Подземелья Ватикана.
Книга четвертая. Тысяченожка.
Глава IV

IV

Перед Мавзолеем Адриана, так называемым замком Святого Ангела, Флериссуар испытал горькое разочарование. Это огромное строение возвышалось посреди внутреннего двора, закрытого для посторонних, куда путешественники допускались только по билетам. Было даже оговорено, что их должен сопровождать сторож...

Разумеется, эти чрезвычайные меры предосторожности только подтверждали подозрения Амедея; но в то же время они позволяли ему оценить всю безумную трудность задуманного. И Флериссуар, отделавшись, наконец, от Батистена, бродил по набережной, почти безлюдной в этот предвечерний час, вдоль стены, преграждающей доступ у замку. Он расхаживал взад и вперед перед подъемным мостом у ворот, мрачный и унылый, потом отходил к самому берегу Тибра и старался, поверх ограды, увидать хоть что-нибудь.

До сих пор он не обращал внимания на некоего священника (в Риме их такое множество!), который, сидя неподалеку на скамье, казался погруженным в молитвенник, но на самом деле давно уже наблюдал за ним. Почтенный пастырь носил длинные, густые серебряные волосы, и его юный и свежий цвет лица, признак чистой жизни, являл резкую противоположность этому достоянию старости. Уже по одному лицу можно было догадаться, что это священник, а по какой-то особой приятности видно было, что это священник-француз. Когда Флериссуар в третий раз проходил мимо скамьи, аббат вдруг встал, подошел к нему и, рыдающим голосом:

-- Как! Не я один! Как! вы тоже его ищете!

-- Неосторожный человек! Спрячь свои слезы! Подави свои вздохи!..

И, хватая Амедея за руку:

-- Пойдемте отсюда; за нами следят. Мое невольное волнение уже заметили.

Амедей поспешил за ним, недоумевая.

 Но как, -- вымолвил он наконец, -- но как вы могли догадаться, зачем я здесь?

-- Дай-то бог, чтобы мне одному дано было это заметить! Но ваше беспокойство, но печальный взгляд, которым вы озирали эти места, разве могли укрыться от человека, который вот уже три недели приводит здесь дни и ночи? Увы! Едва я вас увидел, какое-то вещее чувство, какое-то внушение свыше открыло мне, что нас с вами объединяет братская... Осторожно! Кто-то идет. Ради всего святого, притворитесь совершенно беззаботным.

Навстречу им по набережной шел разносчик с овощами. Тотчас же, словно продолжал начатое, тем же голосом, но только оживленнее:

-- Вот почему эти "Вирджинии", столь ценимые некоторыми курильщиками, всегда закуривают от свечи, предварительно вытянув изнутри тонкую соломинку, которая служит для того, чтобы в сигаре получилась узкая трубочка для дыма. Если у "Вирджинии" плохая тяга, ее лучше просто бросить. Мне случилось видеть, как требовательные курильщики закуривали по шести штук, прежде чем найти себе сигару по вкусу...

И, когда встречный прошел мимо:

 Вы видели, как он на нас смотрел? Надо было во что бы то ни стало отвести ему глаза.

-- Как! -- воскликнул оторопевший Флериссуар: - неужели и этот зеленщик тоже из тех, кого мы должны остерегаться?

-- Я не смею утверждать, но я так думаю. За окрестностями этого замка особенно следят; здесь все время шмыгают агенты специальной полиции. Чтобы не возбуждать подозрений, они наряжаются во что угодно, Это такие ловкачи, такие ловкачи! А мы так простодушны, так доверчивы от природы! Если я вам скажу, что я чуть было не погубил все, не остерегшись простого носильщика, которому в день приезда дал нести мой скромный багаж от вокзала до того дома, где я остановился! Он говорил по-французски, и хоть я с детства свободно говорю по-итальянски... вы бы сами наверное испытали то же волнение, что овладело и мной, услышав на чужбине родную речь... Так вот, этот носильщик...

-- Он тоже?

-- Он тоже. Я в этом почти убедился. К счастью, я мало что сказал ему.

 Вы меня пугаете, -- отвечал Флериссуар. -- Я тоже, когда приехал, то есть вчера вечером, попал в руки проводнику, которому доверил свой чемодан и который говорил по-французски.

-- Боже правый! -- в ужасе произнес священник. -- Уж не звали ли его Батистеном?

-- Батистеном, да! -- простонал Амедей, чувствуя, как у него подкашиваются ноги.

 Несчастный! О чем вы с ним говорили? -- Священник сжал Амедею руку.

-- Я и сам не помню, о чем.

 Постарайтесь, постарайтесь! Вспомните! Ради всего святого!..

-- Нет, право же. -- лепетал Амедей в страхе, -- я. кажется, ничего ему не сказал.

-- О чем он мог догадаться?

-- Да, право же, ни о чем, уверяю вас. Но вы хорошо сделали, что предупредили меня.

-- В какую гостиницу он вас привел?

 Я остановился не в гостинице; я снял комнату в частном доме.

-- Это безразлично. Где вы поселились?

-- На маленькой уличке, которую вы наверное не знаете, -- пробормотал Флериссуар в крайнем смущении. -- Я все равно там не останусь.

-- Будьте осторожны: если вы поторопитесь съехать, могут подумать, что вы что-то заподозрили.

-- Да, может быть, вы правы: мне лучше некоторое время там пожить.

 Но как я благодарен небу, что оно привело вас в Рим именно сегодня! Еще день, и я бы вас не встретил! Завтра, самое позднее, я должен ехать в Неаполь повидаться с одним святым и влиятельным человеком, который втайне очень занят этим делом.

-- Это не кардинал Сан-Феличе? -- спросил Флериссуар, весь дрожа от волнения.

Священник, в изумлении, отступил на два шага:

-- Откуда вы это знаете?

Затем, подойдя поближе:

 Впрочем, что же тут удивительного? В Неаполе он один посвящен в нашу тайну.

-- Вы... близко с ним знакомы?

-- Знаком ли я с ним? Ах, дорогой мой, ведь это я ему обязан... Да все равно. Вы собирались его повидать?

-- Разумеется, если это нужно.

-- Это прекраснейший... -- Он быстрым движением смахнул слезу. -- Вы, конечно, знаете, как его разыскать?

 Я думаю, мне всякий укажет. В Неаполе все его знают.

 Еще бы! Но вы же не собираетесь, ясное дело, оповещать весь Неаполь о вашем посещении? Впрочем, не может же быть, чтобы вам сообщили об его участии в... том, что нам известно, и, быть может, дали к нему какое-нибудь поручение, не предупредив вас в то же время о том, как к нему подойти.

-- Вы меня извините, -- робко произнес Флериссуар, которому Арника никаких таких указаний не дала.

-- Как! Вы, чего доброго, намеревались явиться к нему просто так? Да еще, пожалуй, в архиепископский дом? -- Аббат расхохотался. -- И, без дальних слов, открыться ему!

-- Должен вам сознаться, что...

 А знаете ли вы, -- продолжал тот строгим голосом, -- знаете ли вы, что по вашей милости его тоже могли бы посадить в тюрьму?

У него был такой недовольный вид, что Флериссуар не решался заговорить.

-- Доверять такое исключительное дело таким легкомысленным людям! -- бормотал Протос; он потянул было из кармана четки, снова их спрятал, потом лихорадочно перекрестился; затем, обращаясь к своему спутнику: - Да скажите же, кто вас, собственно, просил вмешиваться в это дело? Чьи предписания вы исполняете?

-- Простите меня, господин аббат, -- смущенно отвечал Флериссуар, -- я ни от кого не получал предписаний; я - бедная, тоскующая душа и пустился на поиски сам.

Эти смиренные слова, видимо, обезоружили аббата; он протянул Флериссуару руку:

 Я был резок с вами... но ведь нас окружают такие опасности! -- Затем, помолчав немного: - Вот что! Хотите, поезжайте завтра со мной? Мы вместе повидаем моего друга... -- И, поднимая глаза к небу: - Да, я осмеливаюсь называть его своим другом, -- прибавил он проникновенным голосом. -- Присядем на эту скамью. Я напишу записку, и мы оба ее подпишем, чтобы предупредить его о нашем приезде. Если мы ее опустим до шести часов (до восемнадцати часов, как здесь говорят), то он получит ее завтра утром и около полудня может нас принять; мы даже, наверное, у него позавтракаем.

Видя изумление Амедея, он спокойно улыбнулся:

-- Так вы бы написали прямо кардиналу, если бы вам дать волю?

И уже более дружественным тоном он любезно пояснил Амедею:

 Раз в неделю кардинал Сан-Феличе тайно покидает архиепископский дом, одетый простым аббатом, становится капелланом Бардолотти, отправляется на склоны Вомеро и там, в скромной вилле, принимает немногих друзей и читает секретные письма, которые он под этим вымышленным именем получает от посвященных. Но и в этом простом наряде он не чувствует себя спокойно; он не уверен, что письма, приходящие к нему по почте, не вскрываются, и умоляет, чтобы в них не заключалось ничего, обращающего на себя внимание, чтобы самый их тон ни в коем случае не позволял догадываться об его сане, ни в малейшей степени не дышал почтительностью.

Посвященный в заговор, теперь улыбался и Амедей.

-- "Старина..." Ну-с, что же мы ему напишем, этому старине? -- шутил аббат, поводя карандашом: - Ага! "Я везу к тебе старого чудака" (Да, да! Вы оставьте: я знаю, какой тут нужен тон!). "Достань бутылку-другую фалерна, и завтра мы ее с тобой выдудим. Весело будет". -- Вот. Подпишите и вы.

-- Мне, может быть, лучше не писать моего настоящего имени?

 Вы-то можете, -- ответил Протос и, рядом с именем Амедея Флериссуара поставил: "Cave". []

-- Вот это ловко!

-- Что? Вас удивляет, что я подписываюсь "Cave"? У вас в голове только ватиканские подземелья. Так знайте же, любезнейший мсье Флериссуар: "cave" также латинское слово и значит "берегись".

на нем апокрифическим адресом кардинала:

 Не опустите ли вы его в ящик сами? Так будет осторожнее; письма духовенства вскрываются. А теперь распростимся; нам не следует быть дольше вместе. Условимся встретиться завтра утром в поезде, который идет в Неаполь в семь тридцать. В третьем классе. Разумеется, я буду не в этом костюме (еще бы!). Вы меня увидите простым калабрийским поселянином. (Это потому, что мне бы очень не хотелось стричь волосы.) До свидания! До свидания!

-- Благословение небесам, которые дали мне встретиться с этим достойным аббатом! -- шептал Флериссуар, возвращаясь домой. -- Что бы я стал делать без него?

-- Мы тебе покажем кардинала!.. Ведь без меня он и в самом деле отправился бы к настоящему!