| Автор: | Захер-Мазох Л. |
| Категория: | Роман |
Том второй
23. Домашний театр
На третье января было назначено представление теперь уже полностью разученной комедии. Погода благоприятствовала задуманному, и ожидалось, что со всех дальних и ближних окрестностей съедется множество приглашенных на этот праздник гостей. С раннего утра во всем доме царили лихорадочное беспокойство и кипучая деятельность - прежде всего, на кухне, в погребе и в театральном зале. Все дамы расхаживали в неглиже, накрутив волосы на папильотки; услышав звук приближающихся мужских шагов, они с криками, точно стайка воробьев, кидались врассыпную.
После завтрака Зиновия прилегла на диван и предложила Феофану еще раз прослушать ее роль. Забывая какое-нибудь слово, она, чисто по-женски, слегка хлопала его рукой, как будто это он сбивался. Завершив прогон, она выпрямилась.
- Феофан, посмотри на меня хорошенько, - проговорила она, - как я сегодня выгляжу?
- Ты, как всегда, прекрасна. Кого ты собираешься покорить?
- Не тебя! - насмешливо воскликнула она. - В тебе я уверена. Не воображай себя свободным, ибо мера твоей свободы определяется длиной моей цепи.
В течение второй половины дня собрались все занятые в спектакле. Феофан сам съездил на санях за Аленой. Гордая и счастливая, сидела она рядом с ним, а когда в Михайловке он поднял ее из саней, украдкой пожала ему руку.
Между тем уже сгущались сумерки. В гардеробных зажгли лампы и свечи на зеркалах. Дамы принялись наряжаться. Господа последовали их примеру.
- Это самый счастливый день в моей жизни, - признался Винтерлих после того, как цирюльник приладил ему парик. - Вы, господин Богданович, верно, полагаете, что я финансовый инспектор Винтерлих? Вы ошибаетесь, я Диоген.
- Что вы имеете в виду?
- Господин Винтерлих хочет сказать, он настолько проникся духом своей роли, - заметил Данила, - что теперь…
- Ерунда! - перебил его Винтерлих, драпируясь в рваную накидку. - Я не роль играю, я вообще не играю, я есть Диоген, я им являюсь, где моя бочка? Александр, не заслоняй мне солнце, это единственная милость, о которой я прошу тебя, покоритель мира!
- Прекрасна, - сказал дядюшка Карол, - уже сама величественная мечта. Если ты родился с опозданием на две тысячи лет, то можешь, по крайней мере, на несколько часов перенестись в ту эпоху, когда благосклонно правила Афродита, когда ваял Фидий и слагал свои строки Софокл.
В большой комнате, где хлопотливо суетились, хихикали и кричали дамы, Зиновия гримировала Аспазию. Та смотрела на себя в зеркало и удрученно вздыхала.
- Ах, если б можно было вечно оставаться молодой! - пробормотала она.
Потом принялась одеваться сама Зиновия. Голова у нее была в порядкае, с греческой прической и в сверкающей диадеме она казалась настоящим чудом. Небрежно сбросив вышитые золотом черевички, Зиновия окликнула Наталью.
- Чего ты хочешь?
- Подойди, надень мне сандалии!
Наталья покраснела и задрожала, однако лучистые завораживающие глаза Зиновии буквально парализовали девушку и заставили ее еще раз опуститься к ногам соперницы.
- Тебе больше не доставляет удовольствия быть моей рабыней? - иронически спросила та.
Наталья промолчала.
На двух огромных санях прикатили оркестранты гусарского полка. Они выстроились перед крыльцом и в качестве приветствия исполнили вальс Штрауса. Сбежалась дворня, а в окнах появились головы дам.
Ендрух стоял на ступеньках, ведущих в дом. Благодаря воспитанию Зиновии он постепенно превратился в несносного щеголя, зато теперь по-настоящему нравился девушкам. Деревенские красавицы мечтали о нем, хотя он едва обращал на них внимание, а угодливые домашние феи просто его боготворили. Они и сейчас - все три - жались к нему и ластились.
- Давай, Ендрух, - шепотом говорила Софья, прислонившись к его левому плечу, - потанцуй со мной!
- Я что, какой-то крестьянин, чтобы отплясывать прямо здесь? - важно ответил тот, поигрывая лорнетом, который ему подарила Зиновия.
- А со мной потанцуешь, да? - сказала Дамьянка и крепко обняла его за плечи.
- Веди-ка себя прилично, - с раздражением стряхнул ее руки Ендрух.
- Правильно делаешь, что не связываешься с этими дурочками, - кивнула Квита. - Есть и другие сердца, которые неравнодушны к тебе.
Ендрух сделал вид, будто ничего этого не слышит.
Между тем в театральном зале зажгли лампы, и пространство сцены заполнилось персонажами античного мира.
- Как я выгляжу? - спросила Алена, подойдя за кулисами к Феофану, который репетировал свою роль.
- Очаровательно, - произнес он в ответ.
Аспазия расположилась на покрытом тигровой шкурой позолоченном ложе, которое установили на сцене. Кадет стоял рядом, любуясь ею.
Когда за кулисами появилась Зиновия, все сгрудились вокруг нее, с искренним восторгом глядя на примадонну, и только в отдалении она заметила один взгляд, пылающий скрытой ненавистью. Это был взгляд Натальи, которая, точно в лихорадке, наблюдала за тем, как Сергей, улыбаясь, держит Зиновию за руку и о чем-то с ней шепчется. Сани одни за другими въезжали во двор, и зрительный зал постепенно заполнялся. Было шесть часов вечера, когда на сцене появился Менев и сообщил Зиновии, что можно-де приступать.
Плоцкий забрался в суфлерскую будку. Прозвенел колокольчик, и гусарский оркестр начал исполнять увертюру. Когда замер последний звук труб, занавес взвился.
Представление превзошло все ожидания. С каждой минутой все больше забывалось, что перед публикой играют дилетанты. Сергей полностью соответствовал своей роли. Винтерлих с Феофаном напоминали веселых шекспировских персонажей. А Зиновия буквально завораживала своим внешним видом, мимикой и жестами, благозвучием голоса и той манерой исполнения, при которой в каждое слово вкладывается особое звучание; эта женщина не играла и не декламировала свою роль, а жила ею.
- Вы довольны? - спросила Зиновия Сергея. - Я играю только для вас.
- Каким талантом вас наделила расточительная природа! - промолвил в ответ Сергей. - Какое счастье вы могли бы подарить мужчине - счастье, превосходящее самые смелые фантазии, - а так…
- Вы полагаете, что у меня нет сердца, - сказала Зиновия. - Для вас, Сергей, оно есть.
Она прямо посмотрела ему в глаза. В этот момент он будто заглянул в глубину ее души, и не увидел там ни лжи, ни кокетства, ни вероломства.
Сергей смущенно уставился в землю. Зиновия ждала ответа, а он не находил слов. Он только чувствовал, как она медленно и неуклонно обволакивает его прочнейшей золотой паутиной своих колдовских чар. И вместе с ним почувствовала это Наталья, которая незаметно для них схоронилась за розовым кустом, нарисованным гениальной кистью Винтерлиха, и, подслушивая, дрожала.
За последним рядом публики расположился Ендрух с Квитой, Дамьянкой и Софьей. Напустив на себя скучающий и серьезный вид, казачок давал свою оценку происходящему.
- Господин Ботушан мне не нравится, - процедил наш знаток, - он держится совсем не по-царски и кукарекает, как петух. Что же касается нашей благодетельницы госпожи Федорович, то она знает толк в разыгрывании комедий.
- Будь у нас такие прически и платья, - заявила Софья, - ты и на нас смотрел бы другими глазами.
- От платьев ничего не зависит, - степенно возразил Ендрух и взглянул в лорнет на госпожу Лытинскую.
- Когда начнется бал, - прошептала Квита, - мы тоже могли бы потанцевать в зеленой комнате.
- Да, да, - воскликнула Софья, хлопая в ладоши, - оттуда очень хорошо слышна музыка, и…
- Танцуйте, с кем вам заблагорассудится, - пренебрежительно перебил ее Ендрух, - только меня оставьте в покое.
- Ну, не сердись так сразу, - промолвила Софья и льстиво погладила казака.
- Отучайся от этих плебейских манер, - бросил Ендрух, - мы же не в кабаке.
После каждой сцены публика оживленно аплодировала, по окончании каждого акта исполнителей вызывали на поклон. Больше всего зрителям понравился третий акт. Сцена, в которой Олимпия обольщает Аристотеля, произвела на присутствующих прямо-таки захватывающее впечатление. Зиновия превзошла саму себя. Как же умела она заманивать в свои сети, льстить, флиртовать, смеяться и завораживать! Кто бы устоял перед сладостной игрой ее глаз, перед этим соловьиным голосом? Она праздновала триумф на открытой сцене.
Сергей стоял за кулисами, готовый к выходу, когда чья-то ледяная ладонь коснулась его руки, и раздался холодный смех, болью отозвавшийся в сердце, хотя прозвучал он едва слышно. Это была Наталья.
- Вы, верно, предпочти бы сейчас быть Аристотелем, а не Александром? - глухо спросила она.
- Я вас не узнаю, Наталья, - с тихой печалью ответил он. - Если приезжая чаровница и вскружила головы всем в Михайловке, то ко мне это не относится.
Наталья посмотрела на него с крайним изумлением, как будто ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы понять смысл его слов. В этот момент Винтерлих крикнул:
- Будьте внимательны, сейчас ваша ключевая реплика, - и Сергей вышел на сцену.
Спектакль закончился под гром рукоплесканий, аплодировал даже Ендрух. После того как исполнители в третий раз появились перед публикой, зрительный зал начал пустеть.
- Все получилось очень красиво, - сказал он, выдавливая из себя мучительную улыбку, - но это стоило бешеных денег.
- Кто рискнул весело прожить жизнь и весело умереть, - с иронией откликнулась Зиновия, - спутал карты дьяволу!
Все персонажи пьесы остались в своих костюмах и в таком виде ужинали, а после танцевали на балу. Музыканты гусарского полка исполняли зажигательные мелодии, и пары грациозным вихрем кружились по натертым до блеска половицам, потому что паркета в Михайловской усадьбе не было.
Зиновия танцевала самозабвенно, темные локоны фантастически взлетали на гордо откинутой голове. Она, казалось, качалась на вакхических ритмах, словно русалка - на озаренных лунным светом волнах, словно полубогиня - на спине скачущей пантеры. Она была похожа на степную колдунью, которая над головами людей несется по воздуху в Киев - на шабаш ведьм. Зиновия порхала, парила и неистово мчалась до тех пор, пока, совершенно обессилев, не опустилась в кресло.
Дядюшка Карол, оказавшийся поблизости, встал за ее спиной.
- Ты первая и единственная женщина, - едва слышно признался он, - в которой воплощается для меня древнегреческая эпоха.
- Правда?
- Стремиться обладать тобой - все равно что в детском ослеплении протягивать руки к небесным светилам, - воодушевленно продолжал он. - Я знаю, что солнце, луна и звезды существуют не для меня, однако золотой луч солнца, нежный взгляд луны порой проникают и в самую бедную мазанку, а посему я желаю себе не больше того, что выпадает на долю любого простого смертного…
- Как поэтично ты говоришь!
- Это ты делаешь меня поэтичным.
- И чего же, таким образом, ты желаешь?
- Чтобы солнце однажды посетило меня, только однажды…
- Почему бы и не посетить…
…
- И что тогда?
- Тогда мы поговорили бы с тобой об Элладе, о комедиях Аристофана, о благозвучных песнях Анакреонта, я мог бы вообразить себе, что воскресла сама Аспазия.[55]
- Я приеду.
- Когда?
Наталья в эту бальную ночь тоже танцевала со страстью, однако в ее лихорадочной веселости ощущалось отчаянье, как в мрачной и проникновенной мелодии цыганской скрипки.
После того как гости разъехались и светильники были погашены, она, поджав ноги, еще долго сидела на полу возле своей кровати и размышляла о создавшемся положении. Ее изумленный внутренний взор был по-прежнему устремлен в темные дебри души, и она с неведомым доселе восторгом и ужасом наблюдала, как там становится все светлее. По щекам струились слезы. И внезапно ей открылась сладкая тайна. Да возможно ли такое? Да, это именно так! Наталья осознала это, и новое знание оказалось сильнее ее. Оно повергло ее в прах, точно рабыню, и оно же, будто на крылах херувима, вознесло к звездам. Да, она любит Сергея! И когда Наталья, наконец, с целомудренным трепетом и страхом невинного сердца призналась себе в этом, она решила сбросить с себя всю маскарадную мишуру и отныне следовать только естественным порывам сердца. А затем, опустившись на колени, она с детской непосредственностью поклялась, что вступит в борьбу с обольстительницей и либо вернет своего любимого, либо умрет.
Примечания
54
«За презрение - презренье» была написана им в 1654 г.
55
В данном случае имеется в виду Аспазия из Милета, одна из выдающихся женщин Древней Греции, вторая жена Перикла.