Девица Клермон

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Девица Клермон (старая орфография)

Девица Клермон.

(*) Сочинительница слышала Историю о девице Клермон в Шантильи, находясь в самой роковой аллее, до сих пор называемой Меленевою; тогда же написала ее, и скоро забыла о ней. Спустя тридцать лет, то есть недавно перед сим, она вспомнила о своей рукописи, переправила что нужно было, выбросила многия излишния подробности, прибавила развязку и издала под именем повести. Изд.

Нет! не за стенами пышных городов, не в тихом уединении, не под смиренным кровом любовь господствует с большею властию - вопреки мнению Поэтов и любовников. Шум и и воображения; там тонкая разборчивость, нежной вкус украшают жертвы, ей приносимые, управляют её празднествами, и словарь страстного языка её обогащают приятностями неподражаемыми.

Я жила на счастливых берегах, утучняемых Луарою; на сих прекрасных полях, в сих рощах безъискуственных любовь оставила по себе легкие следы - памятники не долговечные слабого владычества: несколько вензелей, грубо вырезанных на коре вязов, несколько сельских песенок, более простых, нежели трогательных. Любовь летала над сими уединенными полями и пролетела мимо. Но в садах Армиды, в садах Шантильских она останавливается; там избирает себе обожателей, и кладет на них печать свою; там палубное владычество её ознаменовало славными произшествиями, о которых История вещает потомству. Хочу изобразить здесь одно из таких произшествий; все, что ни находится в Шантильи, напоминает о нем; все предметы в прекрасных сих местах трогательны - они возбуждают чувства меланхолии. Я занималась размышлением о судьбе несчастных любовников, будучи в самой роще Сильвииной, в самой роковой аллее меленевой, ступая по следам их.... Пускай другие отличаются остроумными вымыслами; я хочу истиною трогать читателей; почту себя счастливою, если успею в своем намерении. Кто нравится картинами верными и трогательными, тот наставляет.

Девица Клермон получила от Натуры и от Фортуны все дары, все блага, которым смертные завидуют: Царскую породу, совершенную красоту, острый и разборчивый ум, чувствительную душу, кротость, однообразие характера - свойства редкия и драгоценные, a особливо в людях знатных. Будучи непритворна, скромна и проста, она говорила точно, приятно, умно и красноречиво. Голос её проникал до глубины сердца; чувствительность украшала все её поступки и движения. Девица Клермон в двадцать лет от роду была спокойна, всеми отличаема, чужда страстей, и даже слабостей, была счастлива.... Дюк и Клермон {Принц крови и первый Министр Лудовика XV.}, её брат, любил ее нежно; но будучи от природы важным и строгим, он в обхождении показывал всю власть над нею, власть, которая принадлежала ему по праву, по летам, по опытности и по месту, занимаемому им в свете. Это было причиною, что девица Клермон любила его с какою то боязливостию, с какою то застенчивостию, которая походила более на детскую покорность, нежели на братскую дружбу. Почти в сие самое время девица Клермон в первой раз явилась в Шантильи, где до того времени не могла быть по причине молодости лет своих. При конце весны она приехала к своему брату; немедленно все обратили на нее внимание, осыпали ее похвалами. Принцессы имеют ту выгоду перед прочими женщинами, что красоте их менее завидуют; их высокое звание, кажется, удаляет понятия о соперничестве. Благосклонностию и снизхождением оне могут привлечь к себе сердца всех, по крайней мере могут не раздражать самолюбия женщин.

Шантильи есть одно из прекраснейших мест в свете; в нем тщеславный найдет всю пышность, какой только желать может; в нем чувствительный найдет все прелести сельския, все приятности уединения. Там честолюбивый везде видит печать величия; воин вспоминает о подвигах геройских; где лучше можно мечтать о славе, как в Шантильских рощах? Там тихия убежища приглашают мудреца для размышления; там любовник может бродить по обширному лесу, или по {Так называется один прекрасный остров, не далеко от замка.}. Не льзя не ощутить внутренняго движения, взглянув в первой раз на сие место очаровательное; девица Клермон ощутила его; сердце её узнало силу новых впечатлений, которые уже и по тому были опасны, что оне новы. Сколько соблазнов! Удовольствие быть предметом внимания и удивления общества самого блистательного; первое чувство наслаждения выгодами знатного состояния; пышность празднеств, самых остроумных, самых роскошных; сладкой яд похвал, приготовленных с искуством, подносимых с тонкою хитростию - сих похвал не предвидимых, от которых не можно остеречься, которые отклонить нет времени, и которых, по законам благопристойности и светского обхождения, никому не должно воздавать явно! Сколько соблазнов! Как устоять против них, имея двадцать лет от роду?

Девица Клермон всегда любила чтение; в Шантильи склонность к сему занятию сделалась в ней страстию. Каждой день, после обеда, собирались в маленьком особом кабинете и все время до вечерней прогулки употребляли на чтение занимательнейших романов. Девица Клермон обыкновенно, читала в слух для удовольствия общества. Часто излишняя нежность сердца принуждала ее останавливаться; все хвалили её чувствительность, её искусство читать. Женщины плакали; мущины слушали с видом удивления и соучастия, тихонько о чем то говорили между собою; иногда вырывались слова: прекрасно! удивительно! отрасль знаменитого дома. Душевные свойства и добродетели давали ему право на общее почтение к его особе, не зависящее ни от богатства, ни от породы. Хотя вид его был благородной, хотя в его физиогномия было много умного и приятного, однакож наружность его не представляла ничего блистательного; он казался холодным и разсеянным в обществе; имея узд превосходный, он не был человеком - как говорят - любезным, потому что не показывал желания нравишься, и делал это не от презрения и не от гордости, но единственно от равнодушия, которое сохранил до сего времени. Не смотря на излишнюю суровость, на отчуждение от искуственных способов нравиться, он был любим целым обществом. Люди строгой добродетели обыкновенно бывают не забавны; но кто уверен в их искренности, тот уверен и в том, что они друзья самые постоянные, соперники менее всего опасные, a особливо при Дворе. Сколько есть средств взят верх над ними! сколько видов к успехам, видов, которыми они гнушаются!.. Они страшны только добрым именем своим; но такой страх не подает причины ненавидеть их: коварство и происки торжествуют над истинным достоинством. - Дюк Мелень, обходясь с женщинами, наблюдал благородную вежливость, но не представлял из себя томного воздыхателя; самая нежность характера и чувствительность предохраняли его от связей, заключаемых по одной прихоти. Имея от роду только тридцать лет, он мог еще возпламениться сильнейшею страстию; но свойства и нрав защищали его от всех искушений кокетства. Дюк Клермон оказывал ему особенное уважение и доверенность. Девица Клерэдон не могла не знать об этом; ей прискорбно было, что один Г. Мелень не платил ей дани похвал, которыми осыпало ее все общество; однакож, разсуждая об его прилежном слушании чтения, заключала, что оно было для него не неприятным. Она захотела спросить о сем Маркизу Г*, родственницу и приятельницу Г. Меленя, и которая к прискорбию и негодованию девицы Клермон отвечала со смехом, что Г. Мелень сделал привычку не слушать чтения, но быть там, где читают. Ему лучше нравится - продолжала Маркиза - наш кабинет, нежели шумная зала бильярдная, или комната, в которой кричат, сидя за картами; он думает, что, находясь подле нас, можно углубляться в размышления с большею удобностию; со всем тем мы не имеем причины быть недовольными его разсеянностию он слушатель самой молчаливой и неподвижной."

Девица Клермон огорчилась. В этом день она не могла уже читать с прежнею исправностию, часто задумывалась, взглядывала на Дюка Меленя, и её взоры часто встречались с его взорами. Выходя из кабинета, она отважилась сказать ему несколько слов.

На вечерней прогулке девица Клермон притворилась очень удивленною, и просила Г-на Меленя подать себе руку. Такое предпочтение удивило его. Девица Клермон, отведя его несколько в сторону от общества, сказала с милою улыбкою: "Позвольте сделать вам один вопрос; надеюсь, что будете отвечать с обыкновенною вашею искренностию. Вы не пропускаете ни одного раза быть при чтении; не смотря на это, мне кажется, будто вы скучаете. Без сомнения, вам не нравится выбор сочинений; почитаете их недостойными внимания; мне очень, хочется знать, как вы об этом думаете; я должна уважать мнение такой особы, которая сопряжена союзом дружбы с моим братом." - Изумленный Дюк не знал, что отвечать на такой вопрос; наконец ободрившись: "Мне не досадно - сказал - когда люди с посредственным умом, люди средняго состояния проводят драгоценное время своей молодости в безполезных занятиях; но не могу равнодушно видеть такое злоупотребление в особах, по уму и по званию своему имеющих преимущество перед другими. Вам, милостивая государыня, угодно было знать истинное мое мнение; я исполнял вашу волю." Дюк произнес последния слова с чувством. Девица Клермон закраснелась, потупила глаза в землю, несколько минут не могла выговорить ни слова; наконец подозвала к себе одну из дам, которые провожали ее. Сим разговор кончился.

На другой день, в обыкновенное время чтения, подали девице Клермон книгу, начатую накануне; она взяла ее, положила на стол и сказала, смотря на Г-на Меленя: "мне наскучили романы не лучше ли читать что нибудь полезное и основательное?" Все одобрили такое предложение, a в самом деле многия дамы внутренно были недовольны. Велели принести книгу исторического содержания. Девица Клермон начала читать со вниманием, которого Г. Мелень не мог не заметишь. Ввечеру за ужином девица Клермон посадила его подле себя. Оба молчали до тех пор, пока общий разговор сделался довольно громким, и дал им случай к частному разговору. "Вы видели - сказала девица Клермон - что я умею пользоваться советами, которые подают мне; надеюсь, что этот пример ободрит вас." - Опасение прогневить вас - отвечал Дюк - могло препятствовать моему усердию; теперь, получив ваше позволение, моя ревность, будет действовать со всею свободою. - Сии слова, с живым чистосердечием произнесенные, тронули девицу Клермон; чувствительный взгляд был на них ответом. Никогда ей столько не хотелось нравиться, как в это время: она призвала на помощь все прелести ума своего; Дюк также удивил ее своею живостию и нежными словами, чего прежде совсем не видно в нем было.

самого младенчества. В дружбе, равно как и в любви, Принцессы осуждены вызываться с первыми предложениями. Из почтения, никто не отваживается приближиться к ним без особливого приглашения. Следствием сих строгих, предписываемых гордостью, законов бывает, что самая высокомерная Принцесса часто делает такия предложения, на которые весьма немногия женщины низшого состояния решаются.

Внезапная привязанность девицы Клермон к Маркизе Г* казалась делом необыкновенным, Маркиза вышла уже из лет цветущей юности и могла нравиться более достоинствами, нежели приятностями; не смотря на то, никто не догадывался о причине новой дружбы, и каждой думал, что Дюк Клермон советовал сестре своей войти в связь с Г-жею Г*, которая имела справедливые права на общее уважение. Г. Мелень не смел остановишься на мысли, к которой тесная дружба подавала повод; но с того времени. Маркиза казалась ему несравненно любезнее, нежели прежде: он не покидал ее ни на минуту, когда девица Клермон разставалась с нею, и казался гораздо усерднее, гораздо услужливее. За столом всегда садился подле нее, следственно не далеко от девицы Клермон, потому что Принцесса приглашала к себе Г-жу Г* обедать и ужинать, и жила с нею почти неразлучно.

не смотря на угрюмой нрав свой, Г. Мелень также любил сие искуство и почитался одним из лучших танцовщиков в Париже.

Ввечеру, девица Клермон увидела из окна Гжу Г* и Гна Меленя гуляющих по двору; поспешно сбежала б низ, нашла их, взяла за руку Дюка и направила путь к Острову Любви. не могла выговорить без внутренняго движения. Надобно заметить, что Гжа Г* при всем уме своем имела докучливую привычку безпрестанно повторять одно и то же. Г. Мелень пользовался её почтением, дружбою и доверенностию; не смотря на то, она обходилась с ним в обществе с видом всегдашней готовности к насмешкам, редко оставляла сей тон, и опять принимала оной, когда хотела нравиться. Она безпрестанно шутила над его холодностию, над его разсеянностию; но в шутках её было менее замысловатостей, более скучного однообразия. Остров Любви подал ей обильную материю к насмешкам. Сели отдыхать перед прекрасною мраморною групою, известною под именем объявления; она представляет молодого человека, стоящого на коленях перед Нимфою, и открывающагося ей в любви своей, между тем как Амур, стоя подле, шепчет ему на ухо и учит, что говорит должно. Г. Мелень смотрел пристально на статуи; Маркиза начала шутит. "Кажется - сказала она - будто вы вслушиваетесь в слова молодого человека. К чему же это послужит? ведь вы не поймете его." - Я думаю - отвечал Г. Мелень - что Амур должен вечно безмолвствовать в сих местах: все слова его могут быть осквернены лжею, ласкательством.... - "умствования мизантропа!" вскричала Маркиза. - Но не придворного - подхватила девица Клермон, вздохнув - правда, оне слишком печальны. - Сей разговор был перерван человеком пожилым, имеющим вид благородной и почтенной, и подошедшим с просительным письмом к девице Клермон. Принцесса была снизходительна от природы; и перед Гм Меленем она казалась еще добрее. Незнакомой, быв принят благосклонно, рассказал подробности своего. дела. Его прошение было справедливо; успех зависел от Дюка Клермона; надлежало уничтожить приговор, по силе которого проситель лишался всего своего имения, дело не терпело ни малейшей медленности, и требовало, чтобы в тот же вечер бумага была отмечена Дюком. Девица Клермон с изъявлением живейшого участия взяла на себя ходатайствовать, тем охотнее, что Г. Мелень уверял ее в справедливости дела и в том, что проситель заслуживает покровительство по всем отношениям. Возвратились в замок. Девица Клермон вошла в галлерею, в которой не все еще были собраны, села y столика, облокотилась и положила просительнфе письмо. Спустя несколько минут, пришли сказать ей, что привезено из Парижа платье, которое она велела сделать для бала. Девица Клермон встала с поспешностию, взяла за руку Гжу Г*, и вышла с нею из галлереи. Г. Мелень, сидевший подле столика, увидев забытое просительное письмо, положил его в свой карман с тем, чтобы отдать в то время, когда потребуют. Он умышленно остался в галлерее, желая знать, придут ли искать письма, принятого с таким чувством сострадания; но платье для бала и праздник вытеснили из головы мысль о просителе, невинно угнетаемом!

в свои покои наряжаться на бал, которому надлежало начаться в полночь. Она явилась в ослепительном блеске; во всей зале раздались восклицания... Г. Мелень, сидевший в углу? увидев ее, вздохнул, поспешно оставил галлерею и пошел в комнату, где играли в карты; там с печальною душею сел подле окна, не обращая никакого внимания на то, что окружало его, и углубился в размышления.

Между тем девица Клермон, танцуя первой контрданс, с безпокойством смотрела вокруг, и тщетно искала единственного человека, которого одобрение почитала драгоценным... Контрданс казался ей очень долгим; окончив его, она стала жаловаться на жар, чтобы иметь причину пройти по галлерее и заглянуть в боковые комнаты. Гжа Г* была с нею. Вошед в комнату игроков, она в минуту заметила Г. Меленя, хотя увидел только полу его платья, и пошла в ту сторону, где он находился. В некотором разстоянии от окна, Гжа Г* остановилась, чтобы сказать кому то два слова. Девица Клермон, сделавши несколько шагов вперед, очутилась подле Дюка, которой с трепетом встал перед нею. "Что зто значит, Г. Meлень? - вскричала девица Клермон: - что вы здесь делаете?*' - Дюк отвечал с холодностию, что, не имея охоты ни играть, ни танцовать? он нарочно уединялся. - Девица Клермон окаменела. Маркиза, подошедши к ним, по обыкновению своему сказала несколько насмешек на счет дикости Гна Меленя. Девица Клермон с поспешностию возвратилась в галлерею. Досада, огорчение, нечаянность, сразили ее; гордость и негодование подкрепили её силы; она приняла на себя вид веселый, начала танцоват - и в сем притворстве находила некоторую отраду для души своей. В том состояло её мщение. Впрочем она не потеряла надежды, что Г. Мелен по крайней мере обойдет кругом галлерею; но Г. Мелень не являлся. Многия охотницы до танцов, согласясь, отправили к нему посольство с препоручением просить в галлерею; тщетно! его уже не было в комнате игроков; по видимому он ушел спать. Тут девица Клермон потеряла притворную веселость свою; бал сделался ей несносным; ничего столько ей не хотелось, как остаться наедине Дюк Клермон в два часа ушел спать; спустя не много и девица Клермон удалилась. До сих пор она еще не отдавала себе отчета в своих чувствах. "Не легкомыслие родило во мне склонность, не наружность, не приятности, не искательство Гна. Меленя обратили на себя мое внимание: нет! но его строгая честность, его ум, его правила; следственно мои чувства не значат любви. Я искала друга добродетельного; так может ли связь сия быть предосудительною?" Так умствовала девица Клермон. Но опыт после доказал ей, что истинная любовь к женщине есть не что иное, как возвышенная дружба, и что она одна только бывает продолжительною и прочною. Сим объясняется, от чего многия женщины страстно любили мущин старых и имеющих отвратительную наружность.

ее глазами, и взоры сии останавливались на ней с особливою выразительностию; голос его в разговоре с нею был несравненно приятнее обыкновенного... Еще в тот самой день он говорил к ней с такою приятностию, показывал такую привязанность! Он любил танцы и обещался танцовать... Откуда же взялось это своенравие? откуда эта причудливая холодность, эта неучтивость, это нехотение быть в галлерее?.. Сими мыслями девица Клермон занималась большую часть ночи; не смотря на то, встала рано, и желая освежиться чистым воздухом, вышла из своей комнаты; проходя галлерею, с весьма неприятным изумлением увидела стоящого человека, которой на Острове Любви подал ей просительное письмо, тут вспомнила о своем обещании, данном в присутствии Гна Меленя... Что оставалось ей сказать несчастному просителю, которой положился на её слово? как загладишь такую вину, и что подумает о ней Мелень?.. Все это вдруг представилось её воображению, и произвело в ней неизъяснимое смущение... Она остановилась, не могла выговорить ни одного слова, между тем как проситель с радостным лицем к ней приближался. "Милостивая Государыня!" сказал он: "я пришел поблагодарить вашу Светлость; вам я обязан покоем и счастием моей жизни..." - Как? - "Дюк Мелень, сего дня по утру удостоив меня своим посещением, уведомил, чем я вам обязан; он благоволил известием меня о милости Его Светлости, по ходатайству вашему..." - Вам Г. Мелен сказал это? - "Так, милостивая Государыея! и отдал мне бумагу, подписанную рукою Его Светлости, ту самую бумагу, которую вчера я имел честь поднести вам." - Девица Клермон, сказав несколько несвязных слов об удовольствии, которое доставляет ей удачной успех, немедленно пошла к брату, и услышала от него, что слова просителя были истинны. "Вы должны благодарить Гна Меленя - говорил далее Дюк Клермон - он весьма усердно старался об успехе сего дела, зная, что вы принимаете в нем участие. Вчера пришедши к себе, я нашел Гна Меленя, которой, не смотря ни на поздное время, ни на усталость мою, не отстал от меня до тех пор, пока я не согласился выслушать прошения и отметить бумагу."

Это привело девицу Клермон еще в большее смятение. Поспешно оставив брата, она пошла прогуливаться, надеясь найти Гна Меленя у большого канала, Женщина скоро узнает все привычки любимого человека, не показывая ни малейшого к тому желания! Однем женщинам известна тайна осведомляться о том, о чем не смеют спрашивать; одне женщины умеют, посредством околичных вопросов, с непостижимым искуством узнавать все, что знать им нужно. Девица Клермон в самом деле нашла Гна Меленя на берегу канала. Оставя дам, провожавших ее, она с поспешностию подошла к Гну Меленю, взяла его за руку, отвела в сторону и сказала: "Ах! каких теперь вы обо мне мыслей! пожалуйте не судите о моем нраве по сему поступку, которым не перестану упрекать себя во всю жизнь... Правда, бал и танцы заставили меня забыть о моей должности; это непростительно! однакож не думайте, чтобы кокетство... нет! нет! вы были бы очень несправедливы... Я занята была совсем другим.... мне надлежало бы о многом говорим с вами, но теперь не имею времени... мне надлежало бы оправдываться, вместо того я должна благодарить вас... вы загладили мою мою должность... Ах! еслиб вы знали, чего стоит мне этот поступок! но я имею удовольствие вам удивляться, и это уменьшает мое раскаяние. Если потеряю ваше почтение, кто утешит меня?.." - Говоря последния слова, она пристально смотрела на Гна Меленя, увидела слезы на глазах его, сана заплакала и тихонько пожала руку своего друга. Дюк побледнел; ноги его зашатались... Шесть человек, любопытных и примечательных, гуляли от них в нескольких шагах; его движение, принужденность, безпокойство, увеличивали смятение.... но девица Клермон была счастливее; она ничего не чувствовала, кроме радости от того, что сердце Дюка было открыто для нее в сию минуту. Оба хранили молчание, и оба, не стараясь, очень хорошо понимали друг друга!... Наконец девица Клермон снова начала разговор. "Так это причиною, что вчера вы не хотели танцовать?" сказала она с милою улыбкою. - Признаюсь, отвечал Дюк - я несколько недоволен был вчерашним балом. - "Ах! - вскричала девица Клермон - тому причиною совсем не бал" тут она остановилась и покраснела; "бал! " - Целой год? - "Точно; клянусь вам; что это исполню!" - A на балах придворных? - Стану извиняться каким нибудь предлогом. Позвольте мне быть уверенною, что сим малым пожертвованием заглажу перед вами легкомысленной поступок, которой подал вам причину думать о мне невыгодным образом. - Сказавши это, она возвратилась к дамам, ее провожавшим. День сей был для; нее очаровательным; она видела, как Г. Мелень бледнел и смягчался; видела, как человек стол строгих правил, благоразумный, умеющий владеть самим собою, по наружности холодный, смущался, трепетал и едва не пришел в изнеможение... Как она гордилась, приводя себе на мысль сию минуту торжества своего и счастия! как была любезна целой день и довольна всем, что ее окружало! Она пригласила к себе обедать Гна Меленя и Гжу Г*, и посадила их около себя. Даже несносные шутки Маркизы казались ей очень забавными, так что она смеялась от всего сердца. Дюк Мелень не смеялся, молчал более обыкновенного... до взоры его были так умильны! но вздохи его служили вместо ответов самых значительных, сии вздохи, которые в присутствия свидетеля гораздо выразительнее, нежели все слова острые и замысловатые.

"Подайте мне - сказала девица Клермон, постатривая на Гна Меленя - подайте мне, я сама сберегу его - и потом оборотясь к крестьянке, велела ей придти к себе в замок ввечеру; привлекательная наружность и печальное лице просительницы заставляли догадываться, что дело её должно быть очень занимательным. Письмо прочитано в коляске; в нем содержалась простая, но трогательная жалоба девушки обольщенной и оставленной служителем Принцессы. Гений хранитель её вдохнул в нее мысль подать прошение в этот ден. Следующия слова были написаны в заключений писала: "если ваша Светлость не удостоите внять моей прозьбе, то мне другого спасения не останется, как броситься в воду."

Г. Мелень сидел в коляске; как же можно было скрыть от него тайну о девушке? как пропустить такой случай, и не поговорить о любви, о несчастии, об отчаянии? как не показать всей чувствительности?.... Тщеславие в любви извинительно, a особливо если вообразим, что одно желание нравиться или отличаться имеет его так много!...

После ужина, условились гулять на воде, и пошли к Шантильскому каналу; там были уже готовы освещенные гондолы и лодки с музыкантами. Ясная погода, тишина ночи, услаждающая музыка, кроткое сияние Луны, все наполняло сердце девицы. Клермон впечатлениями живыми, совершенно для нее новыми. Когда все занялись шумными разговорами, девица Клермон - будто для того, чтобы лучше слушать музыку - удалилась в уголок гондолы. Едва только успела она предаться сладкой задумчивости, как вдруг движение, за нею произшедшее, заставило ее оборотиться; она увидела, что Дюк Мелень хотел уйти от нее далее. "Что это значит? - сказала она закрасневшись: не я ли вам мешаю?" - Я боюсь нарушить уединение, которого, кажется мне, вы ищете... - "Оно тем будет для меня приятнее - прервала девица Клермон с живостию - когда вы разделите его со мною." Г. Мелень отвечал почтительным поклоном, не говорил ни слова несколько времени, потом тихим и трепещущим голосом сказал: "Не прикажете ли что нибудь исполнить в Париже? я еду завтра на разсвете." Девица Клермон совсем не воображала о столь скором отъезде. Прощанье Г-на Меленя привело ее в такое замешательство, что она была не в состоянии скрыть внутренния движения своего сердца. "И так - сказала она, смотря пристально на Дюка - вы оставляете нас, оставляете столь поспешно; надобно, чтоб дела ваши были очень важны. Не правда ли?" Г. Мелень казался смущенным. "Почтение - отвечал он - часто бывает препятствием доверенности." - Понимаю вашу отговорку - прервала девица Клермон: этого довольно. - Слова сии, произнесенные с жаром, заставили Г~на Меленя вздохнуть; он поднял глаза к небу, и опуская их, повстречался с девицею Клермон, которой взоры никогда не были так милы, так трогательны, так выразительны, как в сие время. Он хотел говорить и, может быть, обнаружить тайну своего сердца, но подошедший Дюк Клермон прекратил разговор сей, опасный и трудный.

Начинало разсветать. Девица Клермон, когда ей о том сказали, в первом движении вскричала: "Как! уже? Боже мой! какая досада! как скоро прошла эта ночь!" - Г. Мелень слышал слова сии; он мог заключишь из них, как нужно поспешнее уехать. Вышедши из гондолы для возвращения в замок, Г. Мелень подошел к Дюку Клермону, сказал ему, что получил письма из Парижа, и что имеет крайнюю нужду отправиться в столицу, простился с ним и поехал. Тут девица Клермон узнала, какое чувство владеет её душею. Скука, печаль, ужасная пустота - обыкновенные следствия разлуки с любимым человеком были её уделом; одна надежда утешала, ее надежда на скорое возвращение своего друга; самое приятнейшее для нее занятие - было сидеть подле окна и смотреть на коляски, мимо проезжающия. Находясь в зале, она всегда первая слышала каретной стук или хлопанье на улице бичем. Тогда глаза её устремились на ворота; она с нетерпеливым трепетом ожидала. Какая досада, когда вместо Гна Меленя взъезжал кто нибудь другой!... Целые две недели прошли в мучительном ожидании. Дюк не возвращался. Наконец настало время ехать в Париж. Какая радость для девицы Клермон! быть в Париже, быть там, где Г. Meлень находится!... При первой встрече с ним, её смятение было неизъяснимо; ей казалось, что все примечают за нею и отгадывают её мысли; но движение сердца её и замешательство замечены только тем, кто был их виновников. Дюк знал, что его любят, но твердость и добродетель заставляли его убегать девицы Клермон: он боялся изменить себе. в Природе все уравнено: если чувствительные сердца часто сами для себя изобретают муки, то с другой стороны теже самые сердца умеют искать и находить утешение в самом том, что виною их печали.

Девица Клермон видела, с каким усилием Г. Мелень старается убегать её, и тем более удивлялась его характеру; a известно, что все, увеличивающее нашу привязанность к любимому предмету, есть драгоценность.

Между тем Т. Мелень часто встречался с девицею Клермон, и более во дворце Королевском. Зима начиналась; было объявлено о назначенном дне бала в Версальи, где надлежало девице Клермон танцовать кадриль с Государем. Сидя за ужинным столом у коего брата вместе с Г-м Меленем, та спросила его, не забыл ли он об её обещания не танцовать целой год? - Не забыл ли? Он с живостию по подхватил Г. Мелень, и не мог более говорить. - "Вы сами будете в кадрили - сказала девица Клермон: знаете ли, что я назначена танцовать с Королем?" - Я имел честь и прежде вам докладывать - с улыбкою отвечал Г. Мелень: что для вас будет весьма трудно исполнить обет свой. - "Признайтесь, что вы считали мое обещание словами, ничего не значущими." - Разсудив хорошо, вы сами увидели бы, что в ваши лета и в ваших обстоятельствах не возможно исполнить обещание, столь необыкновенное. - "Невозможно!.... есть ли что невозможное, когда...." Она закраснелась, отворотилась и не могла докончить. Минуту спустя, снова начала разговор: "так вы думаете, что я стану танцовать на бале?" Дюк Мелен пристально смотрел на нее удивленными глазами. "Нет, сударь - продолжала девица Клермон: я не прежде стану танцовать, как в будущем лете, в Шантильи." - На другой день принцесса уведомила запискою своего брата, что, идучи одна в низ по малой лестнице, вывихнула себе ногу. Дюк получил записку в присутствий множества посторонних людей; немедленно слух о сем несчастии разпространился по всему городу. Лекарь Принцессы, склонясь на её требование, объявил, что видел ногу её, и что больная прежде шести недель не может выходишь из комнаты. Девица Клермон принимала посещения, сидя на длинных креслах. На другой же день Дюк Мелень поспешно прибежал к ней. Он не знал, что думать; судя по бывшему разговору на кануне, заключал, что здесь кроется притворство; впрочем, могло статься, что произшествие случилось в самом деле. Девица Клермон первым взглядом своим и улыбкою вывела его из неизвестности. Когда Дюк подошел к креслам - между тем как Дамы Принцессины выпровожали других посетителей - она сказала ему: "видите ли, что очень .... будете ли и теперь еще думать, что бал, или суетное желание отличаться в многолюдном обществе, заставили меня забыть о просительном письме?..." - Ах! отвечал разтроганный Дюк Мелень: за чем наказывать всех нас в то время, когда вы моглиб оправдать себя однем словом?.. - Возвратившияся Дамы помешали разговаривать.

Девица Клермон в самом деле не выходила из комнаты шесть недель; вместо ее другая Дама тацовала в кадрили. Но когда Король приказал объявит ей, что единственно для её удовольствия по выздоровлении дан будет другой бал; она решилась притвориться хромою, обвернула правую ногу свою пеленками, и в таком виде явилась во Дворце. Г. Мелень, которой со времени мнимого вывихнутия почти безотлучно находился подле Принцессы, в сей вечер приехал так рано, что никого еще не было в галерее. Принцесса, услышав о прибытии Дюка, велела позвать Дам своих, и не дождавшись их, вошла в залу. Когда Г. Мелен, увидя, что она не хромает, смотрел на нее с живейшим чувством, девица Клермон сказала: "ваш взор изцеляет мои болезни!.." - Ах! вскричал Дюк, бросившись на колени перед нею; какой ум человеческой может устоять против того, что я терплю уже шесть недель!..

Надлежало изъясняться далее; но Г. Мелень еще в первой раз был наедине с обожаемою женщиною, которая обнаружила пред ним чувства свои опытом столь необычайным. Девица Клермон находилась в таком сильном движении, так дрожала, что принуждена была опереться на стол... Дюк, не переменяя положения, залился слезами... Послышался шум в передней. "Навсегда!" сказала девица Клермон прерывающимся голосом... - отвечал Дюк, становясь на ноги и отирая слезы.... Вошли Дамы Принцессы, которая имела столько присутствия духа, что в состоянии были выдумать и рассказать, будто дверью зашибла больную ногу свою, закричала и изпугала Г-на Меленя. Сия история предотвратила удивление, которое могло бы произойти от замешательства очень приметного на лицах обоих любящихся.

Какая перемена в этот вечер сделалась над девицею Клермон! она была любима, и услышала клятву, что ее станут любит.... до гроба! всю душу её; не заботясь о будущем, она только знала и твердила, что её друг будет верным до гроба... А препятства!.. какие? чего ей оставалось бояться, когда была уверена, что Дюк любишь ее?

Между тем, Г. Мелень, пришедши в себя, ужаснулся. Имея тридцать лет роду, пользуясь дружбою и доверенностию Дюка Клермона, получив от него благодеяния, изъясниться в безразсудной страсти перед его сестрою, Принцессою крови, молодою, неопытною!.... Он знал, что Дюк Клермон в это самое время ведет переговоры, которых цель есть бракосочетание сестры его с одним из Европейских Государей.... Возпользоваться её слабостию, соблазнить ее - значило бы разрушить её счастие, погубить ее, пренебречь законы честности и долг признательности. И так Г. Мелень решился страстию пожертвовать должности; но как надлежало вести себя после безразсудного поступка, сделанного на кануне?.... Следствием сих размышлений была решимость написать письмо к девице Клермон следующого содержания:

"Я вчера был безразсуден; сего дня был бы я самой подлой человек, если бы не чувствовал справедливого угрызения!.... Я желал бы кровию своею выкупить дерзкое признание; клянусь, клянусь тем самым чувством, которое приводит меня в заблуждение, что буду хранить вечное молчание... Сие чувство, составляя для меня всевсе возможным. Удалюсь для вашего спокойствия, для вашей чести, для вашей славы. Буду страдать, но для вас!.... Ах! покоритесь судьбе своей, и обо мне не жалейте!.. Уже шесть месяцев бытие ваше не есть ли моим собственным? не все ли для меня равно, иметь к самому себе почтение, или видеть вас предметом общого удивления?.. Жребий мой будет очень сносен, когда вас увижу спокойною и счастливою...."

Лишь только он успел окончить письмо, как присланный Паж Принцессы подал ему записку. Он разпечатал ее с неизъяснимым смущением; но в записке не было ничего важного; Принцесса просила Г-на Меленя уступишь для одной из Дам её ложу свою в театре. Дюк сказал Пажу, что сам привезет требуемое. Оставшись один, он примечательно- разсматривал записку; с чем можно сравнить его удивление и чувство нежности, когда он прочитал на печати: до гроба!

до гроба; повеление исполнено. Чтобы послать отпечаток, кому следовало, она возпользовалась намерением своей Дамы: побывать в театре; записка о ложе написана в присутствии Дамы; две строчки ничего не значили, но печать утешила Принцессу.

Г. Мелень приехал к девице Клермон; она была одна с своею Дамою, которой Дюк подал билет в ложу, для поднесения Принцессе. Спустя минуту, Дама встала с места, чтобы взят свой рабочий мешок, лежаший подле другой стены комнаты. Когда она оборотилась спиною, Г. Мелень с боязливостию положил письмо свое на столике; принцесса закраснелась и накрыла письмо платком своим. Г. Мелень откланялся. Девица Клермон, взявши платок, и с ним письмо, поспешно удалилась в кабинет.

Дюк провел весь вечер у себя дома. На другой день ему захотелось увидеться с Принцессою и осведомиться, какое действие письмо его произвело над нею. Он приехал к Дюку Клермону ужинать, зная, что девица Клермон будет там же. Можно было видеть волнение на лине её, однакож она казалась довольною. Между тем, как готовились играть, и когда все еще стояли, Принцесса подошла к Г-ну Меленю, и просила показать себе его карту, которую потом обратно отдала ему с запискою; Г. Мелен положил записку к себе за пазуху. Нетерпеливость безпокоила его и вечер казался очень долгим. Он уехал домой ранее обыкновенного. На письме была печать новая; сорвав ее с крайнею нетерпеливостию, он прочитал следующия слова:

"На всегда!..

Это была клятва, которую девица Клермон произнесла на кануне, в то время, когда Г. Мелень упал перед ней на колени; она с намерением повторила ее и написала. Письмо самое длинное могло ли выразить что нибудь лучше этого?.. Г. Мелень, поцеловавши милые строки, опять положил их за пазуху. "Вы будете храниться тут, до последняго моего вздоха, до последняго биения сего сердца, чувствительного, разтерзанного...."

Сей отъезд изумил и опечалил девицу Клермон. Видя, что Г. Мелень не возвращается, она предалась глубокой задумчивости, которой ничто не могло разсеять. Все думали, что причина её печали есть приближающееся время замужства, которое навсегда удалит ее от Франции. Дюк Клермон в самом деле уже предлагал ей о браке, и увидев, что его намерение не нравится ей, посоветовал прилежно подумать о том и в месяце мне объявить ему последнюю свою волю. В это время приехал Дюк Мелень после трехмесячной отлучки. На другой же день Маркиза Г* посетила девицу Клермон нарочно для того, что бы по доверенности открыть ей некоторые обстоятельства в разсуждений Г-на Меленя. Граф Б*, начальствующий в Лангедоке, обладающий великим богатством, имел одну только дочь, семнадцатилетнюю, любезную, прекрасную, которая несколько раз видела Дюка в провинции; отец и мать молодой Графини за тайну объявили Маркизе Г*, что им очень хотелось бы иметь Дюка Меленя своим зятем, по тому более, что они знают о склонности к нему своей дочери. - Маркиза Г* просила девицу Клермон убедить её брата, что бы он взял на себя труд предложить Г-му Меленю о деле, столь для него выгодном. "Я с своей стороны - продолжала Маркиза - постараюсь сказать ему все, что думаю; но как до сих пор в нем не видно было наклонности к женитьбе, то хочу, чтобы мне помог ваш братец, которой имеет великую власть над его умом и сердцем." Девица Клермон перебила речь её вопросом о Графине Б*; Маркиза отозвалась с великою похвалою. Принцесса обещалась поговорить брату.

... все его друзья единодушно выхваляли перед ним выгоды такого супружества.... Как горестно думать об этом!" "Ах! - говорила она сама себе - все берут участие в склонности, которую предполагают в Графине, и которой, может бытии, она совсем не имеет; а я, чтоб избежать нарекания, и должна таить любовь свою! но нет!! и также свободна... Проклинаю пагубную знатность, на которую судьба возвела меня.... Сам Мелень может подумать, что я сей ненавистной степени величия жертвую нежнейшею привязанностию; тогда он будет уверен, что отвечать на такую любовь значит - быть недостойным любви: истинной.... Разве он уже не показал отвращения? разве не удалялся от тех мест, в которых я обитаю?.... Так она размышляла, проливая горькия слезы. Однакож решилась говорить своему брату, по прозьбе Маркизы, и надеялась узнать, что он думает об этом. Дюк Клермон на три дни отлучился в Версалью; надлежало ожидать, пока он возвратится. Девица Клерион не видалась с Г. Меленем; однакож слышала, что он переменился в лице и сделался задумчивым более прежнего. Ей известны были все подробности о девице Б*, её лице, её характер, её дарования. Она тотчас узнала бы ее при первой встрече.

Немедленно по приезде Дюка из Версальи, девица Клермон рассказала ему все, что слышала от Маркизы Г*, и имела столько власти над самой собою (Принцессы инеют ее в таком случае гораздо более, нежели другия женщины), что обнаружила желание свое вразсуждении совершения сего брака. Дюк, подумавши с минуту, объявил сестре своей, что ему хотелось бы возложить на нее порученность поговорить о том с Г-м Меленем, которой отменно уважает ее. "Увидевшись с ним завтра - сказал он потом - я к вам пришлю его." Надобно знать, что это было сказано не без умысла. Хотя Дюк Клермон не догадывался о взаимной любви, господствующей между его сестрою и Г-м Меленем, однакож ему было известно, что Г. Мелень пользовался уважением и доверенностию девицы Клермон, по чему и хотелось ему возложить на него препоручение поговоришь с Принцессою о замужстве, к которому охоты совсем не видно в ней было. В самом деле Дюк возложил на Г-на Меленя сие препоручение и прибавил: "Она будет всячески стараться склонить вас на выгодную женитьбу, следственно вы сами можете служить ей таким-же советом." Г. Мелень желал после долгой разлуки увидеться с девицею Клермон, страшился сего свидания, и радовался, воображая, что будет иметь удобной случай говорить с нею без свидетелей; он пошел к ней, с намерением убедишь ее сильными доводами согласиться на заѵгужѵчиво. "Для её и для моего счастия - говорил он сам себе - я должен подробно и обстоятельно предложить ей о сем деле; моя решимость ободрит ее; принужу ее подавить страх, которой ничем оправдать не можно: таким-то образом мне надобно пользоваться её ко мне доверенностию и моею властию над нею." Подкрепясь сими мыслями, Г. Мелень пришел к девице Клермон в самой полдень. Его ввели в галерею нижняго жилья, которая окнами стояла к саду, и просили подождать, пока Принцесса выдет из своей комнаты. - Через несколько минут девица Клермон является, провожаемая двумя Дамами, и подходит к Дюку.... Часто один взгляд объясняет весьма много! Лишь только Принцесса бросила взор на Г-на Меленя, вдруг и ревность её и безпокойство изчезли; Графиня Б* уже была для нее не опасна.

Пригласив Г-на Меленя гулять с собою по саду, она подала ему прелестную свою руку, украшенную драгоценным запястьем, на которое Г. Мелень смотрел с примечательностию... Вошли в сад; Дамы сели отдыхать на скамейке; Принцесса продолжала ходить Г. Мелень, которой не спускал глаз с запястья, затрепетал, прочитавши на нем алмазные литеры: Принцесса показала ему другое запястие с ответом Г на Меленя: до гроба! "Сии слова - сказала она - неизгладимы" - Отпереться? Боже мой! перервал Г. Мелень: я могу раскаяваться в моей неосторожности, в моей безразсудности, но не в чувстве, которым горжусь, и которое ценю наравне с честию. - "За чем же было уезжать?" - Чтобы не лишиться вашего почтения. - "Ах! останьтесь со мною, будьте моим наставником..." - Но будете ли уважать мои советы? - "Разве вы сумневаетесь в том?" - Покоритесь же судьбе своей; осчастливьте Монарха, предлагающого вам руку свою и корону. - "И вы изгоняете меня навсегда из отечества! думали ль вы о прощанье со мною навеки?... Если вы имеете столько бодрости, что можете представить в уме своем сию картину; не почитайте меня способною к твердости, столь безчеловечной.... И чего требуете от меня? хотите любовь мою к вам сделать законопреступною: теперь она невинна и никогда не изменится, вопреки всем предразсудкам, ее осуждающим... Ах! как драгоценна свобода! Наслаждаясь ею, по крайней мере имею право любить вас без угрызения совести....." Сей язык соблазнительный поколебал строгия Мелоневы намерения; он тотчас вспомнил все свои доказательства, которые хотел говорить; но ему казалось, что оне слишком жестоки, и здесь не у места; впрочем он внутренно почитал себя Героем добродетели, думая, что другой, будучи на его месте, в восторге излил бы всю любовь свою и благодарность. Правда, он действительно не описывал своей страсти, однакож и не скрывал ее. Влюбленный мудрец наедине с любимым предметом бывает так же слаб, как и обыкновенный человек. Мудрость предохраняет только от опасности в любви, но редко бывает в силах устоять прошив самой любви.

Два часа неприметно пролетели. г., Мелень говорил девице Клермон о ней самой, об её чувствованиях, и тысячу раз клялся посвятить ей жизнь свою, Наконец надлежало разстаться; надлежало возвратиться к Дюку Клермону, надлежало притворяться, лгать, обманывать!.. Вот обыкновенная минута, в которую благородная душа оплакивает пагубную власть страстей, ощущает силу и возможность избавиться от их тиранства! Невинность и чистота души девицы Клермон предохранили ее от сей внутренней борьбы и жестоких сражений с собою. Сверъх того, она многими выгодами жертвовала страсти своей; великодушие и нежная чувствительность не только не подавляли в ней любви, но делали ее несравненно милее. Напротив того Г. Мелень, терзаемый угрызением совести и которая тем более мучила его, чем более Дюк Клермон оказывал ему дружбы, твердо решился любовь принести на жертву своим правилам. Готовились отправит Посла в Англию; Г. Мелень предположил занять сие место. Прежде нежели приступил к тому, он написал к девице Клермон длинное письмо, в котором представил с чувством и выразительною точностию свои свои намерения; подробно описал причины, заставлявшия его на шесть или семь лет удалиться из отечества, и все сия причины имели целью выгоды, славу и спокойствие девицы Клермон. Намерение Дюка Меленя, родило в сердце Принцессы печаль и негодование; она призвала к себе на помощь гордость, которая часто служит надежным лекарством для женщин, одержимых любовию, и которая делает то, чет не можно было бы ожидать от одного разсудка. Раздраженная Принцесса поклялась забыть Меленя и убегать свиданий с ним до самого отъезда в Шантильи, назначенного в конце Июня, она перестала носить запястья, напоминавшия о произшествии, которое хотела навсегда изтребить в своей памяти; сии запястья со всею тщательностию хранились в особливом ящичке, а ключь от него берегла сама Принцесса. Печаль и досада разстроили её здоровье; в начале Июня она совершенно занемогла корью. Г. Мелень узнал о сем несчастии, находясь в Версальи, и немедленно прискакал в столицу; под предлогам дружбы и привязанности к Дюку Клермону, он не оставлял его ни на минуту. Когда Дюк выходил в комнату сестры своей, г. Мелень оставался в ближнем кабинете, из которого дверь вела прямо в комнату девицы Клермон. Чрезвычайная разстройка в нервах, вместе с корью, делала болезнь Принцессы крайне опасною. В одну ночь, когда Дюк Клермон, изнемогши от утомления, заснул, Г. Мелень, пользуясь тишиною, подошел к двери и отворил ее таким образом, что, не будучи сам примеченным, мог видеть все в комнате девицы Клермон. Она о чем-то тихо говорила к стоящей подле себя женщине; Г. Мелень стал внимательнее и услышал следующия слова: "Как! вы точно знаете это? неужели? Г. Мелень, вы говорите, сидит безотлучно с моим братом?.... не обманулись ли вы? он ли это?... Женщина подтвердила, что она уверена в том. "Ах, Боже мой!" отвечала девица Клермон; потом, помолчав около минуты, сказала; "он делает это для братца" - и отворотилась. Горничная спросила, как она себя чувствует. "Жар усиливается; мне становится дурно...... за год прежде я умерла бы гораздо спокойнее, однакож...." и не могла докончил; спустя немного, взяла со столика, ключь, и отдав его женщине своей, велела сыскать в кабинете известный ящичек; горничная вышла. Лекарь, находившийся при больной, спал, сидя в креслах надзирательница также, лежа на софе, отдыхала.... Г. Мелень, будучи вне себя, весь в слезах вбегает в комнату и бросается на колени перед постелью.... Девица Клермон, затрепетав, подала ему свою руку, которую он облил горячими слезами.... "И так - сказала она слабым, но разительным голосом - вы отправляетесь в Англию!..." - Нет! нет! - отвечал Дюк - останусь, клянусь, что впредь во всем буду вам повиноваться....-- "Боже милосердый! - произнесла девица Клермон, подняв глаза к небу. - Боже милосердый! продли жизнь мою!..." Г. Мелень, прижав руку её к своему сердцу, встал поспешно и возвратился в кабинет; на счастию Дюк Клермон еще спал.... Г. Мелень тихонько сошел в сад ночь была мрачная, жар несносной; сев на скамейке, прямо против дому, он устранил взор свой на комнату Принцессы. Дрожащий огонек лампады за стеклом показался ему погребальною светочью.... В комнате туда и сюда ходили; это представляло зрелище теней, появляющихся за окнами и изчезающих на воздухе.... Г. Мелень, не смея остановиться на мысли о бедственном состоянии девицы Клермон, предался мечтам, которые, имея к ней отношение, не с такою живостию представляли плачевную картину. Просидев около двух часов в саду, он вдруг приметил в замке необычайное движение; в трепете и безпокойстве побежал в верх и на лестнице услышал ужасные слова: Он не мог устоять на ногах; надлежало прислонишься к решетке; несколько минут был без движения от страха и горести.... Присланный служитель позвал Г-на Меленя к Дюку Клернону, которой, встретив его с отчаянным лицем, вскричал: "Увы! нет никакой надежды! она в самом бедственном состояний и уже лишилась памяти; Лекар объявил, что не переживет ночи, если судороги не прекратятся. Последовала перемена. В полночь, будучи в совершенном уме, она велела принести какой-то ящичек своей горничной, которая, исполнив препоручение через пять или шесть минут, увидела больную в ужасном состоянии, устремившую дикие взоры на дверь нашего кабинета; казалось, будто она видит нечто страшное; потом залилась слезами и снова начала мучиться судорогами."

Какая весть! каждое слово, каждое обстоятельство раздирало душу Г-на Меленя и проникало до глубины его сердца: он слушал Дюка Клермона в безмолвии и ужасе, которой, по счастию, остановил действие всех душевных его способностей, так что не вырвалась у него ни одна жалоба, не выкатилась ни одна слеза, не обнаружился ни малейший признак сострадания. - Как! говорил он сам себе: и убийца её!.... и причина сей ужасной перемены!.... Великий Боже! я виновник её смерти!.... лишаюсь ее в то самое время, когда она изъявляет ко мне такую нежную любовь!.. Я хотел доказать ей пламенную страсть мою, и это пагубное доказательство повергает ее в могилу! - Так думал несчастный Мелень, находясь подле Дюка Клермона и будучи принужден скрывать вздохи свои и слезы.

На разсвете, Принцессе сделалось легче. Спустя час, она совершенно опамятовалась, а ввечеру Медики поручились, что она выздоровеет. Ободренный Мелень решился на другой же день возвратишься в Версалью. Дюк Клермон требовал, чтобы он прежде отъезда увиделся с Принцессою, которая, говорил он, желает поблагодаришь его за участие и одолжения. Надлежало повиноваться; Г. Мелень, едва переводя дух, вошел в комнату девицы Клермон: не льзя представить себе её чувствований, когда она, взглянув на его лице, бледное, печальное и обезображенное, наслаждалась своим триумфом и его безпокойством. Присутствие Дюка Клермона не помешало ей сказать, что хотела, а упоенный восторгом и чувством своего блаженства Г. Мелень постарался в ответе дать выразуметь всю силу любви своей и благодарности. Спустя два дни после сего свидания, Принцесса была в состоянии встать с постели; внутреннее удовольствие помогло ей оправиться очень скоро. Однакож немедленно новая печаль поразила ее. Г. Мелень никогда не имел кори, а известно, как болезнь сия прилипчива, он возвратился из Версальи уже чувствуя жар, слег в постелю, приказал позвать к себе Доктора, которой объявил, что он занемог корью. Если бы непременно должно было ему выбирать для себя род болезни, то он корь предпочел бы всем прочим. Принцесса крайне безпокоилась; она утешалась только тем, что не имела нужды скрывать печаль свою. Дюк Мелень занемог от того, что принимал в ней живейшее участие. Как приятно найти предлог, извиняющий такое чувствование, которое принуждены бываем таить!

Болезнь Г-на Меленя была недолговременна и неопасна; за то очень много безпокоились при его выздоровлении; сильной кашель угрожал груди его совершенною разстройкою. Девица Клермон спрашивала Доктора о состоянии здоровья Г-на Меленя; ей было сказано, что для совершенного выздоровления Дюк непременно должен провести зиму в южной части Франции, Принцесса тотчас написала записку к Меленю, и неотступно требовала, чтобы он уехал как можно скорее. Осень уже оканчивалась. Дюк Meлень состоянием своего здоровья мог легко отговориться от посольства в Англию. Он отправился в Лангедок, провел там всю зиму, совершенно поправил здоровье, и возвратился в Париж в конце Мая месяца, в то самое время, когда Дюк Клермон и сестра его приготовились к отъезду в Шаньильи; Г. Meлень поехал вместе с ними. Какую радость ощутила девица Клермон, находясь опять в Шантильи подле своего любезного, после двухлетняго борения со страстию, которая доказана была столь многими пожертвованиями!... Какое удовольствие - возвратиться в те места, в которых любовь сия родилась! Прохладная роща, прелестные острова, прекрасной канал, этот замок, этот кабинет чтения! какое счастие! на каждом шагу вспоминать о произшествиях, тем любезнейших, что угрызения не помрачали удовольствий.... Вот положение, в котором девица Клермон находилась. Г. Мелень был менее счастлив; он безпокоился, чувствуя непреоборимую власть любви над собою, и будучи уверен, что от сей любви зависит его участь. Он боялся думать о будущем; но можно ли думать о будущем тому, кто упоен чувством настоящого блаженства?...

подле молочни, куда девица Клермон приходила почти каждое утро завтракать и забавляться любезною простотою Клодины. Принцам весьма нравится чистосердечие, вероятно по тому, что при Дворах, найти его трудно; от того вообще все Принцы любят детей; может быть, по сей же причине в старину они любили иметь при себе дураков. Надобно признаться, что простодушие не может долго нравиться им, если не примешано к нему несколько глупостей.

Между тем, начали замечать любовь Принцессы, которая со времени своего выздоровления не могла уже скрывать ее. Придворным не противны слабости Принцев, и любовник Принцессы ни для кого не бывает опасен, по тому одному, что он любовник; по крайней мере не только никто не ищет вредит ему, на даже все стараются находишь в нем достоинства. Придворные завидуют дружбе, не любви; они знают, что при Дворе не трудно погубит но знают также, что никому еще не удавалось оклеветать любовника или любовницу, а особливо не в отсутствии. Г. Мелень видел, что все окружащие Принцессу оказывают ему отличное уважение. Сама девица Клермон безпрестанно слышала похвалы, приписываемые Дюку; порицания не произвели бы в ней никакого впечатления; но хвалы были ей весьма непротивны и питали любовь её; она не видела в них никакой хитрости, находя их справедливыми; сверх того ей приятно было думать, что оне искренния.

ее, следственно осторожность Дюка еще более обнаруживала чувства девицы Клермон, которая поминутно искала его и кликала. Г. Мелень, не имея ни силы, ни охоты в другой раз бежать из Шантильи, разсудил, что, для предупреждения молвы, нужно поговорить наедине с Принцессою и условиться с нею о плане, по которому обоим поступать надлежало.... Долго он искал случая к такому свиданию, пока наконец к счастию удалось ему в самых коротких словах предложить о том Принцессе.

Девица Клермон смутилась, но не испугалась; она любила и почитала Г-на Меленя...... По долгом размышлении решилась молочницу сделать своею поверенною и назначить для Г-на Меленя свидание по утру в хижине Клодины. Когда Дюк Клермон был в Версальи, сестра его, вставши на разсвете, и не быв никем примеченною, пошла в хижину, в которой Г. Мелен уже ее дожидался. Оставшись наедине с Принцессою, Дюк упал к ногам её, и излил чувствования свои с такою стремительностию, какую только произвести удобна страсть сильная, более двух лет во глубине души стесняемая. Восторг сей изумил девицу Клермон; боязнь показалась на лице её. Г. Мелень, стоя на коленях и держа её руки в своих, не мог не приметить её страха. Он поспешно вскочил, бросился на стул и сказал стесненным голосом: "Так! вы имеете причину бояться меня, и не могу владеть собою... Я недостоин вашей доверенности..... Убегайте меня...." Слезы навернулись на глазах его, когда он говорил слова сии. "Нет! нет! - отвечала Принцесса - не стану убегать того, кого могу любить, не будучи преступницею, любить без скрытности, без угрызений, если он, подобно мне, презрит ненавистные предразсудки.." Дюк смотрел на девицу Клермон с изумлением и ужасом.... "Мне двадцать два года - продолжала Принцесса: родителей моих нет на свете; брат мой по своему возрасту и по званию имеет надо мною власть только условную; Натура меня и его сотворила равными.... Я могу разполагать собою...." Боже мой! вскричал Дюк: что вы обещаете мне? - "Разве этому не было примера? Девица Монтпансье не вышла ли за Дюка Лозеня?" - О небо? что вы говорите!.... - "Самый высокомернейший из наших Королей одобрил брак сей; и хотя по действию придворных хитростей он после уничтожил свое согласие, однакож прежде дал его. Вы породою своею не уступаете Дюку Лозеню; никто не осуждал девицы Монтпансье; ей недоставало только красоты и молодости, чтоб быть предметом общого внимания и участия." - Как! чтоб я употребил во зло вашу склонность, вашу неопытность? - "Teперь уже не время нам убегать друг друга!.... теперь уже не время нам обманывать себя решимостию на безполезные пожертвования... Нам не возможно разорвать союз, нас сопрягающий; надобно сделать его законным."

После сих слов, произнесенных с тою твердостию, которая показывает непреклонную решимость, Г. Мелень не мог противуречить, будучи не способен показывать притворное великодушие, он предался восторгам любви и благодарности. Девица Клермон оспорила все трудности, которые казались ему непреодолимыми. Положено сделать поверенными тайны своей одну из горничных, Клодину, её мужа, старого камердинера Меленева и духовника Принцессы; наконец условились не откладывая принять благословение брачное в хижине Клодины, в два часа после полуночи, потому что Дюка Клермона ожидали через два дни. Любовники разстались в шесть часов по утру. С каким удовольствием девица Клермон, выходя из хижины, думала, что возвратится в нее для принятия от своего любезного клятвы в вечной верности, и что через осмнаднать часов первое чувство сердца её сделается первою для нее должностию!.... Как долгим казался день сей, но и какие приятнейшия минуты наполняли его!... Все занятия, даже поверенность, которую надлежало сделать участникам тайны, все было сопряжено с неописанным удовольствием. Потребна великая бодрость, чтобы не краснеясь говорить о любви, столь долгое время скрываемой! Торжественно обещано хранить тайну; в том ручались благодарность, приверженность и самое участие.

Г. Мелен после обеда до вечера просидел в галерее, попеременно смотря то на стенные часы, то на Принцессу. Ввечеру по обыкновению ходили в молочню; девица Клермон затрепетала, проходя мимо хижины. Она взглянула на Дюка, и сей взгляд был - самый красноречивый....

там до полуночи, потом возвратился в галерею, желая видеть, тут ли Принцесса- Девица Клермаон, взглянув на Г-на Меленя, закраснелась и немедленно его оставила. Пришедши в свою комнату, выслала всех служанок, изключая ту, которой сделана поверенность: сняв с себя алмазы и платье, шитое золотом, надела простое кисейное; потом велела подать себе книгу, стала на колени и начала молиться с чувством истинного благочестия... Она решилась надело важное; брак сей был законным пред лицем Божиим, но законы гражданские отвергали его, ибо он совершался без воли Государя. Одна Религия была для нее убежищем и защитою от презрения.

В два часа по полуночи девица Клермон, провожаемая горничною, сошла на двор по скрытной лестнице. Свет полной луны осребрил все окна замка; Принцесса боязливо посмотрела на комнаты своего брата и не могла не чувствовать болезненного умиления... потом пошла далее. Как ужаснулась она, когда, находясь уже на средине двора, вдруг ощутила, что кто-то назади останавливает ее!.. затрепетала, оборотилась и увидела, что пола её платья зацепилась за подножие статуи Великого Конде.... Какое-то чувство суеверия сделало Принцессу неподвижною; она с неязъяснимою боязнию взглянула вверх на статую, которой величественная голова освещалась лучами месяца. Испуганная Принцесса готова была повергнуться на землю перед сим образом, напоминавшим ей несносное величие и славу.... Ей казалось лице Героя угрожающим... Чем более она смотрела на него, тем более стеснялось её сердце. Наконец, не будучи в силах удержаться от.слез, сказала: "Почтенный мой прародитель! если бы ты был жив, и всем пожертвовала бы для исполнения твоей священной воли.... но безразсудной поступок мой не осквернит крови твоей, лиющейся в этих жилах. Я низхожу с высоты моего сана - однакож не унижаюсь.... Древний род Меленей прославлен союзами с плененем Царским; а мой любезной столь добродетелен!... О ты, которой более, нежели все Короли нашего племени даешь нам право гордиться своею породою! Герой достойно чтимый! не кляни тайного брака сего и прости любовь мою!.." Облившись слезами она поспешно удалилась и пошла в рощу, где Г. Мелень ожидал ее. Когда она услышала звук голоса его, вся боязнь, все сомнения, все мрачные предчувствия изчезли; забыта была Царская порода; говорила одна только страсть; один её голос сильный и очаровательный отдавался в душах любовников.

"Боже мой! вскричал! Г. Мелень: под сим смиренным кровом совершится брак той, которая рождена для трона, и которая отказалась от руки Монарха!..." - Ах! отвечала Принцесса: здесь, не в пышных чертогах, обитают счастие и святая верность супружеская. " -

Клодина украсила хижину самыми лучшими цветами. Священник приготовил все нужное для жертвенника. Двое слуг, муж Клодины, камердинер Г-на Меленя были свидетелями, и держали покров над новобрачными....

Новые супруги, спустя час после благословения, должны были удалиться;. брак заключен; оставалось думать о способах видеться, а это было очень не трудно.

Между тем в Шантильи делались приготовления к великолепному угощению Короля, которой намерен был провести два дня в сем замке. Он в самом деле приехал с многочисленною и блестящею свитою, спустя неделю после брака Принцессы. Замок и сады были освещены; по каналу разъезжали нарядные лодки с поющими пастухами и пастушками. Дюк Клермон поручил сестре своей осветить и украсить хижину Клодины, стоявшую внутри сада; Принцесса унизала наружность ее цветами и мхом, на подобие сельского храма, над дверью пылали слова: Храм Любви и Таинства -- надпись замысловатая, которой прямое значение известно было только одному Меленю.

глаз с нее; даже сам юной Король только ею одною занимался. Девица Клермон не требовала никаких почестей, однакож она восхищалась тем, что Г. Мелень был свидетелем торжества её.

На другой день по утру поехали травить оленей. В самое то время, когда девица Клермон хотела сесть в коляску, Дюк, её брат, отведя ее на сторону, сказал сурово: "Я не хочу, чтоб Г. Мелень ехал за вашею коляскою; вы должны уведомить его об этом, когда он к вам приближится." Он оставил ее, не ожидая ответа. Девица Клермон в чрезвычайном смущении и замешательстве подошла к коляске и села в нее вместе с Дамами, маркизою Г*, Графинею П** и своею фрейлиною. Она была погружена в задумчивость, печалилась, воображая, что брат узнал об её склонности к Г-му Меленю, и жестоко упрекала себя в неосмотрительности, а особливо в том, что была неосторожною в течение последней недели.

Г. Мелень не поехал ни за Королем, ни за Дюком Клермонон, но дождавшись, пока они скрылись из виду, приближился к коляске Принцессы; она, увидев его, изпустила глубокой вздох, наклонилась и сказала ему тихо: "Удалитесь; поезжайте с братцем; ввечеру уведомлю вас, что это значит." Г. Мелен, не спрашивая ни о чем более, сказал по нескольку слов Дамам, сидевшим в коляске; потом объявив, что поедет кратчайшею дорогою догонять охотников, простился с Принцессою и наскакал, будучи провожаем одним только стремянным, Когда надобно было поворачивать на поперечную дорогу, он оборотился и посмотрел на Принцессу, которая не спускала его с глаз своих.... Сей печальной взгляд был последним прощаньем навеки!.. Через две или три минуты раздался пронзительный крик, и в то же время увидели стремянного скачущого изо всей силы назад. Коляска остановилась. Бледная, трепещущая девица Клермон спрашивает издали стремянного, которой кричит, что олень, перебегая через дорогу опрокинул Дюка Меленя с лошади, и ранил его.... Несчастная Принцесса оледенела, не могла говорить от горести, и дала знак рукою, что хочет выдти из коляски.... Ее посадили под деревом; между тем она опять дала знак, чтобы все люди её с коляскою ехали на помощь Г-му Меленю; это было исполнено в туж минуту. Маркиза Г*, вся в слезах, становится на колени подле нее, и поддерживая ослабевшую голову её, уверяет, что немедленно можно помочь Дюку, потому что замок не далеко. "Я велела ему удалиться!" сказала Принцесса, дико смотря на Маркизу, хотела подняться на ноги, чтоб идти к роковому месту, и опять упала на руки своих спутниц. Г-жа П** приказала оставшемуся слуге поскорее осведомиться об Г-не Мелене; через четверть часа он возвратился и объявил, что Дюк опасно ранен в голову, что его положили уже в коляску, и что люди, отвезшие его в замок, приедут немедленно за Принцессою. Девица Клермон, не говоря ни слова, залилась слезами. Было три часа по полудни; в четыре с половиною увидели вдали едущую коляску. Маркиза и Г-жа П**, оставивши подле Принцессы её фрейлину, пошли на встречу коляски, разспрашивали служителей и узнали, что Г. Мелень получил раны жестокия и может быть смертельные. Г-жа П** приказала кучеру заблудиться в лесу и проездить до полуночи.... Между тем подошла девица Клермон, поддерживаемая фрейлиною и служителем. На её вопросы о Дюке отвечали, что он больно ранен, и что Лекарь ничего не можешь объявить решительно прежде завтрашняго утра, то есть пока не снимет первых мазей.

Принцесса ни о чем уже более не спрашивала и дала вести, или лучше, вести себя к коляске. С чем можно сравнять ужас её, когда, садясь в коляску, увидела кровавые пятна! "Боже мой! - вскричала она - я должна попирать ногами кровь его!" и упала в обморок.

В замешательстве от столь плачевного произшествия забыли взять другую коляску; кровавые пятна закрытые древесными листьями и поехали далее в лес. С помощию спиртов привели в чувство несчастную Принцессу, которая, открыв глаза, сказала: "где мы? поедем в замок...." - Увы! отвечала Г-жа Ц**: Король будет в замке, и вам непременно должно явиться в галереи... - "" прервала девица

Клермон с живейшею горестию: "так! - продолжала она, залившись слезами; я бедная невольнца, игралище ненавистного тщеславия... я должна таить чувства, оправдываемые законами Природы... должна участвовать в праздниках и казаться веселою, когда сердце раздирается...." Эта знатность, которой многие завидуют, есть несносная, варварская обязанность мучить себя до конца жизни; она налагает постыдной закон притворяться!...." Сказав слова сии, наклонилась к Маркизе и спрятала лице свое на плече её..... Спустя несколько минут, подняла голову, и окинув печальным взором внутренносшь коляски, вскричала: "Бога ради освободите меня!..." Велели остановиться; помогли Принцессе выдти; едва переступая, она пошла к маленькому холмику, окруженному кустарником, там села на мураве вместе с Дамами, своими спутницами. Кучеру и служителям велено было отъехать за три ста шагов и дожидаться, пока их кликнут.... В десять часов убедили Принцессу сесть в коляску, потому что начал крапать дожжик. Еще около двух часов поездивши по лесу, воротились на дорогу с тем, чтобы в половине первого прибыть в замок, то есть в то время, когда Король уходит в спальню. Когда приближались к замку, девица Клермон бросилась в объятия Г-жи Г*; рыдания задушали ее.... За темнотою ночи не льзя было видеть решетки замка.... Вдруг Принцесса затрепетала, услышав звон колокольчика, предносимого Святым Тайнам во время причащения умирающих.... Она выглядывает, видит в некотором разстоянии медленно идущих Служителей церкви, освещаемых факелами.... Известно, что Принцы крови Королевской должны поведением своим подавать другим полезной пример Христианского благочестия; повстречавшись на улице со Святыми Тайнами, они выходят из кареты и с коленопреклонением благоговеют перед Царем Небесным; в замках, они провожают Священников до самой комнаты умирающого.... Кучер, по обыкновению, не дожидаясь приказания, остановился.... Девица Клермон собирает все силы свои. "По крайней мере еще раз увижу его'*-- сказала она, вышла из коляски, поклонилась Святыне, и, опираясь, на плечо служителя, пошла за Священниками, вопреки всем представлениям спутниц, которые убеждали ее идти в свои покои... Подходят к дому; Дюк Клермон вышел на встречу Святым Тайнам; слезы изчезли на лице Принцессы, когда увидела брата.... Он не скрыл от сестры удивления своего и негодования; подошедши к ней, сказал тихим, но грубым и повелительным голосом; "что вы здесь делаете?" - Исполняю тою должность - с твердостию отвечала Принцесса, и пошла далее, Дюк Клермон, не имея делать шум при таком множестве свидетелей, должен был таить свою досаду и изумление. Пришедши в покой Г-на Меленя, Дюк Клермон остался назади, и остановив сестру, вежливо просил ее войти с ним в ближний кабинет, и почти насильно потащил ее. Там заперши за собою дверь, он не почел нужным притворяться и сказал решительно, что не хочет, чтобы она входила в комнату Меленя.... - "В настоящем положений моем, - отвечала Принцесса - можно не страшиться тиранской власти; я хочу видеть Г-на Меленя." - Говорю вам, что недопущу. - "Я хочу видеть Г-на Меленя; я жена его." - Дюк Клермон окаменел; потом, бросив на сесетру свою взгляд сильнейшого негодования: "Згаетели-вы, сказал он, какие союз сей будет иметь следствия? Ваш соблазнитель жив; Лекарь не произнес приговора о его смерти; он может еще выздороветь..... " Последния слова сильно подействовали на Принцессу; надежда и радость изтребили гордость в ней; слезы оросили лице её.... "Братец! вскричала она, упав на колени перед Дюком: любезной братец! как! еще есть надежда, что он останется жив?... " - Повторяю вам, что он не в отчаянном состоянии.... - "Ах, братец! вы изцеляете разтерзанное сердце мое! не будьте жестоки! я люблю вас и почитаю! Вспомните о правах, которые дала мне Природа на вашу чувствительность? Не уже ли вы не будете иметь жалости к несчастной сестре своей?"... - Ступайте в свои комнаты.... - "Обещайтесь же, прервала Принцемса, быть моим другом, моим покровителем.... не говорите, что он соблазнил меня!... ах! я одна во всем виновата.... он старался убегать меня целые два года." - Подите в свои комнаты, будьте впредь благоразумнее, положитесь на мое руководство и... вы.... вы можете всего надеяться - Такое условие привело в восхищение Принцессу; она бросилась в объятия своего брата, обещалась во всем ему повиноваться, без принуждения возвратилась к себе в комнаты, и по данному слову легла в, постель. В три часа по утру любимой горничной велено было входить к Г-ну Меленю, и узнать от Лекаря и от людей о состоянии больного. Возвратившаяся горничная еще в дверях прокричала, что Дюку Меленю стало гораздо легче, и что Лекарь отвечает за его выздоровление. Чувствительная и легковерная Принцесса, с простертыми руками встретила вестницу, и обняв ее, в восторге признательности вскричала: "Великий Боже! какая счастливая перемена судьбы моей!... он будет жив! я увижу его!... Брату известна тайна, он сказал, что я могу всего надеяться!.... так! он выпросит у Короля дозволение; я стану наслаждаться верховным блаженством, и торжественно буду гордиться чувством, привязывающим меня к жизни!...."

Упоенная мыслями столь приятными, девица Клермон приказала разбудить Маркизу Г*, желая сообщить ей свою тайну и разделить с нею свою радость. Маркиза также была уверена, что Дюк Мелень находится вне опасности, ибо скоро по причастии Лекарь почти утвердительно сказал о том в присутствии всех служителей.

можно была ласкаться надеждою испросить Королевское согласие, и восхищала Принцессу, изчисляя добрые свойства Г-на Меленя, и рассказывая о своей к нему привязанности. При Дворах обыкновенно бывает любезнее друг, возведенный на высокую степень... там отменно любят людей счастливых!... Кроме того, Маркиза была весьма довольна тем, что ей первой сделана доверенность в столь важной тайне. - В пять часов снова посылали осведомляться о здоровье Г-на Meленя; приятные вести еще более развеселили беседующих.

В семь часов девица Клермон захотела отдохнут. Она провела два часа в безпокойном сне; видела страшные мечтания, которые внезапно разбудили ее и омрачили её воображение; на вопрос о здоровье, Г-на Меленя ей повторили те же известия, но в сердце её уже не было надежды и радости, которые оживляли ее прежде. В двенадцать часов посетил ее Дюк Клермон, и сказал, что ей надобно день сей провести в галерее, потому что Король намерен уехать после ужина. Принцесса отговаривалась слабостию, болезнию и совершенною невозможностию заняться гостями. - "Однакож - отвечал Дюк - вы должны непременно сделать это; Королю сказано, что вы в самом деле вчера заблудились в лесу; что же он подумает о нынешнем дне? Собственная ваша польза требует угождать ему...." Принцесса, полагая, что последния слова относятся к её замужству, немедленно решилась. "Хорошо - сказала она - я там буду." - Одевайтесь же; я доложу об нем - отвечал Дюк и вышел, Девица Клермон, проклиная знатность и приличия, села за уборной столик. Принужденное старание пышно наряжаться, мысль, что весь день надлежит провести в собраний блестящем и многолюдном, мучили ее тем более, что совесть её не была спокойна. Она не отчаевалась в жизни Г-на Меленя; однакож воображала, что он ранен, что страдает от болезни, что удостоился последняго причастия, между тем, как сама - вместо того, чтоб исполнять обязанности нежной супруги - должна заниматься праздниками, чего не сделала бы никакая легкомысленная женщина.

Приготовясь идти, она послала к Маркизе Г*, и просила ее посетить Г-на Меленя. Маркиза объявила Принцессе, что не могла видеть больного, и что Лекарь никому не дозволяет входить в его комнату для того, чтобы не прервать покоя, которой для него необходимо нужен. Предосторожность сия, впрочем весьма обыкновенная, крайне опечалила Принцео су; она явилась в галерее с стесненным сердцем, с переменою в лице, которой не могли закрыть белилы и румяны; горесть, на челе и на глазах её изображенная, изменяла улыбке приветливости, которая на губах её оставалась. Она тотчас заметила, что все устремили на нее внимательные взоры; это привело ее в большее смятение. Любопытство льзя мысль наполняет всю душу! Как непонятна, как ненавистна бывает в то время веселость в других людях, как отвратительны громкие смехи! как противными кажутся те, которые шутят и забавлятш!... Ввечеру в пять часов отправились в спектакль; девица Клермон затрепетала, очутившись в театральной зале... Ужасная мысль представилась её воображению "может быть в сию минуту ему стало хуже!".... Она почла горестным предвещанием мысль сию.... Чем бы не пожертвовала она за то, чтобы можно было ей осведомиться о здоровье своего любезного! Но сидя между Королем и Дюком Клермоном, ей не льзя было ни выдти самой, и возложить препоручение на другого. Играли весьма забавную комедию; по всей зале раздавался хохот, и нещастная Принцесса со слезами на глазах должна была принимать участие в рукоплесканиях!....

Выходя из Театра, она послала (в десятый раз) узнать о здоровье Г-на Меленя; ответ был тот же. Но вдруг сердце её разтерзалось от мысли, ужаснейшей, нежели все прежния... Если самом деле с ним что нибудь случилось, не уже ли об этом станут разглашать в то время, когда стараются: угостить Короля?.... Можно ли даже полагаться на то, что сказано по утру?... - Она не имела бодрости остановишься на сей мысли, но удар был совершен, и её сердце получило рану неизцельную. Ей можно было удалишь от себя размышления, но не в её власти состояло не чувствовать внутренняго мучения. - Наконец в одиннадцать часов ночью Король уехал. Принцесса поспешно возвратилась в свои комнаты, и сбросила с себя нарядное платье, имея намерение посетить Г-на Meленя, когда все утихнет в замке. В три часа по полуночи она сошла в низ... Надлежало идти через двор.... Ночь, час, тишина, все приводило ей на память милое произшествие, и раздирало её душу!.. "Ах! сказала она - за неделю прежде я шла по этой дороге так скрытно!.. Ночь сия проведена была в восторгах любви и счастия!..... а теперь!... Блаженство мое было не что иное, как сон скоропреходящий; нынешняя заря, может быт, разбудит меня для несноснейших мучений!" - Она села на камин, сложила на крест руки на груди своей, и возведши к небу слезящие очи, воскликнула: "утешитель невидимый? укрепи слабое мое сердце!... Всесильный! если Ты назначил только восемь дней счастливых в моей жизни, предохрани меня от отчаяния, не допусти произнесть хулу или ропот против имени Твоего святого; низпошли на меня смиренное сетование, которое, отвлекая нас от благ временных, соединяет с Тобою! ..." - Слезы обильно текли из глаз её, но оне были не так горьки... Начинало разсветать; Принцесса затрепетала. "День ужаса и неизвестности! что ты откроешь мне?... ты решишь судьбу моей жизни!... - Спустя минуту, она встала, пошла далее и очутилась на лестнице, потом у дверей комнаты Г-на Меленя; дрожащия ноги её подогнулись; она оперлась на стену... - "Пойдем, узнаем свой жребий!.... - Ищет ключа в дверях; и тщетно... хочет постучаться, и не смеет.... прислушивается... везде глубокое молчание. Более получаса она стояла подле двери; появляющийся день заставил ее удалиться... Она возвратилась к себе, села на креслах и дожидалась, пока встанут служанки..... В семь часов шум вывел ее из болезненной задумчивости... отворяется дверь; вошедшая горничная с печальным видом докладывает, что каммердинер Г-на Меленя просит дозволения говоришь с нею... Принцесса отвечала, дав знак трепещущею рукою. Входит камердинер.... его поступь, его черты лица вещают ужасную истину. Принцесса лишается сил; смертная бледность лице её покрывает..... Каммердинер медленно подходит и подает бумагу. Несчастная, упав на колени, принимает записку, собирает последния силы свои и читает: навсегда -- к была записка, ею некогда начертанная. Дюк Мелень перед кончиною приписал на ней следующее: "Вручаю вам залог драгоценнейший!... Простите; не забудьте того, кто любил вас до гроба!...