Наулака.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наулака. Глава I. (старая орфография)

НАУЛАКА.

Роман Рюдиарда Киплинга и Уолькотта Балестриера.

I.

Николай Тарвин сидел на освещенном луною мосту, перекинутом через ручей, неподалеку от Топаза, и болтал ногами над водой. Рядом с ним сидела маленькая, смуглая женщина с печальными глазами и спокойно смотрела на луну. Она была смуглой от загара, как это обыкновенно бывает с девушками, не боящимися ни солнца, ни дождя, ни ветра, а в глазах её было грустное выражение, свойственное людям, живущим среди высоких гор и безбрежных равнин и знакомым с жизнью и с горем. У женщин Американского Запада часто бывают такие глаза, и оне заслоняют их рукой от заходящого солнца, стоя по вечерам у дверей своих хижин и поджидая возвращения домой мужей. Тяжелая жизнь всегда тяжелее ложится на женщину, чем на мужчину.

Кэт Шерифф всю жизнь прожила среди пустынь Западной Америки. Она росла в то время, когда железные дороги только еще начали прокладываться в окружающей её глуши. Пока она не поступила в школу, ей ни разу не пришлось жить в таком месте, откуда железная дорога шла бы в обе стороны. Отец её служил гражданским инженером, и Кэт вместе с родителями часто случалось жить в какой-нибудь местности до тех пор, пока проведение железнодорожной линии не было окончено и над краем зажигались первые лучи цивилизации с её электрическими фонарями; но затем отца её снова переводили на какой-нибудь новый пункт, где не было и простых фонарей, где зачастую не было никакого даже жилья, кроме дома, в котором они жили, и мать её должна была иногда брать в нахлебники людей, работавших под началом её мужа. Но не эти одни условия влияли на молодую двадцати-трехлетнюю девушка, которая сидела теперь рядом с Тарвиным и только-что заявила ему, что хотя он ей и нравится, но у нея есть другия обязанности, призывающия ее.

Обязанности, о которых она упоминала, заключались в её стремлении провести жизнь на востоке, стараясь улучшить положение женщин в Индии. Зародилось оно в ней два года тому назад, когда она кончала курс в Сент-Луи.

Это было в один апрельский солнечный, теплый день. Хотя позеленевшия деревья, налитые почки и яркий солнечный свет и манили ее из залы, где назначено было чтение одной индийской женщины об Индии, но в конце концов она обязана была, как учащаяся, присутствовать на чтении Пундиты Рамабаи о печальном положении её сестер на родине. Это была раздирающая душу история, и девушки, делая после чтения сбор, трогательно просили за несчастных, пораженные всем слышанным; а потом долго ходили по корридорам и шептались.

Кэт вышла из залы с задумчивым решительным взором, с разгоревшимися щеками и с видом человека, на которого точно сошел дух святой. Она быстро прошла в сад, чтобы остаться одной, и ходила по дорожкам между цветами, увлеченная, воодушевленная, довольная, счастливая. Она нашла то, чего жаждала. Ей хотелось плакать. Жилы в висках бились, кровь горячей струей разливалась по жилам, она безпрестанно останавливалась, чтобы перевести дух.

Эта минута вдохновила всю её жизнь; и она посвятила ее на служение тому делу, о котором только-что узнала, посвятила ему все свои силы, ум и сердце.

И теперь, когда, после двухлетней подготовки к своему призванию, она вернулась в Топаз знающей и хорошей фельдшерицей, готовой ехать трудиться в Индию, Тарвин желал удержать ее в Топазе и просил ее выйти за него замуж.

"просвещением людей, пребывающих во мраке". Я не сомневаюсь, что вы съумеете придумать еще множество возвышенных наименований. Но, по моему мнению, это просто бредни.

-- Не говорите этого Ник, это мое призвание.

-- Призвание ваше должно заставить вас остаться дома, и если вы не знаете этого, то мне предназначено указать вам его, - сердито сказал Тарвин. Он бросил камешек в ручей и, нахмурив брови, смотрел на воду.

-- Милый Ник, как можете вы уговаривать меня остаться дома после того, что мы слышали сегодня вечером?

-- И нужно же кому-то уговаривать девушек поддерживать эту мертвую цивилизацию! Вы находите, что можете принести пользу, только бросив дом? Это вы называете путем к славе?

-- А какже иначе назовете вы это? Ах, дорогая Кэт, перенеситесь в прежние дни, вспомните, какой вы были тогда, и чем мы были друг для друга, и подумайте, не можете ли вы переменить ваши воззрения? У вас есть отец и мать, так ведь? Не можете же вы сказать, что бросить их - хорошо? Кроме того, существует человек, который теперь сидит подле вас и любит вас более всего на свете - любит вас, вас дорогую, до безумия. Ведь и вы любили его немного, не так ли?

Говоря это, он обнял ее, и она не отняла его руки.

-- Неужели это не имеет никакого для вас значения? Неужели вы не видите в этом вашего призвания, Кэт?

Он заставил ее обернуться к нему, и вопросительно посмотрел ей в глаза, которые при свете луны казались глубже и темнее, чем обыкновенно.

-- Я готов думать, что угодно, только бы удержать вас. Нет - прав у меня нет никаких, или, лучше сказать, у меня нет таких прав, которых вы не могли бы нарушить. Но всякий человек в данном случае имеет права удержать вас от этого безумия. Самое положение дел этого требует. Вот что я хочу сказать.

-- Вы не довольно серьезно смотрите на вещи, Ник, - сказала она, отстраняя его руку.

Тарвин не понял, зачем она это сказала, но весело проговорил:

-- Нет, вы ошибаетесь. Но, чтобы доставить вам удовольствие, я готов все обратить в шутку.

-- Я не шучу только с одним, - прошептал он.

-- Будто? - Она отвернулась он него.

-- С тем, что я не могу жить без вас, - сказал он и, наклонившись к ней, прибавил: - да и не буду.

Кэт сжала губы. Она была женщина с характером. Так сидели они на мосту и убеждали друг друга, пока не услыхали, как часы в одной из хижин по ту сторону ручья пробили одиннадцать. Ручей бежал с гор, возвышавшихся перед ними, за полмили от города. Тарвин болезненно почувствовал окружающую тишину и одиночество, когда Кэт встала и решительно сказала, что отправляется домой. Он понимал, что она твердо решилась ехать в Индию, и его воля на этот раз безпомощно разбивалась об её решение. Он спрашивал себя: разве не этой самой волей он добывал себе средства к существованию, выдвинулся в двадцать восемь лет из среды обитателей Топаза, и надеялся достигнуть еще гораздо большого?.. Он с досадою вскочил, а Кэт повернулась и пошла по дороге домой.

-- Не удастся вам загубить свою жизнь с вашей индийской миссией, - продолжал он. - Я не допущу этого, отец ваш не пустит вас. Мать ваша будет убиваться и плакать, а я все время буду стоять на её стороне. Мы съумеем с пользою употребить вашу жизнь, если вы сами не знаете, что с нею делать. Вы не знаете своих сил. Страна та пригодна только для крыс, это скверная страна - да, да, скверная большая страна - как в нравственном, так и в физическом, и в земледельческом отношении скверная страна. Там не место белым людям, а тем менее белым женщинам; там нет хорошого климата, нет правительства, нет ирригации, но зато есть холера, зной и вечные войны, так что жить невозможно. Все это вы можете прочесть в воскресных газетах. Вам надо остаться дома!

Она остановилась на минуту и при свете месяца посмотрела ему в лицо. Он взял ее за руку и, несмотря на всю силу своей воли, с замиранием сердца ждал её ответа.

-- Вы хороший человек, Ник, - сказала она, опустив глаза, - но 31-го я сяду на пароход в Калькутту.