| Автор: | Капандю Э., год: 1865 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
VII. УЖИН
Молчание последовало за словами виконта де Таванна. Вдруг Бриссак, Ришелье и Ликсен весело расхохотались.
-- Чтобы узнать наверняка, придет ли твой друг, тебе надо сходить за ним.
Я пошел бы за ним, если бы знал, где его найти, -- спокойно ответил Таванн.
Ты не из его ли шайки? -- спросил князь Ликсен с комическим ужасом.
-- Господа! -- сказал Креки. -- Я вам предлагаю кое-что!
-- Что? -- спросили все.
Если Таванн пойдет за Рыцарем Курятника, я приведу того, кто придет в восторг, очутившись с ним в одной компании.
Кого?
-- Турншера.
Главный откупщик! -- произнесла Сале.
-- Приемный отец хорошенькой Пуассон, -- заметил Бриссак.
-- Ваша хорошенькая Пуассон, кажется, теперь мадам Норман д'Этиоль? -- спросила Дюмениль.
Да, -- сказал Ришелье, -- она вышла замуж два месяца назад за Нормана, помощника главного откупщика, племянника Турншера. Я был на свадьбе.
Как это вы попали в финансовый мир? -- спросил Креки.
-- Иногда позволяешь себе такие вещи, мои милые друзья.
-- Но какое же дело вашему Турншеру, приемному отцу хорошенькой мадам д'Этиоль, до Рыцаря Курятника? -- спросил Бриссак.
-- Как! Вы не знаете? -- спросил Креки с глубоким удивлением.
Нет.
Вы знаете, по крайней мере, что в изящном и обольстительном мире, в котором Камарго и Сале - две королевы, появилась новенькая - очаровательная танцовщица по имени мадемуазель Аллар?
-- Еще бы! -- сказал Бриссак. -- Конечно, знаю.
-- Хотя природа много сделала для маленькой Аллар, Турншер нашел, что этого недостаточно.
Доказательством служит то, -- прибавила Госсен, смеясь, -- что природа в своих дарах забыла бриллианты, и главный откупщик хотел поправить эту забывчивость...
Вот именно, хотел поправить...
-- Как это?
-- В опере заметили, -- продолжал Креки, -- что при каждом выезде из театра за хорошенькой Аллар следовал мужчина, щегольски одетый и прятавший лицо в складки своего плаща. Каждый раз, приезжая в театр, она встречалась с этим человеком. Это безмолвное обожание длилось несколько дней. Каким образом прекратилась эта немота - я сказать не могу. Могу только утверждать, что она прекратилась, и доказательством служит то, что однажды вечером после представления Аллар и этот человек сидели перед камином в комнате хорошенькой танцовщицы и разговаривали довольно оживленно. Вдруг позвонили. Камеристка прибежала в испуге и в открытую дверь шепнула: "Главный откупщик". Аллар, хотя еще очень молода, довольно опытна. Она тотчас попросила своего прекрасного собеседника пройти в смежную комнату. Дверь затворилась за ним в ту минуту, когда Турншер вошел с большим свертком в руках. Вы угадываете, что было в этом свертке?
Бриллианты, -- сказала Софи.
-- Именно. Аллар была ослеплена... Ослеплена до такой степени, что забыла о своем госте, спрятанном в темной комнате. Бриллианты, разложенные перед ней, сверкали огнем. Танцовщица в восторге сложила руки. "О!" - произнесла она, смотря на своего щедрого благодетеля. Вдруг она застыла от изумления. Турншер стоял, вытаращив глаза, с видом человека, оледеневшего от ужаса. В эту минуту Аллар почувствовала, как что-то коснулось ее левого виска, она обернулась... Крик замер на ее губах...
Ах! -- закричали дамы в испуге.
-- За ней, -- продолжал Креки, -- стоял человек, держа по пистолету в каждой руке. Это был тот самый мужчина, которого она спрятала в темной комнате.
Какой ужас! -- закричала Софи.
-- Это просто кошмар! -- поддержала ее Сале.
-- Что же случилось? -- спросил Бриссак.
Человек этот вежливо поклонился и прицелился в грудь главного откупщика. "Милостивый государь, -- сказал он, -- так как здесь никого нет, кто мог бы представить меня вам, а мадемуазель Аллар не знает моего настоящего имени, я сам представлюсь: я - Рыцарь Курятника!"
Несчастный Турншер, должно быть, позеленел! -- сказал Ришелье.
-- Я не знаю, какого цвета стало его лицо, но он ужасно испугался. Рыцарь Курятника имел самый непринужденный вид... "Милостивый государь, -- продолжал он, -- вы сделали прекрасный выбор, купив эти бриллианты, я в восторге. В доказательство этому я прошу вас предложить их мне. Но, чтобы этот подарок имел большую цену, я хочу, чтобы вы сделали мне его сами. Благоволите же положить эти бриллианты в футляр, потом опять заверните их, как раньше, чтобы мне легче было все унести". Говоря это, Рыцарь Курятника держал один пистолет прямо перед грудью главного откупщика, тогда как дуло другого пистолета касалось виска Аллар. Вы, разумеется, не сомневаетесь, что Турншер повиновался, не говоря ни слова! Когда он завернул бриллианты, Рыцарь Курятника очень вежливо попросил его положить пакет ему в карман, потом поклонился. "Господин главный откупщик, -- сказал он, -- я не допущу, чтобы вы провожали меня. Мадемуазель Аллар будет так любезна, что проводит меня до двери ее дома". Пистолет был веским аргументом - главный откупщик не посмел сделать ни одного движения, и Аллар, держа свечу в дрожащей руке, проводила Рыцаря Курятника. Дойдя до двери, он поцеловал танцовщицу в лоб и исчез в темноте... Теперь скажите мне, господа, что вы думаете о Рыцаре Курятника?
-- Это смелый мошенник, -- сказал Ришелье.
-- Вежливый разбойник, -- прибавил Ликсен.
Разбойник ли он, я сомневаюсь, но вежлив - без сомнения, -- сказал Таванн.
-- Ах, Боже мой! Вы говорите о нем только хорошее, мсье де Таванн! -- сказала Госсен, смеясь. -- Я, действительно, стану вам верить.
И прекрасно сделаете!
-- Если Рыцарь Курятника - ваш друг, мсье де Таванн, -- сказал аббат де Берни, -- уж, конечно, он не в числе друзей графа де Шароле!
В этом он похож на многих других, -- заметил Коссе-Бриссак.
На вас, например, любезный герцог?
-- Признаюсь!
-- Вы все ненавидите графа де Шароле? -- спросила Камарго, кокетливо жеманясь.
Я помню, мой прелестный ангел, как однажды вечером в вашей гостиной, желая остаться наедине с вами, он осмелился мне сказать: "Уходите". Я посмотрел прямо ему в лицо и ответил: "Ваши предки сказали бы - уйдем". Если бы я был простым дворянином, он велел бы меня убить, но он испугался моей фамилии и уступил мне место, которое я никогда не уступил бы.
Закончив фразу, герцог любезно поцеловал руки хорошенькой танцовщицы.
Помните, как он велел убить мужа одной прелестницы, чтобы отвязаться от ревнивца? -- прибавил Креки.
-- У него страсть, -- продолжал аббат де Берни, -- стрелять для своего удовольствия в кровельщиков, которые работают на крыше его особняка.
Он уже убил трех или четырех, -- заметила Госсен.
-- Кстати, -- сказал Ликсен, -- вы знаете последствия его последнего визита к королю?
-- Нет, -- ответила Дюмениль.
Несколько дней тому назад, -- продолжал князь, -- граф де Шароле, чтобы доказать свою ловкость, побился об заклад, что всадит пулю в череп работника, который работал на крыше монастыря Гостеприимных братьев, в двух шагах от этого особняка.
Это правда. Граф де Шароле живет возле меня, -- сказала Камарго, -- на улице Фран-Буржуа.
-- Он убил этого работника? -- спросила Сале.
-- Наповал!
-- О, чудовище!
На другой день, -- продолжал де Берни, -- он пошел, как обычно в подобных случаях, просить помилования у его величества Людовика XV. Король подписал его помилование, потом - другую бумагу. "Вот ваше помилование, -- сказал он, -- и вот подписанное заранее, еще без имени, помилование того, кто убьет вас".
-- Замечательно! -- восхитилась Камарго. -- А что сказал граф?
-- Ничего, но, вероятно, он принял к сведению это предупреждение.
Не скрываю, я не люблю графа де Шароле, -- продолжал Бриссак.
И я, -- сказал Ришелье.
И я, -- прибавила Сале.
-- Однако он был очень в вас влюблен, -- сказал маркиз де Креки, -- он повсюду вас преследовал.
-- Я ужасно его боялась! -- сказала Сале с дрожью.
Графа де Шароле и любить-то страшно, -- прибавил аббат де Берни.
-- Доказательством может служить пример мадам де Сен-Сюльпис, -- сказала Кино.
О, это ужасно! -- воскликнула Сале.
-- И это правда? -- спросила Госсен.
Да, -- отвечал де Берни, -- я сам видел, как умерла несчастная женщина. Я принял ее последний вздох, и хотя я тогда был еще молод, эта сцена запечатлелась в моей памяти. В ушах у меня до сих пор стоят крики и проклятия этой жертвы!
-- Граф де Шароле убил ее?
-- Для собственного удовольствия.
Как это?
Это было за ужином, во времена регентства. На мадам де Сен-Сюльпис было платье из индийской кисеи. Граф де Шароле взял подсвечник и поджег платье. Он получал удовольствие, видя, как горит женщина.
-- О! -- закричали Камарго, Сале, Софи, Госсен и Дюмениль.
-- Это истинная правда! -- сказала Кино.
-- И она сгорела? -- спросили все.
Совершенно, -- сказал Бриссак.
-- О! -- закричали опять дамы с ужасом.
-- Меня позвали к ней в ту минуту, когда она умирала, -- сказал аббат.
-- И такие ужасы совершает принц крови! -- возмутилась Дюмениль.
Потомок великого Конде! -- прибавила Кино. -- Брат герцога Бурбона!
В ту самую ночь, когда граф совершил этот жестокий поступок, -- сказал Ришелье, -- его нашли связанным и погруженным до подбородка в яму, наполненную жидкой грязью. Рядом находилась его карета, опрокинутая на бок, без лошадей, а кучер и два лакея лежали связанные, с кляпом во рту.
-- А кого граф обвинял? -- поинтересовалась Кино.
-- Никого. Он не знал, кто поставил его в такое унизительное положение.
Он дешево отделался - только принял после этого ванну, -- сказал аббат де Берни.
-- Из крови? -- спросила Кино.
Как из крови? -- не поняла Дюмениль.
-- Конечно. Это обычно для графа.
Он принимает ванны из крови?
-- Как, вы этого не знаете? Но весь Париж только об этом и говорит.
-- Граф де Шароле принимает ванны из человеческой крови?!
Чтобы поправить свое здоровье! Да, моя милая, ванны из бычьей крови, говорят, хуже, -- заметил Таванн.
И, может быть, не напрасно, -- прибавил Ришелье.
-- Что же говорят? -- спросила Дюмениль.
Креки осмотрелся вокруг, не подслушивает ли какой-нибудь нескромный лакей, потом, понизив голос, сказал:
-- Говорят, что эти ванны из крови, которые надо принимать только в последнюю пятницу каждого месяца, состоят из трех четвертей бычьей и одной четверти человеческой крови.
-- Говорят, -- продолжал маркиз, -- что эта человеческая кровь должна быть кровью ребенка, тайно приготовленной заранее.
-- Какой ужас! -- воскликнула Сале.
-- И граф совершает подобную гнусность для поправки своего здоровья! -- возмутилась Дюмениль.
В надежде помолодеть, -- сказал герцог Ришелье.
Если бы король знал это!
-- Он не знает - никто не смеет ему сказать.
-- О, не будем говорить об этом! -- сказала Госсен с выражением глубокого отвращения.
Да, не будем говорить об этом. Но скажите же мне, мсье де Таванн, почему ваш друг, Рыцарь Курятника, -- враг графа де Шароле?
-- Почему - не знаю, -- отвечал виконт. -- Но это легко доказать. Каждый раз в этот последний год, когда граф позволял себе предаться своим свирепым фантазиям, -- таким, например, как стрелять в прохожих, вырывать волосы у лакеев, мучить женщин, которых он любил, -- на дверях его особняка прибивалась ночью афиша с простыми словами "Шароле подлец" и подписью: "Рыцарь Курятника". Вы догадываетесь, что афиша недолго оставалась на двери. Граф никак не мог застать врасплох виновного, и хоть отдал распоряжение, но...
-- Как будто зовут на помощь! -- сказал маркиз де Креки, вставая.
Да, это стоны, -- сказала Камарго.
Она поспешно встала, все гости последовали ее примеру. Князь де Ликсен уже отворил окно.
-- Я ничего не вижу! -- сказал он.
Я ничего больше не слышу! -- прибавил герцог де Бриссак.
на улицу.
продолжалось глубокое молчание.
-- Мы ошиблись, -- сказал герцог де Бриссак.
-- Однако, я слышал крик, -- возразил Таванн.
И я тоже, -- прибавила Камарго, -- это был крик испуга, а потом - стоны.
-- Ничего больше не слышно... и не видно ничего.
-- Шш! -- сказала Кино.
Я что-то слышу, -- сказала Кино очень тихим голосом.
Да-да, -- подтвердила Сале.
Это стоны, выдающие страдание, -- прибавила Дюмениль. -- Я слышу ясно.
-- Надо пойти посмотреть, что это такое, -- с живостью сказал Таванн.
Нет! Нет! Останьтесь! -- закричала Камарго. -- Я пошлю людей, пусть они посветят. Ты идешь, Креки?
И я пойду с вами, -- сказал князь де Ликсен. -- Эти господа, пока мы будем искать, останутся у окон и будут сообщать, что они видят.
Красноватый блеск факелов отражался в снегу.
Ах! -- произнесла Сале. -- Вот они на улице Королевского парка.
-- Они ищут, -- сказала Дюмениль.
-- Вы слышите стоны? -- спросила Камарго.
Нет.
Ах! Они возвращаются, -- возвестил аббат де Берни.
Действительно, три дворянина, которых впереди и сзади сопровождали лакеи, возвращались к отелю. Они вышли на Жемчужную улицу и прошли под окнами.
Ничего! -- сказал Креки, приподняв голову. -- На снегу не видно никаких следов.
Таванн шел впереди. Вдруг он ускорил шаги.
Идите скорее! -- позвал он.
-- Я ничего не вижу, -- сказала Камарго.
-- И я тоже, -- подтвердила Госсен.
Они остановились напротив особняка Субиз, -- сказал аббат де Берни, -- и окружили кого-то. Или что-то...
Они поднимают тело, -- сказал герцог де Ришелье.
-- Да-да! Ах, они возвращаются!
Вот бежит Креки!
-- Это несчастная женщина, она сильно ранена, -- сказал маркиз, -- и без чувств.
Скорее! Скорее несите ее сюда! -- распорядилась Камарго.
Все пришло в движение в этом очаровательном особняке.