Роман женщины.
Часть третья.
Глава XI

XI

"Что делать, что делать? - говорил растерявшийся и обезумевший Леон. - Каждая минута, проведенная мною в бездействии, стоит годы счастья Мари".

Какие только соображения и предположения не приходили ему в голову - и все они распадались в прах при одном слове "невозможно!". Состояние, жизнь, честь - все готов он был отдать за средство спасти Мари - и не находил этого средства. Волей-неволей надо было ждать хода дел, потому что всякое насильственное действие могло иметь еще большую огласку.

Но каким образом сказать обо всем этом г-же де Брион? На такой подвиг он не находил в себе достаточно храбрости; он без цели блуждал по улицам Парижа, и вечером, не зная как, Леон очутился в клубе. Да и куда ему было деваться: ни к себе, ни к Мари он не смел зайти.

Между тем вернулся Жан, доставивший по адресу записку Ловели. Она потребовала его к себе.

-- Г-жа де Брион была дома? - спросила она его.

-- Точно так.

-- У нее никого не было?

-- Нет, у нее был граф д'Ерми.

-- Хорошо, что она тебе сказала?

-- Она спросила ваш адрес.

-- Ты сказал его?

-- Да.

-- Меня ни для кого нет дома; помни это.

Оставшись одна, Юлия смутилась. Она ждала теперь посещения Мари, и как ни был тверд ее характер, но, становясь на дороге другой женщины, она не могла не чувствовать этого смущения. Чтоб ободриться, она напомнила себе причины, побуждавшие ее к мщению, стараясь не разбирать движений своего сердца, потому что в глубине его она чувствовала невольное угрызение совести.

-- Прочь раскаяние! - вскричала она, наконец. - Теперь уже не воротишь того, что сделано.

Часов в десять ей доложили, что какая-то дама желает ее видеть.

-- Меня нет дома.

-- Но приезжая так настоятельно хочет вас видеть, говоря, что дело не терпит отлагательства, я решился доложить о ней.

-- Кто она такая? - спросила Юлия, как бы не зная заранее посетительницы.

-- Она не говорит своего имени.

-- Пусть скажет; я не принимаю тех, кто не хочет назвать себя.

Жан воротился и принес карточку.

Мари вошла. Вуаль скрывала бледность ее лица, и едва только она увидела Юлию, как ноги изменили ей, и она скорее упала, чем села в кресло.

Между тем вот что происходило.

Мари, как сказал Жан, была с отцом в то время, когда ей подали записку Юлии. Неожиданность и ужасное содержание этого послания до того поразили бедную женщину, что граф д'Ерми подошел к ней, желая видеть, чье послание могло произвести такое действие; но Мари бессознательным и быстрым движением руки бросила в камин еще недочитанное письмо, смысл которого и почерк поразили одновременно ее глаза и мысли.

-- Спросите адрес, - могла проговорить только г-жа де Брион.

-- Что такое в этом письме? - спросил граф.

-- Ничего, папа, - отвечала Мари, протягивая ему руку.

-- У тебя есть от меня тайна?

-- Нет, нет, добрый папа.

-- Дурная весть?

-- Право нет, деловое письмо.

-- Отчего же ты побледнела?

-- Я испугалась звонка; да и начало письма показалось мне худою вестью, и я испугалась за Эмануила, а между тем, оно касается весьма обыкновенного дела, которое даже не помешает мне заснуть.

И Мари посмотрела на часы.

-- Ты выгоняешь меня? - заметил граф д'Ерми.

-- Какая мысль, папа, возможно ли это?

-- Значит, мне не о чем беспокоиться, и я могу оставить тебя. Итак, до завтра.

-- До завтра.

Но граф не успокоился. Это письмо заставило его подозревать существование какой-то тайны, тем более что нетерпение, с каким Мари дожидалась его ухода, не осталось им не замеченным. Однако Мари проводила отца до передней, поцеловала его, и он вышел.

Вернувшись к себе в комнату, Мари позвонила и так сильно, что удар звонка поразил ухо графа, не успевшего еще сойти с лестницы; граф подумал, что она зовет горничную, и продолжал спускаться, но вдруг человек, посланный куда-то г-жою де Брион, пробежал мимо него по той же лестнице.

-- Куда ты? - спросил граф бегущего слугу.

-- Приказать закладывать лошадей, - отвечал он.

-- Хорошо, ступай!

карету, подозвал фиакр, велел ему остановиться на некотором расстоянии и спрятался за угол.

Через четверть часа ворота отеля де Бриона растворились, и карета Мари, выехав из них, понеслась по улице. Граф бросился в фиакр и, показывая луидор кучеру, велел ему следовать за каретой. Последняя проехала мост Святых Отцов, Карусельную площадь, повернула на улицу Дофина, проехала еще несколько улиц, перерезала бульвар и остановилась у дома на улице Табу.

Страшная мысль промелькнула сначала в голове графа: он думал, что Мари поехала к Леону; но, видя, что карета ее взяла это направление, он радовался своей ошибке. Да и действительно могло быть то, что она сказала ему: она хотела избавить Эмануила от лишних хлопот и поэтому выехала одна, не теряя времени. Итак, он видел, как карета Мари остановилась, как она вышла из экипажа и как она вошла в подъезд означенного дома. Подождав минут пять и видя, что она осталась там, он позвонил, в свою очередь. Сердце его билось страшно.

-- Сюда вошла сию минуту дама? - спросил он привратника, отворившего ему ворота.

-- Сюда, сударь.

-- К кому?

Привратник медлил с ответом.

Граф показал ему тот же луидор, который придал быстроту наемному фиакру; он же развязал и язык привратника. Правду сказал Филипп Македонский, что "нет двери, которую бы не растворил золотой ключ".

-- К кому же? - повторил граф.

-- В квартиру одной дамы.

-- А кто такая эта дама?

-- Г-жа Юлия Ловели.

-- Чем она занимается?

Привратник отвечал улыбкой.

-- Ну говори же?

-- Боже! Она... она... хорошенькая женщина... впрочем, она очень добрая, и мы не можем на нее жаловаться. Всякий живет как хочет...

Холодный пот выступил на лбу графа. Он не мог угадать ничего, хотя и чувствовал, что причина, заставившая приехать сюда его дочь, была постыдна. Победив, однако, свое волнение, он продолжал:

-- И часто приезжает к ней эта дама?

-- Нет, мы видим ее впервые, не так ли? - прибавил привратник, обращаясь к своей жене. Он хотел честно заслужить эти 25 франков.

-- Да, - подтвердила последняя.

-- Вы уверены в том, что говорите?

-- Положительно уверены, сударь.

-- Хорошо, теперь выпусти меня, - сказал граф и бросил луидор на стол.

-- 1813 года, - сказал он, побрякивая им, как бы желая убедиться в настоящем звуке золота. - А мы спали с тобой, жена, - прибавил он.

-- Это доказательство, что счастье приходит во сне, - отвечала та и расхохоталась.

Граф, полный тревоги и страха, почти плача влез в фиакр и, несмотря на холод ночи, решился ждать.