В тяжелые годы.
Глава XI

Глава XI

Было уже далеко за полдень, когда они покинули долину, и Туанетта шагала, взявшись за руку Джимса. Они походили в эти минуты на мифологических богов, готовых встретиться со всеми опасностями дикого мира. Джимс чувствовал себя значительно лучше. Рука его была перевязана руками не менее нежными и заботливыми, чем руки покойной матери. Жгучие слезы из глаз Туанетты, падавшие на его простреленную руку, утолили физическую боль. Слова, произнесенные голосом, какого он не слыхал в жизни, слова, молившие о прощении за многие годы несправедливого отношения, дарили его истерзанной душе мир и покой.

Туанетта, шагавшая рядом с ним, снова стала Туанеттой, о которой он грезил в детстве. Он мог бы принять ее за ту же девушку, которую он видел на ферме Люссана, только сейчас у нее был не такой великолепный вид в этом измазанном и разодранном платье. Они миновали цветник Катерины Бюлэн, в котором еще рдели некоторые цветы, обогнули свекольное поле, где богатый урожай дожидался первых заморозков, которые придали бы корнеплодам больше сладости, пересекли новую прогалину, где валялись в изобилии пни, приготовленные для зимней топки очага, и на одном из пней Джимс заметил наполовину законченную трубку дяди Эпсибы, сделанную из стебля кукурузы.

Джимс остановился и огляделся вокруг. Он уже готов был крикнуть и позвать дядю Эпсибу. Сколько раз в лесах раздавалось эхо, повторявшее многими голосами его оклик, прежде чем до него доносился ответный крик. Но теперь там царило безмолвие.

Невольно он перевел взгляд на красивую головку девушки и встретился глазами с Туанеттой. Даже глаза его матери не были так бездонно глубоки и нежны, подумал он при этом.

-- Надо полагать, что они захватили моего дядю вот там, - сказал он, указывая кивком головы на лес за таинственной долиной. - Он успел только подать нам сигнал, а потом его убили. Если бы не вы, я пошел бы туда и разыскал его тело.

-- Я пойду с вами, - сказала Туанетта.

Джимс повернул, однако, на запад и ни разу не оглянулся на пепелище родного дома, ни разу не выдал рыданий, клокотавших у него в груди. Через некоторое время он заговорил с Туанеттой, точно она была ребенком, а он взрослым человеком, объяснявшим ей что и как. Он в первый раз описал ей, как дикари пришли в его отсутствие, очевидно очень спеша, так как в противном случае они не оставили бы всех запасов на ферме. Он тоже предполагал, что их было столько, сколько насчитала Туанетта из своего убежища. Джимс был убежден, что они не пошли дальше в долину Ришелье, а повернули назад, через неизведанную долину в страну могауков. Таким образом, необходимо держать путь на запад, чтобы не очутиться на пути индейцев, отбившихся от отряда, а затем идти на восток к ферме Люссана. Скоро они будут в лесу столь густом, что в нем при дневном свете царит мрак, и где множество тайных тропинок, хорошо ему знакомых.

Завтра или послезавтра он доставит Туанетту невредимой на одну из ближайших сеньорий, а там она уже найдет возможность добраться до Квебека, где у нее были друзья. Сам же он присоединится к войску генерала Дискау и будет драться с англичанами. Самое важное - это добраться до фермы Люссана, пока не наступила ночь. Индейцы туда не пойдут, так как они верят, что в таких заброшенных местах водятся духи. Случись им ненароком наткнуться на запущенную ферму, они поспешат пройти мимо.

Все это Джимс говорил деловым тоном, спокойно и бесстрастно. Ему очень хотелось расспросить Туанетту, что случилось в замке, как она очутилась на мельничной башне, где ее мать, но он сдерживал себя, решив, что раньше всего нужно дать зажить ее душевным ранам.

В большом лесу царило еще более глубокое безмолвие и со всех сторон их окружал полумрак. Солнце уже заходило. Под ногами у них была непроторенная тропа, бесконечный, губчатый, неровный ковер, который не издавал ни одного звука. Они продолжали путь, держась за руки. Когда их поглотил мрак, Туанетта шепотом спросила:

-- Рука еще болит, Джимс?

-- Нет. Я давно забыл о ней.

-- А голова... там, где я ударила?

-- И это тоже я давно забыл, - снова ответил он.

Что-то такое коснулось его плеча; он знал, что это, и сердце его радостно заколотилось. Такое же ощущение, как сейчас, было бы у него, если бы рядом с ним шла его мать, ища в нем защиты. Раза два в течение последнего часа Потеха вдруг останавливалась и издавала грозное рычание, что свидетельствовало о наличии опасности где-то поблизости. Джимс напрягал слух и зрение, и каждый раз, когда он останавливался, он снова чувствовал какое-то прикосновение у плеча.

Они попали на тропинку, протоптанную оленями, и, следуя по ней, очутились на равнине меж двух холмов, где, очевидно, несколько лет тому назад произошел страшный пожар. Дорога шла все время между кустарниками и молодыми деревцами, чуть повыше Джимса. Лучи звездного неба озаряли нежным сиянием гладкие волосы Туанетты и лицо Джимса, на котором ясно выступали следы от ран, нанесенных его спутницей. Достигнув вершины последнего холма на севере, они сделали привал, чтобы отдохнуть. Тогда Джимс понял, что означало это странное ощущение у плеча, когда они шли темным лесом. Это Туанетта прижималась к нему щекой.

Он почувствовал, что она дрожит всем телом. Когда девушка подняла глаза на него, ее взгляд остановился на багрово-темном синяке от удара стволом мушкета. Они возобновили путь и немного спустя очутились на заглохшей дороге, которая вела к полям Люссана. По этой дороге когда-то проезжала маленькая принцесса в сопровождении Тонтэра и Поля Таша. А сейчас эта самая "принцесса" шагала рядом с ним, с трудом волоча усталые ноги. Силы ее иссякли. Платье было разодрано кустами, а тонкая подошва туфелек почти насквозь протерлась. Когда они подошли к старому дереву, укрывшись за которым Джимс когда-то следил за нею, он почему-то ей рассказал об этом. Но он тотчас же пожалел, так как в ответ услышал рыдания. Однако она взяла себя в руки и удержала слезы, как только они приблизились к лужайке, в конце которой маячили руины дома. Оба они были до такой степени измучены и душой и телом, что думали лишь о конце странствований и о возможности отдохнуть. Это было отчасти возвращением в дом, о котором они забыли. Ферма Люссана вызывала в уме воспоминания о надеждах, ликовании и горечи разочарования, и все это вместе создало теперь впечатление радушного приема, несмотря на пустынный вид местности. Туанетта чуть было не улыбнулась, точно она и сейчас видела перед собой мадам Люссан, звавшую ее вниз, словно она слышала веселые голоса мужчин, громкий смех отца и оглушительные выкрики аукциониста. Казалось, все это было еще вчера, а между тем дом успел превратиться в безжизненные руины, вокруг которых все пышнее разрастались травы и кустарники, образуя сплошные джунгли.

Оба они снова стали детьми, которым доставляли удовольствие эти места, так тесно связанные с их прошлым. И звезды, и кузнечики, и сухая трава, и ветерок в деревьях - все как будто прислушивалось к их осторожным шагам. Через дорогу пробежал кролик. Филин слетел с крыши. Летучая мышь пронеслась над ними, кружась спиралями. Острые колючки цеплялись за их одежду и обувь. Но зато они чувствовали себя в безопасности. Сразу куда-то исчезло невыносимое напряжение нервов, глаз и мозга. Дверь была открыта. Звезды, точно серебристый свет свечей, озаряли пол. Они вошли и некоторое время стояли молча, как бы прислушиваясь к чьим-то голосам, словно ожидая приближения людей, потревоженных во сне их вторжением.

Один из фермеров из сеньории Тонтэр косил траву на лугу, принадлежавшем когда-то Люссану, и Джимс накануне видел стог сена, к которому он сейчас направился. Он вернулся в дом, неся огромную охапку, устроил в одном углу постель, и Туанетта без сил рухнула на нее. Прикрыв ее курткой отца, захваченной им с собой из долины, он вместе с Потехой вышел из дома. До его слуха донеслись рыдания девушки, которая дала волю слезам, чтобы хоть немного излить наболевшую душу. Горло Джимса конвульсивно сжималось, в глазах у него жгло. Так и хотелось ему позвать мать. Он тоже мог бы найти облегчение в слезах. Но он был мужчиной и овладел собой. А Потеха чутко и зорко следила за всем окружающим.

Прошло довольно много времени, но наконец в доме стало тихо, и Джимс понял, что Туанетта спит. Он вошел, не производя шума, поправил куртку, которой она была накрыта, снял с ее лица сухую пылинку и робко провел рукой по ее шелковистым волосам. Губы его беззвучно шептали что-то. Он осторожно прикоснулся губами к волосам спящей, а потом опять вышел из дома. Он уселся на земле, спиной к двери, а лук с колчаном и английский топорик положил рядом, чтобы и то и другое можно было взять в любой момент. Мертвая тишина начала сказываться на нем, и все труднее становилось бороться с желанием закрыть глаза и уснуть. Потеха ловила каждый звук и время от времени щелкала зубами. Боясь поддаться искушению, Джимс поднялся на ноги.

Час за часом сторожили человек и собака, обходя порою окраины лужайки, присматриваясь к каждой тени, подвигаясь так же бесшумно, как филин, пролетавший иногда над ними. Один раз Джимс взобрался даже на дерево, желая убедиться, не видно ли где-либо костра. А потом он опять возвратился в дом, чтобы взглянуть на Туанетту.

Было уже за полночь, когда Джимс снова опустился на траву, и вскоре звезды уже смеялись над ним, точно это они заставили его глаза сомкнуться. Потеха тоже положила голову между передними лапами, глубоко вздохнула и погрузилась в сон. Даже летучие мыши, утомившись, попрятались в хлеву. Звезды начали меркнуть, и мир погружался в еще более глубокую тьму. Мертвую тишину прорезал один раз вопль кролика, попавшегося в когти сове, и Потеха, в ответ на этот крик, завизжала, но это не разбудило Джимса...

отдыхают, пока Анри Бюлэн везет вниз полную телегу собранных ими плодов. Возле самого дома дядя Эпсиба работает у пресса для приготовления сидра. Голова матери касается его плеча, и Джимс чувствует на своем лице ее мягкие волосы. Как они хохотали, глядя на уставившуюся на них белку, у которой за щеками было запрятано столько орехов, что, казалось, она больна свинкой. А потом вдруг черная туча застлала небо, но отец и дядя Эпсиба так и застыли оба на своих местах - один на полпути с холма, другой у пресса для сидра. А белка все глядела на них с полным ртом...

Сделав над собой усилие, Джимс проснулся. У его ног лежала Потеха, кругом не видно было ничего, кроме густо разросшегося кустарника, - ни яблонь, ни дома, ни пресса, ни дяди Эпсибы. Это была заброшенная ферма Люссана. Заря уже занималась. Внезапно он почувствовал какую-то тяжесть у себя на груди, и к лицу как будто прикоснулись мягкие волосы матери. Но это была не его мать. Это была Туанетта, которая села рядом с ним во время его сна. Голова ее покоилась у него на груди, а его рука обвила ее плечо, как он недавно сидел со своей матерью. Она не проснулась, когда он зашевелился, но ресницы ее задрожали, когда его рука крепче прижала ее. Он наклонился и поцеловал ее, и тогда она открыла глаза. Он снова поцеловал ее, но, по-видимому, Туанетта не видела ничего страшного в этом. Только глаза ее радостно улыбнулись ему.

А потом она выпрямилась и посмотрела на небо.

Утренний воздух был до того свеж, что девушка вздрогнула. На траве и на кустах лежал иней. Куртка Анри Бюлэна, которую она захватила с собой, соскользнула с ее плеч, и Джимс поправил ее. Затем они встали, чувствуя, что силы вновь вернулись к ним. В продолжение нескольких минут оба молчали. Вдали пронзительно закричала сойка, а на лугу собрались вороны. Дятел, долбивший дуплистое дерево, производил такой же звук, как молоток плотника.

из бездонных глубин горя и душевной муки, а Джимсу казалось, что в душу его проникло что-то новое, неизведанное, отчасти напоминавшее ликование победителя. Он вдруг очутился в новом мире. Перед ним лежала бесконечная тайна. Теперь у него было ради чего бороться, ради чего жить. Сердце его трепетало от новых обуревавших его чувств, бросавших ему вызов. Вчерашний день, полный мучительного горя и трагедии, остался далеко позади, а на смену ему явилось "сегодня" вместе с Туанеттой... 

* * *

и теперь жадно втягивала в себя воздух. Внезапно послышался гулкий вопль сойки и тревожное карканье ворон. Над верхушками деревьев захлопали крылья. Еще одна и еще одна птица присоединили свой голос к первой... Потом тревога прекратилась, - но лишь после того, как крик одной из птиц был прерван каким-то свистящим коротким звуком.

-- Это была стрела, - сказал Джимс и тотчас же приготовил свой лук. - Мне не раз приходилось убивать сойку из-за ее шумливости, когда я охотился за крупной дичью.

Потянув за собой Туанетту в дом, он позвал Потеху. Через несколько минут он увидел отряд могауков, появившихся на лугу Люссана.