Роман женщины.
Часть третья.
Глава XII

XII

Юлия разглядывала Мари: она сознавала свое преимущество, ей нечего было бояться, словом, она торжествовала. Однако чувство, понятное каждому, не позволяло ей первой прервать обоюдное молчание. К тому же с Мари она не могла быть так откровенна, как была с Леоном; она понимала необходимость убедить г-жу де Брион, что ее образ действий имеет за собою право, а следовательно, и оправдание, и чтобы последняя не могла винить никого, кроме себя, в последующем несчастье. Юлия была слишком умна, чтобы не войти в ту роль, которую готовилась разыгрывать; а между тем, она молчала и, обозревая молодую женщину, думала: "Как она прекрасна!"

Наконец Мари решилась заговорить.

-- Мы одни? - спросила она.

-- Совершенно.

-- Точно ли вы Юлия Ловели?

-- Я перед вами.

-- Так это вы прислали мне записку час тому назад?

Юлия утвердительно кивнула.

-- Знаете ли вы, что вы сделали?

-- Знаю.

-- Вы погубили меня! Вы отравили жизнь моего мужа, будущность моей дочери - все!

-- Да.

-- Вы знали все это и не остановились?

Юлия понимала, что следовало быть слишком жестокою, чтоб иметь хоть какое-нибудь оправдание.

-- Да, - отвечала она в последний раз, подпирая голову рукой и глядя пристально на свою соперницу.

-- Значит, ненависть ваша ко мне не имеет пределов?

-- Вы правы, я ненавижу вас!

-- За что? Что я вам сделала? - спрашивала Мари.

-- Что сделала! Вы спрашиваете, что вы сделали? Судьба бросила вас на дороге моих желаний, надежд - вот ваша вина. Я принадлежала Эмануилу - он бросил меня для вас; я отдалась де Грижу - он влюбляется в вас, он становится вашим любовником, потому что выбор между нами затруднить никого не может: вы молоды, прекрасны, вы отдаете себя не за деньги... Вот за что я ненавижу вас, и вот зачем я хотела уничтожить все, что ставило вас выше меня, т. е. ваше имя, происхождение, чувство, добродетель. Чтоб опрокинуть статую, я разбиваю пьедестал.

-- Боже мой, Боже мой! - воскликнула Мари. - Что будет со мною?

-- То, что бывает с теми, кто обманывает мужа. О! Эмануил не принадлежит к разряду обыкновенных обманутых мужей, я знаю его и потому мщу. Я не понимаю, как, будучи любимою им, вы решились променять его на кого бы то ни было?

-- Вы тоже принадлежите тому, для кого и я променяла его, не так ли?

-- Какую вы честь делаете Мне, становясь со мною вровень. Как, добродетельная Мари де Брион и падшая Юлия Ловели отныне стоят друг друга! Я рассчитывала на победу, но, признаюсь, не ожидала, что она могла быть такой полною.

-- О, как я несчастна! - говорила Мари, уничтоженная, истощенная, не имея сил собрать свои мысли и почти доведенная до сумасшествия.

-- Да, я знаю, вы должны страдать, - сказала Юлия. - Кто бы подумал, - продолжала она, - что вы, рожденная наверху общественной лестницы, сойдете когда-нибудь на ее последнюю ступень, чтоб умолять меня, никогда не переступающую эту ступень, спасти вашу честь. Так недаром же я всегда презирала женщин вашего общества, которые отворачивают голову, когда им говорят иногда о нас бедных. Так я хорошо сделала, когда поклялась в вечной ненависти к вам и отомстила хоть один раз за все презрение, которое до сих пор было моим уделом! О, ваше приключение наделает в Париже много шуму.

надо мною, но не погубить, тем более что зло, которое я вам сделала, не было умышленным? И я буду благословлять вас, я сделаюсь вашей рабой. О, если бы вы могли знать, как я страдала! Я потеряла мать, которую я так сильно любила! Этот человек был возле меня постоянно. Ради Бога, ради Эмануила, которого вы любили, ради моего отца, ради моей дочери, ради всего святого в этом мире, спасите меня, спасите!

-- Итак, - возразила бесстрастно Юлия, облокачиваясь на кушетку и глядя на бедную Мари, стоящую перед ней на коленях, - итак, у вас есть драгоценное воспоминание о матери, у вас есть отец, который живет только вами, муж, которого вы сами избрали себе, дочь-ангел, называющий вас матерью, есть имя, богатство - и всем пренебрегли вы, бросили в грязь, а вам нет еще 20 лет! Как сильно должны вы любить того, кому пожертвовали этими сокровищами...

-- Кто сказал вам, что я люблю его?

-- Не любите?

-- Нет.

-- Не любите? - повторила Юлия, взор которой осветился какою-то дикою радостью. - Кого же вы любите? Мужа, быть может?

-- Да, - отвечала Мари, рыдая.

-- О!.. - воскликнула Юлия со злобным смехом. - Значит, вы развратнее меня! Прочь, сударыня! Знай я это, я оставила бы вас как жертву собственных ваших угрызений, я не поторопилась бы мстить. Так вы любите мужа? Где же после этого оправдание вашему поступку, и зачем вы просите меня спасти вас? А хотите ли знать, что оправдывает мой образ жизни, который клеймите презрением вы, женщины высшего круга? Я скажу вам, что моя мать умирала с голоду, отец мой бил ее, они поладили между собою только в ту минуту, когда продали меня с общего согласия. Мне было тогда 16 лет всего, и вы знаете, как я наказала их, хотя и имела право на это? Я заботилась о них, хотя и не любила; я обогатила их, я дала им счастье, с которым им тяжело было расстаться, когда смерть открыла им могилы. Вот мое детство, моя молодость, мое происхождение. Я не состарилась еще, но у меня уже была бездна любовников! Это гадко, не так ли? Но перед Богом, судящим нас, я менее преступна, чем вы. Я могу гордиться перед вами, могу презирать вас, как женщину, которая обесславила седины отца, сделала несчастным любимого мужа и положила вечное пятно на бедного невинного ребенка!

-- Вы правы, - отвечала Мари. - Да, я наказана, слишком наказана, поверьте мне. Но что мне делать? Куда идти? - говорила она, опустив глаза на цветной ковер, расстилавшийся под ее ногами. - Я наскучила вам, сударыня, не так ли? Я - презреннейшая из женщин, как вы сказали, и сказали правду! В один миг я потеряла и имя, и счастье, и отца, и дочь, и мужа; но как это случилось, я не знаю; а я была так счастлива! О, матушка, матушка! Зачем умерла ты так рано!

Она говорила это голосом такой невыразимой тоски, что сердце Юлии сжалось.

-- Итак, все кончено! - продолжала г-жа де Брион, вставая. - Простите же мне те страдания, которые я невольно причинила вам; я не знала, что вы любили де Грижа, который для меня перестал вас видеть, потому что вы так прекрасны и, может быть, добры. Я одна виновата во всем - и потому прошу у вас прощения.

Сказав это, Мари протянула Юлии руку, но та не смела взять ее.

-- Да, величайшее несчастье будет, без сомнения, прямым следствием всего, - говорила Мари, - но умоляю вас, не упрекайте себя в этом. Я навлекла его сама и еще раз прошу у вас прощения; прощайте!

И неверными шагами г-жа де Брион пошла из комнаты. Юлия видела, что обессиленная, несчастная женщина едва в состоянии дойти до дверей, и она невольно протянула руку, чтобы поддержать ее.

Мари, заметив это движение, поблагодарила ее взглядом.

Этот взгляд, прекрасный и полный тоски, пробудил в душе Юлии раскаяние и сожаление о своем поступке. Да и трудно было встретить более трогательное выражение отчаяния.

-- О, если б у меня были еще письма, я бы возвратила их вам; но, к несчастью, они отосланы.

-- Благодарю вас за доброе намерение. Пусть будет что будет!

И Мари взялась за ручку двери. Но как ни испорчена была Юлия, все-таки она была женщина, а сердцу женщины всегда доступно чувство сожаления. В эту минуту она действительно готова была отдать все на свете, чтобы спасти Мари.

-- Есть еще средство, - сказала Юлия с некоторой нерешительностью; ибо, кроме того что она сама предлагала это средство, она понимала, что оно слишком унизительно для бедной Мари.

-- Какое? - спросила последняя.

-- Поезжайте, не теряя ни минуты, в К*** и получите пакет, посланный на имя вашего мужа.

-- Правда, это можно сделать, - отвечала Мари, чувствуя все унижение предлагаемого средства. - Но только я не решусь на такой поступок. Обманывать еще, обманывать всегда - к чему? Не лучше ли теперь, тотчас же прекратить жизнь? Благодарю, однако, и за это, умирая, я буду жалеть, что пренебрегла вашим советом.

И, растворив двери, она вышла. Чтобы не упасть с лестницы, Мари должна была держаться за перила; однако же кое-как она добралась до кареты, села в нее и поехала домой, не обращая внимания на фиакр, который следовал за нею.

-- Надо забыться, - проговорила она и позвонила. - Стакан рому! - сказала она вошедшей Генриетте.

-- Слушай, что я говорю, и исполняй скорее, - возразила та.

-- Что-то случилось у нас, госпожа тоскует, - говорила Генриетта Жану, - она требует рому.

Генриетта, войдя на цыпочках в спальню своей госпожи, увидев ее в таком положении, решилась завтра сказать ей истину.