Забота.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Забота. Глава I (старая орфография)

БИБЛИОТЕКА НОВЕЙШЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Том LXXXV 

Г. ЗУДЕРМАН
ЗАБОТА
РОМАН 

КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО "ГРАМАТУ ДРАУГС"
РИГА, ПЕТРОЦЕРКОВНАЯ ПЛОЩАДЬ 37
1930 

I

Как раз в то время, когда поместье Мейгефера продавалось с молотка, родился его третий сын, Павел.

Поистине это были тяжелые дни.

Елизавета, жена Мейгефера, со своим страдальческим лицом и печальной улыбкой, лежала на большой кровати с балдахином, имея возле себя колыбель с новорожденным. Её глаза безпокойно блуждали вокруг. Она прислушивалась к малейшему шороху, проникавшему со двора или из жилых помещений в её унылую комнату роженицы. Она приподымалась при всяком подозрительном звуке и каждый раз, когда слышался чужой мужской голос или раздавался глухой стук едущого экипажа, она спрашивала в сильном страхе, хватаясь за края кровати:

- Неужели кончено? Неужели кончено?

Никто ей не отвечал. Доктор настрого приказал устранять от нея всякое возбуждение, но в своей заботливости он не сообразил, что эта вечная тревога, этот страх в тысячу раз более мучили ее, чем даже самая ужасная действительность.

Однажды утром - на пятый день после рождения ребенка - она услышала в соседней комнате шаги своего мужа, которого во все это злополучное время она видела только раз. Со вздохами и грозными проклятьями он ходил взад и вперед. Только одни слова могла разобрать и понять его жена, слова, которые он непрестанно повторял:

"Без родного угла."

Теперь Елизавета знала. Все было кончено!

Тогда она положила бледную руку на головку новорожденного, с серьезным личиком смотревшого пред собой, и заплакала, уткнувшись в подушки.

Через некоторое время она сказала служанке, ухаживавшей за ребенком:

- Доложи барину, что я желала-бы поговорить с ним.

И он явился. Резкими шагами подошел он к постели больной и взглянул на нее. Его лицо, вследствие вынужденного спокойствия, казалось еще более разстроенным и убитым.

- Макс, - робко сказала она, так как всегда боялась мужа. - Макс, не скрывай от меня ничего, я и без того готова к самому худшему.

- Готова? - спросил он недоверчиво, так как ему вспомнилось предостережение доктора.

- Когда мы должны выехать?

Увидя, что жена так спокойно смотрит несчастью в глаза, Мейгефер нашел лишним далее молчать и быстро заговорил:

- Так скверно уже не может быть, Макс! - сказала жена, старательно скрывая свой ужас, - если он узнает, что только на-днях появился на свет ребенок...

- Что-же, я должен идти к нему молит о милости, как нищий?

- О, нет! Он сделает это сам. Кто-же он?

- Его имя Дуглас. Он родом из Инстербурга. Он выказал себя очень требовательным, слишком требовательным. Я с удовольствием прогнал-бы его со двора...

- Осталось у нас что-нибудь?

Елизавета задала этот вопрос тихо, нерешительно и при этом посмотрела на новорожденного. От ответа зависело, быт может, его юное, слабое существование.

Её муж резко разсмеялся и ответил:

- Да, но сущие пустяки, ровно две тысячи талеров.

Она облегчению вздохнула. Ей казалось, что она непременно должна услышать из уст мужа страшное слово: "ничего".

- Но что мы можем сделать с двумя тысячами талеров, - продолжал он, - после того, как пятьдесят тысяч брошены в болото? Не открыть-ли мне в городе трактир, или не начать-ли торговать пуговицами и лентами? Ты, быт может, также будешь помогать, занимаясь шитьем в знатных домах, а дети будут продавать спички на улицах... Ха-ха-ха!

Мейгефер взволнованно ерошил свои густые, начинавшие седеть волосы и при этом толкнул ногой колыбель, которую его жена сильно раскачивала взад и вперед.

- Ну, для чего родился этот червяк? - мрачно проговорил он.

Затем он стал на колена пред новорожденным, сгреб крошечные кулачки в свои большие красные руки и обратился к своему ребенку со следующими словами:

- Если-б ты знал, мальчуган, как скверен и отвратителен этот мир, в котором безстыдство побеждает, а справедливость отсутствует, то ты, конечно, остался-бы там, где был. Какая будет твоя судьба? Твой отец - почти бродяга, лишенный земли сельский хозяин, странствующий по улицам с женой и детьми до тех пор, пока он остановится на том месте, где его со всем семейством ждет окончательная гибель...

- Макс, замолчи, ты разрываешь мне сердце! - воскликнула Елизавета, рыдая.

Она протянула руку, желая положить ее на голову своего мужа, но та безсильно опустилась, не достигнув цели.

Мейгефер быстро вскочил.

- Ты права, довольно жалоб! Конечно, если-б я был теперь один, холостой, как в былые времена, я поехал-бы в Америку или в русския степи, там можно разбогатеть. Или я стал-бы играть на бирже, сегодня на повышение, завтра на понижение. Таким образом можно нажить массу денег, тогда как теперь... связанный, как я...

Он бросил укоризненный взгляд на жену и ребенка и рукой указал на двор, откуда доносились смеющиеся полоса двух его старших детей.

- Не смей говорить об обузе! - громко воскликнул он. - Я не хотел обидеть вас. Я вас люблю, и этим все сказано! Теперь весь вопрос в том, куда? Не будь, по крайней мере, этого новорожденного, мы могли-бы временно претерпеть все невзгоды неустроенной жизни. Теперь-же ты больна, а ребенок требует ухода. В конце концов, не остается ничего другого, как купить где-нибудь клочок крестьянской земли и дать две тысячи талеров в задаток. Ура! Вот-то будет жизнь! Я - с сумой, ты - с узлом. Я - с лопатой, ты - с подойником.

- Это было-бы еще не худшее, - тихо сказала Елизавета.

- Нет? - он горько засмеялся. - Твое желание может быть исполнено. Как раз продается Муссайнен, это жалкое болото там, в равнине.

- Зачем-же именно это? - вздрогнув, сказала она.

Мейгефер тотчас-же увлекся своей мыслью и громко заговорил:

- Да, это значило-бы выпить чашу до дна. Пред глазами минувшее великолепие, так как ты знаешь, это господский дом Елененталя прекрасно виден там из окон. Кругом болото и невозделанная земли на протяжении двухсот моргенов {Моргена - немецкая мера поверхности, равняющаяся приблизительно 561 кв. саж.}. Быть может, удалось-бы кое-что обработать. Можно было-бы сделаться пионером культуры. А что люди сказали-бы на это? "Мейгефер - славный парень, - сказали-бы они, - он не стыдится своего несчастья, он относится к нему с некоторой иронией". Да, в самом деле! Иронически надо относиться к своему несчастью, это - единственное благородное мировоззрение. Свистать надо на него! - и Мейгефер испустил такой резкий свист, что больная женщина привскочила на своей постели.

- Прости меня, моя дорогая! - стал просит ее муж, гладя её руку и внезапно впадая в самое розовое настроение. - Но разве я не прав? Пока есть сознание, что ты - порядочный человек, можно претерпевать каждую невзгоду с некоторым наслаждением. Наслаждение - настоящее слово. Эту землю можно купить, когда угодно, так как владелец недавно приобрел богатое поместье и оставляет этот дрянной клочок земли совершенно невозделанным.

- Сначала сообрази все хорошенько, - просительно сказала жена в сильной тревоге.

- К чему тут колебания? - резко возразил он. - Обременят собой этого господина Дугласа мы не имеем права, найти что-нибудь лучшее с нашими двумя тысячами - на это мы не можем надеяться... значит, живо за дело!

И, даже не простясь с больной женой, он поспешно вышел из комнаты.

Несколько минут спустя она услышала, как его одноконный экипаж выезжал со двора. 

* * *

Немного позже, в тот-же самый день, ей доложили о посещении посторонняго лица. Приехала в роскошном экипаже красивая знатная дама и выразила желание известить больную хозяйку.

Кто она? Неизвестно. Она не хотела назвать свое имя.

"Как странно!" - подумала Елизавета.

Но, так как в своем горе ониа была склонна верит в посланников с небес, она не решилась отказать.

Дверь открылась. Высокая, изящная фигура, с тонкими, мягкими чертами лица, легкой походкой приблизилась к постели больной. Недолго думая, вошедшая молодая женщина схватила одну из рук Елизаветы и сказала нежным, слегка дрожащим голосом:

- Я скрыла свое имя, милая мадам Мейгефер, так как я боялась, что вы не примете меня, если оно будет вам известно. Я предпочла-бы не говорить вам его и теперь. К несчастью, я должна признать, что вы не будете относиться ко мне с тем-же добрым чувством, когда узнаете, кто я.

- Меня зовут Еленой Дуглас, - тихо сказала дама и еще крепче пожала руку больной.

Елизавета тотчас стала плакать, а посетительница - точно она была старым другом хозяйки - обвила её шею рукой, поцеловала ее в люб и оказала нежным, ласковым голосом:

- Не сердитесь на меня! Судьбе было угодно, чтобы я вытеснила вас из этого дома, но я в этом не виновата. Мой муж хотел мне сделать сюрприз, так как название этого поместья заключает в себе мое имя. Но моя радость тотчас же исчезла, когда я узнала, при каких обстоятельствах он приобрел это имение и как вы, милая мадам Мейгефер, в это вдвойне тяжелое для вас время должны были страдать. У меня явилось страстное желание облегчить свою душу, лично испросив у вас прощения за то горе, которое я вам причинила и, быть может, еще принято, так как ваши страдания еще не кончены.

Елизавета, точно это так и полагалось, склонила голову на плечо незнакомой дамы и тихо плакала.

- Быт может, я могу вам быть чем-нибудь полезной, - продолжала посетительница, - хотя-бы тем, что сниму часть горечи с вашей души. Мы, женщины, лучше понимаем друг друга, чем суровые, порывистые мужчины. Общия страдания, которые выпадают на нашу долю, сближают нас. И вот прежде всего: я говорила со своим мужем и прошу нас от его имени и от себя считать этот дом своей собственностью, пока вам будет угодно. Мы проводим зиму большею частью в городе; к тому-же у нас есть еще и другое имение, в котором мы хотим поручит хозяйство управляющему. Итак, вы видите, что вы нас никоим образом не стесняете, а, напротив, окажете нам услугу, если вы еще полгода и даже долее останетесь здесь хозяйничать.

Елизавета не благодарила, но влажный взор, обращенный на посетительницу, ясно выражал её признательность.

- Теперь будьте веселее, милейшая мадам Мейгефер, - продолжала молодая женщина, - и если в будущем вам понадобятся совет и помощь, не забывайте, что здесь есть человек, искренне желающий вам добра... Какой прелестный ребенок! - воскликнула она, наклоняясь над колыбелью. - Мальчик или девочка?

- Мальчик, - ответила Елизавета со слабой улыбкой.

- Есть у него уже братья и сестры? Впрочем, чтоже я спрашиваю! Два веселых мальчугана, встретивших меня при выходе из экипажа... Можно мне ближе познакомиться с ними?... Нет, только не здесь, - быстро отклонила она разрешение, - вас это еще более обезпокоит. Потом! потом! Займемся прежде всего этим маленьким гражданином мира.

Она наклонилась над ребенком и перевязала тесемки его пеленок.

- Он делает уже совсем старчески-умную физиономию, - шутливо сказала она.

- Забота стояла у его колыбели, - возразила Елизавета тихо и печально, - вот почему у него старческое выражение на лице.

- О, не будьте суеверной, моя дорогая! - воскликнула посетительница. - Я хотела только сказать, что новорожденные имеют иногда что-то старческое в чертах; но это вскоре пропадает.

- Верно, и у вас есть дети? - спросила Елизавета.

- Да поможет вам Бог в этот трудный момент Вашей жизни! - сказала Елизавета, - я буду молиться за вас...

На глазах молодой женщины показались слезы.

- Благодарю, тысячу раз благодарю, - сказала она. Будем друзьями! Прошу вас об этом от всего сердца. Знаете что? Возьмите меня в крестные матери к вашему младшему сыну, а мне окажите ту-же дружескую услугу, если Бог благословит меня.

Обе женщины молча пожали друг друга руки. Их дружеский союз был заключен.

- Сейчас еще здесь было так светло, - так сияло солнце, - прошептала она, - а теперь снова стало так темно!

Через некоторое время оба старшие мальчика, несмотря на запрещение няни, с веселыми возгласами влетели в комнату больной. Каждый из них держал в руке мешок с конспектами.

- Это нам подарила чужая дама, - радостно кричали они.

Елизавета улыбнулась.

Мальчуганы сделали испуганные глаза и спросили:

- Ангел, мама?