| Автор: | Жаколио Л., год: 1893 |
| Категория: | Роман |
IV
Договор о дружбе. - Болезнь и беспорядки. - Уильям Бредли. - Джои Лайт. - Полиция и магистратура. - Еще "X. Y. Z. 306". - Объявление. - Серия банковских билетов. - Ложный документ. - Последние предосторожности.
Четыре дня спустя после прихода в Шербур эскадры адмирала Ле Хелло и американского авизо "Лебедь", адмирал и Гастон де Ла Жонкьер отправились в Париж. Оба они были сияющие и торжествующие; первый из них вез "Регент". Как говорит пословица, счастливым людям все удается, и на этот раз все хлопоты и ходатайства того и другого увенчались успехом. В одно прекрасное утро Эдмон Бартес, или Уильям Бредли, как он теперь стал именоваться, получил депешу, в которой ему разрешалось, равно как и всему экипажу "Лебедя", пребывание во всех городах Франции на неопределенный срок.
Но Гроляр, всегда и во всем осторожный, отправился сначала с Ланжале, попросив Эдмона несколько обождать. Последний охотно согласился, так как теперь перестал питать неприязнь к сыщику, особенно с тех пор, как Парижанин и Гастон де Ла Жонкьер стали относиться к нему дружески. Однажды Гроляр сказал Эдмону:
-- Десять раз я мог бы арестовать вас, если бы захотел, но я не сделал этого потому, что у нас в душе живет одна и та же ненависть, и потому, что я хочу отомстить вашим личным врагам!
-- Каким образом могли задеть вас Прево-Лемер и К®? - спросил Эдмон.
-- У меня был сын... вскоре после вашего осуждения он вступил на службу в этот проклятый банк. Его обвинили в краже... точно так же, как вас... Он протестовал, доказывал свою невинность, но роковое стечение обстоятельств было против него. Я молил, заклинал господина Прево-Лемера пощадить мое дитя, сжалиться надо мной, но он был неумолим.
-- И ваш сын, вероятно, такой же неповинный ни в чем, как я, испытал все ужасы возмутительного, несправедливого осуждения, все унижения и муки каторги!
-- Нет... он покончил с собой, чтобы избавиться от позора!
-- Ах, несчастный отец! Как мне вас жаль! Как ужасно должно быть ваше горе"
И вдруг Эдмон Бартес протянул старому Гроляру обе руки и с этого времени стал выказывать к нему расположение, которое стало возрастать по мере их сближения на почве общих планов, постоянной заботливости старика о спокойствии и благе Эдмона и всех тех мелких услуг, которые так ценны при совместной жизни.
В Париже Гроляра ждал прекрасный прием; его начальство осталось им чрезвычайно довольно и обещало аттестовать самым лучшим образом перед министром внутренних дел. Им не пришло даже в голову, что другие могли потрудиться над разысканием "Регента", и вся заслуга была целиком приписана Гроляру. Благодаря своим обширным связям и знакомствам Гроляр вскоре разузнал о делах фирмы Прево-Лемер и К*. Говорили вполголоса о возможности ликвидации дел в самом близком будущем, если только вести с Дальнего Востока не окажутся особенно утешительными. Кроме того, он узнал, что глава фирмы серьезно болен, и его болезнь еще более способствует упущениям и беспорядкам в делах.
Говорили также, что эта внезапная болезнь была вызвана семейными неприятностями, тайными огорчениями вполне частного характера и сильным семейным разладом. Под секретом сообщали, что Жюль Сеген, зять старика Прево-Лемера, живет отдельно от своей жены и открыто распутничает на глазах у всех, проводя дни и ночи в клубах, кабачках, за кулисами, тогда как его шурин Альбер, совершенно погрязший в излишествах и распутстве, опустился до состояния самых жалких существ, с которыми и водил постоянную компанию.
Как опытный сыщик, Гроляр понял, что без постороннего содействия ему трудно будет проникнуть в некоторые тайны фирмы Прево-Лемер, и написал Эдмону Бартесу, спешно призывая его в Париж. На другой же день Уильям Бредли со своим камердинером Джоном Лайтом остановились в Гранд-Отеле. Джон Лайт был не кто иной, как Люпен. Что же касается Порника, Данео и Пюжоля, то их Гроляр поместил в скромной гостинице на левом берегу Сены.
-- Ну, а какое нам будет предписание? - спросил Порник.
-- Не напиваться пьяными, это прежде всего, так как с минуты на минуту ваше содействие может мне понадобиться, - сказал Гроляр, - понадобиться в деле, имеющем громадное значение для господина Бартеса!
-- Да, раз нужно держаться наготове, чтобы услужить господину Бартесу, - сказал матрос, - то если даже вся вода в Сене обратится в вино, мы и тогда не хлебнем из нее ни одного глотка!
-- Да нет же, мое запрещение так далеко не заходит: вы можете за обедом выпивать по бутылочке вина и затем кофе...
-- Сдобренного рюмочкой кирша, с вашего разрешения?..
-- Да, и это можно, только никак не больше одной рюмки на каждого"
-- По одной капле! Ну, все равно, можете быть спокойны на наш счет!
-- Как видите, господин Бартес, время работало на нас, мы уже наполовину отомщены, немного терпения - и все Прево-Лемеры запросят пощады!
-- Не забудьте, что и вам лично придется еще бороться с одним Прево-Лемером, который вас не пощадит, если узнает ваш образ действий, - заметил Гастон.
-- Какой Прево-Лемер?
-- Ваш бывший начальник в Нумеа, теперь он - обер-прокурор в Париже и, следовательно, надлежащим образом вооружен для борьбы.
-- Пфэ! - пренебрежительно воскликнул Гроляр. - Все эти прокуроры, судебные председатели и tutti quanti, что они могут сделать без нас? Говорить грозные или блестящие речи, произносить приговоры, чваниться и считать себя достойнейшими смертными на земле - это они, конечно, смогут; но когда надо расследовать дело, арестовать или выследить преступника, тогда очередь за нами: мы узнаем все и подготавливаем для них дело. Я даже уверен, что, помня мои заслуги, обер-прокурор призовет меня к себе на помощь, и тогда" тогда враг будет в наших руках!
Эти слова побудили Эдмона нарушить свое молчание относительно письма, полученного им в Рошфоре через посредство сторожа; письма, воспроизведенного in extenso в первой части этого романа и подписанного: "Бывший служащий Французского государственного банка X. Y. Z. 306". Эдмон передал главнейшие места этого письма с удивительной точностью.
-- Но если бы я знал раньше об этом, то спас бы вас, я непременно спас бы вас! - воскликнул сыщик. - И вы говорите, что анонс в "Petit Journal" укажет нам автора этого письма?!
-- Да, - сказал Бартес, - если только он жив теперь. А на случай смерти он предупреждает, что его показание, подписанное четырьмя свидетелями, будет лежать у нотариуса. В этом показании будет означено имя кассира Французского государственного банка, который принял от Альбера Прево-Лемера банковские билеты и записал их номера и серии.
-- Так не будем же терять времени; будем ковать железо, пока горячо! - И, не долго думая, друзья тут же отправили объявление в "Petit Journal":
Желают говорить с X. Y. Z. 306 - спросить Уильяма Бредли в Гранд-Отеле. Париж. Очень срочно!
На другой день пожилой господин, лет около шестидесяти, явился в Гранд-Отель и спросил Уильяма Бредли. Его тотчас же провели к нему, где его очень любезно встретил Гроляр, принявший вид и физиономию настоящего янки.
С первого же взгляда старый сыщик увидел, что этот человек всю свою жизнь прожил прилично и честно.
-- Ваше имя? - спросил Гроляр.
-- Симон Прессак, бывший служащий Французского государственного банка.
-- А я - Уильям Бредли, гражданин города Салем в Массачусетсе.
-- Вы, конечно, пригласили меня от имени господина Бартеса?
-- Да. Он - мой ближайший друг и поручил мне заботиться об его интересах, а главное, восстановить его честное имя!
-- Да, это восстановление должно произойти непременно; я убежден, что этот несчастный человек сделался жертвой страшной махинации... и как должен страдать там, на каторге, вместе с отъявленными негодяями!
-- К счастью, нескольким его верным друзьям и мне в том числе удалось помочь ему бежать с каторги; сейчас он на свободе и живет в Америке, а я приехал во Францию с полномочиями и требованием о пересмотре этого возмутительного процесса.
-- Этого пересмотра требует справедливость!
уплаченного Альбером Прево-Лемером.
-- Возможно, что теперь память кое в чем изменяет мне, но очень подробное показание, подписанное четырьмя свидетелями и находящееся у нотариуса Каликстена, даст вам все необходимые сведения с несравненно большей точностью, потому что в то время, когда оно писалось, все эти события были еще совсем свежи в памяти! - И не задумываясь, не оговариваясь, просто и искренне Симон Прессак рассказал о раннем посещении Альбером Прево-Лемером конторы Государственного банка, о его рассеянном, озабоченном виде, его умалчивании относительно изменения подписи чека, в которой он прибавил слово "сын".
-- В то время что вы подумали по поводу этой подписи? - спросил Гроляр.
-- Я подумал тогда, что сын подделал подпись своего отца, чтобы раздобыть денег, и явился он в банк до открытия конторы для того, чтобы не прислали деньги по чеку на дом, как это обыкновенно делается!
Затем бывший служащий банка сообщил, что ассигнации, которыми была уплачена сумма, принадлежали к серии С 306-37L
Именно эти номера и последующие принадлежали тому миллиону, который был похищен из кассы банкирского дома Прево-Лемер и К®. На другой день после похищения этот миллион разделился на две равные части, из которых одна оказалась в руках Альбера, а другая была найдена под паркетом в комнате, занимаемой молодым Бартесом. Несомненно, что вор очень умно распорядился, чтобы сбить с толку всякие подозрения, или, вернее, чтобы виновность главного кассира не оставляла и тени сомнения
-- Вы помните имя того чиновника, которому вы передали сумму, означенную в чеке? - спросил Гроляр.
-- Как же, прекрасно помню! Это господин Жан Менгар... Он и сейчас еще служит в Государственном банке!
-- А вы уверены, что он записал номера и серии билетов?
-- Совершенно уверен, милостивый государь, и прекрасно помню, что, вручая ему пятьсот тысяч франков, я обратил его внимание на изменение подписи, и Менгар тотчас занес и это в свою записную книжку, сделав еще какую-то стенографическую пометку.
-- А что за человек этот Менгар?
-- Прекраснейший и честнейший господин!
-- Но как вы объясняете, что во время процесса он умолчал о том, что ему было известно? Вы в своем письме объясняете свое тогдашнее молчание неведением законных порядков, но чиновник высшего класса, как Менгар, зная об этих фактах, не должен был о них умалчивать. Это весьма похоже на соучастие!
-- Вероятно, напряженная работа и другие повседневные заботы помешали Менгару вникнуть хорошенько в процесс Бартеса... К тому же о чеке, кажется, вовсе нигде не упоминалось.. Даже и мне только тогда, когда случайно попалась на глаза судебная газета, припомнился этот факт, которому я вначале не придал особенного значения, считая его чисто семейным делом. Быть может, то же самое было и с Менгаром.
-- Прекрасно! Благодарю вас за те ценные сведения, которые вы доставили нам, и могу вас уверить, что признательность Бартеса выразится в крупной награде.
-- Ах, что вы! - воскликнул бывший банковский служащий. - Да разве я с этой целью писал Бартесу или с этой целью пришел сегодня к вам?! Нет, я сделал это только потому, что моя совесть не дала бы мне покоя, если бы я не сделал всего от меня зависящего для восстановления истины.
Гроляр, растроганный искренностью этих слов, протянул ему руку.
-- Но, ради Бога, никому не повторяйте того, что вы мне здесь сказали! - попросил его Гроляр. - Будьте готовы явиться на первый наш призыв и знайте, что желание ваше скоро осуществится, и нам удастся восстановить честное имя невинного и покарать виновных.
-- Можете на меня рассчитывать! - ответил Симон Прессак и, откланявшись, удалился.
Едва только он ушел, как дверь из смежной комнаты отворилась, и Ланжале, Гастон и Эдмон Бартес вбежали к Гроляру. Они все слышали.
-- Ах, негодяй! - воскликнул Бартес по адресу Альбера Прево-Лемера.
им отметки, и с этим я немедленно же...
-- Я вполне понимаю ваше волнение, ваше негодование, - прервал его Гроляр, - но все это ни к чему не приведет; мы сделаем громадную ошибку, если возьмем показание из конторы нотариуса. Точно так же, на что нам теперь эти заметки Менгара? Все это понадобится нам лишь тогда, когда настанет время действовать; пусть лучше они остаются на прежнем месте, чтобы нас не могли обвинить в том, что мы сами сфабриковали эти улики, тогда как мы должны делать вид, что даже не знаем о существовании этих документов!
-- Скажите, почему вы отказываетесь от моего содействия? - спросил Бартес Гроляра.
-- Потому что вы уже достаточно страдали и потому, что я не хочу более видеть слез и тревоги на вашем лице! - сказал старик растроганным голосом.