Пленный лев.
Часть вторая.
Глава IV. Помолвка

ГЛАВА IV

Помолвка

Придворные дамы были в страшном волнении. Все ожидали грустной развязки болезни короля. Одна только Екатерина была совершенно спокойна. Мысль о смерти мужа не забредала в ее голову; что же касается ухаживания за ним, то, по ее мнению, это был совершенно лишний труд для королевы. Мать ее тоже никогда не заботилась о здоровье короля Карла, и Екатерина последовала ее примеру.

Окружающие уговаривали ее ехать к мужу, описывая ей опасность его положения, но все советы их падали на каменистую почву, и, наконец, королева Изабелла попросила всех удалиться, предупреждая всех, что дочь ее, в свою очередь, может тоже занемочь.

Но когда поздно вечером сэр Робсарт подъехал ко дворцу, и все встретили его глубоким молчанием, зная, что он ни за что не покинул бы живого короля, холодная бесчувственность Екатерины исчезла. Воображение ее было не на столько сильно, чтобы предчувствовать близость несчастья, но когда она узнала, что муж, по милости которого она пользовалась таким блеском, был отнят у нее, она разразилась страшными криками и потоком слез, и дошла до того, что один вид сэра Луи приводил ее в состояние, близкое к помешательству.

В то время, как пронзительные крики ее и рыдания наполняли воздух, странный голос произнес следующие слова:

-- Что? Сын мой, Генрих, умер?.. - и бледный, как видение, со всклокоченными волосами, с блуждающими глазами и бессмысленным взглядом, несчастный король Карл озабоченно вопрошал окружающих: - О, скажите, что я все еще болен! Скажите, что это только ужасный сон! Он, такой храбрый, сильный, веселый, такой добрый к бедному старику! Он, сын мой Генрих - умер... Да этого быть не может! Умирают дряхлые... больные.

Когда же сэр Луи ласково объяснил истину, старик закрыл лицо руками, и шатаясь, вышел из комнаты, повторяя все тем же бессмысленным тоном:

-- Сын мой, Генрих! Добрый сын мой, Генрих! Самый ласковый из всех детей моих!

Действительно, ни одного из сыновей своих он не оплакивал так; никто, кроме Генриха, не оказывал бедному помешанному королю столько ласки и внимания. Старик с трудом дотащился до своих покоев, и в течение нескольких дней оставался бесчувственным ко всему, вспоминая только доброго сына своего Генриха. Он едва прикасался к пище, и с каждым днем слабел все более и более.

По придворному этикету Екатерину поместили в отдельную комнату, обитую черным. Множество свечей освещало парадную кровать, где она лежала, окруженная придворными.

Временами нападали на королеву припадки бешенства, она кричала, рыдала, рвала на себе волосы и звала на помощь своего царственного мужа.

Во время этих кризисов трудно было сдержать ее. Мать отказывалась ходить за ней, уверяя, что она, как отец, сходила с ума. Екатерина отталкивала от себя даже самого сэра Робсарта. Одна Эклермонда имела на нее магическое действие: ласковым, нежным голосом, не лишенным стойкости, она, как неразумного младенца, успокаивала беснующуюся. Смерть эта сильно поразила леди Монтегю. В первый раз осознала она, что великий человек может умереть, исчезнуть с лица земли, и она, подобно робкому дитяти, не отставала от Эклермонды, всюду следуя за ней по пятам.

Увы, бедная Эклермонда! Ей самой грозило страшное, неотразимое несчастье. Мысль эта блеснула в голове Алисы, и она воскликнула:

-- Но Клеретта, со смертью его исчезает и великодушное обещание его устроить в Париже общину сестер милосердия!..

Эклермонда ответила грустным кивком и прошептала:

-- In principibus non confide.

-- Что намерена ты делать, дорогой друг мой? - спросила Алиса, внимательно всматриваясь в ее побледневшее лицо.

-- Я постараюсь возлагать более надежды на Бога, и менее на сильных мира сего, - прошептала она, сложив молитвенно руки.

-- Ах, Алиса! Хорошо бы, если бы со смертью короля обрушилось горе на меня одну. Молись, молись за меня, Алиса, теперь никакая сила на земле не может защитить меня от произвола родственников...

-- Нет, нет, Эклермонда! - вскричала Алиса. - Ты ошибаешься! А мы на что же? Ты забываешь отца моего и герцога Бедфордского - они не допустят никакого насилия.

-- Ни тот, ни другой не в силах защитить меня. Сам король Генрих не мог действовать открыто в этом случае, но он был так великодушен, так могуществен, так силен словом и делом, что никто не осмелился бы в его присутствии решиться на какую бы то ни было низость. В настоящее время англичане более, чем когда-либо, должны опасаться раздражать против себя герцога Бургундского. Никто не осмелится придти мне на помощь, никто и не должен осмелиться, ведь принцы действуют не от своего имени, а от имени ребенка в колыбели. Я уже надоела графине Жакелине; теперь никакая сила не может помешать родственникам увезти меня с собой, или же...

-- Но это невозможно! - воскликнула Алиса. - Это невозможно! Ах, почему нет здесь моего отца!

-- Он ничего не сможет.

-- Монастырь...

-- Ни один монастырь Франции не посмеет держать меня без согласия епископа Туренского.

-- О! Да этого не может быть! Этого не должно быть! - вскричала Алиса с отчаянием.

-- Успокойся, милая Алиса, я не верю, что несчастье это может осуществиться. Надеюсь на Всемогущего Бога, коему посвятила жизнь свою. Он не допустит этого! Не пугайся, не примут же против меня сильных мер в первые дни траура? Я же воспользуюсь этим временем, и постараюсь бежать в Англию или же пробраться на юг Франции, в лагерь Арманьяков, - там можно будет мне постричься.

Но разговор приятельниц был прерван появлением посыльного, явившегося позвать леди Монтегю на смену одной фрейлины, дежурившей у королевы.

Оставшись одна, Эклермонда отправилась в покои Жакелины, села за работу, и так задумалась, что невольно вздрогнула, услышав приближающиеся шаги.

Дверь отворилась, и, совершенно неожиданно, вошел лорд де Гленуски.

Пораженная его приходом, она не выказала ни малейшего смущения, и промолвила спокойным голосом:

-- Вы ошиблись, мессир, позвольте указать вам покои королевы.

Малькольм, в самом начале сконфузившийся более самой Эклермонды, воскликнул поспешно:

-- Не по своему желанию пришел я сюда - графиня прислала за мной. Но так как я уже здесь, то выслушайте меня, пока я еще в силах говорить. Я совершенно изменился. Ах, простите меня, я более не стану досаждать вам.

-- Так, зачем же вы здесь, милорд? - холодно ответила девушка.

-- Король Джемс прислал меня с поручением к королеве, - ответил Малькольм, - и я явился сюда против своего желания. Я обязан остаться здесь и ждать, иначе уже с сегодняшнего дня исполнял бы епитимью, наложенную на меня за безумные притязания на вашу руку. Не смотрите на меня иначе, как на кающегося грешника. Может, Бог простит меня, если вы дадите свое прощение.

-- Теперь я кажется понимаю вас, мессир де Гленуски, и если вы искренни в своих чувствах, я совершенно довольна, - сказала Эклермонда серьезно, но все еще с некоторым недоверием в голосе.

-- Искренен! О, да, конечно! - подтвердил Малькольм не без сердечного содрогания, несмотря на то, что чувствовал, будто тяжелое бремя свалилось с его сердца Пуст вас не пугает мое присутствие. После ужасного происшествия в Венсене глаза мои открылись я познал путь истинный! Как осмеливался я мечтать о низвержении вас до себя? До себя, презренной твари, с каждым днем все более и более погружающейся в грязь порока? Если надежда когда-либо увидеть вас будет у меня отнята, простите меня, сударыня, помолитесь за меня, как молилась бы святая за грешника, покинутого на этой земле!

-- Перестаньте, мессир, не говорите так, - сказала Эклермонда. - Я не святая, а просто смертная, посвященная Богу. Впрочем, благодарю вас, вы сняли с меня одну из самых тяжелых забот.

-- Я отказываюсь, сударыня, от всякой претензии на вашу руку; я отказываюсь от счастья, о коем мечтал когда-то; я отказываюсь от него навеки! Прощаясь с бессмысленными надеждами, позволено ли мне будет в последний раз поцеловать вашу руку?

-- Лучше будет, мне кажется, обойтись без этого, - сказала Эклермонда. - Предчувствие говорит мне, что свидание это устроено с целью сделать нам обоим какую-нибудь неприятность. Прощайте, милорд.

В ту самую минуту, словно для подтверждения истинности слов Эклермонды, дверь с шумом отворилась, вошла графиня Жакелина и, всплеснув руками, воскликнула:

-- Вот они! Посмотрите, монсеньор! Никак нельзя разлучить этих голубков!

-- Сударыня, - сказала Эклермонда с достоинством, - я только что благодарила мессира де Гленуски за данное мне слово отказаться от всяких претензий на брак, которому я постоянно противилась.

-- Ты ошибаешься, Клеретта, - сказала Жакелина, - он не мог говорить тебе этого! Нет, нет! Молодой лорд сдержал свое слово, данное мне, а я постою за свое.

-- Сударыня, - вмешался Малькольм, - я прибыл сюда по повелению шотландского короля.

-- Тем лучше! - воскликнула Жакелина. - Он помог нам, сам того не зная! Но все-таки он проиграет свое пари. Вот невеста, а вот и священник, больше того - епископ, - сказала она, указывая на монсеньора Туренского, пришедшего с ней.

-- Сударыня, - сказал Малькольм, - подумайте только о трауре этого дома.

-- А что нам за дело до траура? Король Генрих ни отец, ни брат наш. Что же касается Екатерины, то она в скором времени будет смеяться о его смерти, как о веселом происшествии.

-- Нет, - сказал епископ, более обращающий внимание на приличия. - Сегодня мы совершим контракт и помолвку - выполнив эти формальности, мы можешь отложить свадьбу до более благоприятного времени.

-- Монсеньор, - сказала Эклермонда, - я уже дала обет другому, Самому Богу.

-- Монсеньор, - поспешил прибавить Малькольм, - я только что объявил мадемуазель Эклермонде о своем раскаянии, что так упорно преследовал ее своими исканиями.

-- Как? - вскричал епископ, обращаясь к юноше, - Вы думаете безнаказанно шутить с честью девушки из Люксембургского дома? Берегитесь!

-- Не страшитесь угроз этих, лорд Малькольм, - сказала Эклермонда.

Но у Малькольма текла в жилах кровь Стюартов, он энергично ответил:

-- Монсеньер, я готов встретить этих противников. Я уже дал слово мадемуазель Эклермонде. Теперь всякое посягательство на ее руку с моей стороны было бы святотатством.

-- Вот что значит, - сказал епископ, отведя графиню в сторону, - положиться на такого молокососа! Он теперь отказывается от нее.

-- Монсеньер и графиня, - сказала Эклермонда, - знают, как приступить к делу. Все это ничто иное, как средство запугать.

-- Молчите, сударыня, - сказал епископ. - Если этот юноша, объявив о готовности своей жениться на вас, изменяет слову своему, - дело его; но если вы запугали его своими капризами, то предупреждаю вас, брат мой, Сень-Поль, и герцог Бургундский на днях приедут сюда, а короля Англии уже более нет, чтобы заступиться за вас. Тогда, - во имя св. Адриана! - конечно, сэр Бомонд не испугается ваших претензий! Ранее конца этой недели вы уже будете замужем, да, замужем! Вы, Эклермонда Люксембургская, - поверьте моему слову! Только вместо милорда Гленуски вы обвенчаетесь с рыцарем Бомондом Бургундским!

-- Излишне будет теперь рассчитывать на меня, - сказала Жакелина, - упорство твое мне уже надоело. Я только буду ревностно следить за тобой, потому что вот уже несколько дней вижу, что вы что-то замышляете с маленькой Монтегю. Но на этот раз ты не так легко отделаешься.

-- Выбирай любого, дитя мое, - сказал епископ повелительным тоном. - Сейчас же обвенчайся с этим юношей, или же через неделю с Бомондом.

Эклермонда была страшно бледна:

-- Боязнь пасть со временем, не может вынудить меня пасть сегодня, - промолвила она.

Вдруг мысль, как молния, мелькнула в голове Малькольма. Покраснев до висков, он приблизился к молодой девушке, и тихим, дрожащим голосом прошептал ей на ухо:

-- Доверьтесь мне, сударыня!

Епископ силой удержал Жакелину, заметив, что молодые люди тихо переговариваются, и что черты лица Эклермонды прояснялись мало-помалу.

Гленуски говорил тихим, но торжественным, умоляющим голосом:

-- Доверьте мне ваше слово, и я возвращу его вам, лишь только получите вы свободу.

Удивленная, едва в состоянии промолвить слово, она прошептала:

-- И вы это сделаете, милорд?

-- Клянусь небом! - сказал Малькольм, гордо подняв голову.

-- Бог послал вас на помощь мне! - сказала она, с полным доверием протягивая ему руку.

Малькольм взял руку со странным смешением радости и горя: доверие было велико, но с ним вместе терялась всякая надежда на его земное счастье!

Графиня крикнула с торжеством:

-- Ба! Наконец-то взялись они за ум!

В Малькольме родилась небывалая энергия: из неопытного юноши он вдруг превратился в мужчину покровителя угнетенной!

-- Монсеньер, - сказал он, подойдя вместе с Эклермондой к епископу, - мадемуазель де Люксембург согласна на помолвку со мной. - При этом он глубоко вздохнул, но продолжал решительно: - Но только с условием, чтобы брак был отложен до окончания траура по королю Генриху.

А так как при этих словах дрожь пробежала по телу Эклермонды, он прибавил:

-- Не ранее года, по совершеннолетию моему.

Туренский епископ был очень доволен таким исходом борьбы с племянницей.

Условие, по которому Малькольм обязывался уступить поместья Эклермонды за известную плату, было давно уже написано герцогом Бургундским и королем Шотландии, так что обряд помолвки мог быть совершен немедленно.

Послали за капелланом. Эклермонда и Малькольм, одетые в глубокий траур, поклялись в верности друг другу и обменялись кольцами.

-- Бедные дети! Надо их всему учить! - вскричала насмешливо графиня. - Они забыли поцеловаться!

-- Позвольте, сестра моя, - сказал Малькольм, покраснев.

-- Брат мой и покровитель, - ответила Эклермонда, наклоняя свой лоб к молодому человеку.

Вдруг дверь отворилась и в комнату вбежала Алиса де Монтегю.

-- Клеретта! Клеретта! - вскричала она. - Ах, извините, графиня, меня послали за Эклермондой. С королевой сделался сильный припадок! Сэр Луи Робсарт никак не может добиться перстня - думают, она скоро помешается. Пойдем, Клеретта!

-- Тебя мучили, преследовали? Я так и думала, увидев этого негодяя. Но Эклермонда, что все это значит? - спросила она, с ужасом увидев обручальное кольцо на руке подруги.

Но тут подошли они к покоям королевы, оглашаемым страшными криками.

Жакелина, подстрекаемая любопытством, отправилась туда же, равно как и Малькольм, дрожащий при мысли, что поручение герцога найдет огласку. Первым долгом, приехав в Венсен, он представился королеве и передал ей поручение Джемса. Но лишь только он намекнул о перстне, Екатерина, единственно из желания сделать неприятное своему деверю, герцогу Бедфордскому, надулась, и стала жаловаться, что герцог непременно желает ограбить ее, бедную, покинутую вдову.

Малькольм передал ответ Екатерины сэру Луи Робсарту, и тот обещал при первом удобном случае раздобыть этот перстень. В то самое время, как юноша ожидал результата переговоров, графиня де Гено потребовала его к себе.

выдавать перстня ни под каким видом. Екатерина, подстрекаемая матерью, пришла в такую ярость, что ни сэр Робсарт, ни окружающие дамы ничего не могли поделать с ней.

Весь двор уже знал, что герцог Бедфордский требовал от Екатерины какой-то перстень, и та не хотела отдать его, - но какой перстень? Об этом еще не было никому известно.

Робсарт с Малькольмом и еще некоторыми придворными выжидали окончания беснований Екатерины.

Вдруг крики начали понемногу смолкать и раздалось спокойное, звучное пение Эклермонды. Все вздохнули свободнее.

В соседней зале подали обед, и все придворные отправились туда. Через несколько часов, после наступления сумерек, поднялась драпировка, и Эклермонда тихо подошла к леди Варвик:

Затем она направилась к Малькольму, сидевшему рядом с сэром Робсартом, и украдкой передала ему перстень, - причину стольких беспокойств и треволнений.

В то время, как все встали, направляясь к покоям королевы, Робсарт с Малькольмом поспешно спросили молодую девушку, как это удалось ей получить перстень?

-- Бедная королева! - сказала Эклермонда. - Она до такой степени убита своим горем, что не в силах отказать кому бы то ни было. Крики и слезы утомили ее, и после нескольких часов сна она сделалась совершенным ягненком. Я только напомнила о короле, ее супруге, и сказала, что он, конечно, уничтожил бы этот перстень, чтобы кто-нибудь не воспользовался им против интересов сына.

Эклермонда посоветовала Малькольму поторопиться с отъездом во избежание какой-нибудь возможной интриги против него.

-- Как благодарить вас за такое доверие?

-- Да хранит вас Бог, мессир! - промолвила она, не намекнув, однако, об обещании.

Она боялась сомнением оскорбить его, и только прибавила:

-- Я всю свою жизнь буду благодарить вас за свое спасение! Прощайте! Первым долгом буду молиться я за вас и сестру вашу!