Подземелья Ватикана.
Книга третья. Амедей Флериссуар.
Глава IV

IV

Как раз в эту пору граф Жюлиюс де Баральуль отправился в Рим на важный социологический съезд. Его, быть может, особенно и не ждали (по общественным вопросам он обладал скорее убеждениями, нежели познаниями), но он был рад случаю завязать сношения с некоторыми выдающимися знаменитостями. А так как Милан лежал сам собой на его пути, - Милан, где, как известно, по совету отца Ансельма поселились Арманы-Дюбуа, то он решил этим воспользоваться и навестить свояка.

В тот самый день, когда Флериссуар покидал По, Жюлиюс звонил у двери Антима.

Его ввели в жалкую квартирку из трех комнат, - если можно считать комнатой темный чулан, где Вероника сама варила скудные овощи - обычный их обед. Противный металлический рефлектор тускло отражал свет, падавший из тесного дворика; Жюлиюс, со шляпой в руке, которую он не решался положить на овальный стол, накрытый подозрительной клеенкой, и не садясь из отвращения к молескину, схватил Антима за локоть и воскликнул:

-- Вы не можете оставаться здесь, мой бедный друг.

-- Почему вы меня жалеете? - спросил Антим.

На звук голосов прибежала Вероника.

-- Поверите ли, дорогой Жюлиюс, он ничего другого не находит сказать на все несправедливости и обманы, жертвой которых вы нас видите!

-- Кто вас направил в Милан?

-- Отец Ансельм: во всяком случае, мы не могли больше содержать квартиру на виа ин Лучина.

-- На что она нам была нужна? - сказал Антим.

-- Дело не в этом. Отец Ансельм обещал вам компенсацию. Он знает, как вы бедствуете?

-- Он делает вид, что не знает, - сказала Вероника.

-- Вы должны жаловаться епископу Тарбскому.

-- Антим так и сделал.

-- Что он сказал?

-- Это прекрасный человек; он горячо поддержал меня в моей вере.

-- Но за то время, что вы здесь, вы ни к кому не обращались?

-- Я должен был повидаться с кардиналом Пацци, который в свое время отнесся ко мне со вниманием и которому я недавно писал; он был проездам в Милане, но велел мне сказать через лакея...

-- Что его подагра, к его сожалению, не позволяет ему видеть Антима, - перебила Вероника.

-- В известность о чем, дорогой друг? Разумеется, я не очень богат; но к чему нам больше? В дни благополучия я блуждал во тьме; я грешил; я был болен. Теперь я здоров. В былое время вам легко было меня жалеть. А ведь вы не знаете: мнимые блага отвращают от бога.

-- Как-никак, а эти мнимые блага вам причитаются. я допускаю, что церковь может вам внушать презрение к ним, но не допускаю, чтобы она их у вас отнимала.

-- Вот это разумные речи, - сказала Вероника. - С каким облегчением я вас слушаю, Жюлиюс! Своей покорностью он выводит меня из себя; нет никакой возможности заставить его защищаться; он дал себя ощипать, как цыпленка, говоря спасибо всем, кому было не лень тащить и кто тащил во имя божие.

-- Вероника, мне тяжело слышать, когда ты так говоришь: все, что делается во имя божие, - благо.

-- Если тебе нравится ходить голым.

Как Иов, мой друг.

Тогда Вероника, обращаясь к Жюлиюсу:

-- Вы слышите? И так вот он каждый день; на языке у него один елей; и, когда я ног под собою не чувствую, сбегав на рынок и управившись с кухней и хозяйством, они изволят приводить евангельские изречения, находят, что я пекусь о многом, и советуют мне посмотреть на полевые лилии.

-- Я помогаю тебе, чем могу, мой друг, - продолжал Антим серафическим голосом. - Я тебе много раз предлагал, раз я теперь здоров, ходить вместо тебя на рынок или вести хозяйство.

-- Это не мужское дело. Пиши себе свои поучения, да постарайся только, чтобы тебе за них платили немного лучше. - И все более раздраженным голосом (она, когда-то такая улыбчивая!): - Разве это не стыд! когда я думаю, сколько он зарабатывал в "Телеграфе" своими безбожными статьями! А из жалких грошей, которые ему теперь платит "Паломник" за его проповеди, он еще ухитряется отдавать три четверти нищим.

-- Так это же действительно святой!.. - воскликнул пораженный Жюлиюс.

-- Ах, до чего он меня раздражает своей святостью!.. Вот полюбуйтесь: знаете, что это такое? - и из темного угла комнаты она принесла клетку для кур: - Это те две крысы, которым господин ученый когда-то выколол глаза.

-- Увы! Вероника, зачем вы вспоминаете об этом? Вы же их кормили, когда я над ними производил опыты; и я вас за это попрекал тогда... Да, Жюлиюс, во времена моих злодейств я, из пустого научного любопытства, ослепил этих бедных животных; теперь я них забочусь; это только естественно.

-- Я бы очень хотел, чтобы церковь тоже сочла естественным сделать для вас то, что вы сделали для этих крыс, после того как она вас тоже как-никак ослепила.

-- Ослепила, вы сказали? Вы ли так говорите! Озарила, брат мой, озарила.

-- Я говорю о стороне материальной. Положение, в котором вас покинули, я считаю недопустимым. По отношению к вам церковь приняла на себя известные обязательства; она должна их выполнить; ради своей чести и ради нашей веры.

Затем, обращаясь к Веронике:

-- Если вы ничего не добились, обратитесь выше, еще выше. Что Рамполла! Теперь я самому папе вручу ходатайство; папе, которому ваше дело известно. Такой отказ в правосудии заслуживает того, чтобы он был о нем осведомлен. Завтра же я еду в Рим.

-- Вы останетесь с нами пообедать? - робко предложила Вероника.

вас останусь подольше и поговорю с вами, дорогой Антим, о новой книге, которую я готовлю.

-- Я на-днях перечел "Воздух Вершин", и мне больше понравилось, чем первый раз.

-- Тем хуже для вас! Это книга неудачная; я вам объясню почему, когда вы будете в состоянии меня понять и оценить те странные мысли, которые меня сейчас волнуют. Мне слишком многое надо вам сказать. Пока - я молчу.

Он расстался в Арманами-Дюбуа, пожелав им не терять надежды.