| Автор: | Жид А. П., год: 1914 |
| Категория: | Роман |
II
Несмотря на известное профессиональное любопытство и на приятную уверенность в том, что ничто человеческое не может быть ему чуждо, Жюлиюс до этого времени редко отрешался от обычаев своего класса и не имел дела с людьми другого круга. Не то чтобы у него не было охоты; просто не представлялось случая. Собираясь итти по этому делу, Жюлиюс убедился, что он и одет не совсем так, как надо бы. В его пальто, в его манишке, в его плоском цилиндре было что-то пристойное, сдержанное и изысканное... А может быть, в конце концов, и лучше, чтобы его внешность не слишком приглашала этого молодого человека к скороспелой фамильярности? Вызвать его на откровенность, думал он, надлежало искусством речи. И по пути к тупику Клод-Бернар Жюлиюс размышлял о том, с какими предосторожностями, под каким предлогом он войдет и как поведет дознание.
Что общего могло быть с этим Лафкадио у графа Жюста-Аженора де Баральуля? Этот вопрос назойливо жужжал вокруг Жюлиюса. Не теперь, когда он закончил жизнеописание отца, мог бы он себе позволить его расспрашивать. Он желал знать только то, что отец сочтет нужным сказать ему сам. За последние годы граф стал молчалив, но скрытным он никогда не был. Пока Жюлиюс шел Люксембургским садом, его застиг ливень.
В тупике Клод-Бернар, у дома N 12, стоял фиакр, и в нем Жюлиюс, входя в подъезд, различил даму в немного броском туалете и слишком большой шляпе.
У него билось сердце, когда он называл швейцару меблированного дома имя Лафкадио Влуики; романисту казалось, что он кидается на путь приключений; но, пока он подымался по лестнице, обыденность обстановки, убогость окружающего оттолкнули его; не находя себе пищи, его любопытство слабело и уступало место отвращению.
В пятом этаже, коридор без ковра, освещаемый только верхним светом с лестницы, в нескольких шагах от площадки делал поворот; справа и слева тянулись закрытые двери; дверь в глубине, незапертая, пропускала тонкий луч. Жюлиюс постучал; бесплодно; он робко приотворил дверь; в комнате - никого. Жюлиюс спустился вниз.
-- Если его нет, он скоро вернется, - сказал швейцар.
Дождь лил, как из ведра. Рядом с вестибюлем, против лестницы, находился салон, в который Жюлиюс и решил было проникнуть; но затхлый воздух и безнадежный вид этого помещения отпугнули его, и он подумал, что с таким же успехом он мог бы распахнуть дверь там, наверху, и ждать молодого человека попросту в его комнате. Жюлиюс опять отправился наверх.
Когда он вторично огибал угол коридора, из комнаты, смежной с той, что была в глубине, вышла женщина. Жюлиюс столкнулся с ней и извинился.
-- Кого вам угодно?
-- Мсье Влуики здесь живет?
-- Его сейчас нет.
-- А! - воскликнул Жюлиюс с такой досадой в голосе, что женщина спросила его:
-- У вас к нему спешное дело?
Жюлиюс, вооруженный только для встречи с неизвестным Лафкадио, чувствовал себя растерянным; между тем, случай представлялся отличный: быть может, эта женщина многое знает про молодого человека; если ее навести на разговор...
-- Я хотел у него получить одну справку.
-- Для кого?
"Уж не принимает ли она меня за полицейского?" - подумал Жюлиюс.
-- Я граф Жюлиюс де Баральуль, - произнес он не без торжественности, слегка приподнимая шляпу.
-- О. господин граф... Пожалуйста, простите, что я вас не...В этом коридоре так темно! Потрудитесь войти. - Она отворила дверь. - Лафкадио должен сейчас... Он только пошел... Ах, разрешите!
-- Здесь такой беспорядок...
-- Оставьте, оставьте! Я привык, - снисходительно говорил Жюлиюс.
Карола Венитекуа была довольно полная или, вернее, немного толстая молодая женщина, но хорошо сложенная и дышащая здоровьем; с лицом простым, но не вульгарным и довольно приятным; с животным и кротким взглядом; с блеющим голосом. Она собиралась куда-то итти и была в мягкой фетровой шляпе; на ней был корсаж в форме блузки, пересеченный длинным галстуком, мужской воротничок и белые манжеты.
-- Вы давно знаете мсье Влуики?
-- Может быть, я могу передать ему ваше поручение? - продолжала она, не отвечая на вопрос.
-- Видите ли... Мне бы хотелось знать, очень ли он занят сейчас.
-- Когда как.
-- Потому что. если бы у него было свободное время, я бы хотел просить его... исполнить для меня небольшую работу.
-- В каком роде?
-- Вот как раз... мне бы и хотелось предварительно познакомиться с характером его занятий.
Вопрос был поставлен без всякого лукавства, но и внешность Каролы не приглашала к обинякам. Тем временем к графу Баральулю вернулась вся его уверенность; он сидел теперь на стуле, очищенном Каролой, и та, рядом с ним, прислонясь к столу, начинала уже говорить, как вдруг в коридоре раздался громкий шум: дверь с треском распахнулась, и появилась та самая женщина, которую Жюлиюс видел в карете.
-- Я так и знала, - сказала она. - Когда я увидела, как он вошел...
И Карола, тотчас же отодвигаясь от Жюлиюса:
-- Да вовсе нет, дорогая моя... Мы разговаривали. Моя подруга, Берта Гран-Марье; граф... извините! Я вдруг забыла ваше имя!
-- Это неважно, - ответил Жюлиюс, немного стесненный, пожимая руку в перчатке, протянутую ему Бертой.
-- Представь и меня тоже, - сказала Карола...
-- Послушай, милая: нас ждут уже целый час, - продолжала Берта, представив свою подругу. - Если ты желаешь беседовать с графом, возьми его с собой: у меня карета.
-- Да он не меня хотел видеть.
-- Тогда идем! Вы пообедаете с нами сегодня?..
-- Вы меня извините, - сказала Карола, краснея и спеша увести приятельницу. - Лафкадио должен вернуться с минуты на минуту.
Уходя, женщины оставили дверь открытой; неустланный ковром, коридор был гулок; образуемый им угол не позволял видеть, не идет ли кто; но приближающегося было слышно.
"В конце концов, комната расскажет мне даже больше, чем женщина, надеюсь" - подумал Жюлиюс. Он спокойно приступил к осмотру.
Увы, в этой банальной меблированной комнате почти не на чем было остановиться его неопытному любопытству.
Ни книжного шкафа, ни рам на стенах. На камине - "Молль Флендерс" Даниеля Дефо, по-английски, в дрянном издании, лишь на две трети разрезанном, и "Новеллы" Антонио-Франческо Граццини, именуемого Ласка, - по-итальянски. Эти книги заинтересовали Жюлиюса. Рядом с ними, за бутылочной мятного спирта, его в такой же мере заинтересовала фотография: на песочном морском берегу - уже не очень молодая, но поразительно красивая женщина, опирающаяся на руку мужчины с сильно выраженным английским типом, изящного и стройного, в спортивном костюме; у их ног, сидя на опрокинутой душегубке, - коренастый мальчик лет пятнадцати, с густыми и растрепанными белокурыми волосами, с дерзким лицом, смеющийся и совершенно голый.
Взяв в руки фотографию и поднеся ее к свету, Жюлиюс прочел в правом углу выцветшую надпись: "Дуино, июль 1886", которая ему мало что говорила, хоть он и вспомнил, что Дуино - небольшое местечко на австрийском побережьи Адриатики. Покачивая головой и сжав губы, он поставил фотографию на место. В холодном каменном очаге ютились коробка с овсяной мукой, мешочек с чечевицей и мешочек с рисом; немного дальше, прислоненная к стене, стояла шахматная доска. Ничто не указывало Жюлиюсу на то, какого рода трудам или занятиям этот молодой человек посвящает свои дни.
По-видимому, Лафкадио недавно завтракал; на столе еще стояла спиртовка с кастрюлечкой, а в кастрюлечку было опущено полое металлическое яйцо с дырочками, такое, какими пользуются для заварки чая запасливые туристы, и крошки вокруг допитой чашки. Жюлиюс подошел к столу; в столе был выдвижной ящик, а в ящике торчал ключ...
Мне бы не хотелось, чтобы на основании дальнейшего могли составить неверное представление о характере Жюлиюса: Жюлиюс был менее всего нескромен; в жизни каждого он уважал то облачение, в которое тот считает нужным ее рядить; он чрезвычайно чтил приличия. Но перед отцовской волей ему приходилось смирить свой нрав. Он подождал еще немного, прислушиваясь; затем, так как кругом было тихо, - против воли, вопреки своим правилам, но с деликатным чувством долга, - потянул незапертый ящик.
Там лежала записная книжка в юфтяном переплете, каковую Жюлиюс вынул и раскрыл. На первой странице он прочел следующие слова, той же руки, что и надпись на фотографии:
"Кадио, для записи счетов,
Моему верному товарищу, от старого дяди.
Феби."
и под ними, почти вплотную, немного детским почерком, старательным, прямым и ровным:
"Дуино. Сегодня утром, 10 июля 1886 года, к нам приехал лорд Фебиэн. Он привез мне душегубку, карабин и эту красивую книжку".
На первой странице - ничего больше.
На третьей странице, с пометкой "29 августа", значилось:
"Дал Феби вперед 4 сажени".
И на следующий день:
"Дал вперед 12 сажен..."
"20 сентября: Отъезд из Алжира в Аурес".
Затем несколько дат и названий местностей; и наконец, последняя запись:
"5 октября: возвращение в Эль-Кантару. 50 кил. on horse-back, без остановки".
Жюлиюс перевернул несколько пустых листков; но немного дальше книжка как бы начиналась сызнова. В виде нового заглавия, вверху одной из страниц было тщательно выведено крупными буквами:
Qui incomincia il libro della nova esigenzae della suprema virtu [Здесь начинается книга нового искуса и высшей доблести],
И ниже, как эпиграф
"Tanto quanto se ne taglia"
Boccaccio.[*]
уже без обозначения дат и мест:
"За то, что обыграл Протоса в шахматы 1 punta.
За то, что я показал, что говорю по-итальянски 3 punte.
За то, что я ответил раньше Протоса 1 punte.
За то, что за мной осталось последнее слово 1 punta.
".
Жюлиюс, читая наспех, решил, что "punta" [Укол] - какая-нибудь иностранная монета, и увидел в этих записях всего лишь ребяческую и мелочную расценку заслуг и воздаяний. Затем счета снова обрывались. Жюлиюс перевернул еще страницу, прочел:
"Сегодня, 4 апреля, разговор с Протосом.
Понимаешь ли ты, что значит: итти дальше?"
Жюлиюс повел плечами, поджал губы, покачал головой м положил тетрадь на место. Он посмотрел на часы, встал, подошел к окну, взглянул на улицу; дождь перестал. Направляясь в угол комнаты, чтобы взять свой зонт, он вдруг заметил, что в дверях стоит, прислонясь, красивый белокурый молодой человек и с улыбкой смотрит на него.
Примечания
[*] - Столько, сколько можно отрезать. Боккачьо.