Рыцарь Курятника.
Часть вторая. Прекрасная незнакомка.
II. Красавица

II. КРАСАВИЦА

-- Боже! Да вы нас сбросите в реку! -- закричал жалобный голос.

В окне наемной кареты показалось полное, круглое, румяное лицо с тройным подбородком. Маркиз де Креки весело расхохотался.

-- Аббат де Берни! -- произнес он.

 Берни, -- повторил Ришелье, наклоняясь в свою очередь к окну.

-- Маркиз де Креки! -- закричал аббат, протянув руки. -- Неужели вы захотите нас убить?

-- Сохрани Бог, дорогой аббат, вы слишком любезный собеседник, притом, мадемуазель Госсен мне этого не простит. Однако, дорогой аббат, мы должны проехать.

-- Я ужасно боюсь этой кареты, которая скрипит, как старое колесо.

-- Ну, садитесь в нашу карету, а потом эту можно будет столкнуть в реку.

 С большой охотой, -- отвечал аббат с прояснившимся лицом.

Обе кареты остановились. Лакей соскочил на землю, отворил дверцу наемной кареты, и аббат вышел. Другой лакей опустил подножку кареты маркиза де Креки.

-- Но я не один, -- сказал аббат де Берни.

-- А-а! -- заметил Ришелье. -- С вами в карете дама?

-- Нет, мужчина.

 Кто?

-- Вольтер.

-- Вольтер с вами?!

-- Да.

-- Пусть и он сядет в нашу карету, скажите ему.

-- Разве вы не знаете Вольтера?

-- Знаю, -- отвечал Креки.

 Стало быть, вы знаете, что если вы его попросите через аббата, то он не примет вашего приглашения.

-- Почему?

 Потому, что его надо пригласить иначе.

Ришелье сделал знак рукой лакею.

-- Пойдите и скажите от нашего имени мсье Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.

Через несколько минут человек высокого роста, худощавый, просто одетый, вышел из наемной кареты. Это был Аруе де Вольтер. Ему было пятьдесят лет и он находился во всем блеске - не своей славы (славу, в полном смысле этого слова, он приобрел значительно позже) -- а своей блистательной и шумной репутации.

 Садитесь же, любезный Аруе, -- сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.

Вольтер сел в карету, и дверца тотчас закрылась. В это время кучер наемной кареты сошел на землю и, взяв лошадей под уздцы, отвел их с дороги. Блестящий экипаж быстро проехал.

 Теперь, господа, скажите нам, -- начал маркиз де Креки, -- куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?

-- Мы не допустим, чтобы вы ради нас свернули с дороги, -- отвечал Вольтер.

-- Куда вы ехали? -- спросил Ришелье.

 В Этиоль! -- отвечал аббат де Берни.

 Вы ехали в Этиоль?!

-- Да, -- сказал Вольтер.

-- Как кстати! И мы тоже туда едем.

-- Разве вы знаете мадам д'Этиоль? -- спросил Ришелье.

 Я ее знал, когда она была мадемуазель Пуассон.

-- Пуассон... Пуассон... -- повторил Креки. -- Какой-то Пуассон был чуть не повешен за злоупотребления.

-- Это ее отец, -- сказал Вольтер.

-- И кто-то спас его в Гамбурге? -- спросил Ришелье.

 Это Турншер.

 А потом кто-то еще выхлопотал ему прощение.

 Турншер!

-- Тогда-то, -- заметил аббат де Берни, -- чтобы вознаградить его, дали ему поставку мяса в Дом инвалидов. Кто ему покровительствовал?

 Турншер, -- ответил Вольтер.

-- Турншер! Турншер! -- повторил Креки со смехом. -- Стало быть, он благодетель семейства Пуассон?

 Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, -- сказал Берни, -- у него миллионов двадцать.

-- Что он еще сделал для семейства Пуассон?

 Он от многого освободил Пуассона, -- отвечал Вольтер, -- от неприятностей, скуки, горестей и беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой взял на себя.

-- И достиг полного успеха, -- продолжал аббат, -- потому что в восемнадцать лет мадемуазель Антуанетта была просто совершеннейшей девушкой!

-- Это действительно образованная женщина, -- сказал Ришелье.

 Мало того, -- вскричал Вольтер, -- это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует и горячо, страстно, с несомненным увлечением любит интересный разговор, блестящее общество, охоту, удовольствия!

 Что я вам говорил, Креки? -- воскликнул Ришелье. -- Эта женщина - совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, представлял ее в свете и давал для нее праздник за праздником - помните, какой она имела успех?

-- Оглушительный! В городе и при дворе говорили только о ней.

-- Как она была хороша в день своей свадьбы!

-- А как Норман был безобразен! -- сказал Берни.

 Он такой же безобразный и теперь, -- прибавил Вольтер.

-- Да, но он был главным откупщиком, и брак свершился.

-- Норман д'Этиоль - племянник Турншера? -- спросил Креки.

-- Да.

 Так что мадам д'Этиоль привязана к Турншеру всеми узами. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель...

 За что Пуассон ему глубоко признателен!

-- Сколько лет она замужем?

-- Три года.

 Сколько ему лет?

 Я могу вам сказать, сколько лет мадам д'Этиоль, -- сказал Вольтер, -- потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, а это было 29 декабря 1721 года.

 Стало быть, ей теперь двадцать четыре года.

-- Лучший возраст женщины!

 И мы едем к этой очаровательной женщине? -- спросил Креки герцога.

-- Да, мой милый, -- отвечал Ришелье.

-- А что мы там будем делать?

 То же, что делают все, кто только ступил ногой в ее гостиную, -- обожать ее.

 Вы разбудили меня так рано, и мы поехали так быстро только для того, чтобы представить меня мадам д'Этиоль?!

-- Ну да! Когда приедете, маркиз, вы не будете жаловаться, потому что встретите там самое веселое, самое любезное, самое остроумное и самое нарядное общество, какое только можно пожелать.

-- Не сомневаюсь.

-- И у вас будет еще меньше причин для сомнений, если я скажу, что перед вами два представителя этого любезного общества, и что к именам Вольтера и Берни, которыми гордится гостиная мадам д'Этиоль, вы можете присоединить имена Мопертюи, Кагюзака, Монтескье, Мармонтеля, Жанти-Бернара и многих других.

 Очень странная жизнь у этой молодой женщины! -- сказал Вольтер. -- Как дочери Пуассона - человека ничтожного - ей предстояла самая печальная будущность, но этот ребенок избалован судьбой! Все дурное превратилось для нее в хорошее, и вместо того, чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых ее шагов, видит перед собой прекрасную, веселую дорогу, разукрашенную цветами. Кто может знать, куда приведет ее эта дорога?

-- Одна судьба... -- сказал Берни.

-- Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, -- прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.

Ришелье тоже улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Молнией промелькнула мысль во взглядах двух человек, обладавших таким острым умом, характера, однако, столь различного: Ришелье обладал хитростью придворного, Вольтер - лукавством философа.

 Мы не можем долго оставаться в замке, -- сказал Креки. -- Я должен быть в начале охоты - этого требует моя должность.

-- Мы уедем тотчас, как вы захотите, -- ответил Ришелье, -- но прежде дайте нам приехать.

Карета быстро катилась по красивой аллее.

 Вот мы и приехали, -- сказал аббат де Берни в тот момент, когда экипаж въехал в величественные ворота и покатился по аллее, украшенной справа и слева статуями на пьедесталах. Вся греческая мифология была здесь представлена стараниями лучших скульпторов. За статуями стояла зеленой стеной живая изгородь высотой в десять футов. В конце аллеи был большой двор с бассейном в центре, со службами из кирпича справа и слева, в глубине которого возвышался фасад замка с остроконечной кровлей.

Карета остановилась у крыльца. Множество экипажей во дворе, множество лакеев в самых разных ливреях в передней говорили о большом количестве гостей.

-- Любезный герцог, -- сказал он, -- хотите, я выскажу вам все, что думаю?

-- Высказывайтесь, мой милый, -- ответил он. -- Мой дед был кардиналом, и хотя я не унаследовал его звания, я принужден наследовать его привилегию выслушивать чужие признания.

-- За моим визитом к мадам д'Этиоль что-то кроется.

 Вы думаете?

 Думаю.

-- Вы ошибаетесь.

-- Как! Стало быть, это правда, и мой непредвиденный приезд в этот замок действительно скрывает что-то?

-- Да.

-- В чем же дело?

Герцог хитро улыбнулся.

-- Вы не догадались? -- спросил он.

 Нет.

 Ну, вы узнаете все, когда...

Ришелье остановился в раздумье.

-- Когда? -- нетерпеливо спросил Креки.

 Когда мы позавтракаем с мадам д'Этиоль.

-- Почему же не прежде?

 Потому что прежде... невозможно.

-- Но...

 Молчите, мой милый, мой милейший, и будьте скромны.

Креки расхохотался.

-- Знаете ли, -- сказал он, -- вы сильно подстрекнули мое любопытство!

 Знаю!

 А я не знаю.

-- Вы узнаете, когда надо будет знать, любезный маркиз де Креки, -- до тех пор не расспрашивайте. Убаюкивайте себя тревожным любопытством ожидания.

-- Я буду себя убаюкивать - это конечно, но не засну.

Ришелье молча увлек маркиза за собой.