Губительница душ.
XXIII. Куда?

XXIII. Куда?

-- Наконец-то я застал тебя дома! -- воскликнул Казимир, входя однажды вечером в гостиную Эммы. -- Ах, как давно мы с тобою не видались!.. За что ты меня так наказываешь? -- прибавил он, становясь перед ней на колени и покрывая ее руки горячими поцелуями. -- Где ты была? Вероятно, у новых друзей, которые для тебя дороже, чем я!

-- Мы не виделись всего один день, -- улыбнулась девушка.

-- Нет, три дня, они показались мне тремя годами!.. Вечностью!

-- Ты все преувеличиваешь... Я навестила свою больную приятельницу и отдала визит Огинским.

-- Так ты у них бываешь?.. Желал бы я знать, с какой целью они с тобою познакомились? Чего они от тебя хотят?

-- Решительно ничего... Да если бы у них и была какая-нибудь предумышленная цель, то поверь, я сумела бы ее разгадать. Неужели ты сомневаешься в твердости моего характера?

-- Нисколько... Я и сам не знаю, почему это меня так тревожит... Ты, вероятно, уже познакомилась с Солтыком?

-- Разумеется!

-- И он произвел на тебя сильное впечатление?

-- Ни малейшего... Да встань же, сделай одолжение, сюда может войти тетушка или кто-нибудь из посторонних, а ты стоишь передо мной на коленях.

-- Какая ты красавица, Эмма! -- воскликнул Ядевский, садясь возле нее на стул.

Действительно, девушка в эти последние дни расцвела, как майская роза. Неудивительно: впервые в жизни она была влюблена. Это чувство оживило ее, придало всему ее существу еще большую прелесть. Теплая, напитанная запахом цветов атмосфера комнаты, слабый свет лампы под зеленым абажуром, белое платье с голубыми бантами, хорошенькие ножки в голубых бархатных туфлях - все это производило на влюбленного юношу чарующее впечатление. Долго любовался он красавицей и наконец спросил:

-- Любишь ли ты меня?

-- Люблю, -- отвечала Эмма тоном, уничтожавшим всякое сомнение, -- тебя одного, и никого никогда больше любить не буду.

-- Дорогая моя, ты согласна стать моей женой?

-- Да... но не теперь, а со временем.

-- Почему же?

-- Для супружеского счастья недостаточно одной любви... быть может, мы не сойдемся характерами... А чтобы изучить друг друга, потребуется немало времени. Нельзя, закрыв глаза, броситься в бурный водоворот жизни. Он увлечет нас, а куда?.. Этого мы не знаем.

-- Куда? -- в раздумье повторил Казимир. -- Это и есть главная загадка человеческой жизни. Я не ошибусь, если скажу: в могилу! Не правда ли?

Эмма вздрогнула и побледнела.

-- О, нет! -- с трудом произнесла она, и губы ее задрожали. Казимир обнял ее за талию, и она прибавила чуть слышно: - Прошу тебя, не прикасайся ко мне.

Юноша в изумлении взглянул на нее, как бы желая разгадать, что значат эти слова, но это ему не удалось. Эмма поспешила переменить тему разговора.

-- Я еду завтра верхом в село Мешково, -- сказала она, -- не проводишь ли ты меня?

-- В такой мороз?.. Впрочем, как тебе угодно.

внимательно следила за ним, стоя на площадке.

-- Ты видела его? -- спросила Эмма, когда Рахиль вошла в гостиную.

Еврейка утвердительно кивнула головой.

-- Узнаешь его при случае?

-- Такие черты лица, как у этого барина, нелегко забыть.

-- Слушай же: ты и твои люди должны следить за каждым его шагом и обо всем ежедневно докладывать мне.

-- Будет исполнено.

-- Нет ли чего-нибудь новенького?

-- Вы увидите в Мешкове нашего апостола. Скажите ему, что частный пристав Бедросов делал обыск в шинке и допрашивал меня. Он спрашивал, часто ли бывал у меня Пиктурно и не встречался ли он в моем заведении с какой-то дамой.

-- Что же ты ему отвечала?

-- Я отвечала, что Пиктурно был влюблен в меня по уши и бывал очень часто, но никогда не назначал в шинке свиданий другим дамам.

-- Хорошо. Впредь надо быть осторожнее.

-- Понимаю... Мне грозит такая же опасность, как и вам. Прощайте, барышня, спокойной ночи.

На следующий день рано утром Эмма и Казимир отправились в село Мешково.

-- Чудный день! -- воскликнула девушка, садясь на лошадь.

-- Но очень холодно.

-- Скорость согреет нас: за городом можно пустить лошадей в галоп.

Эмма Малютина была в самом веселом расположении духа. Проезжая по городу, она любовалась роскошными магазинами и, как ребенок, хохотала, глядя на евреев в долгополых кафтанах, которые, словно стая ворон, сновали взад и вперед по улицам. За городом она дала волю своей лошади и с быстротой молнии помчалась по дороге, блестевшей, как серебряная лента под утренними лучами солнца. По пути повстречалась им едущая на розвальнях баба, и Эмма вдруг высказала свое странное мнение о русских женщинах.

-- С первого взгляда они кажутся одалисками, в сущности же они скифские амазонки, неутомимые, неустрашимые и жестокие создания.

-- Хорошо, -- ответил Ядевский и спросил, издали увидев на дворе мужчину, закутанного в шубу: - Что это за человек? Он ждет тебя?

-- Это священник... Не расспрашивай меня... Прощай.

Казимир отправился в шинок, а Эмма подошла к апостолу и сказала:

-- Я приехала сюда по твоему приказанию.

 Пойдем в дом, и дай мне отчет по делу, которое на тебя возложено, -- сухо ответил апостол.

Он привел ее в комнату, слабо освещенную лампой под красным абажуром и заставленную массивной старинной мебелью, сел в кресло и приступил к допросу. Умное красивое лицо его рельефно выделялось на темном фоне обоев, ноги покоились на пушистой медвежьей шкуре; на пальце, как крупная капля крови, блестел огромной величины рубин. Девушка, стоя, рассказывала ему о своих делах.

 Не ожидал я такого быстрого и благоприятного результата, дочь моя, -- с благосклонной улыбкой заметил апостол, выслушав рассказ Эммы. -- Но теперь мы должны быть очень осторожны. -- Ты хочешь еще что-нибудь поведать мне? -- прибавил он после минутного размышления.

-- Ты угадал, святой отец, -- прошептала юная грешница, -- ты заглядываешь в самые сокровенные глубины человеческого сердца... и я не смею таиться от тебя...

-- Ты желаешь исповедаться?