Кавалер Красного замка.
XXII. Цензор Симон

XXII. Цензор Симон

Морис возвратился к своему посту. Сердце его было полно неизъяснимого блаженства. Он застал жену Тизона плачущей.

-- Ты что еще, мать моя? - спросил он.

-- То, что я взбешена! - сказала тюремщица.

-- А за что?

-- За то, что все несправедливо для бедных людей на этом свете!

-- В чем, однако?..

-- Вы богаты, вы, гражданин, приходите сюда на один только день; и вам дозволяется принимать хорошеньких женщин, которые подносят букеты цветов австриячке; а я безвыходно торчу в голубятнике, и мне запрещают видеть мою бедную Софью!

Морис взял ее руку и всунул в нее десятифранковую ассигнацию.

-- На, возьми это, добрая Тизон, - сказал он ей, - возьми это и ободрись. Э, боже мой! Австриячка не вечно же будет жить!

-- Ассигнация в десять франков, - сказала Тизон, - это похвально с вашей стороны; но я лучше бы взяла ту бумажку, которая служила для завивки волос моей бедной дочери.

Она только что сказала эти слова, как поднимавшийся по лестнице Симон услыхал их и увидел, что тюремщица совала в карман ассигнацию, которую дал ей Морис.

Расскажем, в каком расположении духа был Симон.

Симон пришел со двора, где встретил Лорена. Между этими двумя людьми была какая-то ненависть.

Эта ненависть не столько была возбуждена той сценой, которая уже известна нашим читателям, сколько различием состояний, этим вечным источником раздора, истолкование которого так просто.

Симон был безобразен, Лорен красив; Симон был неопрятен, Лорен надушен; Симон был неистовый республиканец, с варварскими чувствами; Лорен был пылкий патриот, который всем жертвовал для своей отчизны; если бы пришлось состязаться, Симон инстинктивно чувствовал, что кулак щеголя Лорена, как равно и Мориса, наказал бы его не хуже всякого поденщика.

Симон, увидев Лорена, вдруг остановился и побледнел.

-- Стало быть, опять этот батальон в карауле? - пробормотал он.

-- Ну, что же дальше? - спросил один из гренадеров, которому не понравилось это восклицание. - Мне кажется, что он стоит любого другого.

Симон вынул из кармана карманьолки карандаш и сделал вид, будто хочет писать на листе бумаги, столь же грязном, как его руки.

Взрыв хохота раздался в рядах молодежи национальной гвардии, составленной из людей более или менее образованных, ошеломив жалкого башмачника.

-- Ладно, - сказал он, стиснув зубы и бледнея от злости, - говорят, что ты впустил в башню посторонних людей, и это без дозволения общины. Ладно, я заставлю муниципального секретаря сделать допрос по форме.

-- По крайней мере, тот умеет писать, - отвечал Лорен. - Это - Морис, ты знаешь, храбрый Симон, Морис. Морис - железная рука, слыхал ты о нем?

В эту самую минуту Моран и Женевьева выходили.

Увидя их, Симон бросился в башню именно в ту минуту, когда, как мы видели, Морис дал жене Тизона как бы в утешение десятифранковую ассигнацию.

Морис не обратил внимания на присутствие этого негодяя, которого избегал, однако, инстинктивно всякий раз, как ему случалось встретить его, сторонился его, словно это ядовитая или отвратительная гадина.

-- А что, - сказал Симон, обращаясь к жене Тизона, утиравшей глаза передником, - видно, ты непременно хочешь погибнуть на эшафоте, гражданка?

-- Я? - отвечала жена Тизона. - Это почему?

-- Как! Ты берешь деньги с муниципалов, чтоб впускать к австриячке аристократов?..

-- Я? - сказала жена Тизона. - Молчи ты, сумасшедший!..

-- Это будет значиться в протоколе, - гордо произнес Симон.

-- Полно врать, это приятели муниципала Мориса, одного из лучших патриотов, какие только есть.

-- Злоумышленники, говорю тебе; впрочем, об этом будет знать Коммуна, и она рассудит.

-- Ты так вот и донесешь на меня, полицейский шпион?

-- Разумеется, разве только ты сама себя выдашь.

-- Да что я стану доносить? Что мне выдать?

-- Да то, что случилось.

-- Да ничего не случилось. Где были аристократы?

-- На лестнице.

-- Когда вдова Капета поднималась на башню?

-- И они разговаривали?

-- Сказали друг другу два слова.

-- Два слова, видишь; притом здесь пахнет аристократией.

-- То есть здесь пахнет гвоздикой.

-- Гвоздикой! Почему гвоздикой?

-- Потому что на гражданке был букет, который пахнул этим запахом.

-- На какой гражданке?

-- На той, которая смотрела, как проходила королева.

-- Видишь, ты говоришь - королева! Жена Тизона! Сообщество с аристократами губит тебя!.. На что это я наступил тут? - продолжал Симон, нагибаясь.

-- На что, - сказала Тизон, - да на цветок, на гвоздику, вероятно, выпавшую из букета гражданки Диксмер, когда Мария-Антуанетта взяла одну из ее букета.

-- Вдова Капета взяла себе цветок из букета гражданки? - сказал Симон.

-- Да, и я сам его дал ей, слышишь ли ты? - грозным голосом произнес Морис, уже некоторое время слушавший этот разговор, который вывел его из терпения.

-- Хорошо, хорошо! Видим, что видим, и знаем, что говорим, - проговорил Симон, все еще державший измятую гвоздику под пятой.

-- А я, - подхватил Морис, - я знаю только одно и выскажу тебе это - что тебе нечего делать в башне и что твое место там, при Капете, которого, однако, не удастся тебе поколотить сегодня, потому что я здесь и тебе запрещаю.

-- А, ты мне еще грозишь и называешь палачом? - вскрикнул Симон, раздавив цветок между пальцами. - А посмотрим, позволено ли аристократам... Ого!.. Это что такое?

-- Что еще? - спросил Морис.

-- Что я нащупал в гвоздике... Эге-ге!..

И Симон вынул перед изумленным взором Мориса из стебля цветка клочок бумажки, с необыкновенным тщанием свернутый и мастерски вложенный в середину пышного цветка.

-- О, - вскрикнул Морис, в свою очередь, - это что такое, Боже мой?

-- Мы это узнаем, мы это узнаем! - сказал Симон, приближаясь к окошечку. - А приятель твой Лорен говорит, что я читать не умею! Вот ты и посмотришь!

случаю он положил записку на окно и начат шарить у себя в карманах. Но когда он этим занимался, гражданин Агрикола отворил дверь передней, которая как раз была напротив окна, и сквозняком унесло, как пух, легонькую бумажку, так что, когда Симон после минутного поиска отыскал свои очки и надвинул их себе на нос, он тщетно искал бумажку - она исчезла.

Симон заревел.

-- Была бумажка, была! - вскрикнул он. - Ну, теперь берегись, гражданин муниципал, она непременно должна отыскаться!

И он спустился по лестнице, оставив Мориса в недоумении.

Десять минут спустя три члена общины входили в башню. Королева находилась еще на террасе, и отдано было приказание оставить ее в полном неведении того, что происходило. Члены Коммуны велели вести себя к ней.

Первый предмет, поразивший их взор, была красная гвоздика, которую она держала еще в руках. Они взглянули друг на друга с недоумением и приблизились к ней.

-- Дайте нам этот цветок, - сказал президент депутации.

Королева, не готовая к этой внезапности, вздрогнула и поколебалась.

-- Отдайте этот цветок, сударыня, - с каким-то страхом произнес Морис, - прошу вас.

Королева протянула требуемую гвоздику.

Президент взял ее и удалился, сопровождаемый своими товарищами, в ближайшую залу, чтоб произвести розыск и составить допросные пункты.

Открыли цветок - он был пуст.

Морис вздохнул.

-- Позвольте, позвольте, - сказал один из чиновников, - сердцевина гвоздики была вынута. Стебель пуст, это правда, но в этом стебле непременно вмещалась записка.

-- Я готов, - сказал Морис, - дать всевозможные разъяснения, но прежде всего прошу арестовать меня.

-- Мы занесем в журнал твое предложение, - сказал президент, - но не возьмем этого на себя. Тебя знают как истинного патриота, гражданин Лендэ.

-- И я жизнью отвечаю за друзей, которых имел неосторожность привести сюда.

-- Не отвечай ни за кого, - сказал президент.

На дворе раздалась страшная суматоха.

Это Симон, после напрасных поисков записки, унесенной ветром, побежал к Сантеру и рассказал ему о покушении, предпринятом для похищения королевы, с разными прибавлениями, которые мог только придумать. Сантер прибежал. Окружили Тампль, сменили караул к крайней досаде Лорена, который протестовал против такой обиды, нанесенной его батальону.

-- Ах ты, негодный сапожник! - сказал он Симону, грозя ему саблей. - Тебе обязан я этой штукой! Но будь покоен, я у тебя в долгу не останусь.

-- Гражданин Морис, - сказал Сантер, - будь готов явиться по вызову Коммуны, которая тебя допросит.

-- Я к услугам твоим, начальник. Но я уже просил, чтоб арестовали меня, и опять повторяю свою просьбу.

-- Погоди, погоди, - с насмешкой пробормотал Симон, - ежели ты этого так добиваешься, то мы постараемся уладить твое дело.

И он отправился за женой Тизона.