| Автор: | Дюма А., год: 1845 |
| Категории: | Историческое произведение, Приключения, Роман |
XXI. Красная гвоздика
Королева только что встала. Чувствуя себя два или три дня нездоровой, она сделала усилие и, чтобы дать возможность своей дочери немного подышать воздухом, спросила дозволения прогуляться на террасе, в чем не было ей отказа.
К тому же ее побуждала другая причина. Однажды, правда, случай единственный, она с высоты башни увидела дофина в саду, но первый же знак, которым обменялись сын и мать, Симон заметил и в ту же минуту заставил ребенка воротиться домой.
Но что до того! Она видела, и этого уже было много. Правда, бедный малютка-пленник был бледен и очень изменился. К тому же он был одет, как ребенок простого звания - в карманьолку и грубое нижнее платье; но ему оставили длинные, белокурые кудри, украшавшие его, как лучезарным венцом.
Если бы она могла еще раз увидеть, какое это было бы торжество для материнского сердца!
К тому же было еще другое.
-- Сестрица, - сказала принцесса Елизавета, - вы знаете, что мы нашли в коридоре пучок соломы, всунутый в угол стены. По нашим сигналам это значит: принять меры осторожности и то еще, что друг близок к нам.
-- Это правда, - отвечала королева, взирая на свою сестру и дочь с состраданием и стараясь ободриться, чтобы не отчаяться в их спасении.
Исполнив обязанности по службе, Морис тем более был хозяином в Тампльской башне, что случай назначил его быть дежурным днем, а муниципалов Агриколу и Мерсеваля ночью.
Сменившиеся муниципалы ушли, оставив свой отчет в совете Тампля.
-- А что, гражданин муниципал, - сказала жена Тизона, кланяясь Морису, - вы привели с собой кой-кого, чтобы взглянуть на наших горлиц? Одна только я осуждена не видеть мою бедную Элоизу.
-- Это мои друзья, которые еще никогда не видывали вдовы Капета.
-- Так им очень хорошо будет стать за стеклянной дзерью.
-- Разумеется, - сказал Моран.
-- Только мы будем похожи на тех безжалостных любопытных, - сказала Женевьева, - которые приходят наслаждаться страданиями пленников.
-- Что бы вам поставить на дороге в башне ваших друзей! Она там прогуливается сегодня с сестрой и дочерью. Ей оставили дочь, тогда как у меня, которая ни в чем не виновата, отняли мою. О аристократы! Что бы они ни делали, вечно будет им снисхождение, гражданин Морис!
-- Но у нее отняли сына! - отвечал последний.
-- Ах, если б я имела сына, - проговорила тюремщица, - я думаю, что менее скорбела бы о дочери.
В это время Женевьева несколько раз обменялась взглядом с Мораном.
что глядеть подобным образом на людей унизительно и для них, и для нас.
-- Добрая Женевьева, - сказал Морис, - как вы всегда деликатны.
-- Да, черт возьми, гражданка, - вскричал один из товарищей Мориса, объедавшийся в передней комнате хлебом и сосисками, - если бы вам довелось сидеть в тюрьме, а вдова Капета полюбопытствовала вас видеть, она бы не была так разборчива, чтобы отказать себе в этой прихоти.
Женевьева, движением быстрее молнии, повернулась к Морану, чтобы прочесть в его глазах, какое действие произвела на него эта выходка. Действительно, Моран вздрогнул; странный свет, как бы фосфорический, сверкнул в его глазах. Судороги мгновенно свели его кулаки, но все это было так быстро, что осталось незамеченным.
-- Как зовут этого муниципала? - спросила она у Мориса.
-- Это гражданин Мерсеваль, - отвечал молодой человек. Потом прибавил, как бы извиняясь за его грубость: - Каменотес.
Мерсеваль, услыхав это, покосился на Мориса.
-- Ну! Ну! - сказала жена Тизона. - Доканчивай скорей свою сосиску и полбутылки вина, пора убрать.
-- Это не вина австриячки, ежели я завтракаю в эти часы, - проворчал муниципал. - Если бы в ее власти было заставить убить меня 10 августа, она бы сделала это; зато в тот день, в который она чихнет в мешок, я буду в первых рядах, как прикованный к своему месту.
Моран побледнел, как мертвый.
-- Пойдемте, пойдемте, гражданин Морис, - сказала Женевьева, - пойдемте туда, куда вы хотели нас вести; здесь, мне кажется, я как будто сама в заключении, мне душно.
Морис повел Морана и Женевьеву; часовые, предупрежденные Лореном, пропустили их беспрепятственно.
Он поставил их в маленькое углубление верхнего этажа, так, что в то время, когда королева, принцесса Елизавета и дочь королевы должны были подняться на галерею, августейшие заключенные непременно прошли бы мимо них.
Так как прогулка назначена была на десять часов и оставалось только несколько минут до этого времени, то Морис не только не оставил друзей своих, но еще, чтобы и малейшее подозрение не пало на это предприятие, хотя не совсем правильное, встретив гражданина Агриколу, взял его с собой.
Пробило десять часов.
-- Отворите! - крикнул голос снизу. Морис узнал его - это был голос генерала Сантера.
В ту же минуту караульные бросились к ружьям, заперли решетки, часовые зарядили свои ружья. Тогда по всей башне раздались звуки железа и шагов, которые сильно подействовали на Морана и Женевьеву, ибо Морис заметил, как они побледнели.
-- Сколько предосторожностей, чтобы уберечь трех женщин! - проговорила Женевьева.
-- Да, - сказал Моран, стараясь улыбнуться. - Если бы те, которые замышляют освободить их, были на нашем месте и видели бы то, что мы видим, то это отняло бы у них охоту.
-- И точно, - прибавила Женевьева, - я начинаю думать, что они не спасутся.
С этими словами он наклонился к решетке лестницы.
-- Тише, - сказал он, - вот заключенные.
-- Назовите мне их, - проговорила Женевьева, - ведь я никого не знаю.
-- Первые две, что идут по лестнице, - это сестра и дочь Капета. Последняя, впереди которой бежит собачка, Мария-Антуанетта.
Женевьева сделала шаг вперед. Моран, напротив, вместо того чтобы смотреть, прижался к стене.
Его губы были бледней камней башни.
Женевьева в своем белом платье и со своими прекрасными, светлыми глазами походила на ангела, ожидающего пленниц, чтобы осенить горестный путь их и мимоходом освежить сердце мгновенной радостью.
Принцесса Елизавета и дочь королевы прошли, бросив взгляд удивления на пришельцев; нет сомнения, первой пришла мысль, что это были те, которые подали им знак, ибо она живо повернулась к своей спутнице и, пожимая ей руку, уронила платок свой, как бы желая тем предупредить королеву.
-- Сестрица, - сказала она, - я, кажется, уронила свой платок.
И она продолжала подниматься по лестнице с юной принцессой.
Королева, тяжелое дыхание и легкий, сухой кашель которой показывали, что она нездорова, нагнулась, чтобы поднять платок, упавший к ногам ее, но собачка проворнее ее схватила его и пустилась с ним к принцессе Елизавете. Королева продолжала подниматься и после нескольких ступеней очутилась против Женевьевы, Морана и молодого муниципала.
-- Ах, цветы! - сказала она. - Как давно я их не видала! Какой приятный запах, и как вы счастливы, сударыня, что у вас такие цветы!
При этом скорбном возгласе Женевьева протянула руку, чтобы предложить букет королеве. Тогда Мария-Антуанетта взглянула на нее, и легкий румянец показался на ее поблекшем челе.
Но привычным движением, плодом дисциплины, Морис наклонился, чтобы остановить руку Женевьевы.
Тогда королева осталась в нерешимости, и, смотря на Мориса, она увидела в нем того молодого муниципала, который имел привычку выражаться твердо, сохраняя между тем уважение.
-- Это запрещено, сударь? - спросила она.
-- Нет, нет, сударыня, - сказал Морис. - Женевьева, вы можете предложить ваш букет.
-- О, благодарю вас, сударь! - вскричала королева.
И поклонясь Женевьеве с приветливой грациозностью, Мария-Антуанетта протянула свою тощую руку и без разбора вынула из букета один цветок.
-- Нет, - сказала королева с улыбкой, - этот букет, может быть, достался вам от любимой вами особы, и я не хочу вас лишать его.
Женевьева покраснела, и этот румянец заставил улыбнуться королеву.
-- Ну, ну, гражданка Капет, - сказал Агрикола, - двигайся!
Королева поклонилась и продолжала путь свой, но прежде, нежели скрыться с глаз, она еще раз обернулась и произнесла:
-- Какой чудный запах от этой гвоздики и какая миленькая женщина!
-- Она не видала меня, - проговорил Моран, который почти на коленях стоял в углу коридора и в самом деле не был замечен королевой.
-- Но вы ее хорошо видели, не правда ли, Моран, не так ли, Женевьева? - сказал Морис, вдвойне счастливый, что угодил друзьям своим и доставил ничтожное удовольствие несчастной заключенной.
-- О, да, да, - сказала Женевьева, - я ее очень хорошо видела и если бы еще сто лет прожила, то так же видела бы ее, как теперь.
-- А как вы ее находите?
-- Прекрасной.
-- А вы, Моран?
Моран всплеснул руками, ни слова не отвечая.
-- Скажите, - тихо и с усмешкой сказал Морис, обращаясь к Женевьеве, - уж не в королеву ли влюблен Моран?
Женевьева вздрогнула, но тут же оправилась:
-- Да, признаюсь, - отвечала она с улыбкой, - и в самом деле на то похоже.
-- Что же вы мне ничего не говорите, Моран, как вы нашли королеву? - настоятельно повторил Морис.
-- Я нашел ее весьма бледной.
Морис взял Женевьеву под руку и сошел с ней на двор. На темной лестнице показалось ему, будто Женевьева поцеловала у него руку.
-- Это что значит, Женевьева? - спросил Морис.
-- О, вот уж преувеличение, Женевьева, - сказал Морис. - Вы знаете, не признательности жажду я от вас, а другого чувства.
Женевьева слегка пожала его руку.
Моран следовал за ними нетвердыми шагами.
Пришли во двор. Лорен осмотрел двух посетителей к выпустил их из Тампля.