| Автор: | Золя Э., год: 1875 |
| Категория: | Роман |
VIII
Дом с закрытыми ставнями словно дремал под полуденным солнцем. Крупные мухи, жужжа, ползали по плющу до самых черепиц. В залитой солнечными лучами развалине, казалось, царили мир и благоденствие. Доктор толкнул калитку, которая вела в садик, окруженный высокой живой изгородью. В тени, отброшенной стеною, Жанберна, выпрямившись во весь свой высокий рост, преспокойно курил трубку и молча глядел, как пробиваются из земли его овощи.
-- Как, вы на ногах, старый шутник! -- воскликнул озадаченный доктор.
-- А вы, небось, приехали меня хоронить? -- сердито проворчал старик. -- Мне никого не нужно. Я сам пустил себе кровь...
Увидя священника, он круто оборвал фразу и сделал такой свирепый жест, что доктор Паскаль поспешил вмешаться.
-- Это мой племянник, -- сказал он, -- новый кюре из Арто, славный малый... Черт побери! Мы приехали по такой жаре не за тем, чтобы слопать вас живьем, почтеннейший Жанберна!
Старик немного успокоился.
-- Мне здесь блаженные не нужны, -- пробормотал он. -- От них и. на самом деле околеешь! Слышите, доктор! Ни лекарств, ни священников, когда я соберусь на тот свет! Иначе мы поссоримся... Ну, этот пусть уж войдет, коли он ваш племянник.
Аббат Муре в смятении не мог вымолвить ни слова. Он стоял посреди аллеи и смотрел на эту странную фигуру, на этого пустынника с кирпичного цвета лицом, изборожденным морщинами, с сухими, жилистыми руками; этот восьмидесятилетний старец, по-видимому, относился к жизни с каким-то ироническим пренебрежением. Когда доктор попытался было пощупать у него пульс, старик снова рассердился:
-- Оставьте меня в покое! Я вам уже сказал, что пустил себе кровь ножом! Незачем больше об этом говорить... Какой это дурак-мужик вас побеспокоил? Лекарь, священник, только могильщика недостает! Впрочем, чего еще ждать от людей, от этих глупцов! А не распить ли нам лучше бутылочку?
-- Не отравитесь, господин кюре! -- сказал он. -- Выпить стаканчик доброго вина - не грех... Вот и я, скажем, первый раз на своем веку чокаюсь с духовной особой, не в обиду будь вам сказано. Этот бедняга, аббат Каффен, ваш предшественник, не решался вступать со мною в спор... Боялся!
Старик захохотал и добавил:
-- Представьте себе, он задался целью доказать мне, что бог существует... Зато уж и я задирал его всякий раз, как встречу. А он, бывало, заткнет уши и давай тягу.
-- Как, по-вашему, бога нет? -- воскликнул аббат Муре, выходя из оцепенения.
О, это как вам будет угодно, -- насмешливо возразил Жанберна. -- Мы возобновим как-нибудь разговор на эту тему, ежели вам захочется... Только предупреждаю вас, меня не собьешь. У меня наверху, в комнатушке, не одна тысяча томов, спасенных от пожара в Параду. Все философы восемнадцатого века, целая куча книг о религии. Много хорошего я в них почерпнул. Я их читаю уже лет двадцать... Ах, прах побери, вы найдете во мне опасного собеседника, господин кюре!
Он встал. Широким жестом показал на горизонт, на небо, на землю и несколько раз торжественно повторил:
-- Ничего нет, ничего, ничего!.. Задуйте солнце - и всему конец.
Доктор Паскаль слегка подтолкнул локтем аббата Муре. Сощурив глаза и одобрительно покачивая головой, чтобы раззадорить старика, доктор с любопытством наблюдал за ним.
-- Так, значит, почтеннейший Жанберна, вы материалист? -- спросил он.
Эх, я всего лишь бедняк, -- ответил старик, разжигая трубку. -- Когда граф де Корбьер, которому я доводился молочным братом, упал с лошади и разбился, его наследники послали меня сторожить этот парк Спящей Красавицы, чтобы от меня отделаться. Было мне тогда лет шестьдесят, человек я был, как говорится, конченный. Но смерть меня, видно, забыла. Вот и пришлось мне устроить себе здесь берлогу... Видите ли, когда живешь в одиночестве, начинаешь как-то по-особенному глядеть на мир. Деревья больше уже не деревья, земля представляется живым существом, камни начинают рассказывать всякие истории. Все это глупости, конечно! Но я знаю такие тайны, что они бы вас просто ошеломили. И то сказать, что, по-вашему, делать в этой чертовой пустыне? Я больше люблю книги читать, чем охотиться... Граф, который богохульствовал как язычник, часто говаривал мне: "Жанберна, дружище, я очень рассчитываю встретиться с тобой в аду; и там ты послужишь мне, как и здесь служил".
Он снова обвел широким жестом горизонт и произнес:
-- Слышите: ничего нет, ничего!.. Все это только фарс. Доктор Паскаль рассмеялся.
-- Прекрасный фарс, во всяком случае, -- сказал он. -- Вы, почтеннейший Жанберна, притворщик! Я подозреваю, что вы влюблены, несмотря на свой разочарованный вид. Вы только что говорили с такой нежностью о деревьях и камнях.
-- Да нет, уверяю вас, -- пробормотал старик, -- все это в прошлом. Правда, в былое время, когда мы только познакомились и вместе собирали травы, я был настолько глуп, что многое любил в природе... Только лгунья она большая, ваша природа! Ну, по счастью, книги убили во мне эту слабость... Мне бы хотелось, чтобы мой сад был еще меньше; а на дорогу я и двух раз в год не выхожу. Видите эту скамью? На ней-то я и провожу целые дни, глядя, как растет салат.
А ваши прогулки по парку? -- прервал его доктор.
-- По парку? -- проговорил Жанберна с видом глубокого изумления. -- Да уж больше двенадцати лет ноги моей там не было! Что мне там делать, по-вашему, на этом кладбище? Оно чересчур велико. Какая несуразность: бесконечные деревья, повсюду мох, сломанные статуи, ямы, в которых, того и гляди, сломаешь себе шею... Последний раз, как я там был, под листвою дерев было так темно, от диких цветов шел такой одуряющий запах, а по аллеям проносилось такое странное дуновение, что я даже как будто испугался. И я отгородился здесь, чтобы парк не вздумал войти ко мне!.. Солнечный уголок, грядка-другая латука да высокая изгородь, скрывающая горизонт, -- много ли нужно человеку для счастья! А мне ничего не нужно, ровнехонько ничего! Было бы только тихо и чтобы внешний мир ко мне не проникал. Метра два земли, пожалуй, чтобы после смерти лежать кверху брюхом, вот и все!
-- А ну, еще глоток, господин кюре! Дьявола на дне бутылки нет, уверяю вас!
Аббату стало не по себе. Он сознавал себя бессильным обратить к богу этого странного старика, показавшегося ему сумасшедшим. Теперь ему припомнились россказни Тэзы о некоем "философе" - так окрестили Жанберна крестьяне Арто. Обрывки скандальных историй всплыли в его памяти. Священник поднялся и сделал доктору знак, что хочет поскорее покинуть дом, где, ему казалось, он вдыхает отравленный воздух погибели. Однако к чувству смутного страха примешивалось странное любопытство, и он задержался, затем прошел в конец садика и заглянул в сени дома, будто желая проникнуть взором туда, дальше, по ту сторону стены. Двери дома были распахнуты, и за ними ничего, кроме клети с черной лестницей, не было видно. Священник вернулся назад, разглядывая по пути, нет ли какого-нибудь отверстия или просвета туда, на этот океан листвы, соседство которого чувствовалось по громкому шелесту, напоминавшему ропот волн, ударяющихся о стены дома.
А как поживает малютка? -- осведомился доктор, берясь за шляпу.
-- Недурно, -- отвечал Жанберна. -- Ее никогда не бывает дома. Она всегда исчезает на целое утро... Но, быть может, все-таки она сейчас наверху.
Старик поднял голову и крикнул:
-- Альбина! Альбина!
Затем, пожимая плечами, проговорил:
Ну, вот! Она у меня известная шалунья!.. До свиданья, господин кюре! Всегда к вашим услугам.
Но аббат Муре не успел ответить на вызов деревенского философа. В глубине сеней внезапно отворилась дверь. На черном фоне стены показался ослепительный просвет. То было словно видение какого-то девственного леса, точно гигантский бор, залитый потоками солнца... Видение это промелькнуло, как молния, но священник даже издали ясно различил отдельные подробности: большой желтый цветок посреди лужайки, каскад воды, падавший с высокой скалы, громадное дерево, сплошь усеянное птицами. Все это будто затонуло и затерялось, пламенея среди такой буйной зелени, такого разгула растительности, что казалось - весь горизонт цветет. Дверь захлопнулась, все исчезло.
-- Ах, негодница! -- вскричал Жанберна. -- Она опять была в Параду.
Альбина, смеясь, стояла на пороге дома. На ней была оранжевая юбка, большой красный платок был повязан сзади у талии, и это придавало ей сходство с разрядившейся в праздник цыганкой. Продолжая смеяться, она запрокинула голову; грудь ее так и вздымалась от радости. Она радовалась цветам, буйным цветам, которые вплела в свои белокурые косы, повесила на шею, прикрепила к корсажу, несла в своих позолоченных солнцем худеньких руках. Вся она была точно большой букет, издававший сильный аромат.
-- Нечего сказать, хороша! -- проворчал старик. -- Ты так пахнешь травой, что можно очуметь... Ну, кто поверит, что этой стрекозе шестнадцать лет!
-- Ты, значит, не боишься Параду, а? -- спросил он у нее.
-- Бояться! Но чего? -- сказала она и сделала удивленные глаза. -- Стены высокие, через них не перебраться... Я там одна. Это мой сад - только мой! А до чего он велик! Кажется, ему нет конца.
-- А звери? -- перебил ее доктор.
-- Звери? Они вовсе не злые и хорошо меня знают.
Но ведь под деревьями темно?
-- Да что вы! Это просто тень; не будь ее, солнце сожгло бы мне лицо... А в тени, под листьями, так хорошо!
Она вертелась и наполняла садик своими разлетающимися юбками, распространяя вокруг острый запах украшавшей ее зелени. Она улыбнулась аббату Муре, совсем не дичась и ни чуточки не смущаясь, что он смотрит на нее изумленным взглядом. Священник отошел в сторону. Эта белокурая девушка с продолговатым, исполненным жизни лицом показалась ему таинственной и соблазнительной дочерью леса, промелькнувшего на миг перед его глазами в сиянии солнечных лучей.
-- Послушайте, у меня есть гнездо дроздов, хотите, я вам его подарю? -- спросила Альбина у доктора.
-- Нет уж, благодарю, -- ответил он, смеясь. -- Лучше подари его сестрице господина кюре, -- она очень любит животных... До свиданья, Жанберна!
-- Вы ведь кюре из Арто, не правда ли? У вас есть сестра? Я приду к ней как-нибудь... Только не говорите со мной о боге.
Дядюшка не велит.
-- Ты нам надоела, ступай! -- сказал Жанберна и пожал плечами.
какое-то дикое животное галопом уносило девушку по траве.
Увидите, в конце концов она начнет ночевать в Параду, -- пробормотал старик своим безразличным тоном. И, провожая гостей, он добавил:
-- Коли вы в один прекрасный день найдете меня мертвым, окажите мне, пожалуйста, услугу: бросьте мое тело в навозную яму, что за грядами салата... Всего доброго, господа!
Он опустил деревянный засов, которым запиралась калитка. Под лучами полуденного солнца дом вновь принял счастливый и покойный вид. Над ним жужжали крупные мухи и продолжали ползать по плющу до самой черепичной кровли.