Ким.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ким. Глава IX. (старая орфография)

IX.

Колесо жизни сделало еще один поворот, и Ким храбро вступил в новую полосу своего существования. Он должен был опять стать на время сагибом. Дойдя до широкой дороги к Симле, он стал озираться. Под фонарным столбом сидел на корточках маленький индус лет десяти.

-- Где дом мистера Лургана? - спросил Ким.

-- Я не понимаю по-английски, - ответил мальчик, и Ким сейчас же перешел на местное наречие.

-- Я тебя проведу.

Они вдвоем вступили в таинственный полу-мрак, сквозь который смутно доносился шум города, расположенного внизу у горы, и дыхание прохладного ветра с возвышавшагося под самыми звездами и увенчанного деодарами Якко. Огоньки, разсеянные на различных высотах, представляли собой как бы второй ряд звезд. Одни из них были неподвижны, другие же двигались - это были фонари рикшо, колясок, в которых веселые и безпечные англичане отправлялись на званые обеды.

-- Вот здесь, - сказал проводник Кима и остановился у веранды, расположенной у большой дороги. Двери не было; вход был завешан только занавесью из бисера, пропускавшей свет лампы изнутри.

-- Вот он, - сказал мальчик тихим как вздох голосом. Ким понял, что мальчик поджидал его на дороге, чтобы проводить его сюда, и ему стало жутко; но он подавил страх и смело раздвинул занавесь. Человек с темной бородой и с зеленым щитком над глазами сидел у стола и выбирал короткими белыми пальцами сверкающие шарики с подноса, стоявшого перед ним; он их нанизывал на блестящую шелковую нитку и все время напевал про себя. Ким угадывал, что за кругом света от лампы комната была полна предметов, напоминавших своим ароматом восточные храмы. Он потянул воздух и почувствовал запах мускуса, санталового дерева и хасминового масла.

-- Это я, - сказал наконец Ким на местном наречии; среди этих запахов он забыл, что должен был изображать из себя сагиба.

-- Семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один, - продолжал считать человек, так быстро нанизывая жемчужины одну за другой, что Ким не поспевал следить за движениями его пальцев. Человек снял зеленый щиток и с пол-минуты пристально смотрел на Кима. Его зрачки то расширялись, то, казалось, произвольно съуживались до размера булавочной головки. Ким знал одного факира, который тоже умел это делать и зарабатывал этим много денег, особенно когда принимался проклинать глупых женщин. Киму сделалось любопытно. Но его друг факир умел, кроме того, двигать ушами, и Киму было жалко, что новый знакомый этого не делал.

-- Ты не бойся, - проговорил наконец м-р Лурган.

-- Чего мне бояться?

-- Ты здесь будешь ночевать сегодня, и останешься у меня до начала занятий в Лукноу. Так приказано.

-- Так приказано, - повторил Ким. - Но где же я буду спать?

-- Здесь, в этой комнате. - Лурган сагиб указал рукой за неосвещенную часть комнаты.

-- Хорошо, - спокойно сказал Ким. - Сейчас ложиться?

Лурган сагиб кивнул головой и, взяв лампу, высоко поднял ее. На освещенных светом лампы стенах Ким увидел расшитые страшными узорами ткани, а над ними коллекцию тибетских дьявольских масок - рогатых, нахмуренных или с выражением идиотского ужаса. В углу стоял японский воин, в латах и с перьями на голове, угрожая своей аллебардой, и множество пик и "кутаров" отразили слабый свет лампы. Но более, чем все эти предметы - он уже видел подобные маски в лагорском музее - Кима заинтересовал взгляд маленького индуса с кроткими глазами; он сидел теперь, скрестив ноги под столом с жемчугом, и на его красных как пурпур губах мелькала улыбка.

-- Кажется, Лурган сагиб хочет меня напугать. И это чортово отродье под столом наверное хотело бы, чтобы я в самом деле испугался. - Эта комната, - сказал он вслух, - похожа на "дом чудес". Где моя постель?

Лургав сагиб указал ему на сложенное одеяло в углу, подле отвратительных масок, потом взял лампу и ушел, оставив его в темноте.

Ответа не последовало. Он слышал дыхание маленького индуса, пополз по полу по направлению этого звука и стал наносить удары в темноте: - Отвечай, дьявол, - крикнул он. - Как ты смеешь лгать сагибу?

Ему послышалось, что в темноте кто-то смеется. Это не мог быть слабенький индус, потому что тот плакал. Ким возвысил голос и сказал громко:

-- Лурган сагиб, о, Лурган сагиб! Разве приказано, чтобы твой слуга не отвечал мне?

-- Да, так приказано.

Голос, в великому изумлению Кима, раздался за его спиной.

-- Хорошо. Но помни, - пробормотал он, укладываясь на свое одеяло, - я тебя утром отколочу. Я не люблю индусов.

Ночь была не из приятных, так как комната была полна голосов и музыки. Ким два раза проснулся, услыхав, что его кто-то зовет по имени. Во второй раз он отправился на поиски и наткнулся носом на ящик, который несомненно говорил человеческим языком, но каким-то не человеческим голосом. Ящик заканчивался металлической трубой и соединялся проволоками с ящиком меньших размеров, стоящим за полу - так это по крайней мере казалось на ощупь. Голос, очень резкий и дребезжащий, выходил из трубы. Ким потер себе нос и пришел в бешенство, говоря про себя, как обыкновенно, на местном наречии.

-- Это годится для базарного нищого, но я сагиб и сын сагиба, и что еще гораздо важнее - ученик лукноуской школы. Да (тут он мысленно перешел на английский язык), ученик школы Сент-Ксавье. Чорт побери мистера Лургана! Эта штука похожа за швейную машину. Он очень ошибается - у нас в Лукноу такими пустяками не испугаешь - нет! Потом он опять перешел за индусский язык. - Но сколько же платят ему? Он только торговец - я в его лавке. Но Крейтон сагиб полковник - и, кажется, я здесь по приказанию Крейтон сагиба. Ну да и отколочу же я этого индуса утром! Это еще что такое?

Из ящика с трубой полился поток самой отборной брани, которую Ким когда-либо слышал; она произнесена была высоким равнодушным голосом, - и у Кима на минуту волосы стали дыбом. Но когда проклятая штука стала переводить дыхание, Ким успокоился, услышав жужжание, напоминавшее швейную машину.

-- Chûp (замолчи)! - крикнул он, и опять услышал нечто в роде смеха. - Chûp, или я сломаю тебе голову.

Ящик не обращал на него внимания. Ким стал возиться у металлической трубы, и что-то взлетело вверх со стуком; он, очевидно, поднял крышку. Если внутри сидел дьявол, то теперь ему наступил конец. Ким понюхал, - такой запах был у швейных машин на базаре. Теперь он покончит с этим "шайтаном". Он снял куртку и всунул ее в открытый ящик. Что-то длинное и круглое погнулось под его рукой, раздался скрип, и голос затих - что и должно произойти, если засунуть сложенную втрое куртку во внутрь дорогого фонографа. Ким безмятежно заснул.

Утром он проснулся, почувствовав на себе взгляд Лурган-сагиба.

-- О, - сказал Ким, твердо решившись быть сагибом. - У вас тут какой-то ящик бранился ночью. Я его остановил. Это ваш ящик?

Лурган сагиб протянул ему руку.

-- С добрым утром, О'Гара, - сказал он. - Да, этот ящик мой. Я держу у себя в лавке такого рода вещи, потому что оне нравятся моим друзьям раджам. Этот ящик ты сломал, но я за него недорого заплатил. Да, мои друзья, короли, очень любят игрушки - и я иногда тоже.

Ким искоса взглянул на него. Он был сагибом по платью; но, судя по совершенству его урдусского языка, в особенности по недостаткам в произношении английского, видно было, что он все, что угодно, но только не сагиб. Он видимо отлично понимал душевное состояние Кима, прежде чем мальчик открыл рот, и не трудился точно разъяснять свои мысли, как отец Виктор или учителя в Лукноу. Самое приятное было то, что он обращался с Кимом как с равным себе азиатом.

-- Жалко, что ты не сможешь отколотить моего мальчика сегодня. Он говорит, что или заколет, или отравит тебя. Он очень ревнив, и поэтому я поставил его в угол, и не буду говорить с ним целый день. Он только-что пытался убить меня. Так ты уж помоги мне пожалуйста приготовить завтрак. Он слишком ревнив, чтобы ему можно было довериться теперь.

Настоящий сагиб из Англии наверное бы более пространно все это рассказах. А Лурган сагиб совершенно просто передал самый факт - как это сделал бы Магбуб-Али, говоря о своих делах на севере.

Сзади лавки Лургана была веранда, построенная над отвесным горным спуском, и с нея видны были дымовые трубы соседей, как это всегда бывает в Симле. Киму пришелся очень по вкусу чисто персидский завтрак, собственноручно изготовленный Лурган-сагибом, но еще более привела его в восторг лавка Лургана. Лагорский музей был обширнее, но здесь было больше разных диковин: тибетские амулеты, бирюзовые и янтарные ожерелья, браслеты из зеленого нефрита, палочки ладана в горшечках, выложенных неотшлифованными гранатами, маски, которые он видел накануне, синия цвета павлиньяго хвоста ткани, покрывавшия всю стену, золоченые изображения Будды, и маленькие переносные алтари, русские самовары с бирюзой на крышке, тонкия, как яичная скорлупа, чашки в странных восьмиугольных ящичках, распятия из пожелтевшей слоновой кости, свернутые запыленные ковры, от которых шел удушливый запах, персидские кувшины для омовений после еды, тусклые медные курильницы, не китайской и не персидской работы, украшенные фигурами дьяволов, всякого рода оружие и тысяча других предметов в ящиках, в кучах, или просто разбросанных по комнате; свободным оставалось только место у шаткого деревянного стола, за которым работал Лурган сагиб.

-- Все это пустяки! - скат Лурган, следя за восхищенным взором Кима. - Я покупаю эти предметы, потому что они красивы, и иногда продаю их, если мне нравятся покупатели. Моя главная работа на столе - вот посмотри.

-- О, эти камни прочные. Они не испортятся от солнца, да и к тому же они дешевые. Вот если камни больны - дело другое. - Он наложил Киму вторую порцию. - Никто кроме меня не умеет лечить больной жемчуг и возвращать голубой цвет бирюзе. Я не говорю об опалах - всякий дурак может вылечить опал, но с больным жемчугом никто, кроме меня, не съумеет справиться. Что, еслибы я умер? Ведь тогда не было бы никого... Нет, ты не съумеешь обращаться с драгоценными камнями - разве только с бирюзой, да и то не скоро.

Он стал мягко потирать руки. Из-за ковров послышалось отрывистое, слабое рыдание. Это был маленький индус, послушно стоявший лицом к стене: его тонкия плечи дрожали от рыданий.

-- Он ревнив, - он очень ревнив. Посмотрим, будет ли он еще раз пытаться отравить меня за завтраком и заставлять меня за-ново варить его.

-- Knbbee-Knbbee nahm, - послышался прерывистый ответ.

-- И захочет ли он опять убить другого мальчика.

-- Knbbee-Knbbee nahm (никогда, никогда. Нет!).

-- А как ты думаешь, что он сделает, - спросил Лурган Кима.

-- О, я не знаю. Может быть, лучше отпустить его. А почему он хотел отравить вас?

-- Потому что он меня очень любит. Что, еслибы ты кого-нибудь любил, а пришел бы чужой человек, и тому, которого бы ты любил, чужой нравился бы больше тебя, - что бы ты сделал?

Ким задумался. Лурган повторил ту же фразу на местном наречии.

-- Я бы не отравил того человека, - сказал Ким задумчиво, - но я бы отколотил чужого мальчика, еслибы мальчик любил этого человека. Но я бы сначала спросил мальчика, любит ли он его.

-- Да, но он думает, что меня нельзя не любить.

-- Ну, так он глуп, по-моему.

-- Слышишь, - сказал Лурган сагиб, обращаясь в рыдающему мальчику. - Сын сагиба говорит, что ты дурачек. Выходи, и следующий раз, когда тебе будет тяжело на душе, не прибегай так открыто к мышьяку. Я бы мог заболеть, дитя, и тогда драгоценные камни перешли бы в другия руки. Иди сюда.

Мальчик выполз из-за ковров с распухшими от слез глазами и бросился к ногам Лурган-сагиба с таким страстным раскаянием, что даже Ким был тронут.

-- Я буду верно хранить драгоценные камни. О, отец мой и мать моя, прогони его!

Он указал на Кима движением откинутой назад голой пятки.

-- Подожди немного, он скоро опять уйдет. А пока он здесь, в школе у нас, и ты будешь его учителем. Сыграй с ним в игру драгоценных камней. Я буду вести счет.

Мальчик быстро отер слезы, кинулся в глубину лавки и вернулся с медным подносом.

-- Дай мне их сам, - сказал он Лурган-сагибу, - своей собственной рукой, чтобы он не сказал, что я знал их раньше.

-- Ну, а теперь, - сказал мальчик Киму, размахивая старой газетой, - гляди на них сколько хочешь, пересчитай их, можешь даже взять их в руки. Мне достаточно один раз взглянуть. - Он гордо повернулся спиной.

-- Но в чем состоит игра?

-- Когда ты их пересчитаешь и разсмотришь, и будешь уверен, что запомнил все камни, я их закрою вот этой бумагой, а ты должен перечислить их всех Лурган-сагибу. Я напишу свой счет на бумаге.

Дух соревнования проснулся в груди Кима. Он наклонился к подносу. На нем лежало около пятнадцати камней. - Это не трудно, - сказал он через минуту. Мальчик накрыл бумагой сверкающие камни, и сам стал что-то писать в счетной книге.

-- Тут под бумагой пять синих камней: один большой, один поменьше и три маленьких, - торопливо сказал Ким. - Есть еще четыре зеленых камня и один с дыркой, есть зеленый прозрачный камень, и другой, в роде мундштука. Есть два красных камня, и я насчитал пятнадцать, но два я забыл. Нет, дай мне подумать. Один шарик из слоновой хости, маленький и... и... дай мне подумать...

-- Раз, два... - Лургав сагиб просчитал до десяти, но Ким не мог вспомнить.

-- Так слушай мой счет, - проговорил маленький индус, весь дрожа от радостного смеха. - Во-первых, два потрескавшихся сапфира: один в два карата, другой - в четыре, насколько я могу судить. Сапфир в четыре карата поцарапан у края. Затем туркестанская бирюза, гладкая, с черными жилками, и две с надписями - одна с названием бога золотыми буквами, другая - с трещиной посредине, - она вынута вероятно из старого кольца. Я не мог прочесть надпись. Вот и все пять синих камня... Затем, четыре растресканных няумруда, но один пробуравлен в двух местах, а у другого недостает кусочка.

-- Какой вес? - безстрастно спросил Лурган сагиб.

-- Три, пять, пять и четыре карата, насколько я могу судить. Затем кусок старого зеленоватого янтаря от трубки и резной топаз из Европы. Еще бурманский рубин в два карата, без трещины, и поцарапанный балийский рубин в два карата. Затем резной шарик из слоновой кости, китайский, с изображением крысы, высасывающей яйцо; и, наконец, - ага!.. хрустальный шарик величиной в боб, посаженный на золотой листик.

Он захлопал в ладоши, кончив перечисление.

-- Он победил, - сказал, улыбаясь, Лурган сагиб.

-- Ну, да, он знал, названия камней, - ответил Ким покраснев. - Попробуем повторить игру, но с предметами, которые мы с ним одинаково знаем.

Они наполнили поднос разными вещами, подобранными в лавке, и даже притащили кое-что из кухни, но мальчик каждый раз оказывался победителем; Ким был совершенно изумлен.

-- Завяжи мне глаза, а сам можешь глядеть, я только пощупаю пальцами, и все-таки выиграю, - предложил индус.

Ким топнул ногой от досады, когда мальчик и в этих условиях оказался победителем.

-- Еслибы дело шло о людях или лошадях, - сказал об, - я бы угадал лучше, чем он. А эта игра в ножи, щипцы и ножницы совсем пустая.

-- Сначала научись, а потом будешь учить сам, - сказал Лурган сагиб. - Искуснее он тебя?.. Скажи сам.

-- Да. Но как этому научиться?

-- Нужно постоянно упражняться, пока не достигнешь совершенства, а поучиться стоит.

Маленький индус, упоенный своим торжеством, похлопал Кима по спине.

ведь я сам бы дал ему, еслибы он попросил - кроме него, я давно не встречал более способного ученика, чем ты. А у нас еще десять дней впереди до твоего отъезда в Лукноу, где все равно ничему не учат, а только берут большие деньги. Мы с тобой, надеюсь, будем друзьями.

Прошло десять сумасшедших дней, но Ким слишком был упоен своей новой жизнью, чтобы размышлять о её безразсудности. По утрам он играл со своим товарищем в новую для него игру, иногда с настоящими камнями, иногда с ворохами шпаг и кинжалов, или же с фотографическими карточками туземцев. Днем он и маленький индус сидели на страже в лавке, прикурнув безмолвно за кучами сложенных ковров или за ширмами, и наблюдали за многочисленными и очень интересными посетителями м-ра Лургана. Это были мелкие раджи, свита которых, покашливая, дожидалась на веранде; они покупали разные диковины, фонографы и заводные игрушки. Приходили дамы покупать ожерелья, и мужчины, которые, как казалось Киму, - но, может быть, воображение его было развращено преждевременным опытом, - являлись главным образом из-за дам; заходили также и придворные мелких владетельных князей, как бы для того, чтобы отдавать в починку старинные ожерелья, - сверкающие, потоки света разливались по столу, когда они раскладывали камни; на самом деле, им нужно было добывать деньги для сердитых магаарани или молодых раджей. Приходили и "бабу" (господа); Лурган сагиб говорил с ними строго и внушительно, но дело кончалось всегда тем, что он давал им деньги чеканным серебром и бумажками. Иногда в лавке собирались театрального вида туземцы в длиннополой одежде и беседовали о разных метафизических вопросах по-английски и на местном наречии, к великому удовольствию м-ра Лургана. Он всегда интересовался религией. Вечером Ким и маленький индус, имя которого Лурган постоянно менял по вдохновению, должны были давать точный отчет о всем, что они видели и слышали в течение дня, высказывать свое мнение о каждом человеке по его лицу, по разговорам и манерам, угадывать действительную цель его прихода. После ужина Лурган сагиб устраивал игру в переодевания и сам видимо увлекался ею. Он удивительно умел разрисовывать лица, - одним мазком кисти он изменял их до неузнаваемости. В лавке было множество всевозможного платья и тюрбанов, и Ким переодевался то молодым магометанином из хорошей семьи, то продавцом оливкового масла, а однажды - это было очень весело - сыном мелкого землевладельца, разряженных но праздничному. Лурган сагиб очень зорко подмечал малейшую неточность в костюме. Лежа на истертом тиковом диване, он по получасу объяснил, как каждая каста говорит, ходит, кашляет или чихает. Маленький индус был очень неловок в этой игре. Его ума хватало на угадывание числа камней, но не на то, чтобы проникать в чужую душу; в Киме же пробуждался какой-то демон и наполнял его душу радостью, когда он надевал разные костюмы и одновременно менял характер речи и движений.

Увлеченный игрой, он в один из вечеров вызвался показать Лурган сагибу, как ученики факиров, его старые лагорские знакомые, просят милостыню по дорогам, а также представил в лицах, как бы он обратился за подаянием к англичанину, к пенджабскому фермеру, идущему на ярмарку, и к женщине, которая ходит без покрывала. Лурган сагиб очень смеялся и попросил Кима остаться в том же виде, т.-е. посидеть скрестив ноги, с измазанным золой лицом и с диким выражением глав, еще с полчаса. По истечении этого срока в лавку вошел старообразный толстый "бабу" с заплывшими от жира ногами в длинных чулках; Ким встретил его потоком типичных уличных причитаний. Лурган сагиб, к досаде Кима, смотрел только на бабу, и не обращал внимания на представление.

-- По-моему... - сказал бабу, закуривая папироску, - по моему мнению, в высшей степени верно и искусно представлено. Еслибы вы не предупредили меня, я бы сказал, что это вы сами хватали меня за ноги. А как по вашему, скоро он будет более или менее годиться нам? Потому что тогда я похлопочу за него.

-- Он учился всему, что нужно, в Лукноу.

Когда они стали обсуждать всех перебывавших в лавке за день людей, Лурган сагиб спросил Кима, кто, по его мнению, был этот человек.

-- Господь знает, - беззаботно ответил Ким. Тон, которым он это сказал, мог бы обмануть Магбуба-Али, но никак не целителя жемчуга.

-- Это правда. Господь, конечно, знает. Но я желаю услышать твое мнение.

Ким искоса посмотрел на Лургана, взгляд которого вынуждал говорить правду.

говорить на многих языках.

-- Ты потом многое поймешь. Он пишет донесения известному нам полковнику. Он в почете только в Симле, и притом, заметь, у него нет имени; он значится только под одной буквой и номером - таков обычай у нас.

-- И его голова тоже оценена как голова Маг... всех других?

-- Пока еще нет; но еслибы мальчик, который сидит теперь здесь, пошел - смотри, дверь открыта - не далее, чем в известный дом, с выкрашенной в красный цвет верандой, и шепнул бы через отверстие ставень: "Дурные вести в прошлом месяце дошли до начальства через Гурри Чундер Мукерджи", то мальчик унес бы с собой в поясе пятьсот или тысячу рупий, - столько, сколько он потребовал бы.

-- Хорошо. А долго ли такой мальчик остался бы в живых после того?

-- Трудно сказать. Может быть, еслибы он был очень хитер, то дотянул до вечера, но уже ночь он бы не пережил до утра, - ни в коем случае не дожил бы.

-- Так сколько же получает бабу, если за его голову так много дают?

-- Восемьдесят, может быть, сто или даже сто-пятьдесят рупий. Но жалованье тут последнее дело. От времени до времени на свет роадаются люди, и ты один из таких людей, которым страстно хочется ходить по свету, даже рискуя своей жизнью, и разузнавать разные разности - иногда о чем-нибудь очень далеком, о том, что происходит в глухих горах, иногда об изменниках, живущих по близости. Таких людей вообще немного, но и среди них едва ли найдется десяток очень выдающихся. К их числу принадлежит и бабу, и это очень любопытно. Как велико и увлекательно должно быть это дело, если оно закаляет даже бенгалийца.

-- Правда. Но как медленно тянется время для меня! Я еще мальчик, и мне понадобилось целых два месяца, чтобы научиться писать по-английски. А читать и и теперь еще не совсем умею. И должно пройти еще много лет, прежде чем я попаду на службу.

"всем на свете друг"!

Ким был поражен этим обращением.

-- Хотелось бы мне иметь впереди годы, которыми ты тяготишься. Я испытал тебя равными способами - и не забуду всего в моем донесении полковнику сагибу. - И, перейдя вдруг на английский язык, Лурган прибавил смеясь: - Право, О'Гара, из тебя выйдет толк. Ты только не возмечтай о себе и, главное, не болтай попусту. Теперь вернись в Лукноу, веди себя хорошо и прилежно работай; а на следующия каникулы, если хочешь, можешь вернуться во мне. - У Кима затуманилось лицо.

-- Я говорю, если тебе захочется. Я знаю, куда тебя тянет.

Через четыре дня Киму куплено было место для него и для его чемодана на империале дилижанса, который отправлялся в Калку. Его спутником оказался китообразный "бабу". Он обмотал себе голову платком с бахромой и поджал под себя левую ногу; он дрожал и стонал, страдая от утренняго холода.

"Каким образом этот человек может быть одним из наших?" - думал Ким, глядя на его трясущуюся спину, когда они спускались с горы в дилижансе.

Эта мысль навела его на приятные мечты. Лурган сагиб дал ему пять рупий, огромная сумма, и обещал ему свое покровительство, если он будет прилежно работать. В противоположность Магбубу, Лурган сагиб очень ясно говорил о награде, ожидающей Кима за повиновение, и Ким был очень доволен. Еслибы только он, подобно бабу, удостоился буквы и номера, и еслибы голова его была оценена! Когда-нибудь он добьется и этого и еще большого. Районом его наблюдений сделается половина Индии; он будет следить за королями и министрами, как в прежнее время следил за темными людьми в Лагоре по поручению Магбуба. Но пока ему предстояло - а это было вовсе не лишено приятности - вернуться в Сент-Ксавье. Там он будет снисходительно разговаривать с новичками, подавляя их своим превосходством, будет слушать рассказы о приключениях во время каникул. Мартин, сын чайного плантатора в Манипуре, хвастал, что пойдет с ружьем на войну. Это возможно, но, наверное, Мартина не отбросило взрывом фейерверка через весь двор на празднестве раджи, и наверное также... Ким стал вспоминать свои приключения за последние три месяца. Он мог бы привести в трепет весь Сент-Ксавье, даже самых больших мальчиков, которые брили усы, своими рассказами, еслибы ему дозволено было говорить. Но об этом, конечно, не могло быть и речи. В свое время его голова будет оценена, как его уверял Лурган сагиб; если же он теперь станет попусту болтать, то этого никогда не случится. Полковник Крейтон откажется от него, и он будет предоставлен мести Лурган-сагиба и Магбуб-Али на то короткое время, которое ему останется жить. Поэтому, гораздо благоразумнее забыть о каникулах (за ним остается право выдумывать несуществующия приключения, а это тоже очень весело) и, как сказал Лурган сагиб, прилежно работать.

Из всех мальчиков, возвращавшихся из равных мест в Сент-Ксавье, никто не был преисполнен таких благих намерений, как Кимбал О'Гара, который трясся по дороге в Умбаллу, сидя за спиной Гурри Чундера Мукерджи, занесенного в одну из книг этнологического общества под буквами Р. 17.

Разговор с бабу еще более укрепил Кима в его решениях. После сытного обеда в Калве, бабу стал без умолку говорить.

пройдясь по какой-нибудь местности с компасом и ватерпасом в руках, конечно, если у него зоркий глаз, снять план с этой местности и, продав его, получить большие деньги. Но так как иногда неудобно носить с собой приборы для съемок, то хорошо знать точную длину своих шагов, так, чтобы даже не имея того, что Гурри Чундер называл "вспомогательными средствами", можно было измерить пройденное пространство. Гурри Чундер уверял по опыту, что для того, чтобы вести счет многим тысячам шагов, нет ничего более удобного, чем четки из восьмидесяти-одной и ста-восьми бус - потому что это число делится на бесконечное количество множителей.

Сквозь ошеломляющий гул английского языка Ким схватывал общий смысл слов, и был очень заинтересован. Он узнал, что есть наука, которою можно пользоваться без всяких приспособлений, и глядя на развертывающийся перед ним широкий мир, он понимал, что чем больше человек знает, тем лучше для него.

Проговорив более получаса, бабу сказал:

-- Я надеюсь, что в будущем у нас с вами завяжутся деловые отношения; а пока, позвольте преподнести вам вот этот ящичек, который может сослужить вам службу; я за него заплатил две рупии года четыре тому назад. - Это^: был дешевый медный ящичек сердцевидной формы, с тремя отделениями для бетеля, извести и перцового листа (индусы имеют обыкновение жевать этот состав), но вместо всего этого наполненный сткляночками с разными лекарственными лепешками. - Это я даю вам в награду за представление у Лургана. Вы, по своей молодости, думаете, что вас хватит Бог знает насколько, и не заботитесь о своем здоровье. Очень неприятно заболеть среди дела. Я люблю принимать лекарства, ими также удобно пользоваться для лечения бедного народа. Тут все очень хорошия аптечные средства - хинин и разные другия. Я даю это вам на память. А теперь, прощайте. У меня здесь по дороге есть важные частные дела.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Отчет о воспитании мальчика не интересует, обыкновенно, никого, кроме его родителей, а, как известно, Ким был сирота. В книгах школы Сент-Ксавье значилось, что отчет об успехах Кима посылался в конце каждого семестра полковнику Крейтону и отцу Виктору, от которого аккуратно получалась плата за учение. В тех же книгах было отмечено, что Ким обнаружил большие способности к математике и к черчению географических карт, и что он получил награду за успехи, а также участвовал в спортовых состязаниях школы Сент-Ксавье с Аллигурской магометанской школой и был в числе победителей; - ему было тогда 14 лет и 10 месяцев. На полях было отмечено карандашом, что он подвергался несколько раз наказаниям за разговоры с неподходящими людьми, и раз даже был наказан особенно строго за то, что отлучился на целый день в обществе какого-то нищого. Это случилось тогда, когда Ким ушел из школы с ламой и бродил с ним целый день по берегам Гумти, умоляя взять его с собой в следующия каникулы, на месяц или хоть на недельку. Но лама был неумолим, доказывая, что время еще не настало. Ким должен, - говорил старик в то время, как они вместе ели пряники, - усвоить себе всю мудрость сагибов, а тогда будет видно. Рука дружбы съумела, очевидно, отклонить бич бедствия, потому что шесть недель спустя, Ким, кок видно было по школьным отчетам, выдержал экзамен по элементарному курсу "очень удовлетворительно"; - ему было тогда 15 лет и 8 месяцев. С этого времени о нем уже не упоминалось в книгах. Имя его не вошло в списки поступивших в младшую секцию индийской администрации, но против его имени стояли слова: "вытребован из школы".

За эти три года лама появлялся несколько раз в Бенаресском храме тиртанкеров; он немножко похудел и стал еще желтее - если это было возможно; но оставался таким же кротким и чистым как ребенок. Иногда он приходил с юга, иногда с зеленого дождливого запада, из фабричных городов, окружавших Бомбей, а раз пришел с севера, пройдя восемьсот верст туда и обратно, чтобы побеседовать с "хранителем изображений" в "доме чудес". Лама уходил в свою прохладную, выложенную мрамором келью - монахи любили старика и отвели ему лучшее помещение - смывал дорожную пыль, молился и отправлялся в Лукноу, совершенно освоившись с путешествием по железной дороие в вагоне третьяго класса. По возвращении оттуда, он - как заметил его друг "искатель", обративший на это внимание настоятеля, - на время переставал тосковать о реке, не рисовал уже странных изображений "колеса жизни", а предпочитал рассказывать о красоте и мудрости какого-то таинственного челы, которого ни один из живущих в храме никогда ее видел. Лама прошел по следам благословенных ног Будды по всей Индии (у настоятеля сохранилось удивительное описание его странствований и размышлений). В жизни ему оставалось только найти реку, рожденную стрелой, но ему было откровение во сне, что эта мечта не может осуществиться, пока его не будет сопровождать чела, усвоивший себе всю мудрость седовласых "хранителей изображений".

Однажды, бродя по проезжей дороге в окрестностях Умбаллы, лама попал в ту деревню, где брамин пробовал когда-то опоить его. Но, не зайдя туда, он направился через поле и, погруженный в мысли, подошел к домику старого солдата. Тут вышло некоторое недоразумение: старый солдат спросил его, зачем "друг звезд" проходил по этой дороге шесть дней тому назад.

тот же "друг звезд", который предсказал мне войну. Ты с ним разстался?

-- О да, и нет, - ответил лама. - Мы не совсем разстались, но нам еще не время отправиться вместе в путь. Он обогащается мудростью в другом месте. Мы должны ждать.

-- Все это хорошо, но если это не тот же самый мальчик, почему же он говорил все о тебе?

-- Что же он говорил? - спросил лама.

Эти известия изумили ламу, который еще не знал, как верно Ким выполнял условие, сделанное с Магбубом-Али и подтвержденное полковником Крейтоном.

-- Молодого пони нельзя удержать от игры, - сказал торговец лошадьми, когда полковник заметил, что бродить по Индии в каникулы не имеет смысла. - Если ему не позволить идти куда он хочет, он все равно не послушается и убежит. Как его тогда поймать? Полковник сагиб, только раз в тысячу лет рождается лошадь, столь приспособленная к игре, как наш жеребенок - а нам люди нужны.