отказать ему, если он просит в долг, хотя всякий уверен вперед, что уплаты никогда не получит.
-- Вы говорите, что Жакемара опасаются все, а я думал напротив, что он всеми любим.
-- Любим! Так зачем же ему иметь человек восемьдесят стражи, которая его окружает, как Римского императора, и не допускает до его особы людей, в каком бы то ни было оружии. Правда, говорят, что эта стража служит не столько для охраны его особы, сколько для исполнения его приказаний; некоторые из этих людей знают все заветные его тайны, и при встрече с врагом достаточно Жакемару сделать только какой-нибудь едва заметный знак, то враг этот исчезнет, как бы ни высоко он был помещен судьбою в глазах целого мира. Впрочем, знаете ли вы, что я вам скажу? - продолжал Жерар, положа руку на плечо Вальтера, который, казалось, с некоторого времени почти его не слушал, - это недолго продолжится, в Ганде есть люди, которые не уступят Жакемару, и если не лучше, то вероятно, и не хуже его устроили бы дела с Эдуардом, королем Англии, так, чтобы все политические и торговые договоры были приличны такому великому королю. Но куда вы смотрите, о чем вы думаете?
-- Я вас слушаю, господин Жерар, и не пропустил ни слова из всего сказанного вами, - отвечал рассеянно Вальтер, не желая, может быть, вниманием возбудить осторожность своего собеседника, а может и потому, что узнал все, что ему нужно знать; или точно какой-нибудь предмет, представившийся его взору, увлекал все его внимание; - но, слушая вас, я смотрел на эту величественную цаплю, поднявшуюся из болота; и если бы при мне был один из соколов моих, то я доставил бы вам удовольствие полюбоваться соколиною охотою. Но! Впрочем, кажется, и без того спущен уже за нею сокол. Аа, аа, - кричал Вальтер, воображая, что благородная птица может его слышать. - Смотрите, смотрите, господин Жерар, цапля увидела своего неприятеля. Ага? Трус, - воскликнул молодой человек, - теперь ты не спасешься, и, ежели противник твой знаменитой породы, то погибель твоя - неизбежна!
В самом деле, цапля, увидев грозящую ей опасность, испустила жалобный крик, который, несмотря на расстояние, достиг до слуха наших спутников, и начала быстро подниматься вверх. Сокол, поняв ее намерение, употребил то же средство к нападению, что жертва его избрала к защите, и пока цапля поднималась перпендикулярно, он описал полетом своим диагональ к той точке, где они должны были соединиться.
-- Браво! Браво! - кричал Вальтер, принимая то участие, которое обыкновенно принимали тогда дворяне в этом зрелище, - славное нападение, славная защита, - продолжал он, - аа, аа, Роберт, узнаешь ли ты этого сокола?
-- Нет, милостивый государь, - отвечал слуга, обращающий на эту битву такое же внимание, как и господин его; - впрочем, хотя я и не знаю, кому он принадлежит, но смело могу сказать: судя по его полету, он отличной породы.
-- И не ошибешься, Роберт. Клянусь, у него взмах крыльев, как у кречета, и он сию минуту настигнет цаплю. Но... благородная птица, ты немного ошиблась в расчете, и на этот раз страх лучше измерил расстояние, нежели смелость.
направление и старалась спастись удалением, точно так же, как прежде высотою.
-- Кажется, мы ошиблись насчет сокола, - вскричал в смущении Роберт, - потому что он не преследует больше цапли и летит прочь от нее.
-- Напротив, - сказал Вальтер, самолюбие которого, казалось, страдало в неудаче сокола, - видишь, он оборачивается опять. Смотри, вот он ее настигает, аа, аа...
Вальтер не обманулся; уверенный в своей быстроте сокол дал время своему неприятелю удалиться на значительное расстояние, и потом полетел вверх за ним. Цапля снова отчаянно закричала и стала опять подниматься выше; через минуту обе птицы были так высоко, что их едва было видно; цапля казалась не более ласточки, а сокол как черная точка.
-- Кто из них выше, - сказал Вальтер, - они поднялись так, что я, право, ничего не вижу.
-- Но вот сама цапля отвечает нам, - сказал молодой господин, хлопая руками, - потому что, если нельзя ее видеть, то можно слышать. Смотрите, господин Жерар, смотрите, теперь они скорее опустятся, нежели поднимутся.
В самом деле, едва Вальтер успел выговорить эти слова, как обе птицы показались; скоро можно было заметить, что сокол был наверху и бил сильно цаплю клювом, которая, не защищаясь, только кричала; потом, поджав крылья, летела как камень вниз, в пятидесяти шагах от наших путешественников, преследуемая своим противником, который спустился почти вместе со своей жертвою.
Тогда Вальтер, пришпорив свою лошадь, поскакал туда, где, казалось, они должны были упасть и, перепрыгнув через забор, скоро был на том месте, где сокол, победитель, клевал мозг побежденной.
С первого взгляда он узнал в нем сокола прекрасной Алиссы Гранфтон. И так как никого из охотников еще не было видно, то он сошел с лошади, подошел к цапле, надел ей на нос перстень с драгоценным изумрудом и, назвав по имени сокола, который в ту же минуту сел к нему на руку, соединился со своим товарищем и продолжал путь, увеличив число посольства еще одним живым существом.
почему и остановились.
-- Милостивый государь, - кричал молодой человек, не успев еще догнать их, - сокол графини Алиссы Гранфтон не продажный, почему и прошу взамен этого кольца, которое она приказала отдать вам, возвратить его мне; или уверяю вас, я найду средство взять его у вас обратно.
-- Прекрасный паж, - сказал хладнокровно Вальтер, - отправляясь в путь, я забыл взять с собой моего сокола, который, как ты знаешь, должен всегда сопутствовать дворянину; почему и прошу графиню позволить мне, на время моего отсутствия, оставить при себе ее сокола; прошу тебя вручить ей тот перстень, который найдешь на носу побежденной им цапли, в залог того, что он, по моему возвращению, будет ей доставлен. Если же этого залога недостаточно, то выбери сам двух самых лучших кречетов из всей моей соколиной охоты и доставь ей.
ни слова, удалился.
-- Но... поедемте, - сказал Вальтер, как будто не замечая изумления своего товарища, - мы потеряли много времени, впрочем, мы любовались приятной охотой, и я приобрел благородную птицу.
-- Нет больше сомнений, - сказал тихо молодой человек, поворачивая лошадь свою обратно к графине Алиссе и смотря грустно на драгоценный перстень, который поручено было доставить ей; - нет больше сомнений, он ее любит!..
Что же касается Вальтера, то это происшествие до того заняло его, что он, погрузившись в задумчивость и не сказав ни одного слова с Жераром Дени, доехал до трактира, в котором они должны были ночевать.