| Автор: | Капандю Э., год: 1865 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
VI. БОНБОНЬЕРКА
В эту ночь был ужин у Камарго, знаменитой танцовщицы, которая была тогда в расцвете своей славы и во всем блеске своей красоты.
Дочь Жозефа Кюппи, воспитанница знаменитой Прево, Марианна Камарго начала свою карьеру неожиданным изобретением и скандальным приключением.
Камарго была первой танцовщицей, осмелившейся надеть короткое платье. Свое па в балете "Характерные танцы" она танцевала в коротком платье. Весь Париж только об этом и говорил в течение целого месяца.
специально ему в помощь. Это был граф де Мелен. Камарго увезли и заперли в особняке на улице Кюльтюр-Сен-Жерве.
Отец Камарго подал прошение королю, и только повеление Людовика XV возвратило свободу хорошенькой пленнице.
Это приключение только увеличило ее успех, и, когда она возвратилась на сцену, на нее обрушился гром рукоплесканий.
В этом же, 1745 году, Камарго поселилась в маленьком очаровательном особняке на улице Трех павильонов, который к Новому году подарил ей герцог де Коссе-Бриссак. На фасаде, над дверью передней, было вырезано название особняка - "Бонбоньерка". В день Нового года, в тот день, когда был сделан подарок, все комнаты, от погреба до чердака, были завалены конфетами - стало быть, название было справедливо.
Столовая в "Бонбоньерке" была одним из чудеснейших отделений этой позолоченной шкатулки. Стены были покрыты белым гипсом, разрисованным гирляндами ярких цветов, жирандоли и люстры были хрустальные, а вся мебель - из розового и лимонного дерева. На потолке в прозрачных облаках порхали амуры.
Дам и кавалеров было поровну. Справа от Камарго сидел герцог де Коссе-Бриссак, слева - герцог де Ришелье, а напротив нее - мадемуазель Дюмениль, знаменитая трагическая актриса. Она имела огромный успех в роли Мероны из одноименной пьесы, нового творения знаменитого поэта и писателя Вольтера, который был уже достаточно известен, хотя еще не достиг апогея своей славы.
По правую руку Дюмениль сидел остроумный маркиз де Креки, который впоследствии стал хорошим полководцем и не менее хорошим литератором. С другой стороны непринужденно болтал блестящий виконт де Таванн, который в царствование Людовика XV сохранил все привычки регентства.
Между виконтом де Таванном и герцогом де Коссе-Бриссаком сидели Софи Камарго, младшая сестра танцовщицы, и Екатерина Госсен, великая актриса, чувственная, восхитительно грациозная, с очаровательной декламацией и, по словам современников, любимица публики.
Этих двух женщин разделял молодой аббат - цветущий, красивый, разряженный. Это был аббат де Берни, тот, которого Вольтер прозвал "Бабетта-цветочница", и который кардиналу Флери на его грубое: "Вам нечего надеяться, пока я жив" - отвечал: "Ну, что ж, я подожду!"
Кино, сорокалетняя женщина, красивее всех окружающих ее молодых женщин. Кино, уже получившая двадцать два из тридцати семи писем, написанных ей Вольтером, в которых он называл ее остроумной, очаровательной, божественной, рассудительной Талией, любезным и мудрым критиком, своей владычицей и пр. Кино перестала играть уже четыре года тому назад, в 1741 году, и теперь блистала в обществе своим умом, который ранее проявляла на сцене.
Пробило три часа ночи, никто из присутствовавших не слыхал боя часов - разговор был блестящим и оживленным.
-- Но, милая моя, -- говорила Сале мадемуазель Дюмениль, -- надо бы запретить подобные проявления чувств. Это ужасно! Вы, должно быть, очень страдали?
-- Я несколько дней сохраняла ощутимое воспоминание о таком грубом выражении энтузиазма, -- смеясь, ответила знаменитая трагическая актриса.
-- Зачем же вы так изумительно перевоплощаетесь? -- сказал де Креки своей соседке. -- В тот вечер, во время сцены проклятия, весь партер буквально трепетал от ужаса.
Да, -- вмешался аббат де Берни, -- и в эту самую минуту провинциал бросился на вас и ударил!
-- Я велел арестовать этого слишком впечатлительного зрителя, -- сказал Ришелье, -- но мадемуазель Дюмениль велела возвратить ему свободу и, кроме того, еще поблагодарила его.
-- Милая моя, -- сказала Кино, -- наряду с этим доказательством, уж чересчур шумным, всего величия вашего таланта, позвольте мне передать вам еще одно, для вас лестное - Геррик в Париже. Недавно он был у меня в ложе, и я говорила о вас и мадемуазель Клерон - за эти два года вы добились большого успеха. "Какое впечатление они про извели на вас?" - спросила я Геррика. "Невозможно лучше Клерон исполнить трагическую роль", -- отвечал он. "А мадемуазель Дюмениль?" - спросила я. "О! -- сказал он с энтузиазмом артиста. -- Я никогда не видел мадемуазель Дюмениль! Я видел Агриппину, Семирамиду и Аталию. И я понял поэта, который мог вдохновиться ими!"
-- Ей-Богу! -- вскричал князь Ликсен. -- Геррик сказал правду: мадемуазель Клерон - это искусство, мадемуазель Дюмениль - это природа!
-- А вы сами, князь, что скажете? -- спросила мадемуазель Госсен.
Я - поклонник всех троих, -- отвечал Ликсен.
-- Как троих? Вы назвали только искусство и природу.
-- Между искусством и природой есть очарование, это значит, что между мадемуазель Дюмениль и Клерон есть мадемуазель Госсен.
-- Ликсен, вы обкрадываете Вольтера! -- закричал Ришелье.
-- Каким образом?
Вы говорите о трагедии и о комедии то, что он сказал о танцах.
-- Что ж он сказал?
-- Креки вам скажет. Ну, маркиз, -- продолжал Ришелье, небрежно откинувшись на спинку кресла, -- прочтите шестистишие, которое Вольтер сочинил вчера за ужином и которое ты слушал так благоговейно.
-- Я его запомнила! -- вскричала Кино.
-- Так прочтите же, моя очаровательница. Я предпочитаю, чтобы слова исходили из ваших уст, чем слышать их от Креки.
Нет! -- закричал аббат де Берни. -- Эти стихи должен прочесть мужчина, потому что они написаны для дам. У меня тоже хорошая память, я вам это докажу.
Отбросив голову назад, молодой аббат начал декламировать с той грацией, которая делала его самым привлекательным собеседником прошлого столетия:
Ah! Comargo, que vous etes brillante!
Mais gue Sale, grands dieux, est ravissante!
Que vos pas sont legers et gue les siens sont doux!
Les Nymphes sautent comme vous,
Et les Graces dansent comme elle.
(Ах! Камарго, как вы блистательны! Но Сале, великие боги, восхитительна! Как легки ваши шаги, а ее - нежны! Она неподражаема, а вы - всегда новы. Нимфы порхают, как вы, а грации танцуют, как она).
Ришелье взял правую руку Сале и левую руку Камарго.
Правда, правда! -- сказал он, целуя попеременно обе хорошенькие ручки.
-- Господа! -- сказал князь Ликсен, поднимая свой бокал. -- Я пью за здоровье нашего друга де Коссе-Бриссака, который нынешней ночью дал нам восхитительную возможность провести несколько часов с королевами трагедии, комедии, танцев и ума.
Он кланялся попеременно Дюмениль, Госсен, Камарго, Сале, Софи и Кино.
-- Действительно, господа, невозможно найти лучшее общество, -- отвечал герцог де Бриссак, обводя глазами круг дам.
-- Ах! -- сказал Таванн, допивая свой бокал. -- Такого же мнения один очаровательный человек... Очень сожалею, что не смог привести его к вам. Я встретил его, выходя из своего особняка. Когда я сказал ему, куда иду ужинать, он воскликнул: "Как жаль, что в нынешнюю ночь я должен закончить несколько важных дел, а то я пошел бы с вами, виконт, и попросил бы вас представить меня". И я сделал бы это с радостью, -- продолжал Таванн.
Это ваш друг? -- спросила Софи.
-- Друг преданный, моя красавица!
-- Дворянин?
-- Самой чистой крови!
-- Мы его знаем? -- спросила Камарго.
Вы его знаете все... По крайней мере, по имени.
-- И это имя знаменитое?
-- Его знаменитость увеличивается с каждым днем, потому что это имя твердят все.
-- Но кто же это? -- спросил Ришелье.
-- Да, да! Кто же это? -- повторили со всех сторон.
Отгадайте! -- сказал Таванн.
-- Не мучь нас! -- закричал Креки. -- Скажи его имя!
-- Его имя! Его имя! -- поддержали дамы.
Таванн принял позу, исполненную достоинства.
-- Рыцарь Курятника! -- сказал он.
-- Рыцарь Курятника! -- повторил Бриссак. -- Так вот о ком ты сожалеешь?
-- Ну да!
-- Вы слышите, моя прелестная Камарго?
-- Слышу и трепещу, -- отвечала танцовщица.
Ах, виконт! Можно ли говорить такие вещи? -- сказала Сале.
-- Я говорю правду.
-- Как! Вы говорите о Рыцаре Курятника?
-- Да.
-- Об этом разбойнике, которым интересуется весь Париж?
Именно.
-- Об этом человеке, который не отступает ни перед чем?
-- Об этом самом человеке.
-- И вы говорите, что он ваш друг?
-- Самый лучший.
Как это лестно для присутствующих! -- заметила Кино, смеясь.
-- Ах! -- сказал Таванн. -- Я очень сожалею, что он был занят в эту ночь, а то я привез бы его к вам, и, конечно, увидев его, вы изменили бы свое мнение о нем.
-- Не говорите так! -- возразила Камарго.
-- А я был бы не прочь его увидеть, -- воскликнул Ликсен, -- этого Рыцаря Курятника! Потому что, если память мне не изменяет, он обокрал пятнадцать лет тому назад особняк моей милой тетушки, и теперь она рассказала бы мне подробности.
Неужели? Он ограбил особняк княгини де Мезан?
Да.
-- Это действительно так! -- воскликнул Ришелье, смеясь.
-- В самом деле, любезный герцог, вы должны это знать - вы были у моей тетушки в тот вечер.
Я провел вечер с ней в ее ложе в Опере, и мы возвратились вместе в особняк. Княгиня де Мезан, я и Рыцарь Курятника. Только я уехал после ужина, а счастливец Рыцарь ночевал в особняке.
-- Что вы нам рассказываете? -- смеясь, сказала Дюмениль.
Я вам рассказываю то, что было.
-- Как! -- сказал аббат де Берни. -- Вы возвратились из Оперы с Рыцарем Курятника и княгиней?
Да, мы все трое приехали одной каретой, -- сказал герцог де Ришелье. -- Ах, какая шутка!
-- Рыцарь Курятника редко ходит пешком, -- заметил Таванн.
-- Он слишком знатный дворянин для этого, -- сказал аббат.
И вы возвратились втроем в одной карете? -- спросила Госсен.
В карете... нет.
-- Объясните же нам эту загадку, -- сказал герцог де Бриссак.
-- Мы с княгиней сидели в карете, Рыцарь привязал себя под рессоры кожаными ремнями и таким образом въехал в особняк, так что его присутствие не было замечено швейцаром.
-- А уж этого цербера нелегко обмануть! -- сообщил Ликсен.
А потом что случилось? -- спросила Камарго.
-- Кажется, -- продолжал Ришелье, -- Рыцарь долго ждал в этом мучительном положении, пока все на конюшне не ушли спать. Тогда он забрался в главный корпус здания, вошел в комнату княгини, не разбудив ее камеристок, и, сломав бесшумно замок бюро, вынул оттуда тысячу луидоров и большой портфель.
-- А потом? -- спросили дамы, сильно заинтересовавшись рассказом герцога.
-- Потом он ушел.
Каким образом?
По крыше. Он пролез в окно прачечной на чердаке и спустился вниз по простыне.
-- И ничего не услышали? -- спросила Госсен.
-- Абсолютно ничего. Кражу заметили только на следующий день, -- ответил князь, -- и то тетушка отперла свое бюро уже после того, как Рыцарь уведомил ее.
Ха-ха-ха! Это уже чересчур! -- воскликнула Кино, расхохотавшись. -- Рыцарь Курятника уведомил вашу тетю, что он ее обокрал?
-- Да. Он отослал ей на другой день портфель, не вынув из него ее облигаций.
И в этом портфеле было письмо, -- прибавил Ришелье, -- подписанное его именем. В этом письме негодяй просил княгиню принять портфель и его нижайшие извинения.
-- Он называет себя рыцарем, очевидно, он дворянин, -- заметила Кино.
Кажется, да.
-- Чему вы удивляетесь? -- сказал Таванн. -- Я уже говорил вам, что он дворянин.
-- Оригинальнее всего, что достойный Рыцарь Курятника прибавляет очень вежливо в своем послании, что если бы он знал, как мало найдет в бюро, то не беспокоился бы.
Ах, как это мило! -- сказала Дюмениль.
Он закончил письмо, выражая сожаление, что он лишил такой ничтожной суммы такую знатную даму, и, если ей понадобятся деньги, он будет рад дать ей взаймы вдвое больше.
-- Он осмелился это написать! -- поразилась Софи.
-- Все как есть!
-- Он очень остроумен, -- сказал Таванн, который был в восторге. -- Ах! Как я сожалею, что не смог привести его сегодня!
Неужели вы в самом деле его знаете? -- спросила Сале.
-- В самом деле, я имею честь быть с ним знаком.
Насмешливые восклицания раздались со всех сторон.
-- Послушать вас - подумаешь, что сейчас карнавал, -- сказала Кино.
Однако я не шучу, -- ответил Таванн.
Но почему ты говоришь, что он твой друг? -- заметил Ришелье.
-- Я говорю это, потому что это правда.
-- Вы - друг Рыцаря Курятника? -- закричал Бриссак.
Друг и должник, -- сказал Таванн. -- Рыцарь оказал мне одну из тех услуг, которые нельзя забыть ни при каких обстоятельствах.
-- Таванн, вы насмехаетесь над нами!
Таванн, ты шутишь слишком долго!
-- Таванн, ты должен объясниться!
-- Извольте, -- сказал Таванн, вставая. -- Вот что Рыцарь Курятника сделал для меня: на протяжении шести часов он два раза спас мне жизнь, убив троих человек, которые хотели убить меня. Он велел отвезти за пятьдесят лье сердитого и ленивого опекуна, который очень меня стеснял, и бросил на ветер сто тысяч экю для того, чтобы женщина, которую я обожал и с которой я никогда не говорил, протянула мне руки и сказала: "Благодарю". Рыцарь Курятника сделал все это в одно утро. Скажите, милостивая государыня! Отвечайте, милостивые государи! Много вы знаете таких преданных друзей, способных на подобные поступки?
Собеседники переглянулись с выражением явного сомнения. Было ясно, что каждый из присутствовавших считал это продолжительной шуткой. Но лицо Таванна было серьезным.
Уверяю вас, -- продолжал он очень твердо, -- я говорю вам правду.
Честное слово? -- спросила Кино, пристально смотря на виконта.
-- Честное слово - Рыцарь Курятника оказал мне ту важную услугу, о которой я вам говорил.
Сомнений больше не было.
-- Как это странно! -- сказал князь Ликсен.
Расскажите нам подробнее об этом случае! -- попросила Камарго.
-- К несчастью, сейчас я ничего больше не могу вам рассказать.
-- Почему? -- спросил аббат де Берни.
-- Потому что в этом деле есть тайна, которую я должен сохранить.
Почему сейчас? -- добивался Ришелье. -- Почему именно сейчас?
Потому что время, когда я смогу рассказать об этом происшествии, еще не наступило.
-- А настанет ли оно? -- спросила Дюмениль.
-- Настанет.
Когда же?
-- Года через два, не позже.
Через два года! Как это долго!
-- Может быть, и скорее.
-- Таванн говорит серьезно, очень серьезно, -- сказал Бриссак.
-- И вы говорили правду о вашей сегодняшней встрече с Рыцарем Курятника? -- спросила Екатерина Госсен.
Я вам уже сказал, что встретил его, -- ответил Таванн.
И могли бы привести его сюда? -- спросила Камарго.
-- Да.
-- Под его именем?
-- Конечно.
О, это невозможно!
-- Мне хотелось бы его видеть! -- сказала Кино.
-- Я не сказал, что он не придет, -- возразил Таванн.
-- Ах!.. -- воскликнули женщины в один голос.