Наследник имения Редклиф. Том первый.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том первый. Глава I. (старая орфография)

Мисс Юнг 

Наследник имения Редклиф 

(The heir of Redclyffe) 

Перевод Е. Сысоевой 

Том первый 

Издание поставщиков Его Императорского Величества
Товарищестива М. О. Вольф
С.-Петербург, Гостиный Дв., 18 - Москва, Кузнецкий Мость, 12  

ГЛАВА I.

Гостиная в Голуэль-гаузе считалась одной им любимых комнат обитателей этого дома. Громадные окна её, выходившия прямо в сад, придавали ей летом необыкновенно веселый характер; а зимой, как, например, в тот день, когда начинается наша повесть, яркий огонь в камине и группы душистых тепличных растений, живописно разставленные по углам, делали эту любимую комнату, кажется, еще приветливее, особенно при сравнении с грустной, ноябрской погодой, с холодными туманами и обнаженными деревьями. В это утро в комнате находилось два лица: молодая девушка, рисовавшая за столом, и молодой человек, лежавший на на низеньком диване подле камина; вокруг него были разбросаны книги и гвзеты, а у изголовья стояла пара костылей. Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой, стройный красавец, которого оба - больной юноша и его сестра Лора, встретили радостным восклицанием:

- А а! Филипп! Это вы? здравствуйте!

- Доброго утра, Лора! Чарльз! здорово! очень рад, что ты опять вниз спустился. Каково ты себя чувствуешь сегодня? спросил вошедший.

- Спасибо! ничего особенного! грустно отвечал больной.

- А вы пешком к нам пришли? спросила Лора.

- Да. Где дядя? Я заходил на почту и принес письмо на его имя. На конверте есть штемпель Мурорта, - сказал Филипп, вынимая из кармана конверт.

- Что это такое - Мурорт? спросил больной Чарльз.

- Почтовая станция близ Рэдклифа, поместье сэр Гэя Морвиль.

- Старика сэр Гэя? А у него разве есть дела с нашим отцом?

- А разве ты не знал, что дядя сделан опекуном мальчика - внука старика, - отвечал Филипп:

- Да, - продолжал Филипп. - Когда сэр Гэй настоятельно требовал, чтобы мой покойный отец принял на себя звание опекуна, то тот не иначе согласился на это, как с условием, чтобы твой папа был вторым опекун ребенка. Покойник отец мой умер, и теперь дядя опекун мальчика. Я почти уверен, что в Рэдклифе что нибудь да не ладно. Адрес на конверте сделан чьей-то другой рукою, а не сэр Гэя.

- Придется тебе подождать, если ты не очень любопытен и не пойдешь розыскивать отца, - сказал Чарльз: - Он отправился куда-то по хозяйству, потому что ему приходится самому заменять Дженкинса.

- Право, Филипп, - вмешалась Лора: - мы не знаем, как и благодарить вас за то, что вы открыли отцу глаза на счет плутни Дженкинса. Уж не говоря о выгоде не быть обманутым, какое вы удовольствие доставили этим папа; ведь он теперь сам смотрит за хозяйством всей фермы.

Филипп улыбнулся и подошел к столу, на котором она рисовала.

- Вы узнали, какой это вид? спросила Лора, взглянув ему прямо в лицо.

- Конечно. Это Стэйльгурст. Откуда вы его сняли?

- Это копия с рисунка карандашем вашей сестры, который я нашла у мама, в картоне.

-- Очень похоже, только шпиль на кровле дома слишком мал, да еще это дерево не верно - нельзя ли переменить его листву? Ведь это ясень.

-- В самом деле? а я приняла его за вяз.

- А вот тут, на переднем плане картины, нужно сделать деревья потемнее, чтобы выдать резче перспективу. Вид на вершину горы Соут-Мур передан очень верно, особенно если на него смотреть издали.

Лора начала быстро делать поправки на рисунке, а Филипп молча следил за её карандашем. Лицо его приняло оттенок какой-то грусти. Вдруг за дверью раздался голос: "Лора! Лора! Ты здесь? Отвори дверь посмотри."

Филипп бросился отпирать дверь. На пороге комнаты явился горшок высокой камелии с темными, зелеными листьями, из-за которых выглядывало смеющееся лицо молодой девушки в белокурых локонах.

- Благодарю! весело закричала она, неся горшок обеими руками. - Ах, Филипп, это вы! не трогайте, не трогайте, я должна показать свою камелию Чарли.

- Ты сама не хуже дорогого цветка, - заметил больной.

- Да ты посмотри, сколько тут бутонов! продолжала белокурая Эмми, с торжеством ставя горшок передь диваномь. - Что за совершенство! какая белизна, какие отчетливые лепестки! Я победила и Машу и садовников, ранее двух недель ни одна камелия у них не распустится, а моя может идти на цветочную выставку. Старик Сам насилу мне ее доверил, даром, что это моя питомица, он все боялся, что я ее не донесу.

- Однако, Эмми, - заметил Филипп, когда все достаточно налюбовались цветком: - вы все-таки позволите мне поставить горшок на окно. Вам он, право, не по силам.

- Берегитесь! крикнула Эмми?

Но увы! уже было поздно: не успел Филипп взять горшка из её рук, как единственный распустившийся цветок задел за столик Чарльза и, сломанный, упал на пол.

- Ах, Эмми! Что я наделал! Вот жалость-то! Как это случилось? воскликнул Филипп.

- Какое несчастие! мне так досадно - ведь теперь уж нельвя послать эту камелию на выставку?

- Разведывайтесь, как знаете, с Самом. Его это огорчит гораздо более, чем меня. Впрочем, на выставке моя бедная камелия могла бы пожалуй и вызябнуть; тогда она погибла бы на веки!

Голос Эмми звучал весело, но зеркало, чрез которое Чарльз наблюдал за сестрою, выдало её тайну.

- Кажется, у тебя слезки на глазах Эмми? спросил он ее, улыбаясь.

- Неправда! со смехом возразила та, и не успела она выговорить этого слова, как в комнату вошел средних лет джентльмен. Это был человек небольшого роста, худощавый, с несколько усталой, но добродушной физиономией, с седыми бакенбардами, быстрым взглядом и с очень порывистыми манерами. Это был хозяин дома, мистер Эдмонстон. Он ласково поздоровался с Филиппом, и тот подал ему письмо.

- Ба-а! Письмо! Посмотрим, что пишут? Ведь это почерк не сэр Гэя. Э! Так вот в чем дело. Умер! Вот неожиданно-то!

Все это он проговорил, пробегая письмо.

- Умер? кто такой? Сэр Гэй Морвиль? закричали все в один голос.

- Да, бедный старик умер скоропостижно, - сказал мистер Эдмонстон и, подойдя к двери, громко крикнул: - Мама! Мама! зайди-ка сюда на минуту!

На его зов, через несколько времени, явилась стройная, красивая лэди, сзади которой, робко, нерешительно прокралась девочка лет 11 -ти, с вздернутым носиком и с лицом, выражавшим живейшее любопытство. Она опрометью кинулась к сестре Эмми, которая хотя и покачала головой и погрозила ей пальцем, но улыбнувшись все-таки взяла девочку за руку, внимательно вслушиваясь между тем в слова отца.

- Слышишь, мама! говорил тот вошедшей жене. Какой ужасный случай! Сэр Гэй Морвиль, скончался сегодня утром скоропостижно!

- Неужели? Бедняга! вот настрадался то на своем веку. Кто тебе пишет?

- Внук его, бедный мальчуган. Я едва мог разобрать письмо.

И, отодвинув бумагу на четверть аршина от глаз, мистер Эдмонстон прочел вслух несколько строк нечеткого, наскоро написанного уведомления. По всему было заметно, что горе и волнение заставили сильно дрожать и без того неверную руку мальчика, писавшого следующее: 

"Дорогой мистер Эдмонстон!

"Мой милый дедушка скончался сегодня в 6-ть часов утра. Вчера вечером с ним случился удар. Он лишился языка и памяти, хотя все время узнавал меня. Говорят, что он не должен был чувствовать больших страданий. Мэркгам устроит все, что следует. Мы бы желали, чтобы похороны были во вторник; вы верно пожалуете к нам. Я хотел написать к кузену Филиппу Морвиль, но адреса его не знаю; полагаюсь на вас, вы верно передадите ему все, что нужно. Извините за нескладное письмо. Я сам не понимаю, что пишу.

- Бедный малый! заметил Филипп, - по письму видно, что он сильно разстроен.

- Грустно ему бедному оставаться одному в целом доме, - сказала мистрисс Эдмонстон.

- Конечно, поезжайте, и я поеду вместе с вами. Это наш долг, я никак бы не желал оскорблять памяти покойного сэр Гэя.

- Что и толковать! это наш долг, наша прямая обязанность. К нашему семейству покойник был постоянно ласков и внимателен, а ты прямой его наследник после внука.

Маленькая Шарлотта почему то начала прыгать от радости и, подняв брови, вопросительно посмотрела на Эмми.

- О наследстве тут и речи нет, - возразил Филипп: - но так как внук его и я, мы оба единственные представители двух ветвей дома Морвиль, то я с своей стороны должен все сделать, чтобы доказать, что старая семейная наша вражда прекратилась.

- Скажи лучше, что ты желаешь, чтобы она канула в Лету забвения; эта фраза гораздо торжественнее, - вмешался иронически Чарльз.

Эмми захохотала так громко, что принуждена была спрятать голову за плечо Шарлотты. Девочка увлеклась примером сестры и, засмеявшись, выдала тайну своего присутствия в комнате.

Отец улыбнулся, увидав ее, но с укором покачал головой.

- Ты как сюда попала, любопытная кошка? спросил он.

- Шарлотта! кто тебя звал сюда? строго заметила мать. Девочка вся съежилась и исчезла мигом из гостиной. Мать с улыбкой посмотрела ей вслед и прибавила вполголоса: бедный ребенок, прогнали!

- А сколько Гэю лет? продолжал мистер Эдмонстон, возвращаясь к прерванному разговору.

- Он ровесник Лоре, ему 17 1/2 лет, отвечала жена. - Помнишь, как, бывало, покойник брат говаривал, что на Лору весело смотреть, - такая она была здоровенькая в сравнении с худым, тощим наследником Рэдклифа.

- Однако, из этого тощого ребенка вышел очень красивый, проворный малый, - заметил Филипп.

- Его надо бы перевезти к нам в дом. Как ты думаешь, Филипп? спросил дядя.

- Отлично! лучшого плана для него придумать нельзя. Можно смело сказать, что дед его умер во время. Бедный старик дотого боялся, чтобы мальчик не испортился, что он его, до этих пор, держал........

- Как в тисках, хочешь ты сказать?

- Ну да, очень строго, а это крайне вредно для детей с такой горячей натурой, как у Гэя. Теперь, пожалуй, его опасно будет и отсылать в Оксфордский университет. Свобода обращения со студентами и общество товарищей, после строгой домашней дисциплины и деревенского уединения, могут очень вредно подействовать на Гэя.

- Ни, ни, ни! Ты об этом и не толкуй! прервал Филиппа мистер Эдмонстон, замахав руками. - Мы должны сделать для него все, что только возможно. - Ведь он у меня будет сидеть на шее до 25 летняго возраста - его дед связал нас опекой до этого срока. Если мы съумеем спасти его от ошибок - тем лучше; если нет - делать нечего!

- Да ведь он поручен вашему надзору, папа, заметил Чарльз.

- Знаю, знаю; по несчастию это правда. Вот еслибы отец Филиппа был жив, я был бы спокоен. А теперь у меня порядочная обуза на руках, (лицо его приняло не столько озабоченный, сколько гордый вид.) Вы подумайте только, имение Рэдклиф само по себе уж не шуточное дело, а тут еще наследник! Делать нечего, придется мне завтра же, по приезде, вступить в переговоры с арендаторами. Филипп, пойдем-ка со мной, походим! заключил М-р Эдмонстон.

- Извините, дядя, мне пора домой, - возразил тот. - Притом, я должен еще выхлопотать себе отпуск. Нам нужно с вами заранее условиться, когда выехать. - Они уговорились, и мистер Эдмонстон убежал один.

- А что, правда, что в Рэдклифском доме водятся привидения? спросил Чарльз, по уходе отца.

- Говорят, что так, - отвечал Филипп: - хотя я до сих пор не знаю, чей именно дух там является. Есть в доме комната, выходящая окнами к воротам; ее зовут: "комната сэр Гуго", но еще не решено, Гуго ли это Морвиль, убийцы Фомы Беккета, или его тезки, первого баронета Гуго, жившого в царствование Вильгельма Оранского, в то время, когда началась распря между обеими ветвями дома Морвиль. Впрочем тетушке, вероятно, лучше, чем мне, известна фамильная наша история. Пусть она разскажет все это дело.

- Я знаю одно, - сказала мистрисс Эдмонстон: - что семейная распря началась из-за раздела по имению. Я вам определит наверно не могу, кто был прав, кто виноват. Но род Морвиль вообще отличался всегда гордым, необузданным характером, и вражда, начавшаяся между баронетом сэр Гуго и его братом, продолжалась из рода в род, самым постыдным образом. На моей памяти еще то время, когда Морвилей из Рэдклифа звали в нашей семье не иначе, как людоедами.

- Видно, по шерсти была и кличка, - заметил Филипп. - говорят, что жизнь покойника сэр Гэя отличалась разными приключениями. Предания о его дуэлях и безумных выходках до сих пор еще живут в народе той местности, где он умер.

- Бедный старик! ему не легко жилось на белом свете! сказала мистрисс Эдмонстон.

- А что такое рассказывают об ужасном происшествии с его сыном? спросил Филипп. - Убил его старик, что ли?

- О! нет! тут дело было совсем иначе.

- А какже? спросила Лора.

- У сэр Гэя Морвиля был всего один сын; жена его умерла тотчас после родов. Ребенок воспитывался без матери очень дурно; он был также вспыльчив и дерзок, как отец; но сердце имел доброе и натуру честную. Девятнадцати лет от роду, молодой Морвиль увез 36-ти летнюю девушку, сестру знаменитого в то время скрипача. Они тайно обвенчались. Отец страшно оскорбился браком сына, и тут то началась безумная вражда с обеих сторон. Наконец сын принужден был искать примирения. Он привез свою молодую жену в Мурорт, а сам, верхом, отправился в Рэдклиф, для свидания с отцом. К несчастию, в этот день сэр Гэй давал охотничий обед и напился сильно пьян. Он не только не принял сына, но начал ругаться и приказал ему сказать, чтобы он убирался к своему братцу - скрипачу. Сын, стоя в передней, все это слышал, он вскочил на лошадь и помчался обратно в Мурорт. Ночь была темная, дорогой он стукнулся лбом о дерево в лесу и убился до смерти.

- А бедная его жена? вздрогнув спросила Эмми.

- Она умерла на следующий день, родив мальчика.

- Разсказывают, что смертельный ужас наиал на всех гостей, обедавших у сэр Гэя, когда среди стола дворецкий шепотом вызвал полковника Гарвуда, и тот, вернувшись в столовую, объявил несчастному отцу о случившемся происшествии. Не мудрено, если с этой минуты старик сделался неузнаваем.

- Верно, он тогда-то и пригласил моего отца к себе - сказал Филипп. - Скажите, что-ж это ему вздумалось? Ведь они были в ссоре?

- Тут кроется целая история - продолжала м-сс Эдмонстон. Вы верно все знаете дом в Стэйльгурсте, который принадлежит теперь полковнику Гарвуду. Много лет тому назад лошадиные скачки в Мильдреде были в большой моде. Сэр Гэй, полковник Гарвуд и целая компания в этом же роде нанимали этот дом для себя. Один раз в году, незадолго перед скачками, все они собирались в Стэйльгурст и объезжали лошадей. Прислуга этих господ начала вести себя дотого неприлично, что покойный мой брат, а твой отец, Филипп, живший в том же местечке, принужден был сделать им замечание. Сэр Гэй сначала вспылил, но вел себя все таки приличнее, чем его товарищи. Вероятно ему понравилась смелая, откровенная натура моего брата, он полюбил его горячо, а брат отвечал ему тем-же, считая сэр Гэя очень добрым человеком. Мне случилось видеть старика всего один раз; признаюсь, я никогда не воображала встретить в нем такого истого джентльмена, каким он мне показался. Когда его сыну минуло 14-ть лет, то мальчик приезжал к нам с своим гувернером. Впоследствии, когда он женился, то брату пришлось встречать его только в Лондоне. Там-то он и услыхал историю несчастной женитьбы молодого Морвиля и ссору его с отцом. Брат всячески старался их примирить.

- А! а! вспомнил! сказал Филипп - Не приезжали ли молодые супруги к моему отцу в Стэйльгурст. Я, как сквозь сон, помню какого-то господина и даму, которая пела,

- Да, они приезжали к вам. Твой отец нарочно пригласил их погостить, чтобы покороче узнать молодую мистрисс Морвиль. Он не раз писал сэр Гэю, что невестка его премилое, кроткое дитя, из которого можно будет сделать все, что хочешь. Он советывал старику не оставлять молодых супругов в дурном обществе брата-артиста, который содержал их в то время на свой счет. Сэр Гэй оставил все письма без ответа, но недели две спустя после страшной катастрофы с его сыном, полковник Гарвуд уведомил брата, что его присутсвие необходимо в Рэдклифе, потому что сэр Гэй только и твердит, что о нем. Брат немедленно прихал и впоследствии рассказывал мне, что ему еще никогда в жизни не случалось встречать человека, до такой степени убитого горем, как сэр Гэй.

- Я нашел между бумагами отца несколько писем от сэр Гэя, - сказал Филипп: - а когда батюшка умер, то он прислал ко мне очень трогательное письмо. У этой породы из Рэдклифа сильные характеры!

- Когда это он завещал свое имение дяде Морвилю? спросил Чарльз: - тотчас после того как его сын умер?

- Да, - отвечала мистрисс Эдмонстон. - Брату этого сильно не хотелось, но старик до тех пор не успокоился, пока завещание не было составлено. Как ему ни напоминали, что у него есть прямой наследник - внук, он слышать об нем не хотел, говоря, что ребенок непремению умрет, и в самом деле, жизнь маленького Гэя висела тогда на волоске. Я помню, брат рассказывал, что он ездил в Мурорт поглядеть на мальчика, который был так слаб, что его нельзя было перевезти в Рэдклиф. Брат нашел его в таком болезненном состоянии, что даже не осмелился обнадежить деда, что мальчик останется жив. Только тогда, когда ему минуло три года, сэр Гэй начал чувотвовать к нему привязанность.

- У сэр Гэя была поразительная наружность, - заметил Филипп. - Я никогда не забуду одной поездки своей в Рэдклиф, года четыре тому назад. На меня это свидание произвело впечатление чего-то волшебного. Представьте, себе: огромный дом с красными, кирпичными стенами; ворота с арками, обвитыми плющем; большой, крытый, четвероугольный двор, куда не проникал никогда луч солнца, и где каждое слово отдавалось эхом; громадная передняя; резные стены из черного дуба, и наконец мрачные комнаты, осветить которые было бы очень трудно: вот что я увидел! Ну, право, так и чудились везде привидения.

- Каково-же там жить бедному мальчику, одному? сказала мистрисс Эдмонстон. - я рада, что ты, Филипп, и муж мой, отправитесь к нему.

- Разскажите нам что-нибудь про кузена Гэя, Филипп, - вмешалась Лора.

- Да что про него рассказывать? Он просто сорви голова, - отвечал Филипп. - Старший сэрь Гэй отличался необыкновенной сдержанностью; его меланхолическое выражение лица, необыкновенно величественные манеры и мертвая тишина, царотвовавшая вокруг, все это делало его похожим или на отшельника в келье, или на рыцаря в заколдованном замке - но весь этот торжественный характер дома нарушался молодым Гэм......

- Каким образом? спросила Лора.

- Мальчик вечно шумел, носился из одного угла дома в другой, вызывал своими криками эхо, пел, свистал! Меня его свист приводил в негодование не один раз.

- Какже это переносил сэр Гэй?

- Любопытно было видеть, как внук трещал под самым ухом деда, передавал ему историю своих приключений, как он хохотал, хлопал в ладоши, прыгал - а дед сидел все время молча, неподвижно, как статуя.

- Чтож, по вашему, любил его старик, или нет?

- Он любил ребенка без памяти, но выражал это чувство по своему, изредка посмотрит на него, кивнет головой, чтобы показать, что он его слушает, а при других вообще держал себя так, как будто он вовсе не обращает на него внимания. Всякий другой, на месте резвого мальчишки, непременно бы присмирел от такого обращения.

- Он славный малый, сказал Филипп. - Одна беда в том, что дед странно его воспитывал. Он, как говорится, души во внуке не чаял и боялся пуще огня, чтобы с ним чего-нибудь не случилось. Товарищей мальчику никаких не давали; каждое его действие было подчинено правилам и строгому контролю. Вряд ли кто-нибудь из нас решился бы повиноваться такой системе управления. Не понимаю, как он все это выдерживал?

- А между тем вы сами сказали, что Гэй никогда не стеснялся присутствием деда и ничего не скрывал от него? заметила Эмми.

- Да, - прибавила мать: - и я хотела сказать тоже, что Эмми. Верно система старика была необходима для такой натуры, как Гэй; иначе мальчик не мог бы так любить деда.

- Но ведь я и прежде вам говорил, что это была натура открытая, характер замечательный, хотя от головы до ног Морвиль чистой породы. Я помню один случай, который покажет вам и хорошую и дурную сторону Гэя. Вы знаете все, что в Рэдклифе местность очаровательная; великолепные скалы точно висят над морем, а на верху скал раскинулся лес. В ущельи одного из глубочайших обрывов находилось соколиное гнездо; стоя на краю пропасти, мы часто любовались на самку и самца, которые носились вокруг своих птенцов. Чтож, - вы думаете, сделал мистер Гэй? Он скатился вниз головою в пропасть и добыл себе гнездо. Как он остался жив - не знаю, но с тех пор дедушка не мог равнодушно проходить мимо этого места. Назад он вскарабкался очень ловко и вернулся к нам с двумя соколятами, которых засунул в карман своей куртки.

- Ай, да молодец! весело закричал Чарльз.

- Птицы эти с ума его свели совсем. Он перевернул вверх дном всю библиотеку деда, розыскивая себе руководства, как выдерживать соколов. За этим чтением он проводил все свободные свои часы. Как-то нечаянно лакей забыл притворить дверь комнаты, где жили соколы, и те улетели. Гэй вышел из себя от бешенства. Право, я не прибавлю, если скажу, что он от злости себя не помнил.

- Бедный мальчик! сказала мистрисс Эдмонстон.

- А каналье лакею поделом! с желчью заметил Чарльз.

- С Гэем никто сладить не мог, пока его дед не вошел в комнату. При одном взгяде на него мальчик опустил голову, притих и, подойдя к нему, кротко сказал: - "мне стыдно" - Бедняжка! проговорил старик, и они оба замолчали. В этог день я не видал уже Гэя, за то на другое утро он вышел к нам спокойным и кротким, как никогда. Но самый замечательный эпизод впереди. Дня два спустя после страшной сцены с лакеем, мы гуляли вдвоем по лесу. Гэй свистнул, и вдруг на этот звук отозвалось какое-то шуршанье в кустах, послышался тяжелый взмах крыльев, и перед нами явились пропавшие соколы. То ковыляя, перепархивая, при помощи своих подрезанных крыльев, бедные птицы дались нам очень легко в руки. Оне гордо щетинили свои перья, когда Гэй начал их ламкать, а в желтых глазах их, как мне показалось, засветилось чувство нежности.

- Ах, они милые! сказала Эмми. - вот интересный-то конец повести.

- Это еще не конец, - возразил Филипп. - Меня очень удивило то, что Гэй так хладнокровмо встретил соколов: я невольно ждал сцены восторга. Он понес очень спокойно птиц домой, а на другое утро я узнал, что он сам отправился к какому-то фермеру с тем, чтобы отдать ему соколов на сохранение.

- Что он сам на это решился, или ему приказали так поступить? спросила Лора.

- И мне хотелось тоже узнать, но при малейшем намеке на этих птиц, лицо Гэя принимало такое мрачное выражение, что я счел за лучшее не раздражать его вопросами. Однако я с вами заговорился - заметил Филипп: - мне пора идти. Прощайте, Эмми! Надеюсь, что к моему возвращению, на вашей камелии распустится еще бутон. А то мне жутко достанется на домашнем митинге любителей садоводства.

- Прощай, Филипп! сказал Чарльз. - Советую тебе держать в кармане свою фамильную вражду с Рэдклифскими Морвилями, если ты ее не схоронишь в могиле сэр Гэя. А не то выступай на бой с внуком, это будет еще интереснее.

Филипп ушел, не дослушав его тирады. Мать нахмурила брови, а Лора не выдержала:

- Чарли! Ты уж черезчур забываешься! сказала она.

- Нельзя ли меня отправить наверх, - ответил ей резко больной.

страдания, зачем же оскорблять других своими шутками?

Чарльз сделал нетерпеливый жест рукою и ни мало не смутился. Эмми сконфузилась за него.

Она ушла, оставив Лору и Эмми с больным братом

- Ах, Эмми! сказала Лора, когда мать скрылась за дверью. - Как ты дурно сделала, что удержала здесь Шарлотту. Ты знаешь, какая она любопытная!

- Филипп не даром говорит, что у тебя характер, точно тело без костей......

- Полно, Лора, - прервал Чарльз: - Я не позволю Филиппу критиковать мою сестру. На белом свете и без того много черствых людей; не для чего советывать Эмми, чтобы она изменила свое мягкое сердце.

Он схватил своей бледной рукою кругленькую, пухлую ручку сестры и начал щипать розовые подушки,

- Как вы друг друга балуете! с улыбкой заметила Лора, уходя из комнаты.

- А что она не скажет, как Филипп себя держит с нею? спросил Чарльз, мигнув выразительно ей вслед.

- Они друг друга совершенствуют, Чарли, - наивно отвечала Эмми, и больной покатился со смеху.

- Чему ты смеешься? право, я бы очень желала быть похожей на благоразумную Лору, - продолжала она, вздыхая.

шутки, у них духу бы не достало журить меня за колкость.

- Подумай, Чарли, ведь Лора немногим старше меня! сказала Эмми тем же грустным тоном, но с улыбкой.

- Дурочка! ведь ты по своим годам довольно умна, а Лора преждевременно развилась. Слушая её мудрые разсуждения, я постоянно трепещу за милую сестру. Ну, как природа возьмет свое, да заставит Лору, под старость лет, выкинуть какую нибудь эксцентричную штуку!

- Вот уж этому не бывать! вскричала с негодованием Эмми. - Чтобы Лора сделала какую-нибудь глупость? Никогда!

- Я вот чего дожидаюсь, чтобы она по уши влюбилась в рэдклифского героя, а чтобы Филипп принялся ее ревновать к нему.

- А что такое? Разве это редкость, чтобы девушка влюбилась в юношу, находящагося под опекой её отца? В романах это вещь известная.

- Неправда, романы всегда кончаются тем, что молодая девушка остается жить одна со стариком отцем или со злой тетушкой, старой девой.

- Знаешь ли что, сестра? сказал больной: - мы с Эмми сейчас решили, что ни один герой романа не обходится без того, чтобы не влюбиться в красавицу дочь своего опекуна.

- Какова? прямо напрашивается на крмплимент, сказал Чарльз. Но Эмми, не любившая, чтобы её сестру дразнили, села играть на фортепиано, чтобы прекратить разговор. Лора в свою очередь принялась за рисование, а Чарльз, зевая, начал перелистывать газеты. Бледное, измученное лицо его, которое могло бы назваться красивым, еслибы было не так худощаво и безцветно, постепенно теряло свое оживленное, отчасти насмешливое выражение и сделалось тоскливым и недовольным.

Чарльзу был 19-тый год; лет десять сряду он страдал болью в вертлуге и, не смотря на лечение и заботы домашних, боль эта дотого увеличивалась, что нога скорчилась от страдания и сделала его калекой на всю жизнь. Весь организм мальчика дотого разстроился, что за ним нужно было ухаживать самым старательным образом. Мать была его постоянной сиделкой, забывая всех и все ради больного сына. Отец исполнял малейшую его прихоть, а сестры считались его покорными слугами. Это был самовластный деспот всей семьи.

Две старшия дочери, Лора и Эмми, за два месяца до начала нашей повести, находились под надзором гувернатки; но теперь, для Лоры, настала пора выезжать в свет, гувернантку отпустили, и обе сестры сделались неизменными собеседницами Чарльза, когда тот спускался вниз, в гостиную. Мистрисс же Эдмонстон, в это время, занималась лично уроками с Шарлоттой.