Роман женщины.
Часть вторая.
Глава IX

IX

С тех пор как Эмануил уехал из Парижа, не проходило ни одного дня, в который бы Юлия не разжигала своей ненависти к нему и жажды мщения. Она была из тех женщин, у которых время не уменьшает, а увеличивает страсти. Идея эта стала для нее привычкою, необходимостью, и надо было, чтобы рано или поздно идея любви или ненависти нашла свое применение. В свете говорили о ее ужасных возмездиях, которыми она преследовала тех, кто имел несчастье прогневать ее, а между тем, никого нельзя было обидеть так легко, как Юлию, потому что ни одна женщина не была так требовательна и взыскательна.

Целых три месяца она лелеяла эту мысль с непостижимым упорством и придумывала всевозможные способы к отмщению. Ее самолюбие, ее состояние - все вынуждало ее к этому.

Она сделалась любовницей Эмануила, так сказать, по обязанности, обещая министру в благодарность за его благодеяния сделать все, что могла, рассчитывая завлечь де Бриона в свои сети; хотя ей ровно ничего не стоило менять своих поклонников, но случаю угодно было, чтоб она встретилась с этим не совсем обыкновенным человеком, который овладел ее помыслами, поселил в ее сердце довольно сильное чувство, заставившее ее высказаться перед министром в своем разговоре с ним, который мы описали.

К тому же этот человек обошелся с ней, как с ничтожной женщиной; он заплатил ей за наслаждение, думая, что после этого он не мог считать себя ей обязанным. Как женщина, она была слишком оскорблена, чтобы могла забыть когда-нибудь виновника этого оскорбления; и с той минуты, как она прочла его письмо, она объявила ему вечную вражду. Но борьба была нелегка, в этом она убеждалась с каждым днем более и более, а это убеждение раздувало только жажду и желание мести.

Как мы уже сказали, Юлия имела друзей и знакомых во всех слоях общества. Многие, сами не зная того, служили ее целям, и, надо отдать ей справедливость, она достигала их самыми сокровенными путями.

Юлия возненавидела Эмануила до того, что готова была убить его и не удовлетворилась бы этим; нет, ей хотелось уничтожить то мнение о благородстве молодого пэра, которое предшествовало ему повсюду, - очернить безукоризненность его прошедшего, разбить его будущее. Ей хотелось лишить его всего, чем он дорожил и к чему имел почти религиозное уважение, - хотелось повредить ему во всем, даже в его сердечных привязанностях, если б они были у него. Долго и безуспешно она искала ту женщину, к которой могла бы предполагать расположение Эмануила, чтобы погубить ее в общем мнении, но, к счастью, она не знала за ним других отношений к женщинам, кроме мимолетных связей, с которыми он поступал точно так же, как поступил и с нею.

Однажды она спросила старого дворянина, земляка де Бриона и самого отъявленного противника мнений молодого пэра:

-- Вы знавали отца де Бриона? Что это был за человек?

-- Самый любезный, умевший любить и быть преданным.

-- Не изменял ли он когда-нибудь Бурбонам?

-- Никогда.

-- А жена его?

-- Была ангелом добродетели, покорности судьбе и милосердия.

-- Не говорили ли чего-нибудь об ее интригах?

-- И нельзя было: она любила одного мужа.

-- Вы уверены в этом?

-- До того, что, несмотря на то, что я не разделяю мнений ее сына, я убью первого, кто осмелится сказать хоть одно слово не в ее пользу. Наши поселяне имели к г-же де Брион святое благоговение.

Юлия обращалась ко всем, в ком настоящее положение де Бриона могло возбудить зависть, а не любовь; но все враги его говорили о нем с уважением. Она прибегла к его друзьям: но, странная вещь, друзья и враги отдали справедливость де Бриону. Между тем, справедливость других раздражала еще более Юлию; она с нетерпением ожидала его возвращения, надеясь, что тогда самые обстоятельства укажут ей образ действий. Она платила огромные деньги за статьи против него, которые упрашивала редакторов помещать в издаваемых ими журналах и которые Эмануил прочитывал, бывши в Поату; но он как человек, привыкший к подобным выходкам своих противников, не обращал на них никакого внимания. К тому же он менее всего подозревал Юлию участницею в этих проделках, а вдобавок каждый вечер, проведенный в семействе графа д'Ерми, слишком его вознаграждал за эти маленькие неприятности. Как человек прямодушный, он не мог не чувствовать себя оскорбленным этого рода клеветою. Он допускал право каждому разбирать и оспаривать свои действия, но негодовал на то, что в этих поступках он видел другие намерения, другие цели, в которых отвергали честность и искренность его борьбы и оружия.

Раз даже какой-то умирающий с голоду писака, получив от Юлии порядочную сумму, и, разумеется, согласно ее желанию, написал в какой-то газете статью, оскорбительную для памяти отца де Бриона. Эмануил тотчас потребовал удовлетворения за обиду, чего вовсе не ожидал негодяй, и вследствие этого, на другой же день, в той же газете явилось извинение, написанное самым унизительным для написавшего его слогом. Юлия прогнала этого сообщника и, видя, что ее нападки ведут только к прославлению ее неприятеля, выходила из себя от стыда и досады. Среди этого припадка ей доложили о приезде маркиза де Грижа; это было именно в тот день, когда он был с визитом у графини д'Ерми. По искаженным чертам лица, по страшной бледности молодой женщины легко было заметить, что с нею произошло нечто необыкновенное.

-- Ничего, это вам так кажется, - отвечала она отрывисто, не желая вовсе быть откровенной относительно причин своего гнева.

-- Вы чем-то раздосадованы? Быть может, я надоел вам своими расспросами?

-- Не более обыкновенного.

-- Благодарю за любезность. Хотите вы, чтоб я вас оставил? - спросил он снова.

Юлия подумала, что одной ей будет еще скучнее, и сказала:

-- Можете остаться, если у вас есть что-нибудь интересного и нового сообщить мне.

-- Увы! Я знаю одну только новость, которая для вас не может быть занимательною, - я влюблен.

-- Действительно, для меня это незанимательно. Но кто же, однако, зажег в вашем сердце это новое чувство; уж не блондинка ли, которую вы видели в опере?

-- Вы угадали.

-- К чему приведет эта любовь вас?

-- К чему же может она вести?

-- Обыкновенно, к взаимности.

-- Не всегда.

-- Вы видели ее сегодня?

-- Нет, хотя я и был с визитом у ее матери, это - очаровательная, умная, грациозная женщина.

-- А, вот что! Кто же, мать или дочь, вас сводит с ума?

-- Конечно, дочь.

-- И вы начали ухаживать за нею?

-- С такой девушкой этого не делают. И право, я не знаю даже, как и с чего начать.

-- О! Это далеко не одно и то же. К тому же, мои начинания с вами были, по-видимому, не слишком удачны, потому что вы меня отвергли; но у меня есть ходатай пред девицею д'Ерми - де Брион.

-- Так он положительно друг их дома?

-- Да, его там очень любят.

-- А вы, вы любите де Бриона?

-- От всей души.

-- Не открылись ему в вашей любви к дочери графа?

-- Нет еще, но не замедлю это сделать; я увижусь с ним сегодня же вечером.

-- В последнее время не было ли у него какого-нибудь дела?

-- Было с каким-то негодяем журналистом, которого он заставил просить прощения.

-- Возьмите на себя труд сказать ему, что я очень беспокоилась на счет окончания этого дела, скажите же ему; а относительно ваших чувств к д'Ерми... думаете вы довести дело до конца, т. е. жениться?

-- Боже мой! Что же удивительного в этом? Я так создан... да и что ж тут думать: такая богатая, благородная, прекрасная девушка не будет иметь недостатка в претендентах на ее руку.

-- Но между ними немногие найдутся благороднее, извините, я хотела сказать, богаче вас.

-- Справедливо, я растратил не более миллиона, другой еще остается, с тем, что она имеет, - будет довольно.

-- И вы надеетесь, что отдадут ее за вас?

-- А если вам откажут?

-- Я уеду отсюда, ибо в противном случае я могу влюбиться в нее до сумасшествия.

-- Так это серьезное предприятие; какая у вас пламенная натура!

-- А, вы начинаете жалеть уже вашу холодность относительно меня, - сказал де Гриж, улыбаясь. - Что ж, если вы раскаиваетесь, то поторопитесь, пред вами самый удобный случай.

Ее оскорбляло иногда это бесцеремонное обращение молодого маркиза, который не упускал случая мстить ей за потерянное время и напрасно брошенную любезность и ухаживание.

-- Ну не сердитесь же, - сказал он, - я ухожу сию минуту.

-- Что вы будете делать вечером? - спросила Юлия, вставая и приглаживая свои волосы.

-- Я сказал вам, что буду у де Бриона. Если я рано уйду от него, можно ли зайти к вам пожелать покойной ночи?

-- Как очаровательна эта непринужденность наших отношений, - сказал Леон, целуя руку Юлии. - Мы ссоримся, как влюбленные. Прощайте же.

-- Так вы пришли ко мне, чтобы рассказать только о вашей новой страсти?

-- Да.

-- Спасибо за доверенность. Пожелайте от меня всего лучшего Эмануилу.

-- Нет. Скажите ему, что я сержусь на него за это; и дайте понять ему, что приличие требовало бы оставаться нам друзьями.

-- Что бы вы дали мне, если бы я привел его к вам?

-- Все, что вы могли бы взять.

-- Немного, - отвечал де Гриж, еще раз прощаясь с нею, - но тем не менее я употреблю все усилия, чтобы привести его. Вы любите его, можно ему это сказать?

Юлия проводила маркиза почти до подъезда. Он сел в карету и уехал. Оставшись одна, Юлия невольно задавала себе вопрос: "А что если де Брион приедет?" Мысль эта волновала ее, и при каждом ударе звонка сердце ее начинало сильно биться. В 10 часов Леон вошел в ее спальню.

-- Один! - проговорила Юлия, увидя его. - О, что с вами, милый Леон! - прибавила она, заметив, что лицо молодого человека хранило следы непривычной тревоги.

-- То, что было бы и с каждым на моем месте, - проговорил Леон, едва не падая в кресло. - Я видел де Бриона... но знаете, что он сказал мне?

-- Что д'Ерми уже невеста...

-- Его! - вскричала с какою-то дикою радостью Юлия. - Когда их свадьба?

-- Через месяц.

-- Так вот почему, - сказала с горечью Юлия, - он не хочет бывать в нашем дурном обществе.

-- Без сомнения, - отвечал Леон, но отвечал бессознательно, как человек, углубленный в самого себя.