| Автор: | Келлерман Б., год: 1932 |
| Категория: | Рассказ |
XXXII
Шатаясь, вышел Янко на воздух. Он всё еще был точно парализован ужасом. Когда кто-нибудь прыгает с парашютом и видит, что парашют не раскрывается, он, вероятно, испытывает ужас, подобный тому, какой испытал Янко! В эту секунду он в первый раз с ужасающей ясностью осознал, что ему нет больше спасения. Беспомощно падал он в бездну. Хмель разом соскочил с него, уступив место беспощадной ясности мысли. Правду нельзя больше скрывать. И эта правда ужасна. Янко Стирбей банкрот! Он банкрот во всех отношениях. Его финансовое банкротство - еще не самое худшее. Нет! Ни эти долги, ни эта глупая история с картинами, ни его страсть к женщине, которая его не любила, -- всё это не самое существенное. Главное то, что у Янко Стирбея - так он мысленно называл себя - нет больше никаких моральных резервов, чтобы построить новую жизнь. У него нет для этого никаких предпосылок. "Без денег Янко ничто". Доказательство его полного банкротства заключается в том, что такие, как Янко Стирбей, не могут существовать без денег. И по этой столь простой и столь жалкой причине он должен погибнуть!.. Нет, парашют не раскроется. Конец, конец!
Янко тяжело дышать. Легкие у него тоже как будто парализованы. Он жадно глотает воздух, спускаясь по деревянной лестнице во двор. В горле стоит какой-то комок. На свежем воздухе всё стало еще яснее. До последнего часа он лгал себе, думал, что, может быть, в последнюю минуту перед ним мелькнет какой-нибудь выход. Он на это надеялся, откровенно говоря. Но теперь всё кончено.
Он зябнет. Сразу вдруг похолодало. В воздухе кружатся отдельные снежинки. Что это, зима пришла? Впрочем, ему теперь всё безразлично. Он медленно расхаживал по двору, охваченный ужасом и безнадежностью. Кругом было темно, почти черно. На небе холодным блеском мерцали редкие звезды.
Вдруг Янко испуганно вздрогнул. Кто-то был поблизости. Он ясно почувствовал это, и его сердце сжал страх. Там, у ворот, стоит какая-то фигура. Он едва-едва различает лицо, как слабое сияние, и сразу исчезает страх. Сердце наполняется горячей, никогда не изведанной радостью. Он не мог в этой темноте рассмотреть фигуру, стоявшую у ворот, но инстинктивно узнал ее. Это была Соня. Бесшумно подошел он ближе увидел ее нежное бледное лицо.
Это вы, Соня? -- прошептал он, и его бросило в дрожь.
-- Да, это я, Янко, -- вполголоса ответила она. -- Я давно уже стою здесь и думаю, как бы вас вызвать. Но никто не выходил оттуда. А когда вы вышли, я сомневалась, вы ли это, у вас изменилась походка.
-- Должно быть, я почувствовал, что вы здесь. Да, конечно, какой-то тайный голос позвал меня сюда, -- прошептал Янко.
Соня тоже говорила шепотом.
-- Я вот почему пришла сюда, Янко, -- сказала она. -- Вы так странно вели себя, когда прощались со мною! Вы сегодня много пили? Зачем вы это делаете?
Я всегда был пьяницей, -- ответил Янко, точно это было извинение. Его по-прежнему трясло. -- Если б я только знал, что вы придете, Соня, я бы не выпил ни одной рюмки, клянусь вам. Теперь, конечно, поздно. Но не думайте, что я сейчас пьян. У меня совсем ясная голова. Мне только чудится, будто я сплю. Быть может, я и в самом деле сплю? Позвольте мне дотронуться до вашей руки. Да, это ваша рука. Какие у вас ледяные пальцы! Вы озябли?
-- Вдруг сделалось холодно. Даже снег пошел. Итак, завтра вы уезжаете, Янко?
-- Да, завтра я уезжаю.
-- Вы не хотите сказать мне, куда вы едете? -- прошептала она, и лицо ее близко придвинулось к нему. Он ясно видел ее светлые глаза.
-- Никому, даже вам, я не могу сказать, куда я еду.
-- Вы должны обещать мне, что не сделаете ничего, что может причинить мне боль. Хорошо, Янко?
Несколько мгновений Янко молчал, затем ответил:
-- Обещаю.
Вот и прекрасно, -- сказала Соня так же тихо, но в голосе ее послышалось облегчение, точно она освободилась от какой-то заботы. -- Доброй ночи!
-- Я провожу вас, Соня! Позвольте мне поблагодарить вас за то, что вы пришли.
-- Нет, нет, идите к своим друзьям, я не хочу, чтобы вы меня провожали!
Соня, -- вполголоса позвал он. -- Соня, Соня!
Он старался слухом проникнуть во мрак. Но кругом была только безмолвная ночь.