Губительница душ.
VII. Анюта

VII. Анюта

Через несколько дней после своего возвращения в Киев Ядевский вспомнил, что мать дала ему письмо к своей приятельнице Огинской, и поспешил доставить его по адресу. Старик Огинский был потомок древней аристократической фамилии, человек богатый, образованный, любезный - безукоризненный во всех отношениях.

Подъехав к роскошному барскому дому, стоящему на одной из центральных улиц старого города, Казимир вошел в переднюю и подал лакею свою визитную карточку. Минуту спустя перед ним отворились двери большой, со вкусом отделанной залы, где его встретил хозяин дома. Это был мужчина лет пятидесяти, среднего роста, -- типичный польский аристократ, стройный, ловкий, проворный и разговорчивый. Он предложил гостю сигару и с утонченной любезностью светского человека пригласил его в гостиную, куда вскоре вплыла супруга его, маленькая, очень толстая дама лет сорока. Она беспрестанно вздыхала; то ли из-за своей непомерной толщины, то ли из желания продемонстрировать озабоченность безнравственностью современного общества.

Молодой человек передал ей письмо своей матери, которое она прочла со слезами на глазах; затем начались расспросы о житье-бытье старушки Ядевской.

 Мне очень приятно, что вы посетили нас именно теперь, -- прибавила Огинская, -- моя дочь, Анюта, только что приехала из Варшавы, где она воспитывалась в пансионе. Я надеюсь, что вы с нею подружитесь; мы с вашей матушкой всегда жили душа в душу.

"Подросток, -- подумал Казимир, -- так, какая-нибудь кукла!.. Незавидное знакомство!"

Не прошло и минуты, как он убедился в своем заблуждении.

делать.

-- Дочь моя, Анюта. Сын моей приятельницы, Казимир Ядевский, -- представила их друг другу Огинская. -- Надеюсь, что вы скоро сойдетесь поближе.

носик, густые черные волосы, заплетенные в две косы, добрые, но плутовские глаза, -- все в ней дышало неотразимой прелестью юношеского, почти детского возраста.

В эту минуту в книге судеб появилась запись о том, что эти два чистых, невинных существа будут принадлежать друг другу.

 Пойдемте в сад, -- начала Анюта серебристым голоском, напоминавшим пение жаворонка, -- я покажу вам мои цветы, моих голубей, моих котят и моего милого Куцика... Можно, мама?

-- Ступай, дитя мое, забавляйся, пока еще не настало для тебя время горестей и разочарований, -- и глубокий вздох вырвался из груди толстой дамы.

Проворно сбежав по ступенькам террасы, Анюта взяла Казимира под руку, лукаво улыбнулась и сказала:

 До сих пор я ужасно боялась офицеров, но вас я вовсе не боюсь.

 Вам не за чем их бояться: один ваш взгляд повергнет их всех к вашим ногам.

-- Берегитесь, как бы я не начала с вас, -- пошутила милая девочка, грозя пальчиком, и повела гостя через сад на задний двор, посреди которого стояла голубятня. Голуби переполошились, поднялись в воздух и тотчас же опустились на голову и плечи своей хозяйки, которая сыпала им корм из принесенной с собою корзиночки.

-- Теперь пойдемте к котятам, -- сказала Анюта, -- но для этого нам надо будет взобраться на сеновал... Ступайте вперед и протяните мне руку.

Казимир отстегнул шпагу и помог девушке подняться по лестнице на сеновал, где их с радостным мяуканьем встретила старая пестрая кошка, окруженная семью прелестными котятами.

 Какие они хорошенькие и ласковые! -- воскликнула Анюта, целуя и гладя крошечных зверьков. -- Я сама кормлю их, и они меня узнают; как только я покажусь, тотчас же бегут мне навстречу.

Спустившись обратно во двор, шалунья схватила шпагу и побежала в парк.

-- Теперь вы мой пленник! -- закричала она. -- Догоните меня, иначе я не отдам вам вашего оружия!

Казимир побежал вслед за ней. Преследование продолжалось до тех пор, пока платье Анюты не зацепилось за куст шиповника. Юноша догнал ее и обнял за талию. Девочка хохотала от души и в эту минуту казалась еще очаровательнее.

 Вы бы меня не поймали, если бы не этот противный куст! -- проговорила она, садясь на скамейку.

-- Вот и мой милый Куцик! Папа купил его в цирке. Он бегает за мною, как собачка, и, кроме того, умеет делать разные фокусы. Ну, дружок, покажи себя.

Анюта сорвала с дерева ветку, подозвала лошадку к забору, ударила ее слегка по спине и закричала:

 Вперед, голубчик, гоп! гоп!

Пони несколько раз ловко перепрыгнул через забор; потом принес брошенный ему носовой платок и, наконец, встал на колени перед своей барышней. В награду за это он получил два кусочка сахара.

 Как он хорошо выдрессирован, -- заметил Казимир, -- впрочем, неудивительно, что он охотно исполняет приказания такой повелительницы, как вы. Да я счел бы за величайшее счастье...

-- За этот комплимент вы будете наказаны. Посмотрим, так ли вы послушны, как мой Куцик.

 Приказывайте.

-- Извольте... Вперед! Гоп!

Казимир перепрыгнул через забор.

 Еще раз!

-- Теперь платок... Apporte ici!

И это приказание было немедленно исполнено.

-- Что же дальше? Я жду!

 Ну, на колени... -- проговорила Анюта и покраснела до ушей.

-- Неужели я не заслужил кусочка сахара?

Оба расхохотались, как дети.

-- Вы на меня не сердитесь? -- спросила милая девочка, кладя ему в рот кусочек сахара.

 За что же?

 За мою глупую шутку... Не подумайте, что я зла... Когда вы узнаете меня поближе, вы увидите, что сердце у меня предоброе... Теперь прощайте, -- прибавила она, вырывая у него руку, которую он покрывал поцелуями, -- ко мне сейчас придет учитель музыки... Приходите к нам почаще, пока еще не холодно и можно играть в саду. Вот, например, хоть бы завтра...

-- Непременно приду... Благодарю вас за приглашение.

В тот же самый день, после обеда, посетил Огинских иезуит, патер Глинский, -- человек светский, ярый патриот и усердный служитель церкви. Он был отличным проповедником и состоял чем-то, вроде гофмейстера, при особе графа Солтыка, которого в былое время воспитывал. Ходили слухи, что он даже и теперь позволяет себе давать наставления этому своенравному богатому господину. Патер был видным мужчиной, напоминавшим скорее дипломата, чем теолога. Правильные черты лица, умные, как бы заглядывающие в глубину души глаза, изящные манеры, элегантные обороты речи, -- одним словом, все изобличало в нем человека, привыкшего ходить по гладкому паркету дворца, а не по каменному полу церкви. Ловкий иезуит привык давать советы в роскошном будуаре, а не в изъеденной червями исповедальне.

 Я полагал, что вы еще в деревне, -- сказал Огинский, идя навстречу своему гостю.

-- Мы вернулись вчера, -- ответил патер. -- Граф заскучал.

 А знаете ли вы, что моя Анюта уже окончила курс в пансионе?

-- Неужели? Следовательно, она уже не ребенок, а взрослая барышня. Где же она? Как бы мне хотелось ее увидеть!

 Она гуляет в саду со своими подругами. Хотите, я позову ее?

-- Нет, не надо, я сам пойду к ней.

Патер Глинский надел шляпу с широкими полями и отправился в сад, где застал девушек за игрою в волан. Анюта подбежала к нему и обняла за шею.

 Как вам не стыдно, ведь вы уже не ребенок! -- шутя, заметил ей иезуит, с видом знатока любуясь расцветающей красотою.

 Что ж за беда? Я вас люблю по-прежнему! Поиграйте с нами в жмурки!

-- Помилуйте! Это неприлично моему сану!

-- Вот увидите, как это будет весело.

Шалуньи подхватили патера под руки, отняли у него шляпу и трость, завязали ему глаза носовым платком и с громким смехом начали скакать вокруг него. Напрасно злополучный иезуит старался поймать одну из них; кончилось тем, что он, выбившись из сил, обхватил руками Анютиного пони. Проказницы были в восторге. Они посадили патера верхом на лошадку и торжественным маршем двинулись по аллеям.