| Автор: | Казот Ж. |
| Категории: | Сказка, Детская литература |
ДИАЛОГ ШАХРАЗАДЫ И СЛУШАТЕЛЕЙ СКАЗОК
Индийский султан нахмурился, поняв, к своему неудовольствию, что сказка о Хабибе подошла к концу.
Пока Шахразада рассказывала, Динарзаде целиком обратилась в слух.
- Ах, сестра моя! - воскликнула она. - Мне всегда нравятся стихи, которые ты читаешь, но особую прелесть они приобретают в обрамлении таких замечательных историй… Призна́юсь, мне, хохотушке, не совсем понятно, почему Амирала, мать твоего рыцаря, так не любила тех, кто не прочь посмеяться. Ты дала мне почувствовать, сколь приятно порой всплакнуть, заставив, так сказать, вместе с этой героиней твоей истории уронить слезинку, и столь сладкой была эта слеза, что мне было жаль ее вытирать… И есть еще одно, чего я не поняла. Почему враг Саламиса, великан Зир, у которого была такая милая сестра, снес столь грубое оскорбление, что он, мол, никогда не знал своей матери.
- Если бы я разъяснила эти слова, - отвечала Шахразада, - то мой рассказ слишком затянулся бы, но в следующий раз я постараюсь припомнить все подробности.
- Нет, отдохни от нее, сестра, - молвила Динарзаде, - сейчас не это возбуждает мое любопытство. Я вспомнила другую сказку, которую ты, надеюсь, тоже не забыла.
- О чем ты? - спросила Шахразада.
- Помнишь, сестра, когда мы были маленькими, нас пугали чародеем по имени Мограбин. Всякий день нам говорили, что, если мы не будем слушаться, нас заберет злой волшебник Мограбин. Вот о нем-то я и хотела бы послушать. Раньше я его ужасно боялась, и пусть удовольствие, которое я получу от этой истории, вознаградит меня за детские страхи, к тому же теперь мне жуткие сны не грозят.
Прекрасная султанша, заметив, что желание ее сестры пришлось по нраву Шахрияру, тут же приступила к следующей сказке.
ЧАРОДЕЙ, или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ[78]
Начало
Мограбин был самым отвратительным созданием на всем белом свете. Затанай[79], во власти которого он находился, открыл ему сокровищницу своих богатств, то есть жестоких проделок и коварных уловок, и сделал весьма могущественным во всем, что касается зла. Не было у Затаная более преданного слуги, чем Мограбин, и, пока этот чародей не сгинул, его имя вселяло ужас, а ныне внушает лишь отвращение[80].
Проклятый колдун рыскал по земле в поисках жертв для своего хозяина и пускал для этого в ход самые злодейские хитрости и самые изощренные козни.
Отыскав дружную и желательно богатую бездетную семью, Мограбин находил способ втереться в доверие, а потом предлагал свою помощь для исцеления от бесплодия.
А уж если речь шла о рождении наследника царского престола, то тут он удваивал свое рвение и изобретательность.
В Сирии правил в то время Хабед-иль-Калиб, чей двор располагался в Тадморе{300}. Рожденный язычником, этот царь был призван к свету мусульманской веры Бен-Хабас-Мортазер-Биллазом - восьмым халифом, который заставил его отречься от прежнего имени Санкир-Баллейн и впредь называться Хабедом-иль-Калибом.
и все виды деревьев, что растут в плодородных краях Дамаска, зеленели и цвели в его садах.
У него было шестьдесят жен, первых восточных красавиц, однако и власть, и богатство, и утехи опостылели халифу. Годы шли, но, несмотря на все его старания и молитвы, сирийский престол оставался без наследника.
Прознав о том, Мограбин решил предложить свои услуги. Он явился к воротам дворца, переодевшись крестьянином. Один глаз у него был кривой, второй - косой, и ничего, кроме насмешек, его вид не вызывал.
С корзинкой в руках, чародей начал кричать:
- Яблоки! Берите яблоки! Они делают жен плодовитыми!
Рабы начали потешаться над торговцем:
- Кричи уж лучше «сливы», а не «яблоки», может, дело лучше пойдет.
В это время мимо проходил первый визирь. Он шел к царю, намереваясь обсудить с ним государственные дела, но, услышав крик, остановился, подозвал торговца к себе и спросил:
- Что там у тебя?
- Господин, это яблоки, которые возвращают женщинам плодовитость.
- Если это правда, то скоро ты станешь богаче всех земных царей.
- Не думаю, - отвечал Мограбин, - ведь моя яблоня приносит только одно яблоко в год, зато оно очень приятно на вкус и на вид.
- Оно у тебя в корзинке? - заинтересовался визирь. - Покажи.
Колдун повиновался и вытащил яблоко, спрятанное под листьями. Царский советник рассматривал его с явным удовольствием, как вдруг вмешался евнух, исполнявший при дворе роль шута.
- Мой господин, - сказал он визирю, - не покупай ничего у этого кривого: один глаз у него не видит, а другой мало того что гноится, к тому же смотрит куда-то вбок. Он на всё наводит порчу. Эй, - обратился евнух к чародею, - говори, одноглазый, не стесняйся, может, ты знаешь, как и мне обзавестись детьми?
- Нет, - отвечал Мограбин, - не знаю, но у тебя красивый нос. Его я могу сделать плодовитым, хочешь убедиться?
- Охотно, - отвечал шут, - а то мне уже надоело быть евнухом.
- Вот тебе орех, - сказал торговец, - прижми его к кончику носа и скажи: «Чего бы мне это ни стоило и откуда бы он ни взялся, я всем сердцем принимаю подарок из рук Мограбина». Это мое имя, чтоб ты знал. Ты был неплохой шут и дурак, отныне тебе в этом деле не будет равных.
Евнух, вообразив, что ему представится еще один случай поднять кривого на смех, взял орех и приложил его к кончику носа. Орех стал похож на крохотный носик, который вырос из носа большого.
Все, кто это видел, покатились со смеху, и, пока народ веселился, орех увеличился в размерах и пустил корешок прямо в нос шута.
Визирь, видевший всё собственными глазами, доложил халифу о несомненных свойствах яблока, которое стоит купить, сколько бы за него ни запросили.
- В истории, - сказал он Хабеду-иль-Калибу, - уже бывали случаи, когда цари прибегали к помощи чародеев, дабы получить то, что не удавалось обрести иным способом. Обстоятельства твои служат оправданием неосторожности, ибо ты уже обращался к придворным звездочетам, но понапрасну. Если этот человек может исполнить то, что обещает, не следует пренебрегать его услугами, поскольку речь идет о твоем преемнике. Долг государя превыше всего.
Хабеда-иль-Калиба взволновали речи визиря. Он уже льстил себя надеждой, что его заветное желание наконец сбудется, и приказал немедленно привести торговца яблоками и шута.
Евнух явился первым.
- Мы привели к тебе, государь, - сказал он, - хитрого кривого. У него слова не расходятся с делом, и будь у него яблок полная корзина, всем твоим женам пришлось бы искать кормилиц.
Взглянув на физиономию шута, которая с тех пор, как его нос разродился, стала еще смешней и нелепей, царь расхохотался, а затем, успокоившись, приказал проводить Мограбина в особый кабинет, откуда попросил удалиться всех, кроме первого визиря.
- Торговец, покажи яблоко, - повелел халиф.
- Вот оно, господин.
Никогда царь не видывал подобной красоты: и форма, и цвет, и тонкость прозрачной кожуры, и запах этого яблока были выше всяких похвал.
- Когда продаешь столь ценный товар, - сказал халиф, - следует иметь вид, вызывающий доверие. Визирь, вели главному казначею прислать сюда платье и чалму, подобающие тому, кто торгуется с царем.
Сей приказ исполнили без промедления, и вот уже Мограбина переодели и придали ему вид важной особы, допущенной до беседы с глазу на глаз с самим государем.
- Теперь приступим, - продолжил Хабед-иль-Калиб. - Дай сюда твое яблоко. Как только ты убедишь меня в том, что с его помощью я обзаведусь детьми, тебе выдадут четыре тысячи цехинов.
- Я, государь, - отвечал Мограбин, - вручу тебе адамант ценою в десять тысяч цехинов. Если плод, который я тебе дам, не принесет обещанного, камень останется у тебя. Однако я не уступлю яблока за золото, ибо деньги мне без надобности.
- Какую же цену ты назначишь? - удивился царь.
- У тебя свои нужды, мой господин, у меня свои. Я владею весьма, весьма значительным состоянием, которое хочу передать по наследству, но сына у меня нет, и средство, что годится тебе, мне помочь не в силах. Вот мои условия, и не думаю, что они покажутся тебе неприемлемыми: если родится девочка, она останется у тебя, а появится мальчик - отдашь его мне.
Халиф чуть не вышел из себя от такого предложения, но первый визирь незаметно взял его за руку и усадил на софу в глубине кабинета. Там он шепотом заговорил с царем, стараясь, чтобы торговец не услышал ни слова.
- Предложение, государь, что и говорить, весьма дерзкое. Человек, который осмелился на такое, заслуживает смертной казни, но это единственный для тебя способ уйти, оставив преемника. Согласись на его условие: ведь если у тебя в самом деле родится сын, какой силой этот простой крестьянин заставит сдержать слово того, кто может в одночасье призвать к оружию триста тысяч конников? Этот торговец хочет наследника и явится за ним сюда. Ну и пусть: коли он привяжется к твоему ребенку, ты не станешь возражать, чтобы он осыпал его своими сокровищами. Успокойся, мой господин, заключи сделку, обещания сильных мира сего - это всего лишь слова.
Хабед-иль-Калиб, ослепленный своим страстным желанием, позволил убедить себя и заключил сделку с Мограбином.
Царь обещал отдать ему своего первенца, если тот родится благодаря волшебному яблоку, и торговец тут же вручил халифу чудодейственный плод и объяснил, что надо делать.
одну половинку жене, а вторую съешь сам и произнеси при этом такие слова: «Высшая сила, наделившая яблоко необыкновенным свойством, сделай так, чтобы оно обратилось нам на пользу и даруй нам ребенка».
С этими словами колдун низко поклонился, как бы прощаясь, и добавил:
- Государь, если у тебя родится девочка, обещаю принести тебе второе яблоко. Положись на мое слово так, как я полагаюсь на твое.
Вид и запах плода опьяняли Хабеда-иль-Калиба.
- Видишь, мой господин, - сказал первый визирь, - что случилось бы, если бы, подобно многим не слишком осмотрительным повелителям, ты казнил человека, посмевшего сделать тебе столь дерзкое на первый взгляд предложение. Ты отнял бы яблоко силой, но оно не принесло бы никакой пользы, ибо ты так и не узнал бы, как именно следует с ним поступить.
Царь согласился, что случай ему благоволил, когда не позволил поддаться гневу, и тут же, торопясь испытать волшебные свойства яблока, приказал главному евнуху найти в Тадморе подходящую девушку.
- Зачем же искать, государь? - удивился главный евнух. - Во всех твоих землях нет более красивой, благоразумной и достойной стать матерью наследника престола девушки, чем Эль-Менур, дочь твоего покорного слуги.
- Я счастлив, мой визирь, - обрадовался халиф, - что у тебя есть сокровище, которое мне так необходимо. Ступай, приготовь свою дочь. Мы сегодня же подпишем брачный договор. Никогда прежде я не заключал союза, подающего столь лестные надежды.
Советник прижал ладони ко лбу в знак повиновения и вышел. Оказалось, Мограбин еще не удалился от дворцовых ворот, и там вокруг него и шута собралась целая толпа. Бедный евнух умолял торговца избавить его от украшения на носу.
- Нет, шут, не стану я этого делать, ибо я тебя разорю, - отвечал колдун. - Веселить людей - это твой хлеб. Раньше тебе приходилось попотеть, а теперь стоит лишь показаться, и все умирают со смеху.
Шутов никто не любит, и потому собравшиеся разразились хохотом и насмешками. Мограбину удалось незаметно выскользнуть из толпы, а бедный евнух укрылся во дворце вместе со своим высоко вздернутым двойным носом.
Опечаленный визирь нехотя отправился в свой дворец. Поручение халифа угнетало его: Эль-Менур была его единственной дочерью, он желал ей счастья и сожалел, что ей придется выйти за человека в летах, да к тому же стать его шестьдесят первой женой.
Отец боялся огорчить дочь, сообщив, какая участь ее ждет; беспокойство, смущение, тревога и тоска отразились в его глазах. Эль-Менур хорошо знала своего родителя и потому сразу поняла, что его что-то гложет, и очень скоро выведала причину его печали.
- Как? - удивилась она. - Родной мой, ты расстроен из-за этого союза, а я не вижу в нем ничего, кроме чести для тебя и выгоды для меня! Да, Хабед-иль-Калиб в три раза старше, но он обладает такими достоинствами, какие я ценю очень высоко. Сердце мое свободно, и я без труда полюблю своего мужа… Как только яблоко, о котором ты рассказал, одарит нас ребенком, шестьдесят первая жена, мать наследника престола, станет первой женой. Мне будет приятно знать, что благодаря мне мой отец стал царским тестем и дедом будущего государя. Моя покорность упрочит твое положение, я буду уверена, что ты огражден от превратностей и невзгод, которые угрожают всем визирям… Ступай, отец, передай царю, что твоя дочь Эль-Менур безмерно польщена оказанной ей честью и счастлива тем, что повелитель соблаговолил остановить на ней свой выбор.
Визирь попросил прощения за свои сомнения и тревоги и, радуясь тому, что не встретил никаких препятствий со стороны дочери, доложил халифу, с каким удовольствием девушка восприняла царскую волю.
Приготовления к великолепной свадьбе не заняли много времени, и после положенных церемоний и празднеств пришла пора возлечь на брачное ложе. Яблоко Мограбина осторожно разрезали надвое, и каждый из супругов съел свою долю, а затем Хабед-иль-Калиб слово в слово повторил то, что должно было содействовать чуду.
Не успели окончиться торжества по случаю женитьбы царя на прекрасной Эль-Менур, как первые признаки беременности дали о себе знать, а вскоре уже не осталось сомнений в том, что желанное чудо произошло на самом деле.
Девять месяцев истекли, и жена Хабеда-иль-Калиба родила царевича, прекрасного, как день. К младенцу приставили лучшую кормилицу. Он отличался отменным здоровьем, рос не по дням, а по часам, и не страдал от недугов, которые обычно угрожают жизни ребенка, едва он появляется на свет. Мальчик так радовал всех, что и царь, и визирь забыли бы о Мограбине и его условии, если бы о них не напоминал им время от времени двойной нос шута.
Годы шли, царевич был обрезан{301} и наречен Хабедом-иль-Руманом. Он окреп душою и телом и подавал большие надежды. Все по-прежнему потешались над физиономией евнуха, забыв того, кто сделал его таким посмешищем, или же думая, что ввиду своей старости Мограбин уже покинул этот мир.
старец держал его при себе, позволяя общаться лишь с сыновьями знатных сановников и вельмож.
Когда юному Хабеду пошел четырнадцатый год, он превосходил всех своих соучеников не только в познаниях, но и в силе, росте и красоте.
Отец и мать души в нем не чаяли, народ связывал с его именем свои лучшие надежды, как вдруг всё в одночасье рухнуло.
Мограбин, одетый подобно мелкому законнику или служке при мечети, испросил дозволения предстать перед Хабедом-иль-Калибом, который всегда отличался открытостью и радушием. Никто не узнал чародея, потому что тот прикрыл кривой глаз рукой, да к тому же новый привратник никогда прежде его не видел.
Получив разрешение, слуга проводил незнакомца к государю. Хабед-иль-Калиб сидел на троне, позади него стояли первый визирь и главный евнух, а по бокам - царские телохранители.
Мограбин приблизился к трону, трижды низко поклонился, выпрямился и открыл свое ужасное лицо, при виде которого халиф не удержался и вскрикнул.
- Кто ты? Чего ты хочешь? - Хабед-иль-Калиб взволновался неописуемо. - Кто позволил тебе явиться сюда без предупреждения?
- Ведомо мне, - отвечал Мограбин, - что каждый твой подданный вправе требовать справедливости и суда. Тринадцать лет ты мой должник: ребенок, которого родила Эль-Менур, принадлежит мне. Я дал тебе время, чтобы ты им наигрался и воспитал его на свой манер. Довольно, пришла пора мне взяться за его учение. Я исполню долг наставника, как ты исполнил свой родительский долг, а после верну тебе сына.
Халиф кусал губы, глаза его пылали от ярости, но визирь взглядом попросил правителя сдержать свой гнев и взял слово.
- Кем бы ты ни был, иноземец, - сказал он, - ты проявил большую неосмотрительность, явившись сюда. Как ты посмел требовать у могущественного государя, чтобы он доверил тебе сына, который принадлежит всей стране?
- Визирь, - криво усмехнулся Мограбин, - мне нет нужды выслушивать твои отповеди. Я говорю с царем, а не с тобой.
- Наглец! - вскричал визирь. - Эй, стража! Отрубить голову негодяю!
Телохранители окружили Мограбина, связали его и отвели во двор, предназначенный для казней.
Хабед-иль-Калиб подошел к окну, дабы собственными глазами понаблюдать, как слетит ненавистная голова с плеч чародея. Сабля взметнулась ввысь, голова покатилась по земле, и царь уже облегченно вздохнул, глядя на мертвого врага, как вдруг понял, что видит лишь разрубленную надвое тыкву.
Все бросились к телу, но не заметили на нем ни капли крови. Да это оказалось и не тело, а мешок с пропитанной серой рисовой соломой, которая вдруг вспыхнула, заискрилась и наполнила весь двор зловонным дымом. Вскоре воздух очистился, и от случившегося не осталось и следа.
Хабед-иль-Калиб и его визирь замерли в смущении, день прошел в напрасных волнениях и разговорах, и царь решил назавтра же пойти в мечеть и обратиться с горячими молитвами к Всевышнему и Пророку.
При первых лучах солнца государь в знак смирения вышел из дворца босиком в окружении множества стражников. Вдруг, откуда ни возьмись, на его пути возник дервиш.
- Царь, - сказал монах, - взгляни на меня, я - Мограбин и я требую моего ребенка.
- Ах, проклятый колдун! - вскричал Хабед-иль-Калиб. - О Всемогущий, избавь меня от этого чудовища!
В тот же миг халиф приказал схватить мнимого дервиша и немедля с ним покончить.
не преступник, а завязанный с двух сторон мешок с горохом. От ударов узлы развязались, содержимое мешка покатилось по земле в разные стороны, и не успел никто и глазом моргнуть, как горошины скрылись из виду.
Царь, напуганный этим зрелищем, отказался от намерения пойти в мечеть и вернулся во дворец.
Там, посовещавшись с визирем, он согласился послать за мудрецом, что жил в Тадморе и считался сведущим в магии. Звездочета оторвали от его ученых занятий и привели к халифу. Правитель поведал о происшествии и потребовал дать отпор злейшему врагу государства.
- Господин мой, - отвечал самонадеянный мудрец, - я заколдую веревку, и, когда колдун снова явится к тебе, пусть чья-нибудь ловкая рука накинет ему петлю на шею. Потом надо изловчиться и, прежде чем злодей успеет произнести три слова, завязать на веревке второй узел. Тогда маг окажется в твоей власти. Завтра же тебе следует пойти в мечеть, и я буду тебя сопровождать.
Царь быстро разыскал человека, который сумеет накинуть на шею Мограбину скользящую петлю и в мгновенье ока завязать второй узел. Таковым оказался шут, великий фигляр и ловкач.
Проверки ради его заставили проделать всё, что требовалось. Для этого привели раба и, предупредив, что ему ничто не угрожает, велели сопротивляться изо всех сил. Несмотря на это, шут схватил раба и повязал так быстро, что тот не успел и пикнуть. Теперь никто не сомневался, что завтра удастся схватить Мограбина.
Хабед-иль-Калиб поехал в мечеть верхом на лошади в сопровождении мудреца и шута.
Никто не повстречался им по пути, вот только когда халиф проезжал мимо конюшни, из нее вдруг выскочил огромный осел, встал поперек дороги и заревел:
- Это я, Мограбин! Отдай мне моего ребенка!
Ловкий шут проделал нужный трюк, мудрец, желая помочь, тоже ухватился за конец веревки. И тотчас огромный осел провалился сквозь землю, а шут превратился в облезлого ослика, чьи хвост и уши переместились на зад и голову мудреца. Последний держал в руке пресловутую волшебную веревку, а ее петля обвивала шею плешивого ослика.
Царь был настолько ошарашен, а стражники и народ настолько поражены, что никому и в голову не пришло потешиться над столь скорым и удивительным превращением.
Мало-помалу шут обрел прежний вид, хвост и ослиные уши мудреца исчезли, но из-за пыли, которую ослик вздымал, топчась и кружась на месте, никто не видел, как произошло это обратное превращение.
ДИАЛОГ ШАХРАЗАДЫ И СЛУШАТЕЛЕЙ СКАЗОК
- Государь и повелитель, - прервала Шахразада свой рассказ, обращаясь к султану Индии, - беда в том, что сирийский мудрец, сам того не подозревая, взялся одолеть самого сильного и опасного чародея, который был тогда на земле.
Затанай, чьим верным рабом был Мограбин, самолично открыл ему сорок восемь врат к познаниям, что хранились в тунисском Дом-Даниэле до того, как халиф Занат[81] разорил и предал огню это хорошо известное берберам место вкупе со всем его содержимым. Так вот, Мограбин, - продолжала султанша, - являлся одним из самых искусных чародеев своего времени: он выделялся среди прочих подобно луне среди тусклых звезд, и потому захотел наказать осмелившегося выступить против него сирийского мудреца и шута-евнуха так, чтобы и проучить их, и выставить на посмешище.
Все свидетели этой мимолетной сцены успели понять, что мудрец и евнух сделались ослами, зато сами пострадавшие не заметили в своем облике ничего смешного и позже заверяли тех, кто заговаривал о случившемся, что это они, сторонние наблюдатели, стали жертвами обмана зрения и колдовства.
Хабед-иль-Калиб, господин мой, ошеломленный провалом своей очередной попытки избавиться от преследований Мограбина, решил всё же помолиться в мечети и испросить помощи Аллаха и Его Великого Пророка.
ЧАРОДЕЙ, или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ
Один из стражников поехал вперед и предупредил главу имамов, чтобы тот созвал в мечеть всех проповедников, дабы придать службе большую торжественность и мощь.
Глава имамов был уважаемым шейхом, которому доверили воспитание царевича Хабеда-иль-Румана. Получив приказание, старец облачился как подобает для службы и направился в храм. Своего ученика он оставил вместе с его товарищами во внутреннем дворе мечети, входы в который были тщательно заперты.
Однако эти предосторожности ничего не значили для Мограбина, который, обратившись филином, сел на дерево в середине двора. Маг дождался того мгновения, когда царевич, игравший с учениками шейха, в свой черед прислонился лицом к стволу, пока остальные прятали платок, который ему предстояло найти. Страшная ночная птица уронила ему на голову одну-единственную каплю из крохотной склянки, которую она сжимала в клюве, и мальчик превратился в мышонка.
Бедный зверек в страхе выскочил из-за дерева, стал искать, куда бы спрятаться, и тут товарищи Хабеда-иль-Румана своими глазами увидели огромного филина, который посреди белого дня обрушился на убегавшего мышонка и унес его.
А тем временем халиф, снедаемый тревогой и страхом, возвратился во дворец и приказал позвать первого визиря, дабы посоветоваться с ним и решить, что делать в столь затруднительных обстоятельствах.
Скользнув взглядом по столу, он заметил исписанный клочок пергамента. Взяв его, государь прочитал:
Мограбин -
Хабеду-иль-Калибу,
царю Сирии.
Халиф, ты нарушил свое слово.
Знай же: отказываясь отдать мне мальчика,
ты обделяешь не меня, а всесильного владыку,
коего ты сам призвал, когда съел яблоко.
Твой сын тебе не принадлежит. Я забрал его,
дабы вернуть хозяину.
Царь держал в руке роковое послание, когда в кабинет вошел его первый визирь и, разумеется, тот первым делом прочел письмо Мограбина. Оба пришли в уныние и величайшее замешательство. Главному евнуху было приказано, взяв стражу, привести царевича во дворец из дома шейха, опекавшего мальчика.
А там, как несложно догадаться, царил полнейший беспорядок: почтенный наставник Хабеда-иль-Румана рвал на себе бороду и седые волосы, слушая рассказы учеников, которые играли с сыном халифа во дворе. Они все как один уверяли, что царевич пропал прямо на их глазах, а потом, откуда ни возьмись, появились филин и мышонок, которого эта огромная птица схватила и унесла.
Шейх поспешил во дворец, где смешал свои слезы со слезами государя, визиря и безутешной Эль-Менур. Записка Мограбина бесследно исчезла, но ее содержание, в котором говорилось об их утрате, врезалось всем в память.
- О Небо! - вскричал царь. - Какому чудовищу я отдал моего сына! На какое ужасное несчастье обрек его своей неосторожностью!
«Это я, - думал он, - привел этого отвратительного колдуна, именно я посоветовал воспользоваться его роковым яблоком и не кто иной, как я, виноват в горе, постигшем моего государя, мою дочь, меня и невинного мальчика!»
Эль-Менур душили рыдания, она была не в силах произнести ничего, кроме:
- Сын! Мой сын! Мой дорогой сын!
Шейх молча наблюдал за их страданиями, а потом улучил момент и сказал:
- Виноваты мы все, Небо покарало нас. Но неужели вы верите, что Оно в справедливости своей потерпит, чтобы мусульманин, верный законам, которые наложило на него обрезание, попадет под власть кого-то, кроме Великого Пророка, чью печать он носит в своем сердце? В душе моего дорогого Хабеда-иль-Румана зреют семена всех добродетелей, он подобен растению, высаженному в плодородную почву, деревцу, что каждой своею веточкой тянется к небу, и небесная роса найдет его, где бы оно ни оказалось. Разве можно спрятать его от очей Всевышнего, что отметил его для себя? Пусть распахнут свои двери все мечети, пусть против сверхъестественного и темного поднимется тот Владыка, кому ничто не может противостоять.
Слова шейха принесли некоторое утешение и возродили слабую надежду в опечаленной семье. Халиф приказал провести всеобщее богослужение в Тадморе и по всей Сирии.
А в это время юного Хабеда-иль-Румана и вправду можно было пожалеть: варвар Мограбин перенес его вглубь пустыни и там показался царевичу в своем подлинном обличье: кривым, отталкивающим, с сочащимися гноем глазами, словом, таким, каким он в первый раз явился у ворот дворца в Тадморе.
- Узнаёшь меня? - спросил он перепуганного мальчика.
И Хабед-иль-Руман, несмотря на природную застенчивость, отвечал на вопрос так же резко:
- Нет, я знать тебя не знаю.
- Так узнаешь, - усмехнулся дикий колдун и ударил отрока по щеке. - Я - Мограбин, неужели ты не слышал обо мне?
Хабед-иль-Руман, царский сын, которого ударили первый раз в жизни, к которому никто никогда не смел обратиться иначе, чем с великой обходительностью, даже когда речь шла об упреках и замечаниях, опешил до крайности. Он усомнился в том, что это явь, а не сон, и протер глаза, дабы избавиться от страшного наваждения. Мограбин разгадал его мысли.
- Нет, - сказал маг, - ты не спишь. Послушай еще раз: я - Мограбин. Отвечай, неужели ты никогда не слышал обо мне?
- Я слышал от матери, - отвечал царевич, - и от няни историю о яблоке, которое принес моему отцу человек по имени Мограбин.
- Что ты там лопочешь об отце и матери? Ты родился от семечка моего яблока, - возразил чародей.
- Нет, уверяю тебя, - упорствовал Хабед-иль-Руман, - меня родила моя мать, а Хабед-иль-Калиб - мой отец. Так говорили все.
- Все обманывали тебя. - Колдун еще сильнее ударил мальчика по щеке. - Твои так называемые отец и мать были лишь мулами в моем стойле. Посмотрим, что ты перенял от них.
Мограбин зачерпнул дождевой воды, скопившейся в углублении под ближайшей скалой, брызнул ею в лицо юноше, превратил его в мула и уселся на него верхом. Бедному царевичу пришлось быстро освоиться со своими четырьмя ногами и бежать, потому что на него посыпался град ударов.
Хабед-иль-Руман хотел позвать на помощь и помолиться Великому Пророку, но из его пасти вырвались лишь нечленораздельные звуки.
Жестокий колдун не давал ему передышки ни днем, ни ночью, пока они не достигли того места, к которому маг стремился.
и привязал мула к ветке колючего куста.
- Дрянная скотина, - колдун опять ударил бедного мула по спине, - твое воспитание испортило тебя. Посмотрим, смогу ли я научить тебя уму-разуму!
И колдун подошел к роднику, чтобы снова зачерпнуть воды.
Ноги подкашивались под ослабевшим, изможденным, покрытым рубцами телом, в котором был заключен несчастный сирийский царевич. Мограбин приблизился к нему, сбрызнул водой его голову и громко произнес:
- Подданный Затаная, прими свое обличье во имя нашего всесильного господина!
Бедный Хабед-иль-Руман тут же обнаружил, что у него снова есть руки и ноги, правда, изуродованные и окровавленные. Колдун погрузил его в воду, чья прохлада частично возвратила силы умирающему мальчику. Тогда безжалостный мучитель усадил отрока, прислонив спиной к скале, и немного мягче спросил:
- Отвечай, Хабед, чей ты сын?
«Отвечай, Хабед, чей ты сын?»
- Увы! - вздохнул царевич и слабым голосом молвил: - Я - дитя яблока, его семечек, о которых ты говорил. Я - твой, и пусть сердце твое проникнется жалостью!
- Ты правильно сделал, сказав то, что надо. Этой водою я смыл с тебя последнюю каплю той крови, что ты получил от неблагодарных клятвопреступников, которые в ответ на мою доброту трижды на меня покушались! Ты страдал за их предательство, так полагается по общему для всех правилу - дети отвечают за отцов. Жаль, что мне пришлось переложить на тебя часть заслуженной ими кары. Будь благоразумен, слушайся меня во всем, и ты найдешь во мне отца, что будет любить тебя безо всякой снисходительности и воспитывать в строгости. Я не допущу, чтобы ты возгордился царским могуществом и почестями, которые якобы написаны тебе на роду. Со временем я смогу приобщить тебя к такой власти, которой позавидуют все земные правители. На таких условиях ты согласен стать моим сыном, Хабед?
- Увы! Да.
Царевич принял свою изможденность за предвестницу смерти и боялся, что, ответив отказом, очень скоро исчезнет с лица земли.
- Теперь, мой мальчик, - сказал Мограбин, - после того, как своим суровым обращением я успокоил безграничную силу, разгневавшуюся на твоего так называемого отца и на тебя, мы вместе можем обратиться к ней за помощью. Ее именем эта гора приоткроется и освободит проход туда, где ты найдешь всё, что нужно, дабы набраться сил. Там ждут тебя увеселения и знания, коих ты не мог получить от невежественного шейха, вбившего себе в голову, будто все тайны природы заключены в одной-единственной книге, тогда как на самом деле она есть лишь собрание вымыслов и бредней.
Хабед-иль-Руман был при смерти, но ему очень хотелось жить.
- Я сделаю всё, что ты захочешь, - сказал он тому, кто был с ним так жесток и неумолим, а теперь как будто проникся сочувствием.
Колдун поднялся, вытащил из кошеля, что висел у него на поясе, крохотную книгу, лампу и огниво, набрал сухих листьев и развел огонь. Затем бросил в пламя куренья, шепотом пробормотал какие-то заклинания, а после громким голосом произнес:
- Всесильный Затанай, царь всей земли! Двое детей твоих хотят отдохнуть в отрадном уголке, где вкусят они твоих щедрот. Пусть именем твоим гора отворится и позволит нам войти.
Юный царевич, погруженный в свои страдания, едва улавливал смысл слов, доносившихся до его ушей. Но вдруг земля под ним задрожала, и мальчик снова лишился чувств. Колдун подошел к нему, дал понюхать пахучую настойку, которая тут же частично вернула Хабеду силы, подал ему руку и помог встать на ноги. Затем он подвел юношу к пещере, что раскрылась в недрах горы. Лампа в руке чародея освещала извилистые проходы, по которым они вскоре вышли к великолепному плато, простиравшемуся под ясным и ласковым небом. Здесь всё покрывала прекрасная буйная растительность, что говорило о плодородии почвы и обилии орошавших ее ручейков.
Куда бы ни обращался взор, везде открывался приятный вид.
Там и сям, перебегая с места на место, паслись животные, птицы рассекали воздух, но никто из них, казалось, не испытывал страха и не обращал внимания на людей, ибо был поглощен своими надобностями и удовольствиями.
- Да, здесь очень красиво.
- То-то, сын мой. - Маг обвел рукою дали. - Всё это будет твое и мое, если ты будешь благоразумен. Однако есть еще кое-что.
В тот же миг перед ними показался дворец величия и роскоши необыкновенной.
- Как ты думаешь, - продолжал Мограбин, - кому он принадлежит?
- Тебе, конечно, - отвечал царевич.
- Правильно, - сказал его проводник. - Дворец принадлежит твоему отцу Мограбину, и, если родитель будет тобою доволен, дворец станет твоим… Признайся, мой мальчик: когда я так жестоко обращался с тобой, ты и не подозревал, что я люблю тебя и приготовил тебе такое богатство. Дети принимают тех, кто их балует, за лучших своих друзей, но с молодыми так поступать нельзя: сначала они должны научиться бояться, а потом уже понять, кого им надлежит любить… Когда ты жил у сирийского царя, тебе позволялись любые прихоти, и, повзрослев, ты считал бы, что можешь даже разрушить всё царство и при этом снискать одни лишь похвалы и благодарности. Запомни: здесь за каждую ошибку ты будешь сурово наказан, за добрые дела - вознагражден. Вот так обращаются с теми, кого любят. Непослушание не получит прощения точно так же, как и недоверие… Ты, быть может, полагаешь, мой дорогой мальчик, что в этом просторном дворце нас ждет множество рабов. Когда я решил привести сюда своего сына, чтобы дать ему подобающее воспитание, я прогнал всех до единого, дабы не осталось ни одного льстеца и подхалима… Ты ни в чем не будешь нуждаться, ибо нет для меня невозможного. Я любил тебя с самого твоего рождения, хотя ты об этом даже не подозревал, и я сделал так, чтобы к тому времени, когда ты будешь готов воспринять мои наставления, я был способен заменить любого прислужника. Я посчитал необходимым удалить от тебя всех слуг, ибо сам услужу тебе лучше любого раба.
Невозможно описать мысли, что порождала в голове Хабеда-иль-Румана эта смесь из строгости, ласки, угроз и посулов, которую обрушивал на него Мограбин, и особенно то, в сколь невыгодном свете маг выставлял воспитание, полученное мальчиком во дворце Тадмора.
Всё было внове для юного царевича: и то, как с ним обращались, и то, что ему обещали. Не что иное, как страх, заставлял его скрывать свое замешательство. Другие чувства возникли у него, лишь когда он вступил в уединенную обитель, которая якобы принадлежала Мограбину.
В этом дворце всё было большим, благородным и в то же время роскошным, но не это удивляло мальчика, привыкшего к великолепию. Его поражало, что двери распахнуты настежь и рядом с ними нет ни одного стражника.
От колоннады в перистиль, от перистиля в вестибюль, от зала к залу провел колдун своего пленника до палаты, каждый угол которой украшали фонтаны с кристально чистой водой.
Посередине залы стоял стол из крапчатого мрамора, из него через определенные промежутки времени вырывалась струя воды, и, поиграв на эмалях чаши, исчезала.
Высокая застекленная дверь, доходившая почти до потолка, пропускала внутрь солнечный свет, и он озарял струю воды так, что она превращалась в живую радугу.
У каждой стены стояла великолепная софа, а у четырех больших окон, которые освещали залу, располагались вольеры из филигранного золота{302}. В них восхитительно щебетали птицы с самым разным и ярким оперением. Они порхали среди благоухающих цветов и кустов, что росли на дне этих просторных клеток.
- Вот, мальчик мой, - сказал Мограбин своему воспитаннику, - это твой рабочий кабинет, если он, конечно, тебе подходит, ибо ты здесь хозяин и имеешь право выбирать. Теперь тебе надо поесть. Присядь на софу, отдохни, пока я не подам ужин… Здесь рядом есть баня, я разожгу дрова и согрею воду. У тебя на руках и теле конечно же остались следы от моих ударов: мы постараемся мало-помалу избавить тебя и от боли, и от синяков… Запомни, сын мой, среди услад и благополучия тебе нельзя забывать о страданиях, которые ты испытал. Я покину тебя ненадолго - пойду приготовлю всё необходимое.
С этими словами Мограбин вышел, оставив Хабеда-иль-Румана лежать на софе. Мальчик предался бы размышлениям, если бы мелодичное пение птиц, приветствовавших заход солнца, не отвлекало его.
Хозяин вернулся с корзиной великолепных фруктов и сказал:
- Выбирай и ешь.
Он опять исчез и немного погодя позвал мальчика:
Мограбин провел Хабеда в дивный соседний зал, раздел его и оставил в теплой и благоухавшей чудесными запахами парной.
Через какое-то время чародей опять зашел в баню, завернул своего ученика в тончайшие шелковые простыни и немного помял синяки, что отзывались болью на каждое его прикосновение. Однако вскоре всё прошло, лишь кое-где сохранились едва заметные царапины.
- Был бы ты в Тадморе, - сказал колдун, - тебе прислуживал бы раб. А насколько лучше и бережнее руки отца! Теперь ты пришел в себя, мой дорогой сын, пойдем, я накормлю тебя ужином.
Мограбин подал Хабеду шелковый халат и подштанники, заботливо причесал и умастил его волосы, затем проводил в комнату, озаренную сотней ламп в великолепных жирандолях{303}, и уложил на самую широкую и мягкую софу.
- Не думай, что подобные удобства будут ждать тебя каждый день, но я считаю, что тому, кто слишком устал, нужен хороший отдых. Поспи немного, я накрою на стол, у меня уже все готово. Я сам собрал овощи и забил нужного зверя. Я очень расторопный кухарь, со временем ты тоже этому научишься.
Мограбин удалился, а утомленного и распаренного Хабеда-иль-Румана, который пришел в полную растерянность от всего случившегося, сморил сон.
Пока юноша дремал, стол покрылся изысканными яствами: дичь, рыба, рис, а рядом, на поставце, появились многие виды варенья, тонкие вина и гора фруктов.
- Эй! Хабед! Пора поужинать, - позвал Мограбин.
Царевич сел. В его возрасте голод дает о себе знать сильнее, чем во всяком другом. Хозяин его, сидя напротив, прислуживал с великой внимательностью и самым умильным тоном говорил приятные и лестные слова.
Эта перемена в поведении похитителя поражала Хабеда больше всего. Но вот сирийский царевич обратил внимание на лицо говорившего с ним человека и обнаружил, что оно переменилось так же, как и его голос. Это было лицо почтенного старца, чьи глаза сверкали сверхъестественным огнем, а все прочие черты отличались приятностью.
- Но ты же, - в чистосердечном порыве воскликнул Хабед-иль-Руман, - вовсе не тот гадкий кривой, который похитил меня, превратил в мула и бил!
- Дитя мое! Я уродливый и кривой для тех, кто мне не нравится. Но для сына послушного, каким ты стал сегодня, я всегда буду таким, как сейчас. Теперь ты признаёшь меня своим настоящим отцом?
Молния, блеснувшая на мгновенье в глазах Мограбина, не позволила Хабеду-иль-Руману задуматься.
- Да, конечно, - согласился юноша. - Ты - мой отец.
При этих словах колдун поднялся и с нежностью обнял мальчика.
- Ах! Я так и знал, что в тебе заговорит моя кровь! - воскликнул он. - Пойдем в спальню, мой дорогой сын, надеюсь, ты станешь мне великим утешением в старости, и я умру, оставив наследника, который в могуществе своем превзойдет всех земных владык.
Мограбин взял царевича за руку и отвел в спальню, где была приготовлена роскошнейшая из постелей.
- Ложись и крепко спи до самого утра, - сказал маг, - завтра я покажу тебе, как тут всё устроено, а когда наберешься сил, мы поговорим о твоем обучении.
На этом месте прекрасная Шахразада еще раз прервала свой рассказ.
- Полюбуйтесь, султан, на адскую хитрость гнусного Мограбина, - сказала она. - Кто усомнится в том, что он любит мальчика? Кто не поверит в то, что он желает ему счастья? На самом деле он хочет запугать Хабеда, соблазнить удовольствиями и, подчинив своей воле, вселить в его душу порок и сделать таким же злобным и преданным слугой Затаная, каким был он сам.
Маг изображал из себя угодливого раба, повара, наставника и так, жертвуя собственным самолюбием, стремился завоевать доверие мальчика и стать его полновластным господином. Расставив многие ловушки, он удалился, чтобы изобрести и подготовить новые.
ЧАРОДЕЙ, или РАССКАЗ О МОГРАБИНЕ
Продолжение
Юный сирийский царевич, к вину не привычный, захмелел и крепко уснул.
Когда солнце взошло, Мограбин с осторожностью раздвинул полог его кровати.
- Пора, сын мой, - сказал он. - Прекрасное утро зовет нас на прогулку, не упустим его, насладимся им сполна. Возьмем лук и стрелы. Ты - араб, я - мавр, нам обоим положено уметь стрелять. Мы пройдемся по некоторым любопытным местечкам моих владений и будем искать в воздухе, на земле и даже в воде то, чем можно утолить голод. В общем, постараемся приятно провести время и научиться обходиться собственными силами, чтобы добывать себе пропитание.
Мограбин говорил и одновременно помогал Хабеду-иль-Руману надеть удобную для прогулки и охоты одежду.
Они тронулись в путь. Небо выглядело кристально чистым, большие белые облака, зависшие над горной цепью, обрамляли горизонт, и, казалось, солнце повсюду дарило природе жизнь, не обжигая ее своими лучами, а легкий ветерок волновал воздух лишь для того, чтобы его освежить.
- Я должен поведать тебе, сын мой, - сказал Мограбин, - в какой части света мы находимся. Это маленькое плато со всех сторон окружено Атласскими горами{304}, и раньше оно было пустынно, безводно и необитаемо… Когда я решил устроить себе здесь постоянное жилище, тут были только пески и облака, вроде тех, что ты видишь за горами, - никакой живности, ни змей, ни даже маленькой колючки. Ветры хозяйничали в этих местах и поднимали песчаные бури, жара была невыносимой. И нигде - ни капли воды, так что все повелители мира вместе взятые не смогли бы выстроить здесь даже маленькой лачуги… Однако нет ничего невозможного для тех, кто, как ты и я, имел счастье с самого рождения подчиниться великому духу, владеющему сокровищами и тайнами природы. При его могущественной поддержке я приобрел необходимые познания и перенес сюда самые плодородные долины мира и всё, что могло обогатить это плато чудесами царства растений. Я заставил выйти на поверхность земли источники, и они оросили ее своею водой. Тем же способом я перенес сюда всё необходимое, дабы сделать жизнь человека удобной и приятной.
Рассказом о совершенных чудесах Мограбин полностью завладел вниманием своего ученика. Они стояли над бурной речкой с чистой прозрачной водой, как вдруг на другом берегу показалась газель. Одним взмахом руки Мограбин заставил ее бежать, а потом пустил ей стрелу вдогонку, и животное повалилось в траву.
Хабед-иль-Руман заметил на полянке между рощицами молодую косулю, и, желая продемонстрировать свои умения, прицелился и выстрелил. Раненое животное споткнулось, сделало еще несколько шагов и рухнуло.
- Чудесно, сын мой, - похвалил мальчика чародей и в тот же миг склонился к реке, пронзил показавшуюся над водой рыбу стрелой, а Хабиб проворно выхватил улов, чтобы его не унесло течением. - Оставим здесь нашу добычу, я вернусь сюда позже, нам надо еще пройтись, и лишний груз будет только помехой. Я хочу показать тебе сегодня одно очень важное и полезное для нас место: птичий двор. Поскольку я очень часто отлучаюсь, там ты найдешь всё необходимое для пропитания, когда учение не позволит тебе прервать занятия и выйти на охоту. Сегодня мы больше никуда не пойдем, но впредь будем часто выходить, и я хочу, чтобы каждый раз у нашей прогулки была новая интересная цель.
Льстивый колдун подвел Хабеда к вольеру, спрятанному посреди смешанного леса: разнообразие цветов, плодов и семян создавало чарующее впечатление.
Вольер, площадью в сто квадратных шагов и высотою в сто, был окружен решеткой из филигранного золота, покрытого нежно-зеленой эмалью. Только вплотную приблизившись, можно было разглядеть ее тончайшие прутья.
Для украшения вольера подобрали деревья, кусты и цветы, чьи плоды и семена любили птицы со всех концов света. Вокруг стволов высоких деревьев, по которым было бы трудно добраться до гнезд, вились удобные винтовые лестницы, доходившие до самой верхушки.
Благодаря постоянной влажности и солнцу, плодородная земля покрывалась пышной растительностью и обеспечивала питание всем собранным здесь разнообразным птицам.
Мограбин с удовольствием наблюдал, какое впечатление производит это зрелище на чистую душу его ученика. Колдун стремился отвлечь юношу от всяких воспоминаний о родительском доме, чтобы поскорее безвозвратно подчинить его себе и использовать для исполнения своих опасных замыслов.
Мальчик не удержался и залез на вершину кедра, чтобы разорить гнездо диких голубей. Взяв четырех птенцов, он положил их за пазуху и слез с дерева, довольный своею добычей. Если бы все это происходило в Тадморе, Хабед радовался бы всей душой, но здесь, несмотря на ласки Мограбина, сердце царевича всё время было не на месте.
- Кажется, мое дорогое дитя, - заметил колдун, - ты уже утомился. С вершины кедра ты должен был видеть дворец, он совсем недалеко отсюда, ступай, отнеси туда голубей и переоденься, чтобы наряд не стеснял тебя. Я подберу нашу добычу и тут же присоединюсь к тебе, а потом займусь обедом.
Оставшись без присмотра, Хабед-иль-Руман, возможно, задумался бы над тем, что происходит, но по пути во дворец ему попались незнакомые деревья, на которых висели разные и очень привлекательные с виду плоды.
Юноша сорвал несколько фруктов и попробовал, вкус их показался ему восхитительно тонким, он начал есть и никак не мог насытиться. Наконец, прихватив с собой несколько штук, Хабед вернулся в палату с фонтаном и выложил на стол всё, что принес. Казалось, птицы в вольерах обрадовались, завидев его: они запрыгали и весело защебетали на разные лады.
Сирийский царевич нашел роскошное и удобное платье и только переоделся, как явился колдун.
- Ах, мальчик мой! - воскликнул он. - Ты справился без моей помощи! Нет ничего плохого в том, что ты учишься этому, но я огорчен тем, что не смог избавить тебя от трудов.
Сколь ни был Хабед-иль-Руман привычен к лести, последняя сильно смутила его: он всей душой был привязан к своим родителям и еще не мог от чистого сердца радоваться ласкам своего предупредительного наставника.
Чародей заметил плоды, лежавшие на столе.
- Ах, - сказал он, - могу поспорить, ты попробовал эти фрукты.
Царевич покраснел.
- Ты думаешь, я стану тебя упрекать? - спросил Мограбин. - Ты же мой сын, всё мое - твое. Я не из тех отцов, что трясутся над каждой мелочью и берегут ее для себя. И я не понимаю родителей, которые удаляют от себя сыновей под предлогом их учения, лишь бы избавить самих себя от трудов и забот и не разделять с детьми свои увеселения… Мой сын здесь - такой же царь, как и я. Ему полагается слушаться, а мой долг - объяснить ему его обязанности и облегчить их исполнение. Так вот послушай меня, Хабед! Я запрещаю тебе пробовать эти фрукты, потому что они отбивают охоту есть, которая является лучшей приправой к обеду. Отдохни на софе, сегодня можно. Послушай пение птиц, а твой кухарь тем временем постарается приготовить обед как можно быстрее, чтобы не заставлять тебя долго ждать.
Царевич, растерянный и полный сомнений, невольно задумался обо всем, что услышал, и, переходя от одного вольера к другому, просовывал между прутьями кончики пальцев. Птицы тут же подлетали к ним и начинали поклевывать.
Не прошло и получаса, как стол был накрыт: рыба, мясо газели и косули, голуби - всё было очень вкусно.
Колдун - внимательный, обходительный и вкрадчивый - постепенно завораживал и одолевал невинное создание, которое хотел заманить в свою западню. Юный царевич уже начал думать, что благодаря волшебному яблоку старик, который называет его своим сыном, может, и в самом деле его настоящий отец. И под конец обеда Хабед-иль-Руман, выпив за здоровье Мограбина, назвал его отцом.
- Но ведь, - добавил он, - Эль-Менур по-прежнему моя мать?
- Не больше, чем твоя кормилица, - ответил маг. - Я запрещаю тебе думать об этих людях. Чтобы отделаться от тебя, они поручили твое учение старому пустомеле, который только и делал, что ограничивал тебя во всем и пичкал разным вздором… Когда они дарили тебе птичку, сын мой, то считали, что это отменный подарок. Я даю тебе сто тысяч птиц. Все твердили, что ты рожден для того, чтобы править, а тебе приходилось слушаться седого старикашку, который тыкал тебя носом в одну-единственную, полную благоглупостей книгу. Твой так называемый отец окружил себя семьюдесятью тысячами стражников, будто он очень важный человек, а тебя, бедного-несчастного, оставляли посреди оравы детишек. Мне ничего не стоило тебя похитить… О мой дорогой сын! Я ненавижу тех, кого ты считал своими родителями, за причиненное тебе зло гораздо больше, чем за то, что они не сдержали свое слово, за их вероломство и ужасную неблагодарность по отношению ко мне… Я облагодетельствовал их, а они трижды пытались меня убить. И я уверен, мне будет трудно удержать тебя от мести, когда ты поймешь, что это за люди.
Надо признать, несмотря на внешнее правдоподобие своих доводов, Мограбин еще не достиг желаемого. Хотя он говорил тоном проникновенным и в то же время язвительным, царевич почувствовал, как сжалось его сердце, и опустил заблестевшие от слез глаза.
приятный, - вот хитрость, на которую пошел маг. Вскоре винные пары затуманили голову юноши, и его так называемый отец с великой осторожностью перенес свою жертву на софу.
Когда простодушный царевич очнулся, чародей снова осыпал его ласками, приправленными лестью. Хабед попадал то в западню вкусной и обильной трапезы, то забывался сном, вызванным тем или иным способом, а следующий день принес ему новое зрелище.
Колдун опять повел его на прогулку. Он показал скотный двор, зверинец с дикими животными и даже хищниками. Одни звери ласкались к нему, другие подчинялись в ответ на его приказания, а третьи, о которых обычно говорят с ужасом, униженно ползали у его ног.
- Смотри, сын мой, - сказал Мограбин. - Вот преимущество ученого человека: все живые существа прислушиваются к его голосу. Собака, которая сторожила двери твоего седобородого шейха, укусила бы его, подойди он к ней слишком близко, и ни одна дворняжка не усидела бы на месте, пока он читает свой Коран. Я же скажу тебе всего одно слово, и, повинуясь ему, кедр, самое высокое из деревьев, согнется перед тобою. Так что теперь ты должен понять: тебя учили вещам совершенно никчемным.
Хабед-иль-Руман вернулся в палату с фонтаном пораженный и полностью очарованный всем, что увидел.
Колдун кормил его, поил и пылинки с него сдувал, но при этом, если не считать постоянного, неослабевающего внимания, предоставлял, если можно так сказать, самому себе.
После полудня Хабед занимался в библиотеке. Там ему предлагалось всё необходимое для того, чтобы с толком проводить время: от музыкальных инструментов до книг по астрологии и оккультным наукам - словом, любые средства для приобретения знаний, доступных человеческому разуму.
- Человек невежественный ничтожен, - внушал царевичу чародей. - Он уступает животным в силе и ловкости и обладает лишь тем преимуществом, что может кое-как передать свои чувства и мысли, чаще всего толком не понимая, что говорит, тогда как те, кого он именует скотиной, выражают собственные желания всегда ясно и четко. Здесь ты начнешь свое образование, воспользуешься всем, что я собрал и сделал, и закончишь его так, как я скажу, когда буду доволен твоими успехами… Первым делом надо научиться легко изъясняться, затем освоиться с искусством последовательно и четко развивать свои мысли. У тебя перед глазами пройдут один за другим всевозможные предметы, способные натолкнуть на размышления. Помни, мой дорогой сын: ты сможешь приобрести эти познания только с моей помощью. И когда-нибудь своим беспрекословным послушанием и упорной работой ты добьешься признания того, кто играет всеми живыми созданиями столь же легко, как ты играл в бабки{305} в убогом дворе у старого шейха… Пусть предметы, которые я предлагаю тебе изучить и осмыслить, не пугают тебя. Наука не так уж сложна, как полагают, когда ее начала просты, а предметы, из которых она состоит, поддаются исследованию. Природа остается необъяснимой тайной лишь для тех, кто не сумел, в отличие от нас с тобою, подобрать к ней ключ.
Хабед-иль-Руман обладал живым воображением и отличался прилежанием. Любознательность пробудилась в нем чудесным образом, и мальчик сам устремился навстречу опасным урокам.
Вскоре наставник и ученик договорились о порядке, в котором будут изучаться предметы, и о расписании занятий. Учение пошло с невероятной горячностью с обеих сторон. Приходилось силой отрывать молодого человека от наук, которыми он занимался, чтобы увлечь его на охоту или рыбалку. Вследствие природной одаренности и старательности ум мальчика сделался ненасытным, и самые удивительные успехи он делал в математике.
Мограбин хвалил себя за то, что нашел наконец того, кто вместе с ним исполнит его замыслы, о которых пока еще рано было говорить. Дабы когда-нибудь сделать своего ученика таким же злобным, как он сам, ему следовало до поры до времени держать юношу на ступень ниже в познаниях и могуществе. И потому, как только чародей видел, что Хабед, предоставленный самому себе, заходил слишком далеко, он изобретал какое-нибудь развлечение.
- Давай-ка, мальчик мой, оставим астролябию и компас, - предложил как-то маг, - мы уже достаточно поработали, пойдем взглянем на наши конюшни.
Хабед-иль-Руман повиновался и был несказанно поражен, когда в столь уединенном месте обнаружил великолепных лошадей, число которых намного превосходило всё, что он видел во дворце Тадмора.
- Ты получишь удовольствие, сын мой, - говорил колдун, - если прокатишься на одной из этих лошадок. Выбирай, какую хочешь, а я возьму свою, и мы вместе поупражняемся в верховой езде.
Царевич сделал свой выбор, и наставник тут же надел на его лошадь седло и узду, а на свою накинул лишь шелковую зеленую нить, и оба всадника помчались галопом.
Три года назад в Тадморе Хабед начал ежедневно ездить верхом. Он был крепок и хорошо держался в седле, но Мограбин открыл ему более естественные и легкие приемы управления лошадью. Одним словом, старик научил его говорить с животным так, чтобы оно слушалось.
Занятия математикой, в которой Хабед-иль-Руман делал заметные успехи, он прерывал ненадолго - его постоянно тянуло к ней, и колдуну приходилось снова и снова придумывать, чем бы его отвлечь.
У Мограбина было даже целое стадо слонов. Когда юный царевич увидел этих величественных животных, ему захотелось самому убедиться в их необыкновенных способностях.
После того как Хабед вдоволь насладился послушанием и сообразительностью слона, маг отвел мальчика на кухню, чьи тайны он мог раскрыть, ничего не боясь.
было подавать на стол.
Он клал нужный кусок в воду и говорил: «Кастрюля, делай свое дело!» Огонь подчинялся этому же приказанию. В общем, чародей делал всё и при этом как будто даже пальцем не шевелил.
- Я показываю тебе, мой мальчик, искусство, которым ты непременно должен овладеть. Тебе придется готовить самому, когда я буду в отлучке. Делай как я и произноси только такие слова: «Во имя великого духа, господина всех духов, слушайтесь сына этого дома…» Хочу предупредить тебя, что завтра, когда ты проснешься, меня здесь уже не будет. Долг призывает меня, я должен исполнить его. На земле всё построено на подчинении, но только одно из них приятно - я говорю о подчинении сына своему отцу. Хотя мое положение вынуждает меня оставить тебя одного, считай, что мыслями я с тобой, и воображай, что это я приказываю тебе делать всё, что необходимо для твоего продвижения вперед… Продолжай свое учение и упражнения, сын мой, но разбавляй их увеселениями и отдыхом. Не забывай, что слишком большое напряжение вредно для твоего здоровья, особенно когда меня нет поблизости и я не могу предложить тебе лекарство. Гуляй по всем приятным местам, которые нам здесь приготовлены. Именем, что я сообщил тебе, перед тобой откроются все двери. Когда поедешь на охоту, вода, преградившая путь, расступится перед тобою, ибо сын дома - ее хозяин.
С этим напутствием Мограбин уложил Хабеда-иль-Румана в постель, поцеловал его, выказав самую нежную привязанность, и оставил за хозяина дома того, кого ради собственной выгоды собирался заковать в цепи самого жестокого рабства.
На следующий день царевич поднялся и провел день точно так, как ему было предписано. Он прервал расчеты и сменил астрономические инструменты на музыкальные.
Потом юноша отправился на охоту, но дичь трогать не захотел, а лишь доставил себе удовольствие, отобрав у птиц их невинное потомство.
Он нарвал овощей и фруктов, и, поскольку память у него была так же хороша, как и ум, приготовил себе обед не менее проворно, чем сам колдун.
Занятия Хабеда были столь разнообразны, а любопытство удовлетворялось и вновь пробуждалось столь различными предметами, что, если и оставались в его сердце какие-то чувства к тому, что увлекало его в Тадморе, то они как бы дремали. Когда же он все-таки вспоминал свои прежние развлечения и уроки, то испытывал лишь презрение, понимая, как мало пользы они ему принесли.
Сердце его отказывалось испытывать нежные чувства к колдуну, но разум взывал к признательности за неустанные заботы и за обращение, которое походило на благодеяние.
Хабеду невозможно было выразить свои чувства иначе, чем неукоснительным послушанием и соблюдением установленного порядка. К такому выводу постоянно приходил сирийский царевич.
- Ты хочешь заниматься одной лишь математикой и физикой, - громко говорил он сам себе, - но тебе запретили это делать, и ты должен отвечать на проявленную к тебе доброту слепым повиновением.
Ах, как хорошо поступал Хабед, когда так верно рассуждал и так громко произносил вслух то, что думал! Его грозный хозяин, Мограбин, был всё время рядом, как невидимый соглядатай. Он только притворился, будто отлучился, а на самом деле хотел узнать, каковы тайные намерения его ученика, и, как только поверил, что достаточно его испытал, снова появился во дворце.
Утром, когда Хабед-иль-Руман открыл глаза с первыми лучами зари, которую птицы прославляли своими звонкими трелями, его коварный хозяин помог ему одеться, осыпая самыми нежными ласками. Царевич отвечал как мог. И обычные дневные занятия вновь потекли своим чередом.
Ученик, ни слова не говоря о пользе своих занятий, с удовольствием признался колдуну, что с толком проводил время в одиночестве, упражняясь в стрельбе из лука и гораздо чаще попадая точно в цель.
Кроме того, он научился прекрасно управлять лошадью, копьем поражал дичь с любого расстояния и одним ударом меча на полном скаку рассекал яблоко пополам.
ему хитрый колдун? Он делал вид, что узнаёт обо всем с огромным удовольствием.
Прошло два месяца, а Мограбин ни разу больше не заикнулся об отлучке. И наконец приблизился час, когда он мог привести в исполнение свой великий замысел.
Всего никогда не предусмотришь, и могло случиться так, что магу пришлось бы сбросить свою маску. Что будет, когда Хабед узнает, кем на самом деле является его так называемый отец и к чему он его готовит? Вдруг царевич откажется от всего, что их связывает? Или перестанет быть невинной жертвой, которую колдун должен отдать своему повелителю Затанаю, дабы добиться еще большей для себя милости?
Значит, Мограбину нужно поспешить и поскорее довести Хабеда до того состояния, в котором его можно будет доставить туда, где всесильный дух принимает от нечистого племени своих почитателей жертвы - души, что им удалось отвратить от веры во Всемогущего Творца и в пророчество Мухаммада.
Храм, предназначенный для человеческих жертвоприношений, находился в море, что омывало берег неподалеку от города Туниса. Проникнуть в него можно было, войдя через одну из девяти потайных дверей Дом-Даниэля и спустившись на тысячу четыреста ступеней.
Здесь, в этом капище, Затанай или его правая рука совещались со своими приспешниками, придумывая, как еще под видом добра распространить по всем уголкам земли зло.
Сюда, к подножию этого страшного трона, Мограбину предстояло привести невинного и простодушного Хабеда-иль-Румана, чтобы тот, сам того не ведая, принес в жертву свою чистую душу, отказался от веры в Аллаха и стал слепым орудием самой жестокой и отвратительной власти, обманутым человеком, полагающим, что он идет к свету и благу.
Однако прежде царевичу предстояло добраться до трона Затаная. Чтобы войти в Дом-Даниэль, миновать таинственную дверь и спуститься по лестнице, юноше необходимо было изучить двенадцать из сорока книг - врат оккультных наук.
Ни один человек не в состоянии передать эти знания другому, каждый сам должен найти заветный ключ.
или мнимое добро в интересах их повелителя. Постичь же эту тайну можно, если только кто-то сообщит ключ к этой книге или научит, как его найти.
Скоро Мограбину предстояло совершить настоящее путешествие и уехать так далеко от дворца, что ему уже невозможно будет наблюдать за всем, что там происходит. Однако мага это не тревожило, ибо в его волшебных владениях всё подчинено заклинаниям, и, кажется, Хабед-иль-Руман с его чистой душой был зачарован больше всех. Открытость и неведение подопечного позволяли слуге Затаная не беспокоиться и не опасаться ума и сообразительности юноши. Правда, Мограбину предстояло посвятить ученика в начала магии, однако, не зная всей науки, тот всё равно не сумеет воспользоваться полученными знаниями и снять заклятия там, где всё заколдовано.
- Мой дорогой сын, - сказал чародей, предупредив Хабеда о своем скором отъезде. - Я не знаю, как долго продлится мое отсутствие, но мои нежные чувства к тебе позволяют надеяться, что мы расстаемся ненадолго. Где бы я ни был, я всё время буду думать о тебе. Помни о моих наставлениях, продиктованных дружбой, дружбой сильной и требовательной. Все они должны исполняться неукоснительно, ибо я непослушания не потерплю… Пользуйся тем, что тут имеется, как раньше. Ты здесь знаешь еще далеко не всё, и то, чего ты еще не видел, может оказаться намного интереснее того, с чем ты уже знаком. Я хочу, чтобы ты открывал новое по воле случая, ибо это придаст особый интерес твоим прогулкам… До сих пор, мальчик мой, я сдерживал тебя, когда ты слишком усердствовал в своем учении. Я боялся, что ты станешь слишком большим домоседом, но благодаря мне ты стал крепче и подвижней, и теперь пришла пора трудиться, не жалея сил и времени. После моего возвращения я отведу тебя туда, где понадобится умение открывать двери. Пойдем в библиотеку, я вручу тебе ключи… Видишь этот ряд из сорока томов, советую тебе изучить первые двенадцать. Ты должен усвоить содержание этих книг так, как если бы сам написал их. В них содержится множество секретов, до которых тебе придется докапываться самому. Но я строго-настрого запрещаю использовать эти заклинания без меня… Дай мне слово, что ты не станешь пытаться проверять их действенность.
Хабед-иль-Руман пообещал сделать всё, как велел Мограбин, и колдун, крепко обняв мальчика на прощание, удалился. Некоторое время спустя земля задрожала, сообщив всем, кроме юного ученика, что наставник только что силой колдовства заставил гору выпустить его за пределы волшебного плато.
Хабед взял в руки первую книгу и поначалу ничего в ней не понял, но уже скоро ему стало ясно: чтобы в ней разобраться, нужно прибегнуть к вычислениям. И после этого дело пошло на лад. Чем больше юноша трудился, тем легче он продвигался вперед, и работа, которая у человека неподготовленного заняла бы целый год, отняла у царевича всего несколько дней. Когда же Хабед закончил изучение двенадцати книг, ему так захотелось узнать больше, что он тут же взялся за тринадцатую, однако не смог разобрать ни строчки: и его математические познания, и сообразительность оказались бессильны.
Тут он вспомнил, чему учился у шейха, своего старого наставника. Тот говорил: «Не ломай себе голову, мой дорогой ученик, обратись к Великому Пророку, попроси его осветить твой разум, а после продолжи работу».
Хабед немедленно исполнял указание своего учителя, ведь это всегда помогало.
С тех пор как сын халифа оказался во дворце Мограбина, все его мысли о вере отошли на задний план из-за речей, действий и хитростей колдуна. К счастью, острая необходимость заставила царевича прибегнуть к старому проверенному способу: он припомнил молитву, которую велел ему произносить шейх, от всей души воззвал к Мухаммаду, а затем с легким сердцем лег в постель.
И вот между бодрствованием и сном явился к нему дух в человеческом обличье и мягко, тихо промолвил:
«Эта первая глава была написана в третий лунный месяц нисан{306}». Кажется, в этих словах есть смысл, однако не в нем состоит их польза… Сначала сосчитай количество букв в этой фразе, полученное число укажет на первую строку, которую ты должен найти. Затем посчитай в ней буквы, ты получишь номер следующей строки и так далее. Расставь все строки по порядку, прочти, и ты познаешь смысл главы: в ней ровно столько строк, сколько букв в первой из них… Следуя этому принципу, ты прочтешь другие главы и на этом закончишь работу - тринадцати книг вполне достаточно для того, что ты должен сделать. Ты пойдешь в комнату колдуна и увидишь там беломраморную статую. Ударь ее по правой щеке и скажи: «Исполняй свой долг для сына этого дома». Статуя сдвинется, стена за ней раскроется, и ты увидишь то, с чем тебе следует познакомиться.
Внимательно выслушав это длинное наставление, Хабед-иль-Руман совершенно пробудился. Он понял, что больше не уснет, и, поскольку лампы в библиотеке еще не догорели, поспешил вернуться к книгам.
Разыскав нужный том, юноша тут же принялся за работу, и дело пошло у него так быстро, что еще до рассвета он уже во всем разобрался.
Одна из глав особенно привлекла его внимание. Там говорилось о том, как узнать, не является ли животное на самом деле заколдованным человеком, и как при необходимости вернуть несчастному дар человеческой речи.
«Неужели, - вздохнул он, - все эти тигры и львы, которые ластились ко мне, на самом деле такие же люди, как я? Попробую поговорить с одним из них, хотя об этом нет ни слова в первых двенадцати книгах, чьими секретами я обещал не пользоваться. Да, но сначала сделаю то, что велел мне добрый дух, и проникну в комнату колдуна».
Хабед встал и, прежде чем войти в покои своего грозного хозяина, на всякий случай взял огниво, лампу и куренья.
Мальчик нашел статую, заставил ее открыть дверь в стене и вошел в вольер, полный попугаев, соек, сорок, скворцов и дроздов. Завидев его, птицы начали кричать на все лады:
- Кто здесь? Кто? Кто?
- Наверняка, - промолвил Хабед, - здесь нет заколдованных людей, потому что всё это птицы говорящие.
Затем он заметил на жердочке привязанного к ней стальной цепочкой большого индийского попугая ара[82]{307}, который сидел пасмурный, не издавая ни звука. Юноша приблизился к нему и спросил:
- За что тебя заколдовали? Ты был очень злым?
- Отвечай, почему другие птицы говорят, а ты молчишь? Ты - человек, превращенный в ару?
Попугай еще ниже опустил голову, всем своим видом взывая к состраданию.
- Ах, - воскликнул Хабед-иль-Руман, - но не зря же меня сюда направили? Мухаммад, к которому я обратился за помощью, не стал бы вводить меня в заблуждение.
- Мухаммад! Мухаммад! Мухаммад! - закричали разом все птицы и захлопали крыльями.
- Странно, - задумался царевич. - Наверное, надо попытаться сделать так, чтобы он заговорил. Ну-ка, ара, дай мне три перышка с твоей головы.
Попугай охотно исполнил приказание. Хабед-иль-Руман зажег огонь и бросил в него куренья, а затем поднес к пламени перья и сказал:
- Если ты человек, возвращаю тебе дар речи.
- Увы, да, я был человеком, - печально произнес ара, - человеком грешным, потому что позволил Мограбину, этому сыну демона, вовлечь меня в его темные дела. Теперь же я счастлив, ибо Аллах сжалился надо мною и Мухаммад прислал к нам своего вестника.
- Скажи мне, человек-ара, - продолжил царевич, - могу я вернуть тебе твое прежнее обличье?
- Да, если Аллах позволит тебе одолеть злодея, что держит меня здесь, - отвечал попугай. - Меня посадили на цепь не только по воле моего врага, но и по моей тоже. Ты должен подчинить себе его колдовскую силу, только тогда я смогу надеяться снова стать человеком. Увы! Молодой посланец Пророка, мне кажется, ты не сознаешь, где находишься. Как же ты попал сюда и совершил чудо, дав мне возможность заговорить?
Хабед в нескольких словах описал свою историю, а под конец рассказал о ночном видении.
- О Небо! - воскликнула птица. - Оно воспользовалось одной из жертв, которую захватил самый страшный злодей на свете, оно нашло того, кто приблизит час возмездия! Юный царевич, я уже давно нахожусь в рабстве, но отныне надежда на освобождение придаст мне сил и терпения. Тут есть жертвы, куда более несчастные, чем я. Аллаху угодно, чтобы именно они помогли тебе разбить цепь, что удерживает меня, но каждый день муки некоторых из них подходят к концу и смерть уносит их навсегда. И не только здесь годами страдают от жестокости Мограбина, есть и другие места - те, кто находятся там, подвергаются пытке ужасающей… Иди, мой дорогой мальчик, и приготовь как можно скорее легкий мясной отвар. Наверняка колдун научил тебя править колесницей, ибо мне известны все уловки, к которым прибегает наш злейший враг, дабы обманывать и держать в заблуждении своих так называемых учеников. Запряги лошадей, возьми склянку с целебным эликсиром и направляйся на восток. У подножия горы найди статую из черного мрамора, ударь ее по левой щеке. Она сдвинется, и под ней откроется люк. Спустись по лестнице с лампой в руке, и ты окажешься в огромной пещере. Взываю к твоей доброте и благоразумию, они понадобятся во всем, что тебя ожидает в дальнейшем. Быть может, тебе повезет, и ты спасешь жизнь нескольким несчастным, чью печальную судьбу в скором времени разделил бы сам. Удастся тебе выручить хотя бы четверых, и ты сможешь вытащить меня отсюда и покончить с Мограбином.
цепью ару. Юноша забежал в хранилище со снадобьями, оттуда - на кухню, где на скорую руку приготовил отвар, захватил куренья и вытащил во двор колесницу, ибо не было такой вещи, которую нельзя было бы найти в волшебном дворце.
Он быстро запряг лошадей, ведь там всё делалось «Во имя хозяина и сына дома», но теперь, произнося эти слова, Хабед не удержался и добавил про себя: «О Великий Пророк! Кто он, мой гнусный хозяин? И сыном какого ужасного дома стал я сам?»
Эти соображения лишь подстегнули царевича, и он поспешил к указанному попугаем месту, ибо боялся, что колдун вот-вот вернется, и тогда не миновать ему жуткой кары. Одна лишь мысль об этом заставляла юношу трепетать.
Хабед-иль-Руман очень скоро добрался до подножия горы, нашел статую, дал ей пощечину. Изваяние повернулось, точно на шарнирах, и под ним открылся вход в подземелье и лестница, ведущая вниз. Царевич зажег фитиль и начал спускаться с лампой в руке.
Вскоре до него донеслись стоны и слабые, но очень болезненные вскрики, а затем показалась большая яма, похожая на колодец, в которой вниз головой, подвешенные за ноги, висели мертвые и полуживые жертвы Мограбина.
Второй подавал едва заметные признаки жизни. Царевич отвязал его и вытащил, затем раскрыл ему рот, влил каплю эликсира и с радостью заметил, что бедняга задышал. Обойдя кругом всю яму, Хабед нашел всего пятерых, которых еще можно было надеяться спасти. По одному он вынес их наверх, уложил в колесницу и помчался обратно во дворец.
Эликсир оказал воздействие еще по дороге: на свежем воздухе несчастные начали приходить в себя, и, когда повозка остановилась у дверей, те, кто смог встать на ноги, помогли друг другу сойти на землю, а остальных пришлось на руках перенести в вестибюль дворца.
С помощью волшебных слов Хабед-иль-Руман раздобыл нужные снадобья. Там, где всё заколдовано, они действуют незамедлительно. Все умирающие вернулись к жизни. Они тут же почувствовали страшный голод, так что освободитель провел их в зал, где было всё необходимое.
Долгое время несчастные пленники были лишены всякой пищи и набросились на еду так, что своей ненасытностью могли бы сильно навредить себе, но помогли опять-таки снадобья. К концу долгой трапезы гости царевича совершенно ожили, и только крайняя худоба и бледность напоминали о перенесенных ими мучениях.
- Как, почему, - удивлялся царевич, - вы оказались в отвратительной темнице, из которой я вытащил вас?
- Ах! - тяжело вздохнув, заговорил один из спасенных. - Прежде чем мы ответим на твои вопросы, сделай милость, скажи, кто ты, что делаешь здесь и кем приходишься тому извергу, что безраздельно тут властвует? Мы хотим быть уверены, что за передышкой, которую ты дал нам, не последуют другие мучения, еще более страшные, чем те, что мы пережили… Ты вырвал нас из ужасного состояния: между сном и явью, в устрашающих видениях мы переживали одну смерть за другой, но не умирали. И может, сейчас это просто сладкий сон, с помощью которого чародей стремится дать нам еще раз почувствовать, чего мы лишились, хочет избавить от страданий, а потом погрузить в них снова, подарить надежду и тут же ее отнять! Твое лицо внушает доверие, то, что ты сделал, заслуживает благодарности, но мы имели дело со злодеем, который использует для обмана такие средства, что и представить невозможно.
- Несомненно одно, - отвечал Хабед, - он не только ваш враг, но и мой.
И сирийский царевич, не долго думая, коротко рассказал о своих злоключениях до того мгновенья, как в таинственном сне ему открылось, что надо делать, и как человек, превращенный в ара, послал его в пещеру, охраняемую статуей.
преступления. Вижу, что ты, очередная избранная Мограбином жертва, спасешь и нас, и себя. Ах! О, если бы удалось очистить землю от этого чудовища! И дабы убедить тебя в том, что я говорю правду, я поведаю тебе свою историю.
Примечания
78
«Мограбин» по-арабски значит «варвар», а точнее - «варварский»{514}.
79
Легко догадаться, что это Сатана.
80
В Провансе, Лангедоке и Гаскони это имя до сих пор употребляется как ругательство, а в других районах Франции оно звучит как «Могреблё»{515}.
81
{516}. Их языческие народы были полны суеверий и верили в магию, школа которой располагалась в месте под названием Дом-Даниэль.
82
Индийский ара, по-арабски - Дарра, - слово, служащее для обозначения всех попугаев.
Комментарии
300
Тадмор
301
Годы шли, царевич был обрезан… - См. примеч. 121.
302
…из филигранного золота. - Имеется в виду исполнение в технике филиграни - нанесение на металлическое основание узора из тонкой золотой проволоки.
303
- подставка для ламп или свечей с многочисленными рожками, расположенными по окружности.
304
Атласские горы - большая горная система на северо-западе Африки, тянущаяся от Атлантического побережья Марокко через Алжир до берегов Туниса и отделяющая Средиземноморское и Атлантическое побережья от пустыни Сахара. Первоначально Атласом называлась только часть этой горной системы в пределах древней Мавретании, то есть западная и центральная часть современных Атласских гор.
305
Бабки - древняя игра, участники которой соревнуются в ловкости бросания косточек («бабок»).
306
…третий лунный месяц нисан… - четвертый месяц сирийского (преемника вавилонского) лунно-солнечного календаря, первый из двенадцати месяцев еврейского календаря; соответствует марту - апрелю григорианского календаря.
307
…большого индийского попугая ара… - Ара - это крупные (длиной до 95 см) попугаи, распространенные в Центральной и Южной Америке, но в Индии не встречающиеся. Дома этих птиц содержали еще индейцы доколумбовой Америки. Ж. Казот, по-видимому, перепутал индейцев с индийцами.
514
«Мограбин» по-арабски значит «варвар», а точнее - «варварский». ́гриб, или Магреб (араб. аль-ма́гриб - «там, где закат»), - так в период своих завоевательных походов VII в. арабы назвали земли Северной Африки, расположенные к западу от Египта, соответственно, по-арабски «магриби» - это «человек из Магриба». Варварами (точнее, берберами) в IV-V вв. прозвали коренных жителей этих земель римляне, позднее так стали обозначать североафриканцев, принявших ислам. Первоначальное негативное отношение арабов к жителям Магриба, как к врагам и иноверцам, отразилось в фольклоре. Так, злой колдун магрибинец (sic!) - действующее лицо «Рассказа про Ала Ад-Дина и волшебный светильник» из сборника «Тысяча и одна ночь». (см.: Тысяча и одна ночь 1987/I: 299-357), а колдун магребин (sic!) - «волшебник из Африканской провинции Магреб, известной своими колдунами, чернокнижниками и гадателями» (Тысяча и одна ночь 2007: 318) - персонаж «Сказки об Аладдине и волшебной лампе» из Тысяча и одна ночь 2007: 316-410.
515
…это имя до сих пор употребляется как ругательство, а в других районах… звучит как «Могреблё». - Французское междометие «Могреблё» («Maugrebleu» или «Maugrébis»), известное с XIII в., переводится как «Черт побери!» или «Разрази тебя бог», но лингвисты связывают его не с арабским словом «Мограби», а с искаженным французским «mal gré Dieu» («злая божья воля») или с «malgré Dieu» («вопреки Богу»).
516
- европейское название средиземноморского побережья Африки со времен позднего Средневековья и до XIX в. К Варварскому берегу относилось в основном побережье стран Магриба: Алжира, Туниса и Марокко. Свое название это побережье получило из-за пиратов, которые базировались в портах этих стран. В Средние века население Варварского берега было уже не языческим, а мусульманским и состояло главным образом из арабов и берберов.