Автор: | Захер-Мазох Л. |
Категория: | Роман |
Том второй
14. Зиновия ищет союзников
Медленно, шаг за шагом поднимаешься вверх по лестнице.
И. П. Хебель[36]
На следующий день Менев ненадолго отправился в окружной город. Проводив его до самого экипажа, Аспазия медленно воротилась к себе в комнату, прилегла на диван и погрузилась в думы. Вчерашний праздник взволновал ее, она все снова и снова мысленно возвращалась к замечательному маскараду. Почему не всегда в этом доме так весело? Она окинула внутренним взором свою прошедшую жизнь, углубилась в воспоминания девичьих лет и впервые спросила себя: для чего она, в сущности, жила? Ради детей. Хорошо, это было раньше; но сейчас, когда она вырастила их и ее муж больше интересуется своим чубуком, чем ею?
Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошла Квита - чопорная, словно рапортующий капрал. Она, подобно известным геометрическим фигурам, состояла исключительно из прямых линий и углов.
- Барыня еще ничего не изволили выдать…
- Ах да, верно! Но ты, милочка, зайди немного позднее.
Аспазия снова осталась в одиночестве; теперь она подумала о Зиновии, она была близка к тому, чтобы позавидовать ей. Как же все-таки прекрасно, когда ты нравишься всему свету; как приятно это почитание и как, должно быть, здорово - если мужчины тебя боготворят - пережить одно из таких приключений, о которых читаешь в романах! А здесь можно просто умереть со скуки. Зиновия, безусловно, права: она наслаждается каждым часом, каждым мгновением.
Снова явилась Квита и снова была отослана ни с чем. Она пожаловалась Зиновии на свою незадачливость.
- Погодите-ка, я попробую сама все уладить, - промолвила та и тихой змией проскользнула в комнату Аспазии. Здесь она сотворила чудо. Квита была тотчас же вызвана, чтобы получить в свое распоряжение ключи. Аспазия отважилась на невиданное новаторство: она препоручила ей все хозяйственные дела. Когда Квита пришла к Зиновии, чтобы выразить благодарность, та с улыбкой ответила:
- Но я надеюсь, что вы не посрамите моей протекции. Кое в чем вы, конечно, можете, хозяйничая, не забывать и себя, однако чересчур уж злоупотреблять этим вам не следует.
Квита покраснела и поклялась, что она-де человек добропорядочный, однако слова Зиновии, точно семена дьявольского сорняка, упали в ее душу. Отныне она буквально молилась на Зиновию, в ее глазах та была лучшей женщиной на свете. А если она в самом деле позволит себе что-то такое?.. До какого-то момента у Квиты еще оставались сомнения, но теперь, спускаясь по лестнице в погреб, она была уже не той кристально честной особой, которая несколько минут назад входила в горницу Зиновии.
Тем временем в окружном городе над головой Феофана сгущались тучи.
Надо же было директору гимназии встретить именно Винтерлиха, когда тот возвращался домой на коляске, управляемой евреем!
- Откуда путь держите, господин Винтерлих? - остановившись, поинтересовался директор.
Еврей попридержал лошадей.
- Я еду из Михайловки, - ответил Винтерлих.
- Вот оно что… В доме, наверное, глубокий траур?
Директор больше не задавал вопросов, он сокрушенно покачал головой и пошел дальше, уже с намерением основательно отчитать Феофана за непристойное поведение в доме покойного. Но все получилось и того краше.
Выйдя на Рыночную площадь, он вдруг нос к носу столкнулся с самим господином Меневым. Бедный директор в первый момент изрядно перепугался, затем в крайнем изумлении воззрился на Менева.
- Так вы не умерли?
- Еще, слава Богу, нет, как вы видите.
- А ваш сын рассказал мне, что вы почили в бозе.
- Быть такого не может.
- Ну, поздравляю вас: тот, кого по ошибке назвали мертвым, долго проживет!
Менев немедленно направился к Винтерлиху, чтобы потребовать от Феофана объяснений, по ходу которых едва не оторвал сыну левое ухо. Во второй же половине дня несчастного вызвал к себе директор, устроил ему назидательную головомойку и наказал днем карцера. Выйдя оттуда, Феофан нашел дома короткое письмецо от Зиновии, в котором она приглашала его зайти в гостиницу. Она только что прикатила из Михайловки на санях, потому что ночью выпал первый снег, ознаменовавший начало суровой галицийской зимы. Когда Феофан вошел в номер, она со смехом откинулась на подушки дивана.
- Как? Тебя запросто отпускают гулять без оков, преступник? Ну, Феофан, Феофан, от тебя я никак такого не ожидала!
Бедолага покраснел, побледнел, не знал, что и сказать.
- Таким опасным людям нельзя позволять свободно разгуливать по городу, - продолжала Зиновия. - Я закую тебя в кандалы, хочешь?
- О да!
- Тебе бы понравилось. - Она шлепнула его по щеке. - Ну а теперь ты должен исповедаться. Итак, ты возомнил, что влюблен в меня?
- Да, влюблен.
- Стало быть, влюблен. Ладно, это мы еще посмотрим. Я подвергну тебя испытанию, и если ты окажешься верным пажом - достаточно умным и, главное, очень послушным, - то я иногда буду к тебе чуточку благосклонна, совсем чуточку…
Феофан вздохнул.
- Ты все еще несчастен? - Зиновия нахмурила брови, которые сразу стали похожи на натянутую тетиву лука, готового послать смертоносную стрелу. - Ты, верно, хотел бы знать, нравишься ли мне ты? Да, Феофан, ты мне нравишься.
Юноша в восторге заключил ее в объятия и поцеловал.
- Ну вот, твое несчастье как ветром сдуло, не правда ли? - со смехом воскликнула она, поднимаясь с дивана. - Так, а сейчас пойдем. Ты должен проводить меня в кофейню.
У входа в церковь доминиканского монастыря притулился одетый в лохмотья нищий, просивший милостыню; Зиновия проследовала мимо, не удостоив его даже взглядом, но тем не менее бросила через плечо серебряную монету, которая упала в снег и была торопливо поднята горемыкой.
В кофейне «Националь», куда они вошли, в этот час находились почти исключительно мужчины: офицеры, чиновники и несколько богатых евреев. Два гусара играли в бильярд, за круглым столом сидели пятеро других. Неподалеку от двери Винтерлих с трубочкой во рту стоя читал газету, чтобы не платить за обязательную чашку черного кофе. Его большой нос, чертовски напоминающий красный зонтик церковного певчего, целиком погрузился в страницы - так что заметил он Зиновию только тогда, когда та слегка похлопала его по плечу. Теперь деваться Винтерлиху было некуда, он расположился за столиком вместе с ними, и Зиновия заказала для него и Феофана кофе, а себе - мороженое.
- У вас такой огорченный вид, господин Винтерлих, случились какие-то неприятности? - заговорила она.
- Вовсе нет, сударыня, - ответил он, - но ведь здесь абсолютно не живешь, здесь только - влачишь растительное существование. Там у вас, разумеется, сияет солнце, там человеку улыбаются музы, а здесь я всего лишь жалкое растение.
- Я вас очень хорошо понимаю, вы… артист по натуре.
- Вы меня перехваливаете. Единственная отдушина, признаюсь вам, - это мои периодические поездки в Лемберг. Там есть театр, концерты, художественные выставки, короче, все, чего жаждет сердце образованного человека. Вы видите эту крестьянскую трубку, которую я курю: в Лемберге я бы себе такого не позволил, но здесь!..
За соседним столиком сидел гусарский майор, благородного и мужественного вида, и не сводил глаз с красивой женщины. Когда Винтерлих проходил мимо него, чтобы принести Зиновии «Journal amusant»,[37] майор попридержал его за руку, и они некоторое время перешептывались.
- Майор спрашивал вас обо мне, - поинтересовалась Зиновия, когда Винтерлих воротился, - не правда ли?
- Вы угадали, и это вполне понятно, ибо кто устоит перед желанием познакомиться с вами.
- Так представьте меня майору.
- Прямо сейчас?
Зиновия утвердительно кивнула, и знакомство сей же миг состоялось. Не прошло и четверти часа, как она была представлена всему офицерскому корпусу, и еще четверть часа ей понадобилось, чтобы захватить в плен майора, ротмистра, парочку лейтенантов и одного выпускника кадетского училища. Зиновия обладала завидной способностью все улаживать быстро и коротко, как при обмене векселей.
Когда она покидала кафе, гусары в шнурах и золотых позументах составляли ее блестящую свиту, и, усаживаясь в сани, она пригласила всех пятерых уже на следующий день пожаловать в Михайловку.
Феофан, с ревнивой физиономией наблюдавший за этой сценой, получил на прощание мимолетный поцелуй, и сани стремительно унесли победительницу.
- Большая новость! - воскликнула Зиновия, прибыв в Михайловку. - Я перезнакомилась со всеми гусарскими офицерами и пятерых из них пригласила назавтра к нам.
Менев выглядел озадаченным.
- Уж не собираешься ли ты ворчать на меня, - шепнула змия ему на ухо, - или ты запамятовал наш уговор?
И Менев тотчас же приветливо осклабился. Дамы, напротив, успокоились не так скоро.
- Ты меня обижаешь, Аспазия, а для чего тогда мои вещи? Разве они все не в твоем распоряжении? Я вас завтра с утра одену, предоставь мне только свободу действий, но само собой разумеется, что на будущее вам непременно нужно обзавестись собственными туалетами - тебе, Лидии и Наталье. Короче говоря, Менев, на первый случай ты должен выдать нам триста флоринов.
- Как? Куда так много денег?
- Ты собираешься жадничать? - вскричала Зиновия. - Для кого ты вообще тогда экономил, если не для жены и дочери? Ты, верно, хочешь меня разозлить? Ладно, тогда я прямо сегодня возвращаюсь в Лемберг!
Старый барин тут же сложил оружие, и ликующие дамы утащили Зиновию в комнату Аспазии, где незамедлительно состоялось важное совещание, на котором - в качестве живого журнала мод, - разумеется, председательствовала Зиновия.
За ужином она выкладывала последние новости.
- А кстати, - воскликнула она, - вы знаете Гольдмана?
- Оптового торговца? - спросил Менев.
- Абсалона Гольдмана, который велит называть себя Альфонсом Гольдманом? - уточнила Аспазия.
- Да, я слышала о нем одну пикантную историю.
- У него куча денег, у этого мошенника, - пробормотал Менев.
- Хотелось бы только знать откуда, - продолжала Зиновия. - Поговаривают, что он купил секретер красного дерева из имущества, оставшегося после смерти графини Красинской, и в одном из потайных ящичков нашел пятьдесят тысяч гульденов.
- Очень возможно.
Таким образом сплетня, эта ядовитая змея, заползла теперь и в когда-то мирный и тихий Михайловский дом. Анекдоты, которые Зиновия привезла из города, быстро проторили себе дорогу от поместья к дому священника. Оттуда они перекочевали к дядюшке Каролу, от того переметнулись к хорпыньскому капеллану, а затем, дополненные баснословными подробностями, опять благополучно вернулись в окружной город, где вскоре в кафе только и разговору было что о Гольдмане, который несколько лет назад будто бы украл у графини Красинской двести тысяч гульденов.
Перед отходом женщин ко сну Зиновия привела в порядок их головы: вымыла волосы, расчесала и накрутила на большие бумажные папильотки.
Аспазии в ту ночь приснилось, что она скачет верхом на медведе, тогда как Наталья во сне бродила по саду, где все цветы были из драгоценных камней.
Великий день наступил.
Все пребывали в радостном возбуждении, но казалось, что первая половина дня никогда не кончится. Только Зиновия сохраняла хладнокровие. После обеда все три дамы удалилась в ее комнату, и Зиновия, напевая французскую песенку, принялась их наряжать. После того как Софья помогла ей соорудить прически на трех головах, она прежде всего одела Аспазию. Та получила платье светло-лилового шелка, с длинным шлейфом, и маленькую кокетливую наколку из белых кружев.
Когда Зиновия подвела ее к большому зеркалу, Аспазия гордо и благодарно улыбнулась. Лидия была облачена в розовое атласное платье, украшенное белой камелией.
Затем Зиновия с особой любовью взялась обряжать Наталью. Она подобрала для нее едва прикрывающее щиколотки платье из голубого шелка, убранное белыми кружевами, и вплела в ее длинные белокурые косы ярко-красные ленты. Затем встала перед девушкой и, зажав зубами брошь с блестящей головкой, которая сверкала у нее между губ, как золотистый жук в чашечке розы, некоторое время пребывала в раздумье. Приняв, наконец, решение, она покачала головой.
После этого она поставила свою шкатулку с драгоценностями перед двумя другими женщинами и предложила им выбрать серьги, колье и браслеты - короче, все, что придется по душе.
Сама Зиновия надела красное бархатное платье со шлейфом.
Им не пришлось долго ждать - к крыльцу на двух санях уже подъезжали гусары. Майор барон Гнайс, ротмистр граф Кардоки, лейтенант фон Ланберг, лейтенант Пивницкий и кадет Лепернин. Зиновия поспешила вниз, чтобы поприветствовать их и представить Меневу. Затем появились дамы, и Тарас подал кофе. Сразу же завязался разговор, об этом позаботилась Зиновия, которая бойкой веселостью и словоохотливостью вскоре подчинила своему влиянию всю компанию.
Майор, настоящий кавалер, которому была очень к лицу темная, коротко подстриженная бородка, с самого начала вознамерился приударить за Зиновией, однако это не соответствовало ее планам, и она пустила в ход все средства, чтобы направить его энергию в другое русло.
- Что вы скажете о моей племяннице? - шепнула она ему. - Разве не прекрасная девушка?
- Племянница такой тети…
- Если вы хотите сделать комплимент, барон, адресуйте его Наталье, она весьма восприимчива к галантностям, а я, увы, уже не столь наивна.
Кадет - высокий и стройный молодой человек лет двадцати, с энергичным лицом и любопытными голубыми глазами - с первой же минуты обратил все внимание на Аспазию. Эта зрелая, пышная женщина с густыми черными волосами в полной мере отвечала его вкусу. Он с исключительным вниманием прислуживал ей, позволил себе несколько лестных замечаний по поводу ее туалета и того счастья, которое вкушает, находясь рядом с нею.
Зиновия была им довольна и время от времени поощряла к дальнейшей активности такими, например, замечаниями: «У вас, похоже, отменный вкус», или: «Вы, видимо, пользуетесь успехом у дам, поскольку вы первый, кому моя свояченица позволяет за собою ухаживать».
дуэт.
Таким манером все великолепно развлекались до самого ужина, превосходные блюда и огненное вино еще усугубили веселье. Каждый был доволен. Менев признал, что проводить время подобным образом гораздо приятнее, чем листать календарь или играть в марьяж. Лепернин был особенно счастлив, ибо во время игры в фанты он вызволил Аспазию из «колодца» и тем заслужил два поцелуя. Аспазия доверительно призналась Зиновии, что кадет, хотя и весьма дерзок, чрезвычайно ей нравится.
Внезапно дядюшка Карол поддался всеобщему настроению и, так сказать, сорвался с якоря. Он пил один бокал за другим, рассказывал анекдоты из chronique scandaleuse[38] поместного дворянства, чем, в конце концов, навлек на себя упрек Менева.
возбуждена, точно девушка после первого бала.
Через два дня гусары пожаловали опять, а потом стали наведываться едва ли не ежедневно. В Михайловке воцарилась атмосфера веселья и расточительства. Мало того что теперь чуть ли не каждый день превращался в именины, как мудро подметил Адаминко, что по этой причине жарилось, варилось и пеклось множество всяких яств и что бутылки в погребе уничтожались самым беспощадным образом. Сверх всего прочего Зиновия еще попросила у Менева деньги, чтобы оснастить Аспазию, Лидию и Наталью так, как требует честь его дома.
Тяжело вздыхая, тот в конце концов выдал триста флоринов. Дамы тут же поехали в окружной город, но оказалось - о чем Зиновия знала заранее, - что денег не хватает.
- Во-первых, у каждой из вас должен быть домашний капот, во-вторых, шелковое платье со шлейфом, в-третьих, кацавейка, в-четвертых, шуба, безделушки не в счет, - объясняла Зиновия, - остальное появится позже.
- Но откуда же взять столько денег?
Камельяна Сахаревича вызвали в гостиницу, и уже спустя час все было улажено. Дамы заплатили триста флоринов, купив и заказав на сумму вчетверо б´ольшую.
Примечания
36
Иоганн Петер Хебель (1760-1826) - немецкий писатель.
37
«Занимательная газета» (фр.).
38
(фр.).