Губительница душ.
XX. Пастушеская драма

XX. Пастушеская драма

С некоторых пор граф Солтык находился в тревожном, непривычном для себя состоянии. В прежние времена день пролетал для него с неимоверной быстротой, теперь же сутки казались ему целой вечностью. До сих пор женщины сдавались ему без всякого сопротивления, по первому знаку, словно одалиски; и вдруг молодая девушка, почти ребенок, вполне овладела его сердцем и помыслами. Граф, как бешеный дикий зверь, метался по городу: из дома - в клуб, потом - на бульвар, оттуда - в роскошный салон какой-нибудь светской дамы, а в конце концов все-таки оказывался у подъезда Огинских, куда его влекла какая-то сверхъестественная непреодолимая сила. Он презирал себя, мысленно проклинал за эту слабость. Не раз случалось ему в порыве ярости топтать ногами букет цветов, предназначенный Анюте, но затем он приказывал садовнику сделать другой букет и отсылал его со своей визитной карточкой предмету своей пламенной любви.

Куда бы ни вышла Анюта, она заранее знала, что встретится с Солтыком. Прогуливалась ли она по улице, он, словно демон, вырастал перед нею, как из-под земли; ездила ли она в магазины, он, как лакей, нес ее пакеты с покупками; каталась ли в санях, он гарцевал вслед за нею на своем арабском скакуне; в театре он поджидал ее, стоя у подъезда, и по окончании спектакля усаживал в карету. То же самое повторялось на балах, на концертах, и, кроме того, он ежедневно бывал в доме ее родителей.

Весь город говорил о женитьбе графа Солтыка, все девушки завидовали Анюте Огинской, только она одна равнодушно относилась к ухаживаниям своего кавалера - не поощряла его ни словом, ни взглядом, впрочем, была безукоризненно вежлива с ним, только все время молчала. На нее не действовали ни убеждения родителей, ни дружеские советы приятельниц.

Обманутый в своих ожиданиях иезуит не на шутку встревожился и начал искать удобного случая, чтобы переговорить с Анютой наедине. Случай этот вскоре представился. Однажды после обеда патер зашел к Огинским и застал свою любимицу дома одну.

-- Я вижу, ты занимаешься вышиванием символического изображения своей власти, дитя мое, -- улыбнулся патер Глинский, садясь возле пялец.

-- Что вы имеете в виду?

-- Ведь это туфли, если я не ошибаюсь? Как счастлив будет мой граф под этим прелестным игом!

-- Ваш граф под моим игом?.. -- пробормотала девочка и покраснела до ушей.

-- Кокетка! -- погрозил ей пальцем иезуит. -- Это тебя тешит?.. Знаем мы ваши женские хитрости!

-- Боже мой!.. Если бы я надоела, опротивела вашему графу, я на коленях приползла бы в Ченстохово благодарить Богородицу за эту милость.

-- Ты шутишь, Анюта?

-- Нет, я говорю серьезно.

-- У тебя все еще в голове этот поручик?

-- Не в голове, а в сердце.

-- Ты с ума сошла!

-- Может быть... Я никогда не буду графиней Солтык.

Патер Глинский наклонился над пяльцами, взял Анюту за обе руки и, поцеловав в лоб, продолжал кротким, назидательным тоном:

-- Дитя мое, жизнь дана нам не для одних наслаждений. На каждого из нас возложены священные обязанности, и мы должны исполнять их по совести, руководствуясь велением разума, а не мимолетными увлечениями нашего сердца.

-- Мой разум и моя совесть велят мне стать женой любимого человека. С ним одним я буду в состоянии исполнить обязанности, возложенные на меня Богом и людьми.

-- Разве граф Солтык недостоин твоей любви?.. Любая из твоих подруг была бы счастлива оказаться на твоем месте... Этот надменный человек лежит у твоих ног, а ты отвергаешь его!.. Никто не верит тому, что ты его не любишь!.. Твое ребяческое упрямство непростительно, потому что оно огорчает твоих родителей, огорчает меня, твоего духовного отца. И хуже всего то, что ты готова променять счастье всей твоей будущей жизни на какую-то пустую мечту.

Долго говорил иезуит, и так как Анюта не возражала ему ни словом, ни движением, он был почти уверен в успехе.

-- Надеюсь, что ты поймешь всю пользу моих советов, перестанешь упрямиться и отдашь руку моему графу, сказал он в заключение.

Девушка подняла на него взгляд и отрицательно покачала головой.

Патер Глинский ушел домой раздосадованный ее упрямством. Он скрыл от графа свою неудавшуюся попытку и только подумал, глядя как тот, собираясь ехать к Огинским, охорашивается перед зеркалом: "Милый мой, не помогут и твои черные усы там, где мое красноречие было разбито в прах одним кивком упрямой головки!"

Но на этот раз судьба была благосклонна к влюбленному графу. Приехав к Огинским, он застал Анюту в слезах.

-- Что с вами? -- спросил он и прибавил с непритворным участием: - Успокойтесь ради Бога!

-- Она плачет, потому что умерла ее любимая канарейка, -- объяснила Огинская.

-- Бедная птичка!.. Но ведь можно разыскать другую...

Анюта снова залилась слезами.

-- Да я готов перевернуть весь мир, чтобы вызвать улыбку на ваших устах! -- воскликнул Солтык и, как вихрь, выбежал из комнаты. Спустя час он вернулся назад и повел девушку, на глазах которой еще блестели слезы, в зимний сад. Там их ждали шестеро лакеев графа, у каждого в руках был большой мешок. По знаку хозяина они развязали мешки, и сотни золотистых канареек огласили воздух звонким пением, порхая по ветвям пальм, померанцевых и лимонных деревьев, по лианам и орхидеям.

Радостная улыбка заиграла на губах Анюты, она с благодарностью пожала руку своему кавалеру.

-- Я собрал канареек со всего Киева! -- воскликнул граф. -- Быть может, хоть одна из них заменит вашу любимицу.

Анюта собиралась произнести слова благодарности, но ее смутил пламенный взор графа. По счастью, одна из птичек села к ней на плечо, подняла крылышки и громко запела.

-- Счастливица!.. Как я завидую ей! -- вздохнул Солтык.

Девушка стояла ни жива ни мертва, ей страшно было взглянуть на своего собеседника.

-- Вы так добры ко всем, кроме меня, -- продолжал граф, -- я, словно падший ангел, стою у дверей рая и не смею войти в него... Для меня у вас нет ни ласкового слова, ни приветливого взгляда.

-- Не требуйте от меня любви, граф, -- сказала Анюта, не поднимая головы, -- я не могу... Почему вы не хотите быть моим другом?

-- Я готов довольствоваться и этим, дорогая Анюта, хотя и не теряю надежды со временем заслужить вашу любовь.

-- Не знаю почему, но мне кажется, что любовь нельзя заслужить. Она дается добровольно или отвергается без всякого очевидного основания... Здесь нами управляет высшая, неведомая нам сила.

 Значит, вы отнимаете у меня последнюю надежду?

Анюта не ответила. Граф глубоко вздохнул, поклонился и вышел.

Другую девушку он непременно возненавидел бы в эту минуту, но Анюту он полюбил еще сильнее прежнего.