От моря до моря.
Индия.
I. Эмбр и Джейпур.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: От моря до моря. Индия. I. Эмбр и Джейпур. (старая орфография)

Перевод с английского Л. А. Мурахиной.

Путевые очерки по Индии, Бирме, Китаю, Японии и Америке.

ИНДИЯ.

I.
Эмбр и Джейпур.

Прямо предо мною, на берегу голубого озера, раскинулся небольшой городок, приводящий в восхищение даже самого равнодушного человека. И есть отчего. Окруженный красными отрогами Аравалийских гор и ярко блещущий всеми цветами, городок, действительно, сказочно красив. Это - знаменитый Джейпур {Главный город княжества того же наименования, находящагося в юго-восточной Индии и состоящого под протекторатом Англии. Перев.}.

Во дни Ауренг-Зеба {Великий могол Индостана, правивший страною с 1658 по 1707 год. Перев.} в Индии жил магараджа, по имени Джей-Синг, бывший правою рукою этого знаменитого правителя. Судя по деятельности Джей-Синга, он был вполне достоин названия "раджпутанского Соломона", потому что во все продолжение его 44-летняго княжения "его мудрость оставалась при нем", как говорится о Соломоне в Библии

Джей-Синг вел победоносные войны, а в промежутках между ними занимался литературою; среди самых тонких дипломатических и придворных интриг производил серьезные астрономическия наблюдения. Постоянно погруженный в государственные заботы, он не забывал соблюдать и собственные интересы. Что привлекало его взоры, то он и брал себе. Покинув старый "Янтарный" город Эмбру, стиснутый холмами, он основал в шести милях от этого города, на равнине, другой, новый, какой редко можно встретить в Индии, - с широкими и прямыми как стрела улицами, перекрещивающимися под прямым углом. Возведя множество сказочно-красивых дворцов, храмов и общественных зданий и окружив их великолепными садами, он умер и был похоронен в белом мраморном мавзолее, увенчивающем вершину высокого холма, который господствует над городом.

Не мало имелось на душе этого человека политических и других грехов, но все они были ему прощены за то, что он исправил магометанский календарь, собрал ценную библиотеку и точно волшебством вызвал из земли баснословной красоты город.

Преемник Джей-Синга Джекоб, полковник английской службы, человек вполне просвещенный, довершил его дело. Он вымостил весь Джейпур большими каменными плитами, проложил образцовые тротуары, позаботился о водоснабжении города, устроил газовые заводы, учредил школу искусств, музей, - вообще сделал все, без чего не обходится ни один европейский город, претендующий на название благоустроенного, и вполне удачно сочетал восточное великолепие с солидным и практическим западным комфортом.

С красного хребта одной из высот, окружающих город и окаймленных крепостными сооружениями, бросается вам в глаза, высеченная в скале и выложенная белым известняком, исполинская надпись на английском языке: "Добро пожаловать". Эта надпись была сделана в честь принца Уэльского, приезжавшого в Джейпур для охоты на тигров, но эта надпись действительна и для каждого обыкновенного путешественника, всегда радушно принимаемого в этом сказочном городе.

Благодаря любезности местного магараджи, вы можете смело ходить по всему городу, не встречая нигде препятствий для удовлетворения вашей любознательности. Пользуясь этой возможностью, я всласть налюбовался на фантастическия кружевные здания дворцов и храмов, пестреющих разными цветами, на прекрасные улицы, бассейны и фонтаны, на роскошные сады и цветники. Все это представлялось мне точно воспроизведением чудных сказок безсмертной Шехеразады.

Между прочим, я осмотрел и знаменитый конный завод магараджи, занимающий полмили в окружности и мало чем отличающийся своим великолепием от какого-нибудь дворца. Конюшни очень высоки, светлы, просторны и содержатся в образцовой чистоте. Подстилкою служит толстый слой белого речного, постоянно переменяемого песку. Ясли белые мраморные, такия и корыта с чистою водою. Прекрасная вентиляция умеряет жар и не допускает духоты.

Всех взрослых лошадей здесь около трехсот. Для жеребят имеются отдельные помещения. Посреди конюшен и вокруг них разстилаются зеленые луговины и посыпанные песком площадки, где резвятся и обучаются молодые кони.

Отсюда я отправился на обширную городскую площадь, где в массивных клетках содержатся огромные львы и тигры. Постоянно оскорбляемые в своих лучших чувствах толпою уличных мальчишек, не упускающих случая подразнить этих царственных пленников, издеваясь над их безпомощностью, эти хищники поражают вас своей сдержанностью и величавою снисходительностью. Так, например, я сам видел, как голодная бродячая собака просунула лапу между брусьями клетки, чтобы достать валявшийся там кусок мяса. Хозяин этой клетки, великолепный персидский лев, взглянул на собаку и отвернулся, чтобы не пугать ее. К сожалению, в этом случае сама собака оказалась такою же неблагодарною, какою обыкновенно бывает человек. Быстро сожрав свою добычу, только раздразнившую её аппетит, собака снова подошла к клетке и свирепо стала рычать, оскалив зубы, точно угрозою требуя, чтобы лев отдал ей и другой, гораздо больший кусок мяса, лежавший в задней стороне клетки. Это вывело благородное животное из терпения. Сверкнув своими янтарными глазами, лев с такою яростью провел переднею лапою по стенкам клетки, что все железное сооружение заколебалось в своем основании, а собака с испуганным воем, поджав хвост, бросилась бежать. Однако через несколько минут злобный пес вернулся в сопровождении двух товарищей, и они все втроем, в некотором разстоянии от клетки, принялись насмешливо прыгать и лаять, глядя на льва. В ответ на это царь зверей издал свирепое рычание, от которого у меня могла бы похолодеть кровь в жилах, если бы я не привык раньше к этим грозным звукам. Когда я после того оглянулся, от псов не осталось и следа.

"Янтарный" город). Миновав пустынные, хотя и освещенные газовыми фонарями улицы Джейпура, я очутился в песчаной, поросшей кактусами, равнине, отлого спускающейся к берегам большого Мансагарского озера, окаймленного обветрившимися и полуразвалившимися древними храмами. Часть этих почтенных и живописных развалин оселась в воду, и я видел, как из полой середины опрокинувшагося исполинского каменного столба высовывалась длинная голова крокодила, а на покрытых илом ступенях возились водяные птицы.

Эта картина была достойным введением к Эмбру. Нынешняя дорога от озера в город идет как попало по холмам, почти параллельно с давно уже заброшенным и теперь размытым дождями старинным, когда-то превосходным шоссе.

Проехав ворота тройного ряда городских стен, я очутился в обширной равнине, посреди которой, окружая с трех сторон тоже большое озеро, расположен полумертвый город. С четвертой его стороны выступает новая цепь красноватых холмов.

На окраинах ютится местное население в жалких хижинах, а все великолепные дворцы, храмы, кумирни и две трети домов горожан стоять пустыми, обреченными на медленное разрушение. В трещинах стен и кровель пышно развивается целый мир растительности. Из глубоких амбразур окон рвутся наружу ветви кустарника, по улицам спокойно расположился кактус, всюду преграждая путь своими колючими листьями и шарообразными наростами.

Поднимаясь на вершину утеса, по высеченной в нем дороге, к главному дворцу, открытый вид которого на весь город и окрестности загораживается только с одной стороны красным фортом Джейгер, когда-то служившим надежною защитою Эмбру, я мог заглядывать в опустевшие дома, где приютились белки. Кое-где расхаживали гордые павлины, при виде меня хвастливо распускавшие свои великолепные хвосты. На карнизах громко ворковали синие голуби.

Мне пришлось проезжать под широко открытыми воротами, железная обшивка которых насквозь проедена ржавчиною, и пробираться вдоль стен, сплошь поросших густою зеленью. Миновав новые ворота, я очутился в обширном четырехугольнике, ограниченном со всех сторон дворцовыми зданиями. По этому пространству разгуливали два гордых коня, покрытых красными с золотом попонами и щеголявших английскими наглазниками в защиту от яркого солнца, уже во всем блеске катившагося по безоблачному небу.

Несколько времени не показывалось ни одного живого существа, кроме этих коней, а потом явились сторожа и рабочие, которым магараджа, под наблюдением сведущих людей, поручил заботу о поддержании дворца его предков в должном порядке.

Кое-как сторговавшись с требовательными сторожами, я добился возможности обойти дворец, весь высеченный из утеса. Зная по опыту, каковы восточные проводники, надоедающие своей назойливостью, крикливостью и невежеством, я пожелал обойтись без них, за что, разумеется, должен был раскошелиться вдвое против обыкновенного.

Если, как уверяют некоторые, жилище характеризует своих обитателей, то для обитателя индусского дворца, по-моему, совершенно невозможно ни ясно мыслить ни свободно говорить и ни действовать, хотя раджпутанския летописи находятся в прямом противоречии с этой теориею. В самом деле, все эти причудливой формы полутемные покои, узкие коридоры с глубокими стенными нишами, в которых свободно может укрываться подстерегающий вас враг, множество ведущих то вверх, то вниз лесенок, попадающиеся чуть не на каждом шагу мраморные затворы, за которыми может таиться все, что вам угодно, - все это так и дышит интригами, происками, заговорами и тайными преступлениями.

Обозревая жилой дворец и чувствуя, что на вас из всех углов, тайников и из-за всех пышных занавесей устремлены сотни любопытных глаз, вы невольно раздражаетесь. В мертвом же дворце, где в течение веков разыгрывались душу потрясающия драмы любви и ненависти (я говорю исключительно об индусских дворцах, где каждый вершок пространства являлся и посейчас является сценою таких драм), - вы прямо подавлены скорбным сознанием мимолетности всех житейских явлений.

Никем не останавливаемый, даже призраками страдавших здесь женщин, я, через кружевные мраморные арки и выложенные слоновою костью двери из драгоценных древесных пород, переходил из одного помещения в другое. Наконец я забрался и в женскую половину, где когда-то кипела самая интенсивная жизнь, а теперь по полу безшумно скользили ужи и гнездились в углах птицы.

Был я и в роскошном саду под окнами "палаты увеселений", когда-то огласившемся серебристым смехом, а может-быть и тайными рыданиями красавиц-затворниц. Был и в огромном зале для торжественных приемов, лепной потолок которого покоится на сорока массивных колоннах, и спрашивал себя: не отсюда ли поджидал магараджа Джей-Синг того из своих храбрых витязей, которому поручил доставить ему голову своего могущественного соперника, неукротимого вождя бирджугаров. Много таких вопросов задавал я себе в этом опустелом дворце, но не получал в ответ ничего, кроме воркованья голубей...

Нужно отдать справедливость магараджам: все, что их окружало, носит печать такого великолепия, такой красоты, такого искусства, каких, кажется, больше нигде уж не увидишь. Описать все это настолько точно и ясно, чтобы получилось нечто хоть мало-мальски соответствующее действительности, нет никакой возможности. Слишком уж все сложно в индусских дворцах. Целыми томами не исчерпать всех виденных мною чудес зодчества, скульптуры, живописи и других отраслей пластических и иных искусств.

Долго я простоял на одном из дворцовых бельведеров, безсознательно ожидая, что вот-вот зазвонят в храмах подо мною и, шелестя шелками своих одежд, распространяя вокруг дивное благоухание, потянутся в эти храмы закутанные в тончайшия покрывала женщины неописуемой красоты, или на парадном крыльце появится весь залитый брильянтами и золотом магараджа, в сопровождении своей блестящей свиты. Но мертвое прошедшее не воскресало...

предмета, стукнувшагося о дно глубокого колодца. И опять вокруг меня та же мертвая, подавляющая тишина, прерываемая лишь томным воркованьем голубей да изредка ржанием коней.

Грустнее заброшенности такого сказочного города, над созданием которого трудились сотни тысяч рук в качестве рабочих, и десятки умов с пылкой фантазией - над составлением и начертанием планов этих причудливых зданий и садов, - трудно себе и представить.

Глядя на всю эту каменную и растительную роскошь, созданную прихотью одного лица и брошенную без внимания прихотью другого, я жалел, что нет художника-писателя, который своим всеохватывающим пером описал бы всю эту индусскую строительную феерию, нет художники-живописца, который своей мастерскою кистью приковал бы ее к полотну на удивление всего мира.

С трудом стряхнув с себя чары восточного прошлого, полного такой сказочной красоты, я спустился с дворцовой вышки на пустынный двор, где меня терпеливо ожидал мой маленький слоник, нанятый мною вместе с проводником в Джейпуре, и отправился на заводь магараджи, где, под наблюдением английских мастеров, производится прессовка хлопка. Завод этот расположен возле джейпурской железнодорожной линии; содержится он в образцовом порядке, оборудован гидравлическим прессом, приводимым в движение двумя машинами, в пятьдесят лошадиных сил каждая, и, как мне было там сообщено, дает своему владельцу двадцать семь процентов прибыли.

Это промышленное заведение плохо вяжется с Эмбром и самым Джейпуром: слишком уж там пахнет европейской, пожалуй, даже американской лихорадкою наживы.

опять фланировать по улицам города.

Рядом с публичною библиотекою находился индусский храм, в котором как раз в этот дель происходило богослужение. Я вошел туда. Мраморные стены сверкали металлическими инкрустациями самых причудливых форм. В глубине, мерцая сквозь волны душистого ладана, высился исполинский бронзовый бык, символ Магадевы-Сивы, весь увешанный гирляндами душистых цветов.

Браме, Сиве и Вишну.

Брама - "Великое". Священные книги индусов неисчерпаемы в определении этого отвлеченного понятия. Оне называют Браму Предвечным, единственным, неизменным Существом, проявляющимся в блаженстве и радости. Вселенная - лишь его имя и образ. Это всеохватывающее Бытие. "Брама, - говорится в этих священных писаниях, - не велик, не мал, не имеет ни протяжения ни окраски. У него нет ни юности, ни старости, ни начала, ни конца, ни внешняго, ни внутренняго вида".

Служители этого божества, брамины, видели в нем преимущественно посредника между человечеством и обитающим в нем самом, в Браме, святым духом. Проникнуть в него можно лишь силою молитвы и жертвоприношений. "Открой, Вседержитель мира, - поется в одном из священных гимнов, - скрытый от нас оболочкою золотого сияния - истинный лик твоего солнца, чтобы мы могли узреть истину и познать всю глубину нашего долга пред тобою".

"О, ты, Вседержитель мира, один движущий вселенную, проникающий каждое световое тело, являющийся нам сыном все сотворившого, распространи свой духовный блеск, чтобы мы могли узреть твое истинное величие"...

"Он (таинственное слово, имеющее такой глубокий смысл, что передать его нашим языком нет никакой возможности), воззри на меня! Воззри, о Божественный дух, на мои деяния!"

"Я знаю, что и я подобен тебе, хотя и в самой отдаленной, несовершенной степени, - тебе, всепроникающему духу, дающему свет видимому солнцу. Да возвратится моя душа к безсмертному духу, а тело мое да превратится вновь в тот прах, из которого оно создано!"

"О, великий дух, проникающий огонь, веди нас к совершенному блаженству! О, божественный, обладающий всею сокровищницею познаний, помоги нам очистить наши души от всех пятен!.."

Сива, в своем соотношении к тримурти (индусской троице), представляющий, собственно, только элемент разрушительный, в качестве самостоятельного предмета культа, является олицетворением дикой жизненной силы природы, во всем объеме этой силы, безпрестанно пожирающей и вновь созидающей свои творения. Сива, собственно, значит "Растущий". Главные его символы: огонь, в качестве творящей, созидающей и вновь разрушающей жизнь силы, и бык, как воплощение понятия о силе вообще.

"Приносящим спасение", "Уничтожающим горести", "Дающим восторг", "Прекраснейшим из прекрасных", то, наоборот, - "Несущим смерть", "Страшным", "Разрушительным", "Чудовищным", "Свирепым" и т. д.

Сива обыкновенно изображается в виде прекрасного юноши с нежным, женственным лицом, сидящого в богатой одежде, на тигровой шкуре. В его руках находятся следующие предметы, как атрибуты власти и силы: трезубец, молния, боевая секира, лук для стрельбы, раковина и отрубленная им в бою пятая голова Брамы. На его разрушительную деятельность указывает надетая на нем длинная цепь из человеческих черепов. Иногда он изображается едущим на быке. Тогда у него, помимо двух глаз на обыкновенном месте головы, имеется третий, алмазный, на золотом полумесяце, который украшает его красивую голову.

Служители Сивы называют его Магадевою (великим богом) и Изою

В одном древнем гимне о нем говорится так:

"Ты - Вишну, ты - Брама; ты - вечное движение и жизнь; ты - смерть, ты - солнце и луна; ты - проявляющаяся и творящая силы природы; ты - земля, море, ветер, огонь; ты - бывшее и будущее; ты - жертва природы и жертва духа; ты - устроитель вселенной, всего движимого и недвижимого; ты - тот, кто поддерживает разрушающий мир"...

Вишну, "Любящий", - олицетворение нравственной красоты, гармонии и порядка в мире. Это божество ближе всех к человеку. Это охранитель добра и противник зла. Ради способствования благу человечества, он проявляется посреди ново в различных образах. Его стихия и символ - вода, по которой он шествует и плывет. Обыкновенные представления рисуют его тоже в виде красивого, обнаженного юноши, в нескольких драгоценных ожерельях, ручных и ножных браслетах и в золотой, осыпанной алмазами короне, несомого по океану семиглавою мировою змеею, Анантою, при чем все семь голов этой змеи образуют над его головою как бы балдахин. У ног юноши, в почтительной позе, сидит его супруга, Лакшми, представляющая собою принцип женственности, а из его чрева вырастает цветок лотоса, несущий Браму.

Названий, характеризующих идейное содержание понятий о Вишну, так много и все они так образны, что выбрать из них лучшее очень трудно, а для описания их всех потребовался бы целый том.

Попав в храм Магадевы-Сивы, я сразу заметил, что прежнее проникновенное благочестие индусов уступило место равнодушному, чисто машинальному исполнению обрядов. Прочитав наскоро две-три молитвы и передав одному из храмовых служителей свое жертвоприношение - цветы, муку, масло, словом, то, чего не жаль отдать, - каждый ударяет несколько раз в один из колоколов, спускавшихся с остроконечной кровли храма, и уходит в полной уверенности, что теперь он оправдался перед божеством и может как ему угодно продолжать служить всеми дозволенными и недозволенными средствами своим личным интересам.

Когда я выходил из храма, ко мне подошел один из помощников главного брамина и объяснил, что этот храм пользуется особенным почитанием со стороны самого магараджи и всех его окружающих. Я понял, что объяснения почтенного жреца сводились к тому, чтобы я чем-нибудь поблагодарил за удовольствие побывать в святилище "Всемогущого Магадевы". Я дал несколько рупий "на ладан" и удостоился за это благодарности и благословения брамина.

Когда я вышел из храма, становилось ужо темно, и я возвратился в гостиницу, где застал целую компанию только что прибывших англичан, которые своою размеренностью движений, медленностью говора и показным равнодушием к новым впечатлениям вполне напоминали автоматов, а не живых людей.

От госпиталя недалеко до общественного музея, куда я и направился. Здание, в котором помещается этот музей, представляет собою настоящее чудо индусско-сарацинского зодчества. Оно целиком сооружено из чистейшого снежнобелого мрамора, с кружевным фасадом и безчисленным множеством изящных кругловерхих башенок, выступов и галлерей, издали кажущихся висящими прямо в голубом воздухе

Внутри здания все двери с богатою резьбою, разноцветные мозаичные полы, красные, белые и зеленые колонны, - все из мрамора, роскошные скульптуры и яркость красок, набросанных на стенах и потолках фресок. Посреди здания, под огромным стеклянным куполом, зеленеет чудный сад-оранжерея с плещущими фонтанами и птицами, свободно прилетающими и улетающими в широкия окна-двери этого райского уголка. Этот перл восточного зодчества со всех сторон окружен садами магараджи, в которых тоже много поражающих своими размерами, формою, цветами и ароматом тропических растений, превосходно содержимых.

Великолепно высеченные аркады вокруг внутренняго садаоранжереи, или, как его там называют, двора, испещрены небесно-голубыми мраморными надписями, представляющими отрывки из текстов священных санскритских книг, трактующих о святости и духовной красоте истинного знания.

В центральном коридоре музея ваши взоры привлекают шесть громадных фресок, являющихся мастерскими копиями с хранящихся в самом музее превосходных рисунков, иллюстрирующих знаменитую индусскую поэму "Магабхарату", написанную в прославление Магадевы.

Каждый предмет на том именно месте, где он всего более подходит. Классификация, сгруппировка прямо изумительные, так что получается как бы органическое целое. Витрины так хороши, и по материалу и по выделке, что сами по себе уж представляют редкость. Каждый предмет снабжен ярлыком с кратким, но вполне достаточным его описанием и обозначением цены. Отпечатаны эти ярлыки на английском языке ясным, четким шрифтом.

Полы покрыты темными мягкими дорожками, идущими по всем направлениям. Двери безшумно движутся на фигурных бронзовых петлях, с изумительным искусством вделанных в мраморные косяки. К мраморным столбам каждого зала, на удобной высоте, приделаны вращающияся витринки с образчиками тканей, золотых кружев и тому подобных изделий местного производства; а на широких балюстрадах галлереи, ведущей поверху вокруг трех главных зал, стоят ящики с превосходными моделями туземных животных, цветов, плодов и овощей. И тут наблюдается прямо художественная группировка этих моделей.

В поучение дирекциям других музеев и вообще общественных учреждений, скажу, что двери в описываемом музее плотно плотное, красивое, и вдобавок пропитанное таким составом, что его не тронет никакая пыль. Во всем огромном здании - ни пылинки, потому что нет недостатка в служителях, на которых лежит обязанность наблюдать за чистотою. Канцелярия директора музея, действительно, соответствует своему назначению и названию, а не состоит, как в других местах, из крохотной, темной и душной конуры, где-нибудь в углу, за перегородкою. Словом, этот музей во всех отношениях может служить образцом для подобного рода общественных учреждений.

По каталогу, в джейпурском музее пятнадцать тысяч предметов, дающих полную картину местного производства, начиная с глазированной глиняной посуды всякого рода и кончая бронзовыми изделиями. Рядом с каждой категорией произведений находится подбор таких же предметов из других стран. Так, напр., по сторонам великолепного меча какого-то местного князя - произведение его собственного оружейного завода - расположены японские и китайские мечи, а рядом с бронзовыми изделиями джейпурской школы искусств красуются персидския и русския. Вообще в этом музее все в таком духе, и все это потому, что в основу положен организаторский гений одного из дальнейших людей на свете - полковника Джекуба, недаром прославляемого населением как чудодея.

Обозрев музей, я направился на другой конец города, к дворцу магараджи, где попал в лабиринт залитых солнцем, веселых внутренних дворов, с массою зелени и воды, журчащей в роскошных бассейнах и фонтанах, с чудными колоннадами, нависшими над ними сквозными галлереями, украшенными великолепною лепкою и живописью. В одном из этих дворов оказалось с десяток седобородых слуг, прекрасно одетых, с довольными и приветливыми лицами. От нечего делать они играли в нечто подобное шахматам. Маленькие столики с квадратиками - чудо инкрустацией, раскрашенные в различные яркие цвета фигурки из слоновой кости - также замечательно изящны. Покои дворца изобилуют роскошно разрисованными потолками, зеркалами в раззолоченных фигурных рамах, блестящими канделябрами и богатейшею меблировкою. Но несмотря на современный отпечаток, сказывающийся на каждом шагу в этом дворце, и в нем глубоко гнездится древний индусский дух интриг, как я слышал от сведущих людей.

В дворцовых садах ничто уже не напоминает современной европейской цивилизации, за исключением разве газовых фонарей да и то фигурных, на восточный образец. На дальнем конце главного сада раскинулось озеро, обведенное со всех сторон причудливыми индусскими постройками, дышащими холодом, мраком, таинственностью. Зная, что все животные, содержимые во дворцах и храмах Индии, откликаются на слово "Брат", я так и крикнул несколько раз над озером, и не ошибся в своих ожиданиях; вслед за тем из подводных гротов выплыло два старых, густо покрытых зеленою слизистою тиною крокодила и быстро приблизившихся к тому месту, где я стоял. К сожалению, мне нечего было бросить им, кроме сигарного окурка, на который они оба жадно и набросились было, несмотря на его ничтожный размер, но тут же, поочередно забрав его в огромную пасть, выплюнули обратно, после чего с негодованием юркнули обратно в свою излюбленную тину. Мне показалось, что один из них, повидимому, самый старый, злобно прищурил на меня свои тусклые зеленые глаза под роговыми веками.

{Высокий столб, служивший в древности для определения высоты солнца над горизонтом по длине тени, которую отбрасывает столб. Перев.} и с зодиакальными солнечными часами, т.-е. двенадцатью соединенными гномонами, по которым в любое время года можно узнать верное время полудня, с стенным квадрантом и множеством других приборов и приспособлений, со шкафами, полными санскритских рукописей, никем почти уже не понимаемых, за исключением самых ярых ученых, усталый и голодный, я поспешил к себе в гостиницу.