Наследник имения Редклиф. Том третий.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наследник имения Редклиф. Том третий. Глава IV. (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Посмотрим, что делалось все это время в Гольуэле. Весть о кончине Гэя была страшным ударом для семьи Эдмонстонов. Шарлотта плакала с таким неистовством, что мистеру Росс пришлось даже поссориться с нею из-за этого. Он стыдил ее, говоря, что она должна брать пример с Эмми, и Шарлотте сделалось поневоле совестно, тем более, что, предавшись одному горю, она почти забросила больного своего брата. Чарльз проводил целые дни один. Он по целым часам молча тосковал по умершем единственном своем друге Гэе и только с мистером Россом позволял себе говорить о нем. В минуты тяжкой скорби, у бедного страдальца вырывались иногда слова ропота; но старик Росс умел уговорить и его. Он успокоивал Чарльза словами евангелия, говоря, что люди чистые сердцем Бога узрят, и приводил ему в пример кротость и смирение его овдовевшей сестры.

Лора ни у кого не искала утешения. Ока одна безмолвно выполняла все домашния обязанности и страшилась произнести имя Гэя, думая, что брат и сестра усумнятся в её горе.

Получено было письмо, что путешественники переехали уже Ламанш и вечером будут в Гольуэле. Для Эмми велено было приготовить прежнюю её девичью комнату.

Настал вечер; Шарлотта заперла Буяна у себя в спальне, и вместе с братом и Лорой уселась в гостиной, около камина. Чарльз невольно вспомнил, как Эмми, сидя с ним и с Гэем, в последний раз в саду, спросила: когда-то они снова увидятся! - а вот и увиделись, со вздохом подумал он. Лора делала вид, будто читала книгу, а Шарлотта то и дело вскакивала, поднимая фальшивую тревогу. Стук колес послышался издали. Все притихли, и наконец карета подкатила к крыльцу.

Обе сестры бросились бежать в приемную. Чарльз дрожащими руками хватался за костыли, но не сладил с ногами и не двинулся с места. Через минуту несколько фигур в трауре появились на пороге гостиной. Эмми обняла брата молча. Мать с громким рыданием бросилась его целовать, а отец неверным голосом спросил: - Ну, брат Чарли, каково тебе жилось без нас?

Все уселись вокруг больного. Чарльз жадно вглядывался в лицо сестры и нашел, что она мало переменилась. Веки её только немного покраснели и припухли от безсонницы.

- Как ты себя чувствовал это время? спросила Эмми с грустной улыбкой, заметив, что брат не сводит с нея глаз.

- Довольно хорошо! отвечал тот, целуя её горячую руку.

Мистрисс Эдмонстон предложила дочери идти отдохнуть в свою комнату.

- А где ж Буян? спросила Эмми у Шарлотты.

- Он заперт на верху, - робко отвечала та.

- Нельзя ли мне его посмотреть? Шарлотта поспешила уйдти, чтобы скрыть слезы, Бедный пудель, услыхав шум в доме, ждал с нетерпением, чтобы его освободили из заключения. Он выскочил в коридор, не дав Шарлотте времени опомниться, и начал скрести лапами вх дверь гостиной. Его тотчас же впустили. Умное животное прямо подбежало к Эмми и, положив морду на её колени, завиляло выразительно хвостом; мельком приласкавшись к мистеру Эдмонстон и его жене, Буян торопливо обежал гостиную, обнюхивая все её углы. Шарлотта вызвала его поскорее вон, и упав на колени в соседней комнате, она обняла мохнатую голову верной собаки, приговаривая, что барин уж не вернется домой. Буян вырвался из её рук и начал обнюхивать знакомый чемодан Гэя, все время помахивая хвостом. Шарлотта не выдержала и расплакалась как дитя. Пудель тотчас же убежал, и через минуту она услыхала, что он жалобно воет, растянувшись у порога комнаты Гэя. Боясь, чтобы вой его не разстроил Эмми, Шарлотта кинулась за ним вслед и ласками, даже поцелуями, старалась успокоить своего милого друга. С каким грустным, но вместе приятным чувством Эмми вошла в свою комнату. Воспоминания прошлого охватили её сердце. Лора от волнения не могла выговорить ни слова и молча помогала сестре разаеться и лечь в постель. Только-что оне обе остались вдвоем, Эмми первая заговорила: - Сестра, Филиппу гораздо лучше, - сказала она. Лора вспыхнула и безмолвно взглянула на нее.

- Он уехал в Корфу, - продолжала Эмми: - и отослал Арно к нам, ровно через три дня. Тот догнал нас в Женеве и передал нам, что Филипп очень быстро начал поправляться. Дай мне мою дорожную сумку, я тебе прочитаю отрывок из последняго его письма.

Лора заплакала. - Душа моя! заметила лэди Морвиль: - как мне было жаль тебя все это время! Гэй также очень горевал, думая о вас обоих.

Правду сказала Лора, что она в присутствии Эмми только и оживала: горячее участие сестры служило ей большой отрадой.

- Папа и мама очень были внимательны к Филиппу, - начала снова Эмми: - но мы понимаем, что при теперешнем обстоятельстве. им было не до объяснений с ним. Я сама его предупредила, сказав, что ты во всем открылась матери.

- Разсердился он за то, что я не сдержала слова и выдала его? спросила Лора.

"С тех пор как вы уехали, я видимо начал крепнуть в силах, и потому присутствие Арно оказалось для меня совершенно лишним. Сделав довольно длинную прогулку, я убедился, что могу пуститься в дорогу; оставаться здесь еще долее было бы для меня истинной пыткой, я решился уехать". Я кончу тут, - проговорила Эмми, - складывая письмо; он так горюет о своем путешествии в горы, что даже читать тяжело. Ты не поверишь, как я рада, что он уехал опять в полк. Ему полезна всякая перемена.

После этого разговора, Эмми закрыла глаза, как бы желая заснуть. Лора ушла к матери. Она застала ее в уборной с Чарльзом. Мистрисс Эдмонстон описывала ему их путешествие из Италии. Эмми, но словам матери, совершила его очень благополучно, но страдала только безсонницею и это так изнурило ее, что мать боялась дурных последствий. - Теперь мы дома, - заключила она: - и будь что Богу угодно, это все-таки не так страшно, как в дороге или на чужой стороне.

На другой же день, после приезда, Эмми вошла в прежнюю колею своих семейных обязанностей. Завтрак в общей столовой, чтение с Чарли по утрам, все пошло постарому. Изменилось немногое; наружность Эмми, её траурный наряд и грустная улыбка, заменившая прежний громкий, детский смех: вот все, что напоминало Чарльзу, что теперешняя лэди Морвиль не прежняя шалунья - баловница Эмми. Она никого не забыла из домашних, всем привезла по подарку, выбранному ею самой, вместе с мужем. Спокойно раздавала она эти безделицы, с которыми для нея связано было много дорогих воспоминаний. Слезы точно не существовали для нея. Но, наконец, перелом совершился. Шарлотта нечаянно была причиной его. Она выдумывала всевозможные средства, чтобы чем нибудь угодить или развлечь Эмми, и однажды утром вздумала ей принести ветку только-что распустившейся rose noisette, с того самого куста, который Гэй привил, не будучи еще женихом Эмми.

Увидав розу, бедная молодая женщина не могла выдержать. Ей живо представился её милый Гэй, цветущий молодостью и красотою, ей вспомнился его свежий голос, веселый смех, выразительные глаза, и она, упав на подушку, в первый раз после смерти залилась слезами. С ней начался нервный припадок, и с этого дня истерика овладела бедной Эмми. Малейший стук, внезапное известие, громкий разговор, все действовало на её нервы, и она не на шутку занемогла. Перепуганная мистрисс Эдмонстон послала за доктором, а тот уложил Эмми на несколько недель в постель. Вместе с физическими страданиями начались и нравственные. Больная вдруг потеряла прежнюю бодрость духа и спокойствие. Она изнемогала под бременем скорби. Но и тут явился утешитель в лице мистера Росса, который, частыми своими посещениями, чтениями слова Божия и христианскими беседами, оживлял и подкреплял слабеющия силы больной. Через несколько времени. Эмми, хотя и лежа, но была в состоянии работать, читать и даже переписываться с Филиппом. Она несколько раз приглашала к себе Мэри Росс и, с разрешения доктора Майэрн, согласилась даже выписать Мэркгама, из Рэдклифа. Смерть Гэя страшно подействовала на него. Он постарел 10-ю годами и увидев Эмми во вдовьем чепчике - зарыдал. Мистрисс Ашфорд прислала через него свадебный подарок для лэди Морвиль. Это был деревянный, простой крестик, сделанный из обломков корабля, спасенного Гэем. Лучше этого она ничего не могла придумать. Эмми не нашла слов, чтобы благодарить ее за такое деликатное внимание. Мэркгам со слезами рассказывал в Гольуэле, каи жители Рэдклифа горевали о смерти шестого барона из рода Морвиль. "Стон стоял по деревне, - говорил старик, дрожащим голосом: - когда колокола зазвонили к погребальной службе в приходской церкви. Не так думали мы встретить будущого владетеля Рэдклифа!"

На счет капитана Морвиль, Меркгам позволил себе сделать два или три колкия замечания, и Чарльз, верный себе, изподтишка посмеивался, думая, какие-то глаза сделает старик, когда узнает, что Филипп жених Лоры. Дней несколько спустя, Мэркгам передал лэди Морвиль несколько пакетов и свертков с различными бумагами и вещами, которые он счел своим долгом вручить в её О делах по имению он неохотно с ней заговаривал, думая, что Эмми ровно ничего в них не понимает, но, к удивлению его, она сама начала толковать о них и давала ему такия дельные приказания, что Мэркгам радовался, что не далее как в будущем январе месяце и лэди Морвиль вступит в совершеннолетие, и будет иметь прямо распоряжаться самостоятельно.

письменный портфель. В нем Эмми нашла кусок какого-то блестящого камня, тщательно завернутого в бумажку, с надинсью: "М. А. Д. 18 сентября". Она вспомнила, что это подарок Марианы Диксон. Тут же лежал клочок бумаги с двустишием, написанным когда-то самой Эмми. Из портфеля она вынула также целые связки писем. Немногия из них были её собственные. Чарльз, мать и дядя Диксон, вот все с кем Гэй переписывался до женитьбы.

Более всего Эмми обрадовалась дневнику Гэя, который он вел с ранняго детства. Это было, так сказать, отражение всей его жизни, и она с наслаждением отложила его в сторону, собираясь на-досуге изучить его тщательно. Множество студенческих сочинений, переводов, а главное стихов, отрыла она в своей сокровищнице, и потому, чтобы привести все эти драгоценные документы в порядок, Эмми совершенно отказалась выходить из своей комнаты.

Мать сначала противилась этому самовольному заключению, но заметив, что уединение, а главное - возможность сосредоточивать свои мысли на свободе, действуют на больную благотворнее, чем все лекарства, она покорилась желанию дочери и оставила ее в покое. Портрет Гэя, работы Шэна, был присиан не совсем оконченным. Правда, вся фигура умершого, вследствие артистического увлечения художника, имела что-то идеальное и в позе и в выражении, но сходство в чертах лица было до того поразительно, что домашние не решались показать его внезапно Эмми, а исподоволь приготовляли ее к этому. За то и радость её при виде единственного портрета покойного мужа была так велика, что она скорее оживила ее, а не разстроила. Портрет был поставлен на камин, против постели Эмми. Вокруг него расположили все те картины, книги и вещи, которые были превезены из Рэдклифа. Здоровье Эмми поправлялось очень медленно. Она совсем не сходила с верху и впала в такую апатию, что не интересовалась почти ничем в доме. Гэй как будто поглотил все её чувства. Не смотря на это, семья окружала ее всевозможным вниманием и свято оберегала её спокойствие.

глядя на звездное небо. Ей чудилось, что в сонме ангелов, витающих у престола Божия, непременно витает и душа её умершого мужа.